Добрый, вечный, разумный

 “Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб, - думал князь Андрей, - пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман, а мы знаем жизнь, - наша жизнь кончена!”

Л.Н. Толстой “Война и мир”

Глава 1.

Люди делятся на две категории: те, которые быстро пресыщаются жизнью, и те, которые готовы этой жизнью давиться. В сущности, и те и другие ею объедаются, а разница между ними в одном – одних тошнит, другие же радостно терпят, будто пребывая в шоколадном Раю. Еда из шоколада, окружение из шоколада, даже чувства из шоколада; но питаясь исключительно им, человечество, по глубокому незнанию и темному невежеству, норовит испортить себе зубы. Именно так, категорично и в некоторой степени высокомерно, рассуждал Роман Романыч, сидя на своем дряхлом и безвидном диване и по обыкновению попивая горячий травяной чай.

- Что кричишь? Жрать хочешь? – обращался он к своему старому коту, которого называл “мудрым”. И этот эпитет не столько имел отношение к количеству прожитых котом лет, - об этом не могло быть и речи в обществе Романа, – сколько к лукавому мудрствованию родного мохнатого черного существа.

На старости лет Роман Романыч действительно наполнился какими-то необъяснимыми странностями: он время от времени разговаривал с котом, и тот даже отвечал ему, напутствуя и авторитетно советуя; регулярно по вечерам обращался к Богу, но тот по странной и неизрекаемой для человеческого ума логике не спешил ему отвечать; а также любил видеть сны – пожалуй, это было его любимое занятие. “Хороший сон, - рассуждал он, - лучше самого пренеприятнейшего сЕкса (он любил произносить это слово с нарочитым пренебрежением всяких норм и умышленно выплевывал “е”). А восхитительный сон, он, по всей видимости, ни с чем не сравним вообще!”

- Ну что покушал, Сократ? – так он называл своего мудрого кота, - наелся небось? Иди спать, отдохни!

Сократ спал в уголке возле кровати, на которой валялись старые потрепанные книжки. Кровать на вид была изношеннее дивана и в некоторых местах вовсе покрылась паутиной. Книжки Роман Романыч читал с детства, но терпеть не мог их складывать в одном месте. На языке людей, которых он презирал, это называлось “упорядочить”. В его же случае бросить прочитанные труды писателей и философов разного времени где попало было чем-то обыкновенным и доведенным до автоматизма. Так, старые, непременно наполненные смыслом, а иные он просто не читал, книги и валялись на заброшенной и забытой кровати. Однако складывалось ощущение, что пребывание Сократа рядом с этой кучей знания, наполняло его мозг чем-то вечным и недоступным для описания. Впрочем, это были только ощущения.

- Тут живет кто-нибудь? Отворите! – послышалось из-за двери, - Мы – странники. Приютите как-нибудь, пожалуйста. Мы не причиним никаких хлопот!

Посторонние звуки, отвлекающие от дел насущных, мирская суета и всепроникающая человеческая болтовня всегда отгоняли Романа Романовича. Он уже как пять лет жил один - в маленьком доме, тоскливо расположенным где-то в лесу, в тотальной отстраненности от любого, человеческого и нечеловеческого, любопытства к собственной персоне. Сам он, вероятно, потому, что его никто не видел, а значит и не осуждал, покрылся густыми волосами во всех частях своего тела – а уж о бороде и говорить не приходилось, она разрослась так, что позавидовал бы даже Маркс.

- Что вам надо? – осторожно, словно не доверяя ни чужому взыванию к милосердию, ни своему врожденному состраданию, спросил он.
- Мы долго шли и заблудились. Нам бы только отдохнуть слегка, да поесть немного. Накормите заблудшую душу.

“И как они, черт возьми, нашли меня?” – пронеслось в голове старого мизантропа. – Ну, входите, только напрасно не теряйте время. Поедите и немедленно в путь, Договорились?
- Так и будет… – смиренно произнесли странники в один голос.

Их было трое, и не сказать, чтобы они чем-то отличались друг от друга. Они тихо, без присущего обыкновенным людям беспокойства, сели за стол и принялись есть борщ, специально приготовленным Романом Романычем себе на ужин. Ужин, разумеется, был сорван, но на душе, как ни странно, от этого хмуро не становилось. Путники не торопились, молча принимали пищу и держали взгляд исключительно перед собой, будто специально.

