Афганец

Отрывок из романа "Польский синдром или мои приключения за рубежом."
 
Обитель, представляющая собой частичку государства, которая существует за рубежом главным образом для того, чтобы защищать интересы своих собственных граждан, находится в довольно-таки престижном районе Варшавы.
  Белое здание Посольства, фасад которого с его ослепительными круглыми колоннами предстал передо мной во всём своём блеске в выгодном свете февральских лучей утреннего солнца. Впечатляла и навевала ностальгическую грусть подчёркнутая девственная белоснежность на фоне вечнозелёного травяного покрова. Широкие ступени вели прямо к главному входу, но здание было наглухо закрыто. Чеканная вывеска: "Ambasada Federacji Rosyjskiej", отсутствие какой-либо информации и только через оконное стекло робко проглядывалось, написанное от руки:
/Часы работы: понедельник-пятница: 9-13, 14-18/.
Было похоже на то, что интересами своих граждан, нуждающихся в помощи за рубежом, глубокоуважаемое Посольство по субботам и воскресеньям не занималось.
  Двое грустных молодых людей с Кавказа, изнывали между белыми колоннами главного здания. Я, как примкнувшая, последовала за ними к зданию Консульства, находящегося неподалеку, но там царила та же тишина, не предвещавшая ничего обнадёживающего, все двери были наглухо закрыты.
  Парни с Кавказа решили не сдаваться и требовать приёма у консула, так как идти им было просто-напросто некуда, они стучали в двери и в окна, но тщетно – ответом была равнодушная тишина.
  Чудовищная история дерзкого ограбления после пересечения ими немецко-польской границы, была поведана мне одним из них с внушающим уважение необыкновенным спокойствием. И только их грустные лица с полными бездонной печали глазами, обведённые чёрными кругами, свидетельствовали о пережитом насилии и бессонной тревожной ночи путешествия "автостопом" до Варшавы.
  К нам неожиданно присоединился новенький. Я отметила его тяжело сдвинутые на переносице насупленные колючие брови и ядовитый, полный ненависти взгляд, останавливающийся то на мне, то на пришибленных горем кавказцах. Мне показалось, что он смотрел на нас, как на виновников не только своих бед, но и всего происходящего, и молчал, наблюдая за нами исподлобья.
  Наконец-то, находящиеся внутри здания дипломаты и консулы не выдержали яростной осады, нуждающихся в срочной помощи соотечественников, и у двери появился холёный хорошо отдохнувший молодой человек приятной наружности, который очень вежливо попросил не тарабанить в двери и прийти в часы приёма в понедельник.
  Кавказцы взахлёб пытались в нескольких словах описать трагическую ситуацию и безысходность своего положения. Новенький бесцеремонно потребовал денег, чтобы заплатить какой-то штраф.
  В ответ на возмущение наглого новенького и потерявших веру в справедливость парней-кавказцев, молодой человек только равнодушно пожал плечами и исчез за дверью.
  Дорогие мои! Будучи за рубежом, не надейтесь на русское гостеприимство родного Посольства – для всех, кто обитает в нём, вы – чужак, и если вы голодны и вам негде переночевать, вас там не накормят и не предоставят ночлега! Надейтесь на самого себя и на изобретательность своего ума, если, не дай Бог, по несчастливой случайности, вас ограбили и отобрали документы, удостоверяющие вашу личность! Особенно, будьте осторожны и бдительны в выходные дни, когда консулы отдыхают!
  Я увидела, разбросанные в траве, мириады самоцветов. Замёрзшие кристаллики капелек росы на вечнозелёном травяном ковре у сверкающего белизной здания Посольства, калейдоскопом переливались в лучах солнца. Я шла, не зная куда идти и где искать защиты и справедливости, невольно любуясь игрой света.
  Гроздья замёрзшей росы поглощали щедрую, даже в это время года, солнечную энергию, преломляли лучи и, отражая их радужным спектром, таяли, превращаясь в дрожащие на тонких листьях огромные капли, которые падали с оглушительным звоном, утопая в густой траве. Я слышала утреннюю симфонию миллиарда падающих капель. Это был ослепительный фейерверк цвета в сопровождении слаженного оркестра, созданного самой природой.
"Как можно обмануться в иллюзиях?.." – подумала я.
