Девушка - это девушка, но торт - это торт

 В Доме Культуры Пищевой промышленности, в просторечии именуемом «Пищевик», проходил очередной концерт бардовской песни. Мы, студенты первого курса физфака ЛГУ, проникли туда сквозь толпу ловящих у входа лишний билетик по нарисованным мною контрамаркам.
Способность подделывать контрамарки я обнаружил у себя случайно. Однажды сидел на лекции по научному коммунизму и разглядывал вызов в Большой Дом на Литейном, 4, куда нас, членов комсомольского оперотряда, периодически вызывали для выполнения заданий. Вызов украшала фиолетовая печать. От нечего делать я принялся перерисовывать её на чистый лист. Паста в шариковой ручке оказалась фиолетового цвета, почти не отличавшегося от цвета печати, и неожиданно получилось очень похоже. В перерыве между лекциями я для смеха показал листок с нарисованной печатью командиру курсового оперотряда Коле.
- Вот это – да! – изумился он. – А давайте Мишку разыграем!
Мишка был командиром оперотряда факультета.
Мы обрезали листок с нарисованной печатью по стандартному размеру вызова, написали на нём, что Михаил Л. срочно вызывается на Литейный, 4 для выполнения спецзадания, для чего ему следует прибыть одетым в костюм с галстуком-бабочкой, и Коля понёс его Мишке. Через несколько минут он вернулся и, сгибаясь от хохота, рассказал, что Мишка воспринял нашу подделку совершенно серьёзно и стал выспрашивать у всех, где достать галстук-бабочку. Коля не рискнул заводить дело слишком далеко и раскрыл розыгрыш. Мишка сильно рассердился и сказал, что за такое можно запросто вылететь с факультета: печать с Литейного, 4 – это не шутки! Но всё же он был свой парень, и дело не получило продолжения.
А шёл 1967 год, и концерты самодеятельной песни, на которых выступали ещё молодые Кукин, Визбор, Окуджава, Городницкий, Высоцкий и другие ныне легендарные авторы, пользовались необыкновенной популярностью. Достать билет в небольшой зал «Пищевика», где раз в месяц устраивались концерты, человеку с улицы было практически нереально. Однажды моему приятелю через дальних знакомых удалось достать контрамарку с простенькой печатью «Пищевика» и надписью от руки: «На два лица». С тех пор вся наша компания беспрепятственно проходила по нарисованным мною контрамаркам.
И вот в очередной раз мы сидели на балконе, где только и смогли найти свободные места, и с благоговением внимали нашим кумирам.
В перерыве я обратил внимание на очаровательную девушку, в одиночестве прогуливающуюся по залу. Странно. Хорошенькие девушки одни не ходят, а тут – ни кавалера, ни подруг….  Я не отрывал взгляда от её стройных ножек, восхитительной фигурки, облачённой в короткое по тем временам, т.е. открывающее коленки, платье фиолетового бархата, маленькой головки, спускающейся до пояса тёмной толстой косы с фиолетовым бантом…
Перерыв закончился. Я проследил, куда она села, и примостился в проходе на оказавшемся свободным откидном стульчике в том же ряду, всего за два кресла от неё. Рядом с ней сидел парень, и они всё время переговаривались. Я загрустил, но не прошло и десяти минут после перерыва, как парень вдруг встал и вышел, причём, я слышал, как он попрощался с ней.  Ну, что ж, не будем терять времени! И я проскользнул на место этого парня.
Некоторое время я разглядывал её. Очаровательное личико украинского типа с большими, обрамлёнными длинными ресницами серыми глазами. Больше всего ей подошло бы имя «Оксана». Но оказалось, что её зовут Лида. Ну, Лида – так Лида. Мы начали оживлённо болтать, забыв о сцене, и она на каждую мою фразу очаровательно хлопала быстро-быстро своими ресницами. Она пришла на этот концерт с папой и братом. Брату надоело, и он ушёл домой, а её отец сидит в аккурат по другую сторону от меня. Ну и дела! Это я, выходит, вклинился между папой и дочкой и вовсю охмуряю её на глазах у отца!
Выяснилось, что проводить её мне сегодня не удастся, т.к. она поедет домой с отцом, телефона у них дома нет, и мы договорились встретиться в субботу погулять.
Субботнее утро подарило мне безоблачно-синее небо и яркое солнце. Но в начале марта ещё прохладно, и я надел плащ, а под него – старенький лоснящийся пиджачок с протёртыми до дыр локтями. Жили тогда скромно, а на предполагавшейся прогулке снимать плащ было незачем, и я решил не трепать зря свой единственный приличный пиджак.
Она пришла точно в назначенное время. Ах, как она была хороша, эта чернобровая украинская (по виду) дивчина со своей роскошной косой с бантом, густой волнистой чёлкой до самых глаз, яркими пухлыми губками, невесомым нейлоновым шарфиком, обволакивающим её точёную шейку фиолетовым туманом (видимо, любила она этот цвет, да и шёл он ей необыкновенно)!