- Вы что такие странные? – заинтересовался Роман Романыч и присел к ним за стол, наливая тем временем себе порцию борща.
- Странность скорее ваш удел. Неприхотливо жить глубоко в лесу, не знать ни привычных людям радостей, ни печалей – это ли не странно? – ответил один из них. Примечательно, что Роман Романыч даже не заметил кто точно задал ему этот вопрос, настолько их голоса были похожи. Впрочем, это даже было не наблюдение, а скорее чувство – чувство того, что говорит не кто-то из них, а некий единый голос, искренний и откровенный.
- А вы что, следователи что ли? Решили расспрашивать меня…
- Нет, всего лишь люди, желающие отдохнуть и наестся. Однако ваша жизнь, отшельническая и почти блаженная, заставляет нас много удивляться и сильнее вас уважать.
- Да что же в ней удивительного, право слово? Живу, как живут простые люди. Ну, вы понимаете что значит “простые”… Без зазнайства и дури в голове. Замыленные головы в городах сейчас, замыленные, там жить нельзя. Только лес, только одиночество есть разумное бегство в царство свободы.
- Но ведь что-то вынудило вас покинуть тот мир и прийти в этот?
- Эх, вы, провокаторы!, - слегка подтрунил он, проникаясь нечеловеческой симпатией в ним, - Не будь у вас такого звучного, бархатного голоса, взывающего к доверию, никогда бы не заговорил с вами. А тут что-то есть… чувствую, могу открыться, рассказать вам.

Роман Романыч издавна знал – немножко по опыту и множко по прочитанным текстам, - что путники долго не задерживаются на местах. Невзирая на их длинную дорогу, которая, по всем правилам, должна иметь начало и конец, они никогда еще за всю свою историю, дойдя до конечной точки, не приземлялись основательно. Такова была порода этих людей. Они жили в странствиях, как кит живет в море или орел – в небе, и никогда не позволяли себе рассказывать чужие тайны. Тайна, секрет, недосказанность – представлялась чем-то любопытным и вызывающим интерес только в городах, где нет своей жизни у человека и где ему приходится думать о чужой. Роман Романыч был уверен в этом, поэтому так доверчиво и отнесся к собеседникам сразу после того, как разлил борщ по мискам.

- Знаете, друзья мои, - он решил перейти к более доверительной и теплой беседе, - почему я покинул всех и уединился в лесу? А потому что скрываюсь! И даже не от суда какого-нибудь, нет, скрываюсь от гнева праведного. Вижу вы поморщились… Не стоит! Я, конечно, зверь, но не до такой же степени, чтобы меня всеми силами ненавидеть. История моя заурядная – такая, какая происходит с каждым человеком на Земле. Однако ж уникальность ее в том, что я не мог смириться с ее итогами, как это делают все. Меня стошнило. И продолжает тошнить, когда я вспоминаю эту странную историю.

- Смирение – одна из важнейших добродетелей, - промолвил кто-то из странников.
- Потому-то, друзья мои, я и здесь. Грешен я, каюсь, вот и отбываю повинность. Так мне и надо. Увы, я не ведал что творил, а она… Не ведала на что шла.

Роман Романыч встал из-за стола, решительно подошел к своей хворающей кровати, бесцельно взял первую попавшуюся книгу в руки и показал ее своим гостям.

- Сартр! Видете? Я его всего прочитал за годы, проведенные в компании с собой, Богом и моим добрым котом Сократом. И это только один из сотни писателей, с которыми я познакомился за это время. Все они – на кровати. Но есть один писатель, если его так можно назвать, которого я ненавижу. – Роман Романыч отложил Сартра, поморщившись в раздумьях, и достал трубку, которую крепко закурил. – Вы ребята, наверное, бывали в столицах, а значит, вернее всего, слышали это имя. Оно сейчас на слуху. Его читают везде и всюду. Его читала и моя жена.
- Что же это за бес такой? – недоверчиво воскликнула троица.
- Джоан Кэтлин Роулинг! – прокричал он по слогам, акцентировано останавливаясь на каждом слове. – Я больше не могу слышать о ней, я больше не могу слышать о “Гарри Поттере”, я просто устал. – Моральное истощение отразилось на его лице. Покрывшись неприятно скользящим потом, Роман Романыч лихорадочно отступил к окну, словно желая подышать свежим воздухом, и, оглянувшись, тревожно выжил из себя заключительные слова, - Я убил свою жену. Убил за то, что она читала “Гарри Поттера”.