За моей спиной послышались тяжёлые шаги. Я оглянулась – меня догонял, тот новенький, – увалень среднего роста лет тридцати пяти, сорока, который пришёл последним.
– Слушай, – начал он, как будто знал меня всю жизнь и был со мной на короткой ноге, – мне нужны деньги!
– Мне тоже! – ответила я.
– Дай мне денег! – вдруг рявкнул он, безо всяких дипломатических вступлений, вперив в меня граничащий с безумием, странный нахальный взгляд. – Мне нужно пять миллионов злотых, чтобы заплатить штраф в полиции, выкупить на полицейской стоянке автомобилей свою машину, я верну тебе, вот увидишь!
Я рассмеялась. Мне стало смешно, что всё население Земли, словно сговорилось и требует, и требует от меня денег!
– Да, нету у меня денег, не-ту..!
– Не ври, если ты здесь живёшь, а я слышал, как ты говорила "этим", – то деньги у тебя есть и должны быть!
Его наглость просто потрясала.
– Есть, да не про вашу честь! – огрызнулась я.
Это был очень странный и небезопасный тип, поэтому я старалась держаться, на всякий случай, на почтительном расстоянии.
Мои надежды, что он оставит меня в покое, окончательно рухнули.
– Да, ты знаешь, кто я? – взревел он, делая страшные глаза и волочась за мной.
– Ты можешь быть кем угодно, – отозвалась я.
– Я – афганец! – злобно окрысился он, и посмотрел на меня с любопытством, проверяя впечатление.
– Ну и что? – я равнодушно пожала плечами.
– Я привык убивать, мои руки обагрены кровью! Мне раз плюнуть убить тебя и всех, кто встретится на моём пути! – истошно взвыл он и обвёл своими безумными глазами пустынную площадь – вдали ковыляла только какая-то старушка с клюкой.
Напротив меня стоял отчаявшийся афганец, прошедший афганскую войну и оказавшийся слабым и беспомощным, столкнувшись с суровой жизнью.
– Если ты стараешься меня запугать, то хочу заверить – зря стараешься! Я тебя не боюсь! – сообщила я, собравшись в комок. – Какой смысл убивать здесь? Или ты хочешь сделать это по привычке? Я, конечно, понимаю, что ты в безвыходной ситуации в чужой стране, что тебе нужна помощь, но мне-то какое дело! Помогай себе сам! Я вижу тебя в первый и, надеюсь, в последний раз! – отрезала я. Какая потрясающая бесцеремонность – требовать у меня денег! Иди, к консулам и требуй!
  Я так закалилась на чужбине, что даже привыкший убивать афганец, не сумел запугать меня. Он тащился за мной вразвалку, и всё ещё, наверное, по инерции делал страшные глаза.
– Ну, чего ты идёшь за мной? Ещё раз повторяю – денег я тебе не дам, по одной простой причине – у меня их не-ету! Неужели, не понятно! – и, сделав небольшую паузу, добавила. – Но знаешь что, ты сейчас немного присмирел и перестал угрожать, поэтому мне вдруг захотелось помочь тебе, но совершенно другим способом. Я помогу тебе устроиться на эти две ночи до понедельника в гостинице. Согласен?
  Меня нисколько не трогал его снисходительно-презрительный взгляд. Я старалась делать вид, что не замечаю его кривой пренебрежительной усмешки.
– Но только сначала, у меня есть одно дело. Мне нужно зайти в полицию! Не боишься? – спросила я.
  Афганец прицепился ко мне, сознавая собственную беспомощность, интуитивно чувствуя, что только благодаря мне может продержаться до понедельника. Он смотрел на меня как на средство своего спасения, но не как на человека. Ну а что до меня, я была равнодушна к тому, какое впечатление произвожу на афганца, но я была уверена, что самое нелестное.
  Мы сели в автобус и поехали. В полиции я писала что-то похожее на заявление, устно объясняла, что хозяйка квартиры, которую я сняла, выгнала меня, не отдав даже мои личные вещи, показала договор, который, к счастью, постоянно носила в сумке. Из полицейского участка, я и афганец ехали уже в полицейской машине.
