Поезд увозил мать с сыном

Поезд увозил мать с сыном в полную неизвестность. Что было у этой женщины на душе, пережившей в этих местах самое тяжелейшее время проклятой войны, под разрывами бомб, снарядов, когда им с мальцом приходилось прятаться в вырытой яме и каждый налет вражеской авиации мог быть последними минутами в их жизни, когда вокруг полыхало пламя, дрожала земля, и мать, съежившись, еще крепче прижимала к груди ребенка.
Сейчас, бросая последний взгляд из окна вагона, она понимала, что не дождавшись мужа, погибшего в бою в этих же краях, у нее нет никакой надежды вернуться обратно сюда и одной поднимать на ноги сынишку, отдавая ему всю материнскую ласку и тепло. Мальцу, который получил увечье в этой кровавой бойне.
Сердце ее колотилось и было готово лететь вперед паровоза и поведать дальнейшее свое бытие.
В дороге питались лепешками,  приготовленными заранее из размоченной подсолнечной макухи и небольшими вареными картофелинами.
Проезжая через Сталинград с болью в сердце смотрели на пробегающие руины разрушенных до основания строений. Ни одного уцелевшего дома не видно было в поле зрения.
После долгих, бесконечных дней поездки они прибыли в Москву, в этот огромный город, который поразил Шурика.
Вышли из вагона, и тут же началась суета сует. Стоял солнечный день, вокруг толпились люди, все куда-то спешили, тут и там встречались близкие и родные, обнимались, целовались, плакали, просто толкались – одним словом всюду пенилась жизнь.
Брату матери с семьей и матери с Шуриком предстояло брать билет на поезд, следующий на Урал. Билетов в кассе не оказалось и надо было переждать на вокзале несколько дней. Обговорив, брат с сестрой решили попросить  приюта у родной тети Дуси, по линии их матери, живущей в Москве.
Муж тети Дуси был профессором, преподавал в высшей партийной школе при ЦК. Они недавно вернулись из Ташкента, куда уезжали пока немецкие войска стояли под Москвой.
Обвешавшись котомками, с узлами в руках они оравой потащились на площадь Пушкина № 23. В одном месте, и это хорошо помнит Шурик, их остановила милиция, попросив предъявить документы. Уставшие и голодные они, наконец ,доплелись до нужного адреса
Тогда в этом подъезде располагался «Антифашистский комитет советских женщин». Поднимаясь на третий этаж, на втором этаже они увидели застекленную дверь, за которой сидел швейцар. Коридор был застелен красной дорожкой. Конечно, все это залегло в памяти мальчишки, видевшего все это впервые.
На второй день, достав билеты, брат с семьей уехали, а мать с Шуриком прожили еще у Анфилофьевых несколько дней.
Обосновавшись на новом месте жительства, работая на железной дороге, мать получала проездной билет раз в год в любой город страны. Этот билет в летние месяцы использовал повзрослевший Александр и, делая пересадки в Москве, чтобы ехать на Кубань к родным отца, он иногда забегал к родне в столице.
Целыми днями тогда он пытался объять необъятное. Глядел во все глаза, слушал во все уши и все ему нравилось: и Красная площадь и Третьяковка и Царь-Пушка на территории Кремля и просто улицы и прохожие. Бывал на даче в Переделкино, где проводили летние месяцы родственники.
Он никак не мог взять в толк: почему тогда, осенью 45 года, когда они с матерью были здесь и Анфилофьевы советовали остаться в стольном граде, мать ни в какую не согласилась.
Много воды утекло с той поры. Много раз приходилось быть Александру в столице России. Были там и друзья, с которыми познакомился в походе по Камчатке. И с большим удовольствием, найдя душевный, теплый прием, он останавливался на пару-тройку дней у них. Они однажды смогли приехать на Урал и с удовольствием посетили Ильменский заповедник.
Связь с московской родней как-то затухла, особенно после переезда их на новую квартиру.
С годами Александр понял мать и  был с ней полностью согласен, что шумный, снующий город не каждому по душе.
Насколько проще  тихое, провинциальное проживание, где можно в саду покопаться в земле, поутру услышать пение петуха в соседнем доме, пройтись росистой тропой, бегущей на пригорок, за которым уходит в незримую даль горизонт с  полем зрелой пшеницы.
Кто-то любит «муравейник», но Александру в сто крат дороже чистые картинки родины.


Александр Самохвалов