Глава 2.

Встретил я ее, когда мне было всего 23 года: во мне еще тогда сверкали юношеские мысли о всемирной гармонии, альтруизм извергался из всех моих потаенных желаний, и я существенно хотел что-то изменить вокруг себя. Писал тогда недурные пьесы, которые ставились среди друзей, время от времени занимался рифмоплетством, но понимал, что рано или поздно откажусь от этой куртуазности в пользу реального дела. Я вроде бы и начал что-то делать – например, вкладывал заработанные деньги в детские дома, никому об этом не сообщая, - но все эти действия не приносили мне подлинного счастья. И понял я тогда, что счастье не в иллюзорных мечтах, а вполне конкретных. Осчастливь хотя бы одного человека в этом мире, и ты осчастливишь частичку человечества, - думал я. Так я познакомился с весьма миловидной дамой по имени Анна. Она была стройна, прелестна, имела длинные светлые волосы, как мне нравится, и в обществе много молчала, однако же делала это элегантно и манерно. Впервые мы пересеклись на одном вечере, посвященных колдовству и тайным учениям – тогда я изрядно увлекался подобными спекуляциями. Там зачитывали цитаты из Эшенбаха, Гете, древних средневековых алхимических трактатов, Майринка и много чего еще. Я, разумеется, проникся идеями изменить материальный мир через изменение мира духовного, но до конца не осознавал путей постижения сей истины. Но как только лекторы заговорили о гностических воззрениях о Софии Премудрой, я немедленно наткнулся на озаряющую, как мне казалось, мысль: а что если дама, прекрасная в своей невинности и чистоте, и есть тот самый философский камень, который так мучительно разыскивают алхимики? И, словно в доказательство моих слов, из-за спины послышались мелодичные женские интонации.

- Простите, вы здесь в первый раз?
- Да, а разве это так заметно?
- Несомненно, - заулыбалась она, - вряд ли бы рядовой участник наших чтений пришел сюда в масонской мантии. Это шутка такая?

Моя врожденная неловкость и невнимательность, очевидно, сыграла здесь злую шутку. Действительно, когда я знакомился с традициями и правилами клуба, я где-то прочитал, что приглашенный гость обязан быть в определенной форме. И, к несчастью, я лишь потом узнал, что информация эта касалась совсем другого клуба, явно уже не существующего. Забавная случайность? Отнюдь. Ведь благодаря этой случайности она и подошла ко мне. А значит так оно и должно было быть.. 

- А что это вы читаете? – поинтересовался я.
- “Гарри Поттер и философский камень”. Его сейчас все читают.
- Увы, но спешу огорчить вас. Мне очень неловко, но я совершенно не знаком с этой книгой.
- Ничего страшного. Все еще впереди…

И она была чертовски права, скажу я вам. Впереди был “Гарри Поттер” и еще 7 месяцев совместной волнительной жизни. Поначалу, надо сказать, все шло прекрасно и на чистом небе отношений не было ни облачка скандальности. Мы с ней сошлись быстро, прямо скажем, не естественно. После первого дня знакомства я стал ее постоянно приглашать на встречи, в кино, в музеи. Она выражала восторг по поводу времени, проведенного со мной, а мне же казалось, что она преувеличивает. Однако время показало, что это было не так – она действительно влюбилась в меня, а я – без доли притворства и лжи – в нее. Но совместная жизнь, которая пришла месяца через 3, начала меня постепенно угнетать. Дело в том, что ей не нравился мой кот – он невзлюбил ее с первого взгляда и почему-то, по совершенно необъяснимой мне причине, царапал ее ноги по утрам. Потом она начала жаловаться, что ей не нравятся иконы, расставленные по всем комнатам в моей квартире – а для меня это было принципиальным. Ну, и последнее, что окончательно добило меня – это ее увлечение сказочным волшебством. Она регулярно отлучалась, объясняя, что идет на собрание почитателей творчества Джоан Роулинг; приходила она грязная и неопрятная, словно обмазанная в каком-то порошке; а изредка вообще не ночевала дома – мол, обрядовая часть их собраний должна была происходить исключительно в ночное время.

