Недостаточно

На кладбище было совсем тихо, только кое-где шаловливый ветерок играл с белоснежными снежинками. Деревья совсем облезли, и стояли теперь лысые, дрожащие от холода, и вид у них был совсем уж убогий. Как раз для такого тихого места, как это. Всю землю, все могилки и надгробия покрывал тонкий ровный ковер из снега, только прямыми рядами поднимались маленькие бугорки. Светило холодное и неумолимое зимнее солнце, что совсем не греет и не приносит радости, и из-за этого света, маленькие снежинки, которые были и на земле, и в воздухе, светились и переливались всеми цветами радуги. Из-за этого появлялось ощущение праздника и отрады, что совсем было тут не к месту.
Открыв скрипящие, явно давно не смазанные стареньким ленивым сторожем, ворота, в это всегда спокойное и безлюдное место вошел мужчина. Его волосы, как снег изменил все вокруг, немного посеребрила седина, но это ему очень шло. Около глаз в разные стороны разбегались стрелочки-морщины: это говорило о том, что мужчина часто смеется. У него не было ни усов, ни бороды, ни даже щетины. Он был чисто выбрит и хорошо ухожен. Этот человек был одет в длинный, цвета мокрого асфальта плащ, строгие черные брюки, и лакированные туфли на низком каблуке, с острыми, даже немного вздернутыми вверх, носками.
Мужчина немного потоптался около входа, оглядывая кладбище, и читая, где какой ряд. Наверно, он искал конкретную могилу.


- Папа! Ты меня совсем не понимаешь! Ты никогда меня не поймешь! Ни ты, ни мама! Вы мне не родители! Разве так сложно принять то, что я люблю этого человека?! Почему тебе так важно, что подумают другие? Почему мнение совсем чужих и незнакомых людей, важнее для тебя, чем счастье собственной дочери?!
- Не смей так разговаривать с отцом, дочь! Как ты осмеливаешься! Я тебя вырастил, только благодаря мне, ты такая, какая есть! Но лучше уж я запру тебя под замок, не буду пускать ни в университет, ни к друзьям, никуда! Лишь бы ты не виделась с этим чертовым наркоманом! Ишь, чего вздумала! Любить, кого хочешь?! Даже человека, чей социальный статус в много раз ниже твоего?! Да не только социальный, а умственный и моральный! Не бывать при мне такого! Не бывать! Ты не будешь вместе с этой… этой падалью! – Как только мужчина произнес последнее слово, девушка совсем побагровела, казалось, что сейчас ее волосы превратятся в змей, как у Медузы, а изо рта повалит адский огонь. Но вместо этого, она схватила расписанную красками вазу, и со всей силы швырнула в зеркало, рядом с которым стоял мужчина. А потом горько, навзрыд, и по-детски заплакала. Мужчина понял, что перегнул палку, и сменил тактику и тон. – Ну, ну… не плачь, дочка. Я думаю, что где-то там, в глубине души, ты и сама понимаешь, что вам не быть вместе, может, ты его даже не любишь, это просто увлечение, так…мимолетная страсть.
- Нет! Я его люблю! Я его больше жизни люблю!
- Ты еще такая маленькая, откуда тебе знать, что такое любовь? Ну, ну… успокойся – мужчина протянул к ней руки, и думал, было, что вот его маленькая дочурка кинется к нему в объятия, поплачет, потом успокоится и попросит прощения. Но вместо этого на него взметнулись два ярко-зеленых костра, что пылали ярче, чем, стоящее на своем пике славы, солнце. Сейчас на него смотрела одичавшая, обозлившаяся и _дикая_ кошка.
- Не смей так со мной разговаривать! Я уже не ребенок! Не смей!!! – со всех сил закричала она, бросилась на мужчину, и что было мочи в ее слабеньком теле, начала выталкивать его из комнаты. И, то ли он ярости, то ли от адреналина в крови, она смогла. И стоя под только что захлопнувшейся дверью, мужчина услышал как противно и коротко щелкнул замок, совсем, как то ее, последнее, «Не смей».
- Дочка, ну я же тоже люблю тебя…
- Я убегу к нему! Слышишь! Убегу!!!


