Глухота

Жизнь глухонемых тайна за семью печатями. Внешне это кажется не так. Стоит увидеть  жестикулирующих людей на виду у всех, кажется, что открытия нет никакого. Но это ошибочное мнение. 
Глухонемые своеобразная каста, в которую посторонним вход закрыт. Мне довелось познакомиться  с одной семейной парой глухонемых: Викой и Сашей и   их четырехлетним ребенком, симпатичным мальчиком Афоней. Почему  такое странное имя дали они своему любимцу, они толком объяснить не могли. Вика написала на листке бумаги «Очень русское имя», а Сашка, тот вообще замотал головой, зажестикулировал что-то, на что насмешливая Вика, переводя жесты на понятную речь, написала на том же  листочке три слова: ему оно нравится… Не знаю, но я не очень понял мотивы, остался при своем  мнении: мол назвали так, что первое пришло в голову, может в книге русских сказок вычитали.
Как-то рано утром я увидел из окна  плачущую Вику во дворе нашего дома. Она размазывала слезы на своем симпатичном личике и пыталась скорее сама себе, чем кому-то, что-то  сказать, по привычке жестикулируя пальцами, словно она разговаривала с кем-то из своих единомышленников. Что это с ней?  - подумал я , и стал спускаться вниз к Вике. Подойдя, я тихо тронул ее за руку.
- Вика, что случилось?
Вика, как все глухонемые, хорошо могла читать по губам говорящего человека. Она упала на мое плечо, с каким-то непривычным для меня хрипом, и заплакала навзрыд.
- Ну успокойся, успокойся… Скажи, что случилось?
Но Вика повисла на моем плече и беззвучно рыдала. Наконец, успокоившись, повернула ко мне искаженное горем лицо, что-то опять вскрикнув, схватилась за карман. Там лежал кусок жесткой бумаги и фломастер. Вика быстро, быстро стала писать, слезы капали на листок, она их не вытирала. Я прочитал: пропал Сашка и Афоня.
- Когда? – спросил я.
Она написала: Вчера вечером. Вышли во двор и пропали… И Вика снова упала мне на грудь.
- Господи Вика, Вика успокойся – старался, как мог я успокоить бедную  женщину.
Совладав с собой,  она посмотрела мне в глаза, как, наверное, смотрят только преданные собаки в глаза хозяину. Не ища никакой пользы, кроме выражения преданности и любви. Но в глазах Вики, ставших от слез и переживания, почти черными, я прочитал нечеловеческую тоску и боль, а вместе с ними просьбу – помогите.
- Вика садись в машину, мы поедем в милицию.
Вика поняла мои слова и замотала головой, что-то опять пытаясь сказать. Потом выхватила листок и синим фломастером написала: не поможет.
- Почему?
Она опять резко надавила на карандаш, и я прочитал : менты нас не любят!
- У меня есть свой, знакомый милиционер, он начальник -   пытался я объяснить Вике.
Но та видимо поняв меня, снова решительно закачала головой.
- Хорошо, что тогда ты предлагаешь? -  почти по слогам сказал я.
Вика секунду размышляла, смотря на меня, потом взяв фломастер написала на листке: - отвези в школу на Орловке. Я сперва не понял, в какую школу, и где эта Орловка. Но Вика, видя мою растерянность, опять быстро написала на листке: Орловка – поселок рядом с городом, там школа для глухих. Мне там помогут.
Я понимающе закивал:
- Хорошо, хорошо, сейчас поедем. Ты постой, а я за машиной – и я показал рукой в сторону гаражей.
Она схватила меня за руку, снова взяла карандаш и написала: я с тобой! Я кивнул:
- Пойдем!