- Ну и что ты думаешь по поводу всего этого, Сократ? – обращался я к моему доброму ученому коту.
- Напрасно не горячись. Взвесь все факты, - отвечал мне мудрый Сократ, - Она ведь тебя любит, так? И уважает непомерно, это тоже неоспоримый факт. А теперь задумайся о сущности любви. Что она из себя представляет?
- Притяжение, растворение, единение… - процедил я сквозь зубы, погружаясь в туманное неистовство. – Но его нет! Нет же!
- Любовь не просто чувство, - по-доброму, нежным голосом продолжал черный Сократ, - это влечение. Как магнетизм, только еще сильнее. Если ее притягивает пропасть, то вытянуть ее из этой пропасти возможно одним путем – изменив гравитацию.
- Но это же фантастика!
- А разговаривать с котом тебе не представляется фантастикой, мой друг? Ты должен ее чем-нибудь привлечь, чем-нибудь заинтересовать, и в ваших отношениях откроется второе дыхание.
- Хорошо, - вздохнул я, - попробую. Все равно нечего терять… И… и можно последний вопрос? Почему ты царапаешь Аню по утрам?
- Вероятно, потому, что мне хочется играться. Ничего личного…
- Разумный ответ, - улыбнулся я, наклонившись, чтобы погладить своего доброго собеседника.
- Разумность – это ваша человеческая черта, вы же Homo Sapiens, мне же нравится слово “мудрость”.

На том и порешили. Однако совет, данный другом, ник чему благоприятному не привел. Попытка увлечь ее интересным, с моей точки зрения, предметом, вещью или книжкой была странным образом обречена на провал. Случалось, что мы сидели на лавочке и я доставал из сумки какого-нибудь Гете, пылко и страстно начиная его читать.

- Перестань, мне не интересно, - перебивала меня Аня.
- А что тебе интересно, Гарри Поттер?
- Почему ты так цепляешься к нему?
- Да потому что он стал смыслом твоей жизни. Не проходит и минуты, чтобы ты не обмолвилась о нем. Выходит фильм по Гарри Поттера – ты стремглав бежишь на премьеру. Выходит перевод новой книги, и ты тут как тут уже первая в очереди за ней! А эти ваши сборища!..
- Да постой же ты, - ласково, пытаясь не сбиться на бессмысленный спор, отвечала она, - Это не сборища, а клуб по интересам. Нам очень нравится заниматься колдовством…
- Колдовство! Как можно верить в эту чушь!
- Ну ты же веришь в Бога, во что-то сверхъестественное. И обижаешься, когда я начинаю сомневаться в истинности такой веры, так почему же ты по праву считаешь, что можешь меня задевать своим мнением?

Может быть, я был действительно не прав, и наши разногласия были всего лишь делом вкуса, но время показало, что это было не так. Через некоторое время она перестала бывать дома по три, а то и по четыре дня. О ее друзьях и компаниях, в которых она проводила массу времени, мне не было известно ничего. И вот однажды я решительно настоял на том, чтобы она познакомила меня со своим таинственным окружением.

- Здравствуйте, меня зовут Павлик.

Это был страшный человек в круглых очках, похожий на Гарри Поттера. От него пахло странными духами, как будто купленными в специальных магазинах для магов, у него был дурной взгляд, словно исподлобья, хотя смотрел он прямо и не прищуриваясь, а его театральные манеры заставляли усомниться в его искренности. “Меня зовут Павлик” – жеманно повторил он, не дождавшись ответа от меня. Жеманность сквозила во всем, особо касаемо его поведения. Как клоун, он переваливался с одной стороны на другую, он не мог тихо и спокойно сидеть за столом, и, будто назло, все время смотрел на мою Аню, что еще сильнее заводило меня.

