Дед и вишни

And as we lie beneath the stars,
We realize how small we are…
If they could love like you and me,
Imagine what the world could be…

«Nickelback», песня –
«If Everyone Cared»


В детстве мы оба бредили космосом, я и Мицукуни. Я даже не помню, с чего всё началось, и откуда в нас, мальчишках, было столько энергии и фантазии… Вероятно, не последнюю роль в этом деле сыграл дед… нет, правильнее будет сказать – Дед!.. Старый Ихиро Камасатори.
Я тогда подолгу гостил у Мицу в Токио, и мы жили от одного приезда Ихиро-сана до следующего, ждали его с сумасшедшим нетерпением и придумывали невероятные истории о путешествиях по галактике.

- А Дед прилетит? А когда прилетит Дед?

Обычно Ихиро-сан приезжал ко времени цветения сакуры, и теперь розовые лепестки распускающейся вишни у меня однозначно ассоциируются с ожиданием чего-то прекрасного, чего-то интересного, будоражащего воображение. Словно кто-то придёт и обязательно снова расскажет мне о далёких путешествиях в чудесные миры, об отваге, опасности… Расскажет мне, уже повзрослевшему, что людям нечего бояться, ведь все мы так или иначе - потомки звёзд.

Я помню, как Дед сидел в плетёном кресле в саду, курил что-то очень крепкое и смотрел на цветущую вишню… Он мог очень долго молчать, и мы с Мицу обижались, ревновали его к… к этой такой обычной для нас земной весне. Мы нарезали круги вокруг кресла Ихиро-сана, ведомые отчаянным любопытством, а мама Мицу, строгая Укику-сан делала нам замечания. “Мицу, Арно, дедушка устал, дайте ему отдохнуть!”. Какое там!.. Мицукуни не выдерживал первым и жалобным голосом начинал просить: “Ну, дедушка… Де-едушка!..”. Я не представляю, каким надо обладать терпением, чтобы вынести двух таких как мы шалопаев. Терпением космонавта. Но, надо признать, у Мицу очень хорошо получалось говорить жалобно, а при особом усердии он мог даже пустить слезу, и Ихиро-сан наконец сдавался. Он глубоко вздыхал, улыбаясь, и звал нас присесть рядом на деревянную скамеечку. Собственно, на этой самой скамеечке и происходило всё самое интересное. Мицу сидел ближе к Деду, я – чуть дальше, и поэтому Мицу был капитаном звездолёта, а я – его штурманом. Иногда мне тоже очень хотелось побыть капитаном, но я не решался попросить Мицу. И ещё мне казалось, что только он, мой лучший друг, сможет быть настоящим капитаном, а я обязательно что-нибудь сломаю, напутаю или, не дай бог, разобью наш звездолёт. А Дед, услышав-таки наши мольбы, прекращал курить и начинал рассказывать, отпивая чай небольшими глотками... И мы с Мицукуни… взлетали. Туда, ввысь, в лиловое высокое небо, к звёздам, планетам, к самому Солнцу!.. Мы могли сидеть так часами, благоговейно замерев, и слушать. Весь наш мир в такие моменты крутился вокруг Деда и никак иначе.
Я помню, что иногда смотрел вниз, со скамьи, в зеленеющую траву, и мне казалось, что это прекрасные пышные долины чужой планеты… и что там, в дебрях, в зарослях, бродят страшные диковинные животные… И сейчас мы обязательно спустимся вниз и познакомимся с ними поближе.

Когда Дед заканчивал рассказывать историю, мы с Мицу долго не могли вернуться на Землю, в привычный уже сад, знакомый до последнего камня и куста.
Мы были счастливы.

Именно Дед, кстати, вынудил меня в совершенстве выучить и, как он выражался, “прочувствовать всем сердцем” японский язык. Как вынудил? Очень просто… Дед всего-навсего не желал разговаривать на английском, и за всё то время, что я его знал, ни сказал ни слова на “чужом” языке. Он был верен традициям… Как настоящий японец? Скорее – как настоящий человек своего поколения. Его так научил отец.