Увидев нужный, аккуратно выведенный белой краской, номер на табличке он направился в ту сторону, где могилы были еще совсем свежие. В его правой руке был маленький опрятный букетик из белых тюльпанов. В левой же он держал большую и дорогую коробку конфет. Так как дул игривый ветерок, целлофан, в который были завернуты цветы, противно хрустел, и мужчина то одергивал руку, то прятал букет за спиной. Он знал, куда и к какой именно могиле ему надо, но продвигался совсем медленно, шаги его были несмелые. От мужчины пахло страхом, который даже перебивал запах его дорогих духов.
Из-за того, что кладбище было достаточно большим и обширным, у мужчины осталось еще достаточно много времени, чтобы унять свой страх и совладать с нервами. Он посмотрел на последний ряд могил, и остановил свой взгляд на той, у которой надгробок был выше остальных. Это скорее был даже не надгробок, а постамент, на верхушке которого, была птица. Она развела свои железные, темные крылья в разные стороны. И, казалось, что вот-вот готова бросится в, открывшие ей свои ясные голубые объятья, небо.
С каждым новым, неуверенным шагом эти конфеты и букет становились для него все тяжелее, ему становилось очень неудобно их нести, и очень хотелось бросить их тут так, убежать в машину и уехать отсюда далеко-далеко. Такие, как он, никогда не смогут привыкнуть к тому, чтобы ходить вот так вот с «подарками» по кладбищу.


- Я ухожу на работу. Забрал у нее ключи от комнаты и запер ее там. Ключи от квартиры тоже забрал. Покушать у нее там есть, я оставил. Ты когда пойдешь на работу, закрой две двери, и даже запасные ключи от дома забери. Вдруг сможет выскользнуть.
- Дорогой, а не слишком ли это?.. Ведь, может, действительно так сильно влюбилась?
- Ты что, не понимаешь? Мне так же больно и неприятно делать это, как и ей, и тебе. Я очень сильно ее люблю, ты же знаешь. Но по-другому нельзя. Он – наркоман. Моя дочь не будет даже смотреть на такого человека, а не то, что встречаться с ним. Нет. Пусть сидит. Она знает, что мы ее любим, и этого – достаточно.
- Хорошо, иди.


Вот уже осталось три ряда – и все. Он будет на месте. Куда-то улетучилась вся его солидная красота, и взрослый мужчина этот просто превратился в уставшего, одинокого старика, у которого тряслись руки и нижняя челюсть, то ли от холода, то ли от страха.
На надгробии уже было видно фотографию, в аккуратной рамочке. С этого фото на мужчину смотрела яркая и радостная девушка. У нее были каштановые волосы до плечей и ярко-зеленые глаза. Она искренне улыбалась ему. И в этом изгибе губ было полно любви и счастья, хоть отбавляй…
Теперь можно было ясно отличить каждое, четко выкованное, черное перо птицы, и ее, полный воли к свободе, взгляд. Клюв у нее был изогнут так же, как и губы у девушки. Но не было в птичьей улыбке ни капли счастья. Там была только грусть и туга, за синим, чистым небом; за лохматыми, похожими на зверей из сказок, облаками; за любящим, и ласкающим каждое перышко ветром. И столько там было той туги и грусти, хоть отбавляй…


- Видимо, она сорвалась, когда пыталась перелезть с окна на балкон. Наверно, думала, что недалеко, но не рассчитала сил. Если вас это утешит – она не мучалась, умерла сразу. Девятый этаж все-таки. Возможно, сорвалась из-за ветра, но мы склоняемся к версии, что просто соскользнула рука. Водосточная труба, она ведь достаточно широкая, там особо не ухватишься…
- Пожалуйста, хватит. Я понял. Как вы можете так просто говорить о таком? Вы же женщина… вы… я не знаю, ведь можно помягче как-то.
- Я следователь, если каждым родителям такой вот, извините, идиотки буду сочувствовать – то никаких нервов не хватит. Примите как факт – ваша дочь мертва. И, добавлю уже от себя лично, не как от следователя, наверно, - из-за вашей чрезмерной опеки и любви. Я прошу прощения, была слишком резка, но увы, это издержки професии...


Мужчина подошел к могиле и присел. Долго смотрел на фотографию и слушал ветер. Потом бережно поставил цветы в вазу, заранее оставленную тут сторожем. Потом открыл коробку конфет, и положил ее рядом.
- Здравствуй, дочка. Вот… пришел твой старик к тебе в гости. Как ты тут поживаешь?.. Поставили вот с мамой тебе надгробочек. С птичкой. Помнишь? Ты же в детстве всегда говорила, что хочешь стать птицей. Ты у меня любила свободу. И была совсем как птица. Да… ты любила свободу, а я любил тебя, дочь. И сейчас люблю. Прости меня, пожалуйста, если сможешь. Я же просто люблю тебя…

Еще несколько часов сидел старец около могилы. Почти все это время он разговаривал то ли с фотографией, то ли с птицей и плакал. По щекам катились большие, отчаянные, отцовские слезы. Иногда он горько всхлипывал.
Зимний ветерок играл со снежинками, что стайками летали в воздухе, и поучительно шептал им, чтобы не услышал ни один живой человек: «Смотрите. Даже любви, иногда, бывает недостаточно…»