- Вы читали Бальзака? – спросил я Павлика.
- А кто это? – словно удивился он.
- Да так, один писатель…

При взгляде на него, мне хотелось его разорвать на части. Значительная часть других ее друзей не вызывала такого праздного любопытства, как этот Павлик. По всей видимости, они общались теснее, чем остальные, и его компания была весьма привлекательна для нее. Мои слова о Бальзаке были настолько же неуместны в их обществе, как и все мое присутствие. Мне было неинтересно с ними, а им, хотя это и не было отчетливо заметно, но чувствовалось в каждом взгляде, со мной.

Придя домой и отдышавшись, наскоро помолившись и прикоснувшись к вечному, я сел подле кота в диком расстройстве, переходящем в зыбкое состояние отрешенности.

- И что тебе в это раз сказал вечный Бог? – спросил мудрый кот.
- Мне надо быть смиренным. Мне нужно терпеть. Но я не могу больше так. – волнительно проговорил я.
- На это я тебе могу ответить аллегорией. – продолжал мудрствовать добрый Сократ, - Представь, что ты хочешь, даже обязан по долгу моральному, помочь человеку. Но все твои старания напрасны, как и попытки избавиться от этой моральной ответственности. Раз уж занялся этим делом, так и доверши его. Но как же его довершить, коли результат бесперспективен?
- Не знаю. И как же?
- Если перед тобой стоит проблема, которую не возможно решить, тогда, как поступали древние мудрецы, эту проблему нужно снять. Сделать так, чтобы ее не стало.
- Что ты такое говоришь, кот? Нельзя так поступать, это против правил человеческих. – настаивал я.
- А что есть твои правила человеческие, задумайся? У тебя есть свой интерес, у нее есть свой. И твои, признайся честно, в меньшинстве. А, живя в обществе по, как ты сказал, правилам человеческим, тебе нужно подчиняться интересу большинства. Так?
- Нет, ни в коем случае. Правила – они вечные, как Бог.
- Правила такие же изменчивые, как и человечество. И чтобы жить по ним, ты будешь вынужден вести себя как все.
- Странный ты, кот. И что же? Плевал я на мораль и совесть, и пошел убивать людей? Ты сумасшедший, ей-богу!
- Хм. – улыбнулся кот в лукавой задумчивости, - Кто еще из нас сумасшедший. Я вот, например, с животными не разговариваю, как ты. Да и подумай сам, мое ли это желание или твое. 

На следующий день я вновь отправился на их отвратительное собрание. Несмотря на свое пренебрежительное отношение к нему, я должен был туда пойти по двум причинам – откровенно поговорить с Аней и по-хорошему объясниться с Павликом. Они сидели вместе за столом, играя в какую-то ролевую игру про Гарри Поттера. Я сел напротив, чтобы пристально смотреть им в глаза и иметь возможность говорить прямо в лицо. Но в шуме, к сожалению, хоть что-нибудь мне было расслышать крайне затруднительно, а потому я принялся томительно молчать и стоически взирать на окружающих. И вдруг меня настигло то ужасное, чего я боялся более всего. Случайно уронив салфетку на пол, я полез под стол за ней – и это-то, пожалуй, и стало ключевым моментом рокового дня. Я увидел, как их руки скрестились под столом, как Павлик своими тоненькими женскими пальчиками плавно касается ее ладони, и я рассвирепел. Необычайное состояние исступления, какого-то болезненного гнева, внезапно свалившегося на меня, объяло все мое существо. Она улыбалась как Сатана, задумавший одурачить все самое светлое и чистое на нашей Земле, каждый уголок которой до поры до времени сверкал благодатью; в ее улыбке было даже что-то более лукавое, чем улыбка самого Лукавого – она ничего не говорила, за ней ничего не скрывалось, но она обманывала, как предательски обманывают лучшие друзья друг друга. Мне стало не по себе, лицо онемело и я почувствовал наступающий приступ удушья. Я уже не помнил ничего: все мои воспоминания о времени и утраченных чувствах приходились на последнюю встречу с котом, изрекавшим мне по-сталински: “Есть человек – есть проблема, нет человека – нет проблемы”. А проблема оставалась и необходимо было ее как-то разрешить. “Что же я сижу, сложа руки, почему не двигаюсь? Пора перечеркнуть то светлое прошлое, что было с Аней. Впрочем, какое же оно светлое, если допустило подобное беспокойное настоящее? Вот что, что она сейчас делает? Смотрит на этого очкарика и думает, какой же он интересный, многомерный, начитанный, знаток “Гарри Поттера”, с ним непременно есть о чем потолковать! Абсурд… Но я не могу так больше. Не могу физически!” – мучительно размышлял я, не находя нужного ответа. Еще сильнее рассвирепев, я настоял на том, чтобы мы двинулись домой, “и без вопросов!” – прокричал в придачу. Аня робко попятилась за мной, тревожно смотря на удаляющегося Павлика, холодно и мрачно объявшего меня взглядом. Вернувшись домой, я, захлебываясь в эмоциях и часто повторяя “Выкини этого Гарри Поттера из головы!”, причем точно не осознавая, кого имея в виду - книгу или Павлика – я начал оскорблять ее и громко кричать. В результате вышло так, как я вам и сказал – я задушил ее, в возбужденном, аффективном состоянии, ничего не разумея и ничего не ощущая. Мне даже не было больно в тот момент, когда она выдавила из себя последние слова: “За что?”, ведь я и сам не знал ответа на вопрос, а боль обыкновенно приходит по наступлению ясности своих мотивов – в ту минуту же я о них и не помышлял.