Однажды Ихиро-сан вдруг замолчал, словно вспомнил что-то важное, и попросил Укику принести его дорожную сумку. Этот момент я не забуду никогда. Дед, улыбаясь и подмигивая, достал из сумки что-то маленькое и сверкающее на солнце. Какой-то тёмно-синий шарик… Помню, что несмотря на своё отчаянное любопытство и радость, я себя сдержал и не полез ближе к креслу, уступая дорогу Мицу… Внуку Ихиро. Мне тогда вдруг показалось, что если это подарок, то только для Мицукуни. Не для меня. Ведь я здесь гость. И я остался тихонько сидеть на скамеечке, пока Мицу, уперевшись ладонями в колени Деда, разглядывал это что-то, синее и блестящее на солнце, такое интересное… несомненно, подарок… обязательно…

От нетерпения Мицу закусил губы, и Дед положил заветный шарик в его маленькую ладонь. Я, застеснявшись, снова принялся разглядывать траву под скамейкой и представлять диковинные иноземные леса. Не получалось. Совсем не получалось, так хотелось… Шарик. Тоже шарик, я же успел разглядеть, что это именно он, или же, может быть, какой-нибудь интересный камушек…

Страшные диковинные животные вдруг превратились в совершенно глупых, обыкновенных божьих коровок, муравьёв и мокриц, прятавшихся в тени скамейки и под камнями… Леса стали редкой весенней травкой, а белые и розовые корабли – опавшими лепестками сакуры… И не мной они были сражены, как чудесный флот чудесной земли, а просто сдуты сильным ветром с извилистых коричневых веток.

Чудеса недолговечны. И я даже не представляю, что бы было, если б Дед был просто дедом, если бы он тоже был совершенно обыкновенным, как те глупые божьи коровки.
Но нет… Насладившись реакцией внука, дед изобразил переживание, будто забыл что-то или потерял, и стал, с досадой покачивая головой, рыться в карманах сумки. Я, конечно же, больше не мог смотреть на коровок. Я украдкой, тихонько, поглядывал на Ихиро, и в душе моей теплилась детская надежда – пусть он достанет из своей чудо-сумки ещё один такой же чудо-шарик!

А Мицу!.. Мицу даже не показал мне его ещё! Не дал рассмотреть!

И вот… Дед вдруг вздохнул… посмотрел на меня, потом на внука и развёл руками: потерял, мол.

Нет!!! Не-ет! Как можно было потерять мой шарик?? Как…

Как же мне хотелось разреветься. От обиды. Не то чтобы в детстве я часто плакал, но определённо чаще, чем Мицукуни. Мне было очень стыдно из-за этого, но поделать с собой ничего не мог, каждый раз это была настоящая трагедия! Каждый раз было так больно! Или так кого-то жалко! Что я ревел. Только, конечно, чем старше я становился, тем меньше позволял себе подобное, и если я расстраивался даже до слёз, то уходил куда-нибудь в укромное место, чтобы никто не увидел моей тайны, моей слабости.

Но Мицу постоянно находил меня и доставал оттуда, веселясь, с ужасными криками: «Аааа! Ревёт!». Но я ему за это, конечно же, был благодарен, потому что в глубине души я очень хотел, чтобы меня нашли. Пусть даже не жалеют. Только бы нашли и вытащили.
И вот… Дед потерял мой подарок. В этот раз плакать тоже хотелось, но я глубоко вдохнул и сдержался. Сильно-сильно закусил изнутри губу и, пытаясь показать, что я не очень расстроился, отвернулся к вишням.

Мицу очень удивился, что его Дед потерял шарик… Сначала даже не поверил, но, потерроризировав Ихиро, сдался и тоже, как и я, опечалился.

- Эх…Де-ед…

Штурман в это время изображал мужество и полное безразличие ко всяким там космическим подаркам, сидя на скамеечке.

И тут Мицу, выпятив нижнюю губу, как он часто делал (да и сейчас не прекратил делать) и сжимая в кулаке заветный дедовский подарок, пошел к своему верному штурману, сел рядом и сказал:

- На.

Я сначала даже не понял, я думал, он мне посмотреть на него разрешает, и не сразу повернулся. В маленькой узкой ладони Мицу лежал гладкий блестящий шар - синий авантюрин с недавно открытой E-356. Тёмно-тёмно синий, почти чёрный камень с мелкими искорками внутри: белыми, голубыми, фиолетовыми… Больше всего на свете он напоминал…

- Как звёздное небо, - улыбнулся Ихиро-сан, – правда?

