Утраченные звёзды

Две большие звёздочки с тихим бульком опустились на дно стакана. В водке они весело заиграли золотистыми бликами и стали казаться ещё крупнее. Фёдор Галушкин крепко обхватил гранёный стакан и горестно вздохнул.
Сегодня эти звёзды ему могли бы торжественно вручить на плацу, перед строем. Он бы радовался, принимал поздравления, приглашал сослуживцев на знатный сабантуйчик…   Если бы, если бы…

Когда-то советский офицер Галушкин обнаружил, что в стране почему-то две армии. Кроме той, легендарной, прославленной и непобедимой и которой он посвятил себя, есть и бумажная, в которой всё хорошо и гладко; всё прописано и указано, всё предусмотрено и запланировано, всё ясно и просто: отдал приказ – получи доклад о выполнении, не получил доклад о выполнении – накажи виновного…

И служи он в ней, быть ему сегодня майором. Там, в бумажной армии, не посмели бы нарушить порядок прохождения военной службы. Заботливый и справедливый генерал вовремя подписал бы приказ, секретная почта вовремя бы доставила его в часть, а командир лично вручил бы Фёдору погоны и порадовался бы за молодого майора. Словом, всё было бы вовремя и исправно… там…

Но, его место в другой армии. В той, которая живёт и дышит, которая просит пожрать и поспать, которая марширует и воюет, которая получает приказы и плюёт на них. Эта армия беспокойная и непредсказуемая, временами смиренная, временами больная. По никому не ведомым законам творит она славные подвиги и нелепые происшествия.   

«Ну, да ладно»! – поднял полный стакан Галушкин и, морщась выпил до дна, пока острые звёздочки, сцепившись друг с другом, словно противотанковые ежи, не застряли во рту. Чокаться ему было не с кем – за столом, накрытом потёртой клеенкой, он сидел один. 

В голове пронеслась лёгкая, приятная волна, накрывая служебные и житейские неурядицы. Галушкин встал из-за стола и надел китель с новенькими погонами. Капитанские, такие же чистенькие и яркие, были аккуратно спороты и лежали на комоде. Фёдор подошел к зеркалу купленного в комиссионке платяного шкафа: майорские погоны ему шли, они казались гораздо шире прежних, солиднее.

«Майор Галушкин! – чётко отрапортовал он, вскинув правую руку к фуражке, - представляюсь по случаю присвоения очередного воинского звания!» Зеркальный  Галушкин тоже вскинул руку в приветствии и принял рапорт. Фёдор вспомнил слова своего училищного ротного: «Воинское звание - это то, что наполняет смыслом нашу службу, показывает, каких высот достиг офицер». Он усмехнулся: если бы кто знал, какие у него высоты.   

Новоиспеченный хмельной майор ещё повертелся перед зеркалом, словно породистая лошадь на манеже и вопросительно посмотрел в глаза своему двойнику: чем ты, брат, так судьбу военную прогневил? 
 Ответа не знали оба. Но Фёдор помнил рядового Ерёму, принесшего ему первое ЧП, словно видел его последний раз вчера. Помнил живого: высокого, нескладного, со скачущими глазами и кривым, длинным ртом. Помнил и мёртвого: серьёзного, белого, неподвижного, отчего даже рот казался обычным. 
Инициатива наказуема… парадоксальная, но верная военная мудрость, была впитана быстро и с кровью, когда молодой, энергичный лейтенант после приема дел провел инструктаж на простую тему: антифриз - яд. Для пущей наглядности по его приказу отловили кошку и перед строем насильно влили ей тягучей жидкости.

Кошка на глазах двадцати пяти солдат сначала осоловела, потом подёргалась в судорогах и, в конце-концов, приказала молодцам долго жить. Ерёмы как на грех, в строю не оказалось, но этим же вечером он своим друзьям сказал, что дохлая кошка - понты нового командира. «Наверняка мышьяку туда сыпанул! – авторитетно заявил «дед», раскинувшись на кровати в начищенных сапогах. - А вы, дурачьё, купились. Только зря: знающий народ антифриз пил, пьёт и будет пить». 

Чтобы никто не сомневался, что Ерёма и есть родом из того, знающего народа, солдат послал молодого полугодка в автопарк, а затем залпом хватанул полкружки «проверенного напитка». А уже утром офицера Галушкина заботили цинковый гроб для Ерёмы и куча разных дознавателей, которые выбивали из растерянного лейтенанта всю подноготную рискового солдатика. На беду, в ведомости инструктажа напротив фамилии Ерёма зияла роковая пустота…

Вот она – первая злополучная гиря, которая склонила чашу неудач вниз, и как оказалось навсегда… Потом были только довески. Сначала они носили разные фамилии: тут были и Лихозовский, который в карауле выпустил очередь в сторону начальника штаба полка и чудом оставил подполковника в живых; и Мамилашвили, который в ангаре спрятался за танком покурить, и оказался раздавлен о стену дернувшейся многотонной махиной; и сержант Аргун…, впрочем, хватит. Их было много, но скоро всё черное обрисовалось и вылепилось в одну фигуру – Галушкин -офицер, не способный обеспечить в подразделении уставной порядок. А затем, от отчаяния он добавил и личной недоброй славы… В общем, светофор на его военном пути заимел один-единственный свет - красный.

Галушкин налил себе ещё водки, а потом взял пару срезанных капитанских погон, добросовестно отбывших свой срок в шкафу и никогда не видевших уличного света, спрятал их в карман майорского кителя: сгодятся, все равно капитана присвоят. Хоть через десять лет, но присвоят…

Он посмотрел на часы: скоро придет жена. Хоть Галушкин и был уже пьян, он хорошо знал, что должен сделать: плотно укутать китель белой простыней, особенно сверху, где погоны, и задвинуть его в самый дальний угол платяного шкафа. Ровно на четыре года, до подполковника… 

«Майор Галушкин! – последний раз осмотрев себя в майорском мундире и вскинув ладонь к виску, гаркнул Фёдор непослушным языком,  – сдать дела старшему лейтенанту Галушкину!» Зеркальный майор грустно улыбнулся и опустил руку: такова жизнь…
 Он в той армии, которая пьёт и стреляется, вешается и дерётся, которая получает приказы и плюёт на них…

Сентябрь 2006 г.