Через час мы были в Орловке, небольшом тихом поселке около реки. Когда-то здесь давным-давно кипела бурная  жизнь.  Местная река служила частью пути из Варяг в Греки и по ней день и ночь шли ладьи с товарами. На Восток везли русский лен, мед, соболей и куниц, а с Востока на Запад – пряности. Запад  всегда любил хорошо поесть и попить. В Орловке  испокон веков жили  лоцманы, они проводили суденышки через пороги по  реке до Вышнего Волочка, а там уже на самодельных платформах с колесами, тащили груженые судна  по земле, до притоков Волги. Сметливым разумом были русичи, как их звали в древнем мире. Но главное, отменными воинами, славившихся на весь тогдашний мир. Редкая страна не держала в своих восках дружину из русичей, верный признак победы. Не зря Великий князь русичей Олег, обложившей данью   Византию и заключив с ней мирный договор, считался властителем тогдашнего мира. Много с тех пор воды утекло  в речке Веракуше, где стоял поселок Орловка. Отчаянные лоцманы на равных, ведущие разговоры с дружиной великих князей, постепенно превратились в оседлых земледельцев.  Нашлись другие, более дешевые пути доставки грузов, чем речной с его порогами и новгородскими ушкуйниками. Постепенно Орловка превратилась в обычное, провинциальное поселение, с церковно-приходной школой, да с десятком торговых лавок, благо путь по воде из города все же не закрыли.
Местные крестьяне охотно съезжались в Орловку для покупки товаров, меняя свой урожай на мануфактуру. Лишь каменная пристань, оставшаяся  на берегу, говорила о когда-то буйной и полной жизни орловцев.  В советское время здесь развернули сельхозартель, потом местный винный заводик для переработки фруктов и ягод в плодово-ягодные вина, прозванные в народе «борматухой». Здесь же расположилась контора совхоза «Вишерский» со всей инфраструктурой: школой восьмилеткой на 300 учащихся, двумя детскими садиками клубом, библиотекой и даже своей котельной с горячей водой. Совхоз был середняк, неплохо зарабатывал и народ не бежал в большие города. В перестройку все хозяйство развалилось, как карточный домик: совхоз обанкротился, народ  разбежался кто куда, в поисках лучшей доли. В бывшую школу перевели глухонемых из города, сто с лишним человек. Их центр размещался в каком-то старинном здании, на который положили глаз местные бизнесмены и дело завертелось. В общем Орловка приняла к себе глухих ребят на учебу и воспитание.
Вот туда-то и привезла меня Вика. Всю дорогу, пока ехали в машине, она молчала, но ее напряженное лицо, по которому судорожно ходили мышцы, говорило обо всем.  Крайнее волнение, которое она не могла выплеснуть в речи,  тяготило и угнетало ее.   Несчастные люди, подумалось мне тогда. Сказать ничего не могу, нечем облегчить душу. Не приведи Господь, родиться таким.
В школе встретили тепло и приветливо. Прибежала заведующая, уже пожилая, но очень интеллигентная женщина в очках. Она заохала, всплеснув руками:
- Викушка, милая садись, рассказывай, что случилось?
Вику окружили все, кто был постарше. И она со слезами на глазах стала отчаянно  жестикулировать, включив мимику лица,  видно было движение каждой  мышцы, так она  передавала содержание своего горя.  Нашлась   сурдопереводчица,  еще молодая, с усталым лицом женщина. Увидев меня, она поняла, что требуется более детальный перевод, хотя и без слов было понятно безутешное горе глухонемой женщины.
- Вика говорит, что муж с сыном вчера пошли вечером погулять в парк. Они часто туда ходят. Афоня любит качаться на качелях, днем детей много, а вечером свободно – продолжала переводить язык жестов и мимики женщина-переводчица. Вика занялась готовкой ужина. В девять уже темнеет, а их все нет. Вика заволновалась. Пошла на улицу, посмотрела во дворе, их нет. Потом пошла в парк, дошла до качелей. Но нигде  не нашла. Вика передавала свои эмоции гораздо сильнее, чем переводила переводчица. Это можно было увидеть на лицах слушателей, стоящих вокруг и глотавших ее жесты. Их лица, с расширенными глазами, смотрели на Вику, с каким-то прискорбием  и сочувствием,  как лики  херувимов на церковных иконах.