Оказалось, она запланировала посетить выставку рисунков какого-то Тырсы в Русском музее, и мы не спеша пошли с Петроградской по Кировскому проспекту, через мост на Марсово поле, по Садовой… Какой всё-таки дивный город – мой Ленинград на Неве, особенно - в ясный весенний день, особенно - когда рядом – такая девушка! Разговор наш не прекращался ни на секунду, у нас оказалось множество общих интересов….
Но вот мы вошли в музей, и я к своему ужасу осознал, что нужно снять плащ! А Лида была великолепна! Её отец-военный не жалел денег на дочкины наряды, и под пальто у неё обнаружился желто-золотистый бархатный костюмчик с кружевной блузочкой и янтарной брошкой. Я не знал, куда спрятать свои локти с зияющими дырами, из которых торчала подкладка. А она, не подав виду, что что-то не так, по-взрослому взяла меня под руку и повела в зал, где располагалась выставка. Видно было, что она тут великолепно ориентируется. В отличие от меня, проводившего свободное время, в основном, не в музеях, а с футбольным мячом или хоккейной клюшкой.
В выставочном зале я остолбенел! Этот чёртов Тырса обвешал все стены рисунками голых тёток! Мне было 18 лет, я единственный раз в жизни целовался с девушкой почти год назад, когда после поступления в университет нас отправили на поля, и в пяти километрах обнаружился такой же отряд филологинь. Да я бы и один постеснялся  рассматривать этих голых тёток, а тут рядом – Лида!
А она с видом знатока переводила меня от одного рисунка к другому, оценивала гармоничность линий, совершенное знание художником анатомии человеческого тела (сама-то она откуда это знала, учась на первом курсе матмеха?)…
Наконец эта пытка кончилась, я спрятал под плащом свои дыры и проводил Лиду домой. Жила она далеко: от последней станции метро мы ещё полчаса шли пешком. Был ясный день, вокруг полно народу, у её парадной на скамейке сидели бабушки и возились дети… В общем, обстановка не располагала к Первому Поцелую. Да и сама Лида выглядела такой недоступной в своём восхитительном наряде и со взрослой уверенностью в себе, что я, с моими драными локтями и ощущением мальчишки рядом с дамой, не рискнул бы полезть к ней с поцелуями даже в полной темноте.
Как всегда, неожиданно грянуло восьмое марта. Разумеется, наша компания устроит праздник, уже и квартира свободная есть, но, как всегда, для праздника не хватало девушек. Конечно, можно позвать наших одногруппниц, но, во-первых, ни одна из них не вызывала у нас никаких эротических фантазий, а, во-вторых, престижно было привести на праздник абсолютно неизвестную девушку и поразить всех её красотой.
Я мучительно раздумывал, звать ли Лиду. Без сомнения,  появление такой красотки произвело бы фурор. Но не буду ли я казаться смешным подростком рядом с такой великосветской дамой с безукоризненными манерами? Но юношеская бесшабашность всё пересилила, да у меня и не было иных вариантов, а прийти на праздник одному – хуже и быть не может.
И я пошёл на матмех. Я не знал номера её группы, но был уверен, что найду её. И всё-таки, каково же было моё удивление, когда, войдя в пустой вестибюль, я тотчас увидел Лиду, невесомо порхающую вниз по лестнице и взмахивающую при каждом соскоке раскинутыми в стороны руками. Тонкая юбочка открывала безупречные коленки и от движения откидывалась вверх, демонстрируя такие же безупречные линии длинных ног, каблучки выбивали чёткий ритм, и в такт им из её груди исходили какие-то нежные мурлыканья, выдававшие перепол-няющий её восторг от её красоты, юности, грациозности… Это выглядело, как расчетливая игра на публику, но в вестибюле не было ни единого человека!
Увидев меня, она взметнула в удивлении брови и тут же радостно улыбнулась. Она уже не разыгрывала из себя манерную даму, как в музее, а была просто озорной девчонкой моего возраста. Моё приглашение на праздник она приняла с радостью:
   - Наши матмеховские вечера – это что-то сюрреалистическое (если бы я знал, что это означает?)!
Седьмого марта я встретил её в метро. Она извинилась, что опоздала: 
   - Извини, в парикмахерской была огромная очередь. Я записалась заранее, но всё равно пришлось ждать. 
Она глядела на меня с лёгкой горделивой улыбкой, явно ожидая моих восторгов от её причёски. Я, взглянув на сложную конструкцию на её голове, выдавил из себя что-то поощрительное, но на самом деле мне во сто крат милее была её коса с бантом.
Когда мы вошли в квартиру,  приятели вытаращились на неё. Позже один из них шепнул мне:
-Ну, Вовка, твоя, как всегда, - самая красивая!
