Не волнуйся, молоко будет! - окончание

       В последний раз председатель пришёл буквально за день до их отъезда. Присев к столу, он удивлённо обвёл глазами комнату.
       - Что-то у вас так пусто, чего-то нехватает…
       - А это мы всё поснимали, большую стирку будем завтра  делать, - не растеря-
лась Люба, быстро подтащила  к углу табурет и устроилась на нём, пытаясь   загородить собой узлы, сваленные в кучу.
      -  Моисей, поставь на стол чайник, он ещё горячий.
     На столе появился жестяной чайник с ароматным  зелёным чаем. Верхом на чайнике сидела “барыня”, тряпичная кукла.Её широкая стёганая юбка полностью покрывала, укутывала его.Чай практически не остывал, потому что юбка эта была специально сшита из двух атласных лоскутов, между которыми был проложен тонкий слой ваты.Сарочка очень любила шить, и с этой куклой она возилась с удовольствием. Правда, голова, получилась немного плоской, но Сарочка нашла способ, как скрыть изъян.Она пошла на конюшню, вычесала чёрную гриву своей лошади и набрала пучок длинных волос. Потом она  смазала половину головы куклы заваренным из муки клейстером, наклеила концы конских волос так, что спереди получился прямой пробор, и наплела много тонких косичек.Затем, послюнявив  химический карандаш, она нарисовала кукле большие глаза, две дуги бровей, ввиде крыльев летящей птицы и маленькие губки.А для головы её она пошила тюбетейку из обрезков парчи, которые выпросила у подружек-узбечек. Получилась очень симпатичная и нарядная кукла-узбечка. 
    - Это ты сделала такой красивый кукла?  - обратился Багодыр к Любе, с хрустом откусывая кусок сахара и присёрбывая чай из широкой пиалы.
    - Нет,- ответила Люба, - это Сарочка пошила.
     -  А где она?
     - Послушайте, уважаемый, что вы за ней ходите? Уменя уже лопается терпение  вам объяснять, что вы и Сарочка – не пара! – от волнения Любино лицо покрылось красными пятнами. – Вы меня, конечно, извините, но неужели вы, такой умный  человек, не можете понять, что мы – разные! У вас одна жизнь, у нас – другая.У нас свой Бог, у вас – Аллах. У вас одни законы, а у нас совершенно другие...
      - Почему же другие? – прервал её горячий монолог Багодыр.
     -  Ну, я просто удивляюсь, сколько можно говорить, что у нас может быть только одна жена и один муж, а у вас один муж и много жён!
     - Так это же очень хороший закон! А русский закон очень плохой.У вас жена и на работу ходит, и дрова рубает, и ребёнков рожает…
     - А у вас, что, не так? А ещё, кроме всего, ей приходится терпеть возле её
мужа других жён и ревновать!
     -  А я никого не обижаю, и мои жёны очень довольны, никто не завидует и  никто не ревнует...
     -  А это ещё неизвестно! – запальчиво возразила Люба, - я, например, ни одной минуты не терпела бы, что бы мой Моисей обнимал ещё кого-то...
     - А кто кого-то спрашивает! – вырвалось у Багодыра.
     - Вот, вот она разница! Вы, товарищ председатель, сами и проговорились…
     - Чего я проговорился? Я правду сказал…
     - Нам такая правда не подходит!
     - Ну, ладно, не надо так сердиться, Люба Яковлевна. Мы ещё будем говорить, договоримся, я думаю... – закончил тяжёлый разговор председатель.
.
     После его ухода Люба подумала: как хорошо, что они уезжают, и всё решится само-собой. И ещё она думала о том, что если бы Багодыр был молодым красивым   парнем, то кто его знает, не  заморочил бы он голову дочке. И тогда Сарочке, не   дай Бог, пришлось бы и саксаул рубить, и лепёшки печь,и в арыке с жёлтой водой   купаться... И Люба вспомнила, как шла она однажды вдоль арыка, берег которого в том месте густо порос высокими кустами. Из-за них доносился смех, плеск воды и весёлые голоса. Выйдя на открытое место, она увидела группку молодых женщин, весело плескавшихся в мутной воде. Они странно выглядели, эти купальщицы: одежды у них были не сняты, а платье просто поднято высоко и увязано на голове, или обёрнуто вокруг шеи и плеч. Девушки не плавали, а весело выпрыгивали из воды. Шаровары их соскальзывали вниз, и сверкали на солнце смуглые попки и плоские, чуть округлые животы с ямочкой пупка посредине. Заметив Любу, они замахали ей  руками и стали озорно выкрикивать:
     - Иди к нам, Люба!
     - Купайся с нами, чистая  будешь!
     - Нет, мы с дочкой завтра в баню идём, в Гилинджак. Лучше пошли с нами,  попаримся!
     - Некогда нам! - под общий смех крикнула старшая из женщин, – завтра муж придёт, качать будет! 
     Люба махнула им рукой и, грустно улыбаясь, пошла дальше. Наверное, по-своему счастливые они, потому что никогда не знали ничего другого – ни ванны с горячей водой, ни простой шайки с веничком в бане и сравнить им не с чем...
   Ко дню отъезда все вещи были упакованы и сложены у самых дверей,чтобы ни на минуту не задержаться, когда за ними приедит арба.
В пять часов утра под окном затарахтели колёса. Яник сразу же выскочилна улицу.   
      - Приехал! - Крикнул он, вернувшись в дом. 
      - А теперь, - торжественно сказала Люба, - спасибо этому дому, а мы поедем к родному! Сели на дорожку! – скомандовала она. Они уселись на узлы и чемоданы.
Минуту было тихо, а потом  все вскочили разом, похватали вещи и двинулись на улицу. Торопливо уложив их, они взобрались на арбу и тронулись в путь.
         Они въехали на базарную площадь с торчащим посредине её столбом с радиопродуктором на верхушке, проехали мимо спящих ещё лавочек, притихшей чайханы, мимо тёмных окон правления.“Прощай, милый кишлак с шумными и добрыми его обитателями, прощай, безответно влюблённый Багодыр! Больше ты меня не увидишь”, - грустные мысли крутились в голове у Сарочки. Его настырность и напор пугали и одновременно будоражили её ещё не проснувшуюся женскую взрослость.Всё это казалось ей игрой на грани, за которой было что-то неизвестное и опасное... Но, слава Богу, всё определилось...
 
        Вечером того же дня председатель зашёл в контору. Он осмотрелся, будто  ища кого-то и, не найдя, повернулся к сидящей за столом бухгалтерше,Валентине Ивановне, немолодой русской женщине, которую занесло когда-то в  эти края в страшные времена басмачества. Здесь погиб её муж, а она так и осталась жить среди освобождённых от басмачей узбеков.
       - Сара ещё не приходил? – спросил её Багодыр.
       - Нет, не было её.
       - Она должна мне отчёт за тот месяц, что она себе думает? – недовольно сказал  председатель.
       - А, отчёт! Вон он, на том столе, она его вчера принесла.
       - А сегодня она ещё будет, не знаешь? – спросил Багодыр, даже не взглянув в  сторону отчёта.
     Валентина Ивановна посмотрела на него и решилась:
       -  Багодыр Махмудович, не придёт она больше, уехали они...
       -  Уехали?! Куда уехали? – рванулся к ней Багодыр.
       -  Домой, на Украину...
       -  Ты плохая шутка говоришь, Валентина Ивановна...
       -  Ну что вы, уважаемый, я правду сказала. Моисей ихний очень больной, прямо умирает. Надо было быстро уехать, поменять климат. Поэтому они поспешили и срочно уехали...
          - Умирает, говоришь? И спешили быстро, говоришь? – с явной иронией в голосе переспросил председатель,- этого не может быть, они мне ничего не  сказали... - и пошёл к дверям.
         На улице Богадыр остановился. “Неужели они уехали? Пойду сам посмотрю.          Не верю я, они ведь даже не попрощались,” – уговаривал он сам себя,хотя постепенно  начинал понимать, что это так и есть... Он подошёл к Сарочкиному дому. Окна были тёмные, только обманчивый свет луны отражался в них, создавая  иллюзию освещённости, сбивая с толку и давая зыбкую надежду. Багодыр толкнул  дверь и шагнул через порог. Сначала темнота ослепила его, но когда он  пригляделся, то стал различать предметы – стол, за ним пустую железную кровать, приткнувшуюся одним концом к большой печке.   
      “Правду Нина сказал, нет их, и я никогда не увижу этот ангел”... - уголки его губ опустились от обиды, и он почувствовал, что глаза его щиплет от выступивших слёз. Он крепко сжал кулаки и стал тереть ими глаза, бормоча:
     - Совсем с ума сошёл! Надо забыть её, насовсем... - он опустил руки и в свете  заглянувшей в окно луны увидел в дальнем углу печи сидящую на чайнике куклу.
     - Забыли, наверное, спешили очень... – горько усмехнувшись, он протянул руку – чайник, как и тогда, когда он был здесь в последний раз, был почти горячий. Он  стащил с него куклу, засунул её за пазуху и почувствовал, как по груди его  расплывается тепло…
 
         Как и три года назад, вокзал кишел народом.Толпы роились, двигались в разные стороны. Люди, нагруженные чемоданами и обвешанные узлами и  мешками, сталкивались, мешали друг другу, толкались. Но бросалось в глаза  отсутствие паники, нервозности и озлоблённости, как в первые дни эвакуации. Появилось даже некое добродушие: столкнувшись мешками или сцепившись чемоданами, люди незлобиво переругивались и, расцепившись, бежали дальше. А всё потому, что в воздухе витал дух уже близкой Победы, а  вместе с ним – надежда и уверенность в том, что мир и счастье рядом...
        Когда всё семейство забралось в вагон, Люба начала бодро распоряжаться, куда какой чемодан или узел устроить.
       -  Вот это кошёлка с едой, оставим  её  внизу, пусть будет под  руками. А куда   мы чайник  засунули, кто помнит? - Она ощупывала и развязывала каждый узел.  Чайника не было.
        - Как же это мы его забыли? Раззявы! Он же стоял под самым носом! Во что мы теперь кипяток будем на станциях набирать?
         -  Ничего, у нас есть баклажка и два котелка,  - успокоил Любу Моисей.
         -  А мне куклу жалко...– Сарочка тяжело вздохнула, - будет теперь валяться,  пока кто-нибудь не подберёт. А про себя подумала:” Может, председатель найдёт, тогда  будет ему на память”...
         Паровоз залихвастски свистнул и загудел, победно и торжественно. Поезд
дёрнулся, на миг приостановился и поехал, стуча колёсами и поскрипывая всеми  своими железными сочленениями. Яник вскарабкался на вторую полку и высунул  голову в приспущенное окно. Люди на перроне махали вслед поезду, что-то  кричали... Яник тоже махал им рукой и тоже кричал:
        -  Мы едем домой, до свиданья!
       Паровоз, набирая скорость, протяжно загудел, из трубы его повалил густой чёрный дым и окутал голову Яника. 
        У-у-у! – входил в раж паровоз, и Яник вместе с ним загудел и стал что-то
выкрикивать.
        - А ну, слезай! – Сарочка дёрнула его за ногу – что ты там орёшь?
        - Я не ору, – Яник втянул голову в вагон. Посмотрев на него,  все рассмеялись - лицо его закоптилось от дыма, а в кожу въелись крапинки угля. Улыбаясь во весь  рот, он повторил:
       - Я не кричу, я гудю: бу-у-дет, бу-у-дет, молоко будет!   

                Клавдия  Гревенщик,  N.Y.
                Октябь-декабрь,  2оо2г.