  Пан полицейский позвонил в чёрную дверь на десятом этаже, появилась темнокожая хозяйка, немного удивлённая, но уверенная до наглости в своей ненаказуемости. Полицейский потребовал открыть квартиру, которую я снимала. Она нехотя повиновалась, не решаясь спорить с властью.
  Мы все гурьбой вошли в квартиру. Выпучив глаза и забыв о сигарете, владелица упоённо обливала меня грязью. Кричала, что я пьяница, показывая на груду своих же пустых бутылок, которые я не выбросила по её приказанию, наверное, приберегая их на чёрный день. Видя, что полицейского всё это не очень волнует, она решила вынуть, как ей казалось, главного козыря – выпучив налитые кровью и ненавистью глаза она кричала:
– Это проститутка! Посмотрите, – это её очередной клиент! – орала она, показывая на афганца.
Афганец смотрел на меня с нарастающим любопытством. Полицейский терпеливо выслушал, вошедшую в роль хозяйку, но снова остался безучастен, видимо, как хороший психолог, он понимал ситуацию, и обратился ко мне:
– Пани может жить здесь ещё четыре месяца.
– Нет, никогда! – взмолилась я. – Я хочу только забрать свои вещи!
Я быстро собрала вещи и в сопровождении всё той же, более чем надёжной охраны, вышла из ненавистного помещения, не удостоив даже взглядом изумлённую владелицу.
 Полицейская машина подвезла нас прямо к гостинице. Афганец отмалчивался и смотрел на меня, изучая. Я поблагодарила полицейского.
Мария была ещё на дежурстве, заохала, что сменщица внезапно заболела, и она теперь волей-неволей должна отработать второе дежурство.
– Мария, дорогая, этот человек нуждается в помощи.
Я вкратце рассказала ей о приключениях афганца, объяснила, что у него нет ни копейки денег, но я заплачу за комнату для него, если конечно, таковая найдётся.
– Нет, – категорически заявила Мария, – ничего ты платить не будешь, у меня есть возможность поселить его даром – выходные дни, и – т-с-с..., – многозначительно прошептала она, приложив палец к губам.
Мария отворила комнату для афганца, мы оставили его одного, в тиши и наедине с собой. Через час я постучала к нему, вернувшись из магазина, и выложила на стол продукты, которых по моим расчётам должно было хватить до понедельника.
– А ты что, уходишь? – спросил он, когда я направилась к двери. – Останься, давай поедим вместе!
Это прозвучало c оттенком проявления одного из людских качеств. Мне и самой хотелось с кем-то поговорить, кто нёс в себе частичку русскости, хоть немного развеять щемящую вязкую тоску, которую я старалась постоянно притуплять в себе. Конечно, афганец не казался мне подходящим и приятным собеседником, и я ещё была под впечатлением его агрессивной попытки запугать меня, но я осталась.
  Он рассказал свою историю, которую я и попытаюсь изложить вкратце, в таком виде, как она мне запомнилась.
  Он был с севера. Не буду называть города, да и его имя выветрилось из моей памяти в вихре событий, он навсегда остался для меня только афганцем. Его появление было связано с вышеописанными событиями, он стал свидетелем моего унижения, оскорбления и насилия в чужой стране, и его, как мне казалось, презрение ко всем людям, – и я не была исключением, – сменилось любопытством: он изучал меня исподтишка, быть может, чисто подсознательно признавая неадекватность происходящего. Да и кто знает, какие мысли роятся в голове у людей, прошедших подобное пекло, как афганская война? А что до меня – ну, какое право я имею осуждать их, чьи руки обагрены кровью, которую нельзя смыть? Мне только жаль их до боли, что они будут до конца дней своих нести этот тяжёлый крест – грехи сильных мира сего!
– Как ты только живёшь здесь в этой сумасшедшей, отвратительной и грязной стране? – спросил меня афганец, когда между нами появилась невидимая ниточка, которая тянулась издалека через континенты и связывала нас, чьи дороги пересеклись в одной точке.
– Я просто пытаюсь здесь выжить, – ответила я.
  Все люди одинаковы тем, что ищут простого человеческого сочувствия, и даже если не находят его, опустошаются, выбрасывая негатив, раскрываясь и рассказывая о своих горестях. Афганец не был исключением, он превратился в обыкновенного человека, забыв о том, что он – афганец.