Правда.

Герои-звездолётчики сидели щека к щеке и, улыбаясь, заворожено глядели на звездное небо в своих ладонях…

Мицу подарил мне свой шарик, хоть и грустил, что расстаётся с дедовским подарком, я знаю. Но грустил совсем недолго, лишь столько, чтобы как следует прочувствовать эту «потерю», лишь столько, сколько, по мнению Деда, нужно было.

А потом Дед достал второй шарик. И ничуть не стыдился этого. А мы с Мицукуни очень удивились и обрадовались неожиданной находке хитрого космолётчика… Глупые были. Маленькие.

И теперь инопланетные шарики были у нас обоих, одинаковые искрящиеся синие авантюрины. С дырочками. Мы выпросили у дяди Дацу тугие кожаные шнурки и сделали себе медальоны. Дед говорил, что камень волшебный, что он не просто так нам его привёз, и мы, конечно же, верили. Мы не задумывались тогда, как это физик, серьёзный человек, может вот так запросто говорить о волшебстве. Мы просто верили. Ведь мы были детьми. И нам очень хотелось верить в чудо. В призвание… В то, что все мы – едины, все братья, частички одного целого, как эти искорки в камне на наших ладонях и звезды над нашими головами.

Почему?

Потому что в этом случае невозможно одиночество, а одиночество – самое ужасное состояние на свете. Человеку нельзя быть одному. Он не приспособлен. Быть может на короткий промежуток времени – да, чтобы отдохнуть или собраться с мыслями, но только ненадолго. Потом его обязательно должен кто-нибудь найти и закричать воинственно:

- Ааа! Ревёшь, да??

Подбежать и обнять.





Кофе в пластиковом стаканчике ужасный, слабенький, но я глотаю его, словно самый вкусный на свете напиток, и прошу ещё. Сауко стоит рядом, её тонкие пальцы сжимают ручки сумочки, мне кажется, она вся дрожит, наша маленькая Сауко.

- Сау, - говорю как можно ласковее и обнимаю за плечо, - ты не бойся. Попей лучше горячего… Чего ты так боишься? Всё страшное позади!

- Не могу, Арно! – говорит мне. – Почему у нормальных людей… ну, вот как у тебя, например… - но она не успевает закончить, оператор по громкой связи объявляет готовность.

Мы оба вздрагиваем и некоторое время так и стоим, испуганные, обнявшись. Левой рукой я невольно тереблю ворот рубашки, а потом и маленький, висящий на кожаном шнурке, авантюрин. Он до сих пор у меня на шее, правда, уже на другой верёвочке, та давно истёрлась… И у Мицукуни тоже. Твёрдый как и прежде, такой же тёмный и такой же искрящийся на солнце мириадами белых, голубых и фиолетовых звёзд. Мне нравится думать, что у меня на шее не камешек с далёкой землеподобной планеты, а маленький космос. Космос, который всегда со мной, его можно потрогать, можно взять в ладонь. А если заглянуть в него, забыв на время обо всём остальном, обо всём, что тебя окружает, таком обычном… как те самые божьи коровки… То можно в маленьком космосе увидеть большой, захватывающий и необъятный, Космос.

Я взял побледневшую Сау за руку, и мы пошли по стеклянному коридору, сначала быстрым шагом, потом всё быстрее, и быстрее, и быстрее… А потом побежали, когда двери открылись, и на пороге показались фигуры людей. Ведь мы с Сау не знали, как положено встречать космонавтов. Как правильно это надо делать. Мы встречали брата и любимого…

А потом уже, насмеявшись и наобнимавшись с Мицу, когда Сауко, прижавшись к мужу, всё-таки не выдержала и расплакалась, я заметил, что у наших ног, на полу, лежат какие-то бело-розовые лепестки… Я нагнулся, не веря своим глазам…
 
Сакура??

- А ты не знал? – улыбнулся Мицу. – Теперь в Японии встречают космонавтов, разбрасывая лепестки вишни… Даже, если…

- … даже если, - продолжил я, - они прилетают не весной.

Мицу, улыбаясь, кивнул мне:

- Да. Дед завёл эту традицию…

Наш Дед.





28.09.09