Глава 3.

Пораженные и крайне взволнованные непростым рассказом Романа Романовича, странники, казалось бы, утихли на совсем. То ли они не хотели больше говорить с убийцей, каким открыл себя перед ними рассказчик, то ли впали они в глубокое раздумье, из которого был длинный, возможно, многочасовой выход.

- Да, я понимаю, это трудно, - продолжил Роман Романыч после длительной паузы, вызванной неловким молчанием; сам рассказчик почему-то посвежел и покрылся более ясными красками на лице, словно наконец-то исповедовавшись перед людьми. – Я и сам на следующий день, когда увидел что натворил, понял, что жизнь моя среди людей закончена и что я совершил тяжкий грех. Потому-то и ушел в отшельничество, не захотел больше видеть никого. Только кота с собою взял, чтобы было о чем поговорить в сложные для трепетного духа минуты.

Гости оглянулись на кота: их, несомненно, поразила история убийства, но еще более поразило новость о существовании говорящего животного. Сократ тем временем проснулся, будто почувствовав на себе взгляд посторонних, и звучно мурлыкнул в сторону путешественников, без сомнений означавшее “привет”. Но это был лишь звук, кошачий естественный звук, без какого-либо рассуждения или простого сложения предложений – на вид он казался простым черным котом, особо не примечательным и ничем не выделяющимся.

- И еще Бог… - судорожно встал Роман Романыч и посмотрел на иконы, развешанные по разваливающемуся дому, - вот еще мой друг. Он отговаривал меня от рокового поступка, но я не послушал. И поделом. Понимаете ли, гости мои добрые, вы думаете, я один такой? Да нет, все мы такие. Просто кто-то терпит, а кто-то нет. А ситуация-то, она для всех одна. – он перекрестился три раза и вновь присел за стол, - Вот почему я не могу жить с людьми? Там есть закон, закон людей, давным-давно оторвавшийся от закона Божьего! А людской закон подчиняет тебя, заставляет читать, как все, писать, как все, увлекаться тем же, что и все. А знаешь, что бывает с теми, кто не подчиняется этому закону? – в порыве пылких рассуждения Роман Романыч не заметил, как перешел на “ты”, - они становятся ненормальными. Для этих людей ненормальными, и отверженными в этой среде, Понимаешь меня?
- Понимаю, успокойся, - ответили странники, принимая его правила разговора, - присядь, ты уже сегодня сделал доброе дело – помог нуждающемуся в крове и пище. За это тебе большое спасибо. А я, пожалуй, пойду, меня ждет еще долгий путь.

И три старца встали из-за стола, окинув взором ветхую комнату изгнанника, и посмотрели еще раз на кота – тот подошел к Роману Романычу и начал ласково виться вокруг его ног, желая скорого ужина. “Ну что ты, хочешь уже кушать? А? Что ты говоришь? Правильно, согласен с тобой. Уговорил, сейчас дам” – будто разговаривая с человеком, отвечал хозяин. Сократ же продолжал тереться об него и мягко мурчать. Сопроводив увиденное гробовым молчанием, странники вышли из дома и ступили прочь, верно утопая в туманном горизонте. Роман Романыч же, утомившись от небывалого гостеприимства, лег на диван и, взирая на своего кота, жадно глотавшего кусочки мяса, задремал, а потом и вовсе безвозвратно заснул.