  Он имел собственный бизнес. Одним из источников дохода его частного предприятия была перепродажа автомашин, а приоткрывшиеся границы, позволяли расцвету торговли. Германия и другие страны освобождались от излишков подержанных авто- и машинного хлама, который незаметно рассасывался в необъятных просторах нашей Родины или исчезал в её глухих дебрях, серьёзно конкурируя с надменным ВАЗом.
  Поздним февральским вечером два чёрных джипа пересекли границу Германии и Польши в районе приграничного польского пункта Колбасково. Афганец ехал вторым и был в машине один. Темнота опустилась мгновенно, появился лёгкий туман, и первая машина, которую вёл его компаньон, и, в которой восседала бухгалтер, обнимая портфель с документами, скрылась во мгле, и он потерял её из виду. Заметавшись, слишком поздно заметил две машины, прижавшие его джип спереди и сзади, не давая возможности бегства слева, а справа простиралось необъятное лесистое поле, с торчащей прошлогодней стернёй, исчезающее в чёрной дали.
  Решение пришло мгновенно – не раздумывая ни секунды, он свернул вправо, предпочитая смериться лошадиными силами джипа с мягкой почвой. Два ведущих вала машины и стерня – вот что спасло афганца. Но из огня, да в полымя. Ехал он всю ночь по овражесто-лесистой местности, а к утру выехал на какую-то дорогу. Занималась заря, светало. Он выключил фары. Не имея понятия где находится, решил ехать дальше, в надежде встретить дорожный указатель.
Неожиданно, за крутым поворотом он был остановлен полицейским патрулём. Откуда было знать бедняге, что в Польше введён в действие закон, обязывающий автомобилистов круглый год ездить с включёнными фарами, да ещё и на радостях, ощущая под колёсами твёрдый асфальт, чуть больше нажал на газ...
  Полицейский выписал "мандат" по двум пунктам нарушения правил дорожного движения, что было отображено на бумаге круглой суммой с шестью нулями. Но афганцу заплатить было нечем, так как вместе с документами его бухгалтер надёжно охраняла доверенную ей денежную кассу...
  Лязгнули наручники, безжалостно врезавшись в запястья рук, замкнулась железная решётка полицейской машины. Чужой язык, тюрьма, непонимание, неизвестность...
Бессонная ночь в заграничной тюрьме, а утром свидание с консулом, затем суд и освобождение.
– Машину свою, я получу, только заплатив штраф, но где я возьму деньги, если мои товарищи по работе не догадаются искать меня в Русском Посольстве в Варшаве?
– Я уверена, что в понедельник всё выяснится в лучшую сторону, что твои друзья найдут тебя, увидишь – всё будет хорошо! – так пыталась я вселить уверенность в человеке, привыкшем убивать и видеть смерть.
  На следующий день в воскресенье, афганец был в чуть лучшем настроении, но он явно изнывал, день для него тянулся нескончаемо медленно.
  Кому, как не мне, хлебнувшей горького пойла из чаши чужбины и сполна вкусившей тягостность и болезненную уязвлённось ситуации изгоя, были известны и острое ощущение вязкой пустоты, и галопирующая мысль, рождённая в глубине изолированного пульсирующего сознания, которую некому излить? Его слабая личность с расхлябанной психикой, ошарашенная польской жестокостью и коварством польских законов, едва не претерпела нервного срыва, поэтому, я пыталась отвлечь ход его хмурых мыслей в другое русло пустой болтовнёй, приняв роль шута, делая вид, что не замечаю чрезмерную подозрительность с примесью презрения, ярко написанные на его унылой физиономии.
  Иногда мне даже казалось, что он побаивается меня. По сути, он не понимал, с кем имеет дело, и терялся в догадках, расценивая услышанное обо мне пятьдесят – на пятьдесят, – не подвергая сомнению и не опровергая его. Я старалась терпеливо выдержать и это испытание, а в понедельник утром он исчез, забыв поблагодарить меня, и больше я его никогда не видела. Он скрылся, как дезертир с поля брани, но я вздохнула с облегчением. В конце концов, я не психиатр, не врачеватель незаживающих душевных ран надорванной психики, и не представитель благотворительного общества за рубежом! Надеюсь, что злоключения афганца в Польше имели счастливый конец.