Вика бросилась искать, бегала по парку, она показывала жестами и всем своим телом, как она бегала, заглядывала под скамейки, ворошила урны, пытаясь хоть как-то найти какие-нибудь следы, пропавших мужа с сыном. Но все без результатно. Наконец, устав, она  упала на лавку и расплакалась. Вика показала, как она грохнула на эту лавку и как громко плакала,  слезы градом бежали по щекам женщины. Я стоял оглушенный всем видимым, не зная, что же мне предпринять. В поисках она провела всю ночь, ее дважды хотели забрать в милицию, но она от них убежала. Один раз уже под утро, ее хотел поймать и изнасиловать какой-то наркоман, бредя без цели по парку и столкнувшись лоб в лоб с молодой и красивой женщиной. Но Вика показала, как она ударила головой наркомана в подбородок, и как он улетел от нее, аж на несколько метров. И она, не обращая  на него внимания, побежала дальше, искать своих близких…
- Ндаа… Что они все же смогут сделать реального? Чем помочь? - подумал я в ту минуту. Ну, хорошо, пойдут искать всей школой, ну походят по парку… А если их уже нет в городе? Если они уже в руках каких-то садистов или бандитов? Чем могут помочь  эти несчастные  дети и подростки? - слезы навернулись на мои глаза.
Подозвал сурдопереводчицу, я сказал, что поеду все же в милицию, по своим каналам попробую начать поиск. Нужны лишь фотографии пропавших.  Вика наверняка мне не даст, она не верит в милицию.
- Пойдемте со мной – тихо ответила та.
Мы  оказались в маленькой комнате, напоминавшей не то учительскую, не то мастерскую. В ней было темновато, скромно обставленный: стол, стул и папки с книгами  на полочках – вот и вся обстановка.
Женщина порылась в одной из полок и достала цветную фотографию. На меня  смотрело веселое, улыбающееся лицо  Вики, ее мужа Саши и Афоньки.
- Спасибо, вы только не говорите Вике, что я пошел в милиции, а то обидится. Я приеду через какое-то время. Скажите, чтобы не волновалась, я не бросил ее,  я  обязательно приеду за ней…
Выскочив в дверь, я решительно сел в машину и сорвавшись с места, рванул   в сторону города. Начальник милиции, мой давнейший приятель, слушал меня, как бы рассеяно и все время смотрел на фотографию, но по тем вопросам, которые задал мне, я понял, что он внимательно следит за моим рассказом.
- Пиши заявление – коротко сказал он в конце разговора  и нажал кнопку селектора. Ко мне Ведерникова.
Через пару минут молодой человек без погон стоял в кабинете.
- Пропал мужчина двадцати семи-тридцати лет, с сыном 4 годика. Вот они  посмотрите, и подал Ведерникову фотографии. Займись срочно, оставь другие дела – видя, что Ведерников  хотел  было возразить. Прошу тебя, Константин, это моя личная просьба.
Ведерников понимающе кивнул.
- Понял, Петр Сергеевич. Разрешить привлечь к делу Тюкова и Головко. У них рука набита в таких делах…
- Разрешаю, да вот еще, чуть не забыл о главном. Оба они глухонемые…
- Не понял, товарищ полковник  - опешил Ведерников. Глухонемые?!
- Нет, сынишка, его зовут Афоней, нормальный родился, слышит и говорит – поправил я полковника. А вот его отец, Саша и мать Вика – оба глухонемые.
- Петр Сергеевич, разрешить мне побеседовать поближе с заявителем – быстро среагировал на ситуацию Ведерников.
- Валяйте, только он не заявитель, а мой друг, понял!
- Так точно, товарищ полковник – скорее по привычке, чем по службе ответил Ведерников.
- Ладно, давай ищи и докладывай мне, если что-то будет новое.
Я попрощался с Петром Сергеевичем и вышел за Ведерниковым.
Рассказав все, что  знал о семье глухонемых и то, что услышал от сурдопереводчицы, я обратился к молчаливо курившему Ведерникову и его двум молодым помощникам, сидящим за своими столиками и ни разу не перебивших меня никакими вопросами.