- Salutations, Roman! (Приветствую вас, Роман!) – по-английски поздоровалась незнакомая женщина во сне.
- Здравствуйте, а где это я? – спросил Роман Романыч, отчего-то понимавший ее язык. Он оглянулся и увидел небывалый пейзаж: большие зеленые деревья, ярко-голубое небо и свежую, пахнущую утренней росой, сочную траву. Необычность состояла в том, что все цвета вокруг были много насыщеннее, чем когда-либо, сама атмосфера выразительнее и приятнее, а воздух как будто всецело проникал в телесную оболочку Романа Романыча. Такое ощущение, что перед ним предстал идеал, тот самый, из которого собираются, слепляются, сходятся вещи и явления в реальности. Идеал, который можно увидеть только во сне.
- These are wonderful english fields, where wishes come true, if you really want it! (Это чудесные английские поля, где сбываются желания, если сильно захотеть этого!) – улыбчиво ответила она.
- Чудесные? Опять какая-то фантастика?
- Our life is a fantasy, if you were still unable to notice it. (Наша жизнь – фантастика, если ты еще этого не понял.) – назидательно выговорила женщина.
- А вы… - он прищурился, чтобы детальнее рассмотреть собеседника, - вы же та самая… Джоан Роулинг! Я вас ненавижу!
- For what purpose, sir? (По какой причине, сударь?) – вежливо задала она вопрос.
- Вы испортили целое поколение детей! Теперь все думают, что лучше читать вас, нежели Сартра, например. И одеваться в волшебников, и ходить на странные ролевые собрания, и вообще увлекаться бессмысленными сказками!
- Roman, you think I'm the one to blame? Have mercy, I'm just a writer, managed to create my own world. Each of us creates his own worlds, including you, Roman! (Вы думаете, Роман, что в этом есть моя вина? Увольте! Я всего лишь писатель, который создал свой мир. Каждый из нас творит свои миры, в том числе и вы, Роман!)
- И что за мир создал я?
- Just imagine, Roman. You think being insane is an honor? Insane people create similar worlds, but with another values, sometimes in order even to excuse their own actions. (Подумайте, Роман. Вы считаете, что быть ненормальным – почетно? Так ведь ненормальные придумывают аналогичные миры, только с другими ценностями, иногда даже для оправдания своих поступков.)
- Уффф – вздохнул он, - впрочем, ладно. Плевал я на все эти миры. – И, вспомнив о главном, Роман перешел на другую тему, - Как вы думаете, Джоан, Анна простит меня в своем мире ценностей? Она поймет меня?
- I don't know, my friend, but I'll tell you: if she won't understand you, she will certainly accept you, because you've already done enough to reach out for people. (Не знаю, мой друг, но скажу вот что: она, если не поймет, то непременно примет тебя. Потому что ты сделал уже довольно, чтобы выйти на люди.)
- И что же?
- You spoke to Joanne Rowling and even felt sympathy for her, I can feel it… (Ты заговорил с Джоан Роулинг и даже ипытал к ней симпатию, я чувствую это…)
- А что же впереди?
- "Harry Potter" is ahead! (Впереди “Гарри Поттер”!)

Роман Романыч крепко спал и видел сказочные сны, как и все из нас. То, что сны – часть нашей жизни, знает каждый, но то, что они – также часть смерти – единицы. Они неуловимы, абсурдно изобретательны вопреки воли сознания, неконтролируемы, но при этом ясно осязаемы. Через сон проходит граница тьмы и света, смерти и жизни, времени и вечности, и иногда сон позволяет погрузиться в одно и удалиться от другого. Однако жизнь некоторых людей ничем не отличается от сна: она также стихийна, образна и неосмысленна. Такую жизнь прожил и Роман Романыч, и для него было не понятно до конца – заснул он, утомившись, или все-таки проснулся. Но, так или иначе, Роман Романыч, повидав красочные изображения во сне, больше с постели не встал. Никто о нем так и не вспомнил, никто не поморщился и никто не сожалел об утрате, даже добрый кