Возвращение

Огромная фиолетовая бабочка порхала на фоне неба цвета яичного желтка. Потом небо опрокинулось на землю и превратилось, на сколько хватало глаз, в бархатистые дюны того же цвета, а из них в уже красное тревожное небо вонзилась чёрная ажурная игла опоры линии электропередачи. Опора всколыхнулась и разлетелась на мелкие осколки, которые оказались  воронами. Они вначале медленно, затем всё быстрее и быстрее метались в воздухе, увеличиваясь в размерах, заслоняя собой всё вокруг и их карканье слилось в оглушительную какофонию. Последний красный просвет заслонился крылом и наступил мрак - безнадёжный и вязкий, из которого не было выхода. Мрак, и одиночество, и неизвестность, и ожидание... Время и пространство исчезли, осталось только НЕЧТО, подвешенное в чёрной вечности. И вдруг маленькое, как маковое зёрнышко, светящееся пятнышко пронзило тяжёлый мрак и позвало к себе. Так маяк зовёт заблудившихся, обещая спасение и покой. И в НЕЧТО пробудилось что-то, неудержимо захотелось прильнуть к сияющему свету и слиться с ним, раствориться и существовать в нём веки вечные. Яркая точка увеличивалась в размерах и свет её становился ослепительным, но не обжигающим, зовущим, но не настойчивым. Тихая волна подхватила и понесла...

***

- Готова - вполголоса сказал человек в белом халате своему коллеге, поднимаясь с колен от нелепо и некрасиво распростёртой прямо на асфальте женщины лет сорока. - Вызывай машину, готова...
Стоявший шагах в пяти от тела и врачей немолодой мужчина обострённым слухом уловил эти слова и рванулся к лежащей женщине. Обхватив за плечи, он приподнял её и с яростной силой встряхнул.
-Катя-а! Катя-а! - крик бился, перекрывая остальные звуки - Катя-а!

***
 
Нежно и ласково баюкая в объятиях драгоценную ношу, волна приближалась к свету.
-А-я-а!
Волна замерла и НЕЧТО замерло тоже.
-А-я-а!
От этого звука стало больно, что-то знакомое, но пока неузнанное, тревожащее и зовущее обратно, куда не хотелось.
-А-я-а!
Зачем? Там, впереди, освобождение и покой, позади - неизвестность. Запульсировало, забилось что-то, пытаясь вспомнить, понять... Тихая и ласковая волна вздыбилась, качая и бросая в бездну...

***

Человек в белом халате вскрыл ампулу, вобрал содержимое в шприц :
-Помоги - обратился он к коллеге.
Мужчина у тела издал похожий на рык звук, с силой оттолкнул подошедшего в халате и вновь встряхнул тело:
-Катя-а!

***

Что-то начало меняться - глиняный саркофаг покрылся трещинами, сквозь которые просачивались смутные воспоминания. Робко шевельнулась первая мысль: "что... это?"
Мучительно пытаясь найти ответ на вопрос мысль растекалась, выхватывая из небытия что-то смутно знакомое. От невероятного усилия глиняная оболочка стала разваливаться и крошиться.
А-тя-а!
Свет впереди побледнел, хотя всё ещё манил и обещал, но звук не отпускал, держал, и стало необходимым вспомнить и понять, чтоб освободиться от него и вновь отдаться тихой волне, которая понесёт туда, к свету, где ждут покой и блаженство.
-Катя-я!

***

-Катя... я... проснуться... открыть... сейчас... нет... проснуться...
Губы зашевелились и дрогнули веки.
-Доктор! - закричал кто-то - доктор!
Доктор обернулся и бросился обратно.

*****

Тихо отворилась дверь и в палату - бочком-бочком - вошла санитарка баба Клава, неся в одной руке ведро с водой, в другой швабру. Стараясь не шуметь, она опустила на пол ведро и занялась привычным делом. Десять лет, с тех самых пор, как оставила свой домишко в деревне племяннику с семьёй, а сама переехала в город к дочке, она добросовестно работала в реанимации санитаркой. Насмотрелась всякого, каких только ни привозили! Натирая и вычищая, баба Клава привыкла беседовать сама с собой: пациенты, по большей части, были неразговорчивы. Вот и сейчас она продолжила свой внутренний монолог, прерванный на время разговором в коридоре с сестрой-хозяйкой:
-А как же, всяк на своём месте - доктора и докторицы своё дело делают, она - своё, тоже важное. А ну как не убирать и  не выносить за больными? Много ли толку от работы доктора? Господи Сусе Христе! И всех жалко... Не каждый выходит отсюда, а и не каждый, кто вышел на своих ногах ушёл. А этой дамочке повезло, Слава Те, Господи! Доктор говорил, что если бы не муж, так и осталась бы там лежать. Может, и она, баба Клава, в своё время не дала бы умереть её Ване, растолкала бы, разбудила... Но не случилось. Ушла на пару часов травы кролям нарвать, а как вернулась, увидела Ваню, сидит на корточках, подперев стенку сарая спиной и глаза прикрыл. "Притомился, чё-ли? Так иди, приляг, чего сидеть так-то..." Молчит, не шолохнётся даже. Подошла, за плечо тронула, а он и завалился набок, не дышит. Заголосила, запричитала - дак что ж, давно, видать, так сидел, сердешный... Вот с тех пор она здесь, в реанимации, свою вину личную перед Ваней заглаживает, другим помогая - зачем рядом не была? - да загладить не может, не убывает вина. Ох, грехи наши тяжкие...
Баба Клава отжала тряпку, разогнулась и посмотрела на женщину, лежащую на высокой кровати. Та приоткрыла глаза и посмотрела на санитарку.
-Ну вот и молодец - ласково заговорила баба Клава - вот и хорошо... Теперь, милая, долго жить будешь. Ты спи, спи побольше. Сон - он лучше лекарств всяких, он силы придаёт. А за мужа не беспокойся, его докторица выгнала поспать часок, придёт скоро. Видно, жалеет тебя, всю ночь глаз не сомкнул...
Баба Клава ещё говорила что-то, но Катя уже не слышала: под журчащий говорок санитарки она прикрыла веки и спокойно заснула.