- Зачем нужно было воровать отца с сыном, да еще глухонемого? Ведерников дернул головой, но ничего не ответил.
- А зачем сын убивает мать, если она не дала на бутылку водки? – высказался самый молодой опер, сидящий за первым столиком.
- Тихо, тихо, лейтенант  Тюков – Ведерников встал.
- Спасибо за содействие следствию, если что еще вспомните или узнаете, вот телефон, он подал визитку, позвоните…
- Мне можно идти? – спросил я, не зная, что мне делать дальше.
- Да, да, конечно – кивнул Ведерников. А мы постараемся найти пропавших, так Тюков? Ну, вот видите, молчание – знак согласие – пошутил Ведерников, выпроваживая меня из комнатки.
Я же вернулся в Орловку, но никого уже там не застал. Все куда-то исчезли, остались несмышленая малышня, играя с воспитателем. Постучался в кабинет к сурдопереводчице.
- Входите, открыто.
- Извините за беспокойство. Где все? Где Вика? Вернулся из милиции и никого…- я развел руками.
- Ушли на поиски.
- Как ушли? Куда, на чем? – опешил я.
- Вы не представляете, братство этих людей. Они друг за друга горой, никого в обиду не дадут.  Могут иногда между собой пацапаться из-за девчонки, но если беда – все как один на защиту. За это их и не любят – ответила бледнолицая, и как бы  не очень разговорчивая переводчица.
- Извините, как вас зовут?
- Римма Германовна – ответила та.
- А меня, Николай Юрьевич, я сосед Вики с Сашей, давно их знаю, так что наверное мной движет не праздное любопытство, я хочу им помочь.
- Да, что вы, Николай  Юрьевич, у меня сомнений нет. Вы редкое исключение. Демократия дала этим бедолагам сурдопереводчика на одном телеканале и все…   В остальном – они одни со своими проблемами.  Впрочем, как и все мы … - она отвернулась. Не возражаете если я закурю – спросила она разрешения.
- Нет, что Вы,  вы у себя дома, делайте, что считаете нужным.
- Никакая милиция не будет ничего делать, да еще искать глухонемых. Им нужны деньги, тогда может что-то и зашевелиться.  А так нет. У нас уже был печальный опыт. У населения такое мнение сложилось, что глухонемые – это иждивенцы у государства, а значит и у них добропорядочных налогоплательщиков.  Все на денежных местах в мастерских, шьют обувь, сумки. Ну а раз богатые, значит, за что их жалеть.  Глухие! А разве слышащим и видящим от этого легче? Им хоть кто-то поможет, а что нам делать, людям  без дефектов? Вот и сторонится от них народ. Они живут, как бы сам по себе, со своими несчастьями и радостями. Заводят семьи, рожают детей. Слава Богу, что  только каждый четвертый ребенок рождается глухим, а трое здоровенькими. Трудяги они, почти не пьют, и не курят. Есть такие, кто и позволяет, но редко… Иначе им не выжить. Государство давно на них рукой махнула и нынешняя власть вспоминает, когда выборы. А так нет им дела до глухих. Живут и живут.  Для важности какой-нибудь подарок привезут в школу, игрушки, конфеты, один даже телевизор подарил и все… На этом  забота кончилась. Вот они и выживают, как могут, сами за себя вцепились и помогают друг другу. В этом их сила.
Я молча выслушал переводчицу. Наболевшее на душе этой молодой, но уже уставшей от безнадежной жизни женщины, выливалось в исповедь,  но я не знал чем помочь.
А та все говорила и говорила, прикуривая одну сигарету от другой, казалось, не обращая внимания на меня: на безденежье в школе, на мизерную зарплату  учителей, на которую не прожить, на пошлость и равнодушие местных властей, на пьющих мужей. На все, что составляло ее жизнь в этом глухом поселке, на берегу исторической реки…
Наконец, выговорившись мне, она замолчала, и села на стул, словно спустившийся воздушный шарик на веселом и шумном празднике жизни.