А она, словно не замечая произведённого впечатления, скромно потупила глазки и стала переодевать туфельки. Сделала она это очень необычно: не присела, как все девчонки, переобуваясь на полу, а, стоя на одной прямой ноге, вторую, согнув в колене, подтянула высоко вверх. При этом опорная нога почти полностью обнажилась. Мы все уставились на такое диво, а Лида, не покачнувшись, без усилий балансировала на своей длинной ноге, опирающейся на тонкую шпильку. Окончив аттракцион и, без сомнения, насладившись произведённым эффектом, она грациозной походкой проследовала в ванную «пригладить пёрышки».
Молодёжь собирается не для долгих застолий со степенными беседами. Наскоро чокнувшись несколько раз, почти без тостов, и закусив приготовленными девчонками салатами, мы включили магнитофон, и – понеслось! Молодая энергия требовала выхода, и пол ходил ходуном!
Потом мы подустали, и бешеные скачки сменились медленными танцами. Весь свет был выключен, и комната освещалась лишь слабым рассеянным светом уличного освещения, в котором покачивались тесно слившиеся пары.
Лида танцевала со мной, строго соблюдая дистанцию. Я попытался уменьшить разделявший нас промежуток, но она неумолимо пресекла мои поползновения, а потом и вовсе села на диван. Я подумал, что она рассердилась, но она, поняв это, мягко объяснила:
- Я хочу посмотреть. Я никогда такого не видела.
Она с любопытством разглядывала, как юные тела, подчиняясь зову бурлящей крови, сливаются в танце, стремясь теснотой сближения компенсировать недостижимость последней ступени – всё-таки мы были ещё слишком юны.
Роскошное платье Лиды было из скользкого шёлка, и, когда она села, короткая (по тем временам) узкая юбочка всползла вверх, открыв кружево обязательной в те времена комбинации.
- Очень скользкая, - с извиняющейся улыбкой расправила она юбочку, которая при малейшем её шевелении вновь устремлялась вверх. И мне показалось, что  её смущение – лишь показное, и на самом деле ей нравится, что юбочка оказалась такой шаловливой.
Моя левая рука обнимала её плечи, и она уже не стремилась освободиться от неё, как в начале вечера. У меня такого никогда ещё не было, я был переполнен новыми ощущениями, и меня тянуло продвигаться дальше. С остановившимся от собственной наглости дыханием я в очередной раз, когда юбочка поползла вверх, опередил её руку и сам потянул подол вниз, скользя рукой по гладкому нейлону её коленей. Я был уверен, что она возмутится, может быть, даже вскочит с дивана, но она  улыбнулась мне и шепнула:
- Спасибо!
Голова моя пошла кругом, я стиснул её плечи и потянулся к ней, намереваясь поцеловать, уверенный, что отказа не будет, но она по-прежнему мягко отстранилась. Чёрт поймёт этих девчонок!
Мы опять пошли танцевать, и я уже не встречал отпора, обнимая её обеими руками, прижимая к себе и целуя в шейку и щёчки. Атмосфера эротики, наполняющая комнату, распалила её. Только губки оставались недоступны.
Вдруг, взглянув на часы, она сказала, что ей пора домой. Что такое? До закрытия метро ещё два часа, вечеринка в самом разгаре, а она уже уходит? А с ней и мне придётся уйти, переться на край света её провожать?
 Я попробовал её уговорить, но она была непреклонна. Значительно позднее я осознал, что это она заботилась обо мне, чтобы я, проводив её, успел на метро. Но, идя с ней по улице, я ощущал  лишь нарастающее раздражение, что, вот, пригласил на такую классную вечеринку, а она всё портит. И – главное! – меня мучили мысли о торте. Наши девочки приготовили к празднику фантастический торт, а мы ушли до чаепития, и, выходит, я так и не отведаю этого чуда?
Мы втиснулись в переполненный троллейбус, оказавшись притиснутыми друг к другу, я обнял её, постепенно мои руки становились всё смелее, я уже целовал её сладчайшие губки… Но всё это – как-то по инерции. Торт заслонил мне весь мир.
И, доведя её до турникета метро, я помахал ей рукой и помчался назад, к торту.
Я успел к чаепитию и с наслаждением уплетал вожделенный кусок торта. Правда, слегка мешало воспоминание о её недоумевающем взгляде при прощании в метро, но не было никаких сожалений: ведь я всего лишь на первом курсе, разгульная студенческая жизнь только начинается, и впереди – девчонок море разливанное! Ах, если бы всё было так!
После летних каникул я встретил одну из девушек, бывших на этой вечеринке, и она рассказала:
- Я была в байдарочном походе и  знаешь, кто оказался в нашей группе? Та девушка, которую ты привёл на восьмое марта. Классная девчонка! Её взял с собой в поход один из  парней. Он так за ней ухаживал! А в неё влюбились все наши парни…
Вскоре после этого я случайно встретил Лиду на улице. Она, не замедлив хода, холодно поздоровалась со мной и пошла дальше.
Но мне было всё равно. Я уже был поглощён новым романом.