двести 31

Нынешним жителям город достался по наследству – так случилось, что горожане прежние, довоенные, теперь не гуляли по широким проспектам, не стояли в очередях за хлебом или картошкой, никто более не участвовал в партсобраниях, не лежал пьяный подле забора или в самом темном месте городского парка – все оставшиеся в живых жители города были несколько лет назад депортированы.
Поговаривали, что измученных, истощенных, израненных войной несколько десятков бывших обитателей города вывезли на морское побережье Юга – разместив их во вновь построенных коттеджах, предписав всем без исключения лечебные процедуры и укороченный, четырехчасовой рабочий день; судачили также, что прежние городские обыватели ныне живут в одном из округов столицы, в величественном, чрезвычайно высоком, специально для них выстроенном доме – все вместе, дабы не разорваны были прежние связи меж людьми, чтоб не тосковал и не чувствовал одиночества ни один из них...
Заботой о том, чтоб и город, как существо, по мнению многих, наделенный поколениями собственных жителей душой и чувствами, не ощущал щемящей тоски по дням былым, ушедшим, отяготились его «новые поселенцы».
«Украсить – сохраняя», «улучшить – сберегая» – вот какие лозунги были взяты нынешним городским начальством на вооружение, вот в каком направлении были проложены маршруты исправления немногих недостатков, излечения некоторых недугов, коими страдал город. Под чутким руководством Новой Администрации, направляемые Специальной Комиссией люди, в течение трех дней поселившиеся в городе, взялись за дело.
Мрачное, семиэтажное «Здание Парткома» было превращено в Главный детский сад – стены его украсились рисунками цветов, птичек и солнышек; неприветливые дома городских окраин были подняты, поставлены на бетонные сваи, пространство меж ними – подтоплено, что позволило создать необычные и живописные районы Нового Заселения, названные после «Кораблями Нашей Мечты»; неоправданно широкие проспекты города были заполонены линиями детских железных дорог и детскими аэродромами, застроены стадионами, зоопарками и цирками.
Многое изменилось в городе за последние годы – он похорошел, подрумянился, стал шумным, веселым и ярким. И мне... На этот торжественный, вечно праздничный город смотреть стало легко, радостно. Почти радостно.

Я помню, каким он был прежде – вечно мрачный, суетящийся, недоедающий. Помню, потому что я – последний оставшийся в городе прежний его житель. Все же прочие его обитатели... Говорят, что их всех вывезли...
Шурик, Степановна, Петрович, Аглая Михайловна, близняшки Красины...
Я знаю, что они никуда не уехали, я знаю, что никто никуда не уехал.

Зачем Господь сохранил мне жизнь, зачем уберег от участи, что не миновала всех прочих горожан?.. Зачем даровал возможность существовать – одиноким, растерянным, начинающим высыхать деревом? Зачем?..
Наверное, мне суждено вечно задаваться  этим вопросом, терзать, пытать себя этим вопросом – лишь изредка, в период обманчивого просветления обретая ответы на него – обретая и почти сразу же отбрасывая.

Я жив, быть может, для того, чтоб ощущать прикосновение – нежное, притягивающее, исцеляющее – губ моей нынешней жены Александры...
Или за тем, чтоб стать живой памятью минувших, мрачных дней города, памятью заслуженно недолгой – сколько мне там еще отмерено...
А, может, цель иная - однажды, за рубежом смерти, дать возможность повстречаться с горожанами, обитающими уж давно за ее чертогами, рассказав им о том, каким красивым и мирным стал их город... Их старый, сумрачный, родной город...


Иль попросту... Забавы ради сотворил из меня, прежде обычного мещанина, Господь эдакую редкость, эдакий раритет – последний сохранившийся экземпляр «довоенного» горожанина...
Сколько я стою, Господи? Две, три тысячи? Четыре тысячи жизней?! Кому ты заплатил, Господи?!