- Вы меня простите великодушно - выдавила она из себя через какое-то время. Мне просто некому больше это сказать и заплакала, отвернувшись в сторону.
Я молча встал, и вышел, тихо закрыв за собой дверь. Сашку и Афоньку нашли через два дня за парком в яме около котельной. Слава Богу, оба оказались живы, только отец ребенка долго не мог прийти в себя, и не отпускал из рук сынишку, которого  приспособился держать на шеи. Подвела Сашку не глухота, а черствость городских чиновников. Яма, в которую угодил отец с ребенком считалась заброшенной, сооруженная для сбора избытка воды при чистке котлов, про нее все забыли. Доски на щите, закрывавшие яму давно сгнили и только чистая случайность, не привела к трагедии  раньше, чем она случилась с  Сашкой и Афоней. Засыпанная листьями и заросшая травой яма было совсем не видно, а в ночное или вечернее время и подавно.  Сашка вышел с сыном  из парка, и чтобы скоротать дорогу  пошел по прямой. Он не слышал, как захрустели под ногами доски. Он только успел схватить сына на руки, когда падал и провалился в бездну.  Но бездна оказалась вонючей и с теплой  водой. Какое-то время Сашка не понимал, что случилось, но когда увидел  в проеме над головой дырку со звездочками на небе, сообразил, что он в ловушке. Первое время  пытался искать под водой хоть какой-то предмет, чтобы на него поставить  сынишку, которого так и держал на руках. Но выбившийся из сил,  понял, что два на два метра бетонная яма, без скобок на стенах  и без подставки. Вода доходила до груди. Афонька, что-то лепетал на своем детском языке, потом, видно, кричал о помощи, но ни отец, никто другой этого не слышали. Посадив сына к себе на шею, Сашка держал его так два дня: без сна и воды. Афонька, сперва, дергал ножками, плакал и кричал, а потом затих, уснув на спине у отца.  Как они выдержали эти два дня знает лишь один Бог. Вся надежда Сашки  была на Вику, она начнет искать, это и давала сил Сашке., да еще сын, сидящий у него на шее. Нет, не дам ему погибнуть – эта мысль колотила молоточком поминутно по мозгам Сашки. И он не спал и не уставал, словно окаменел от горя и ответственности.
Нашли их глухие  сотоварищи из школы с Орловки.. Разбежавшись  по всему городу, они прошли все подвалы,  свалки, через Бомжей, которым хорошо заплатили. В морге и больницах их не нашли, это они установили точно, через своих знакомых санитаров. Значит остались ямы, котлованы, люки… Вот тут то их вывел на эту злосчастную яму бомж Яшка.
- Ходил, как всегда, к помойкам у парка, и тут иду вчера, вижу, доски сломаны на щите. Не стал подходить близко, побоялся, обрушится - сказал он побелевшей от горя Вики. Когда она поняла, что спасла мужа с сыном, Вика отключилась тут же на краю у ямы. Так и увезли все троих на «скорой».
- Ну а что же доблестная милиция? – спросит въедливый читатель и будет прав.
Она как всегда сработала, но нашла не тех, кого искала. Опера нашли двух глухонемых, но не Сашку с сыном, других таких же несчастных людей, живущих у одного из цыган в частном доме, и сидящих на цепи, как собаки.  Они работали на бизнесмена, занимавшегося изготовлением   бутафорских изделий  из гипса. Хозяина дома арестовали, завели уголовное дело, а двух несчастных глухонемых отпустили домой. Казалось бы конец истории, но нет, видно не будет ей конца и края. Сколько еще глухих и черствых  людей породило нынешнее безвременье? Нет им числа и названия. А Сашка с Викой и Афоней живут счастливо, и никогда не вспоминали о своем пережитом,  и даже вида не подают. Кто бы знал,  где упадешь, то соломинку бы подстелил. Глухота, глухота, заволокшая наше общество, еще видно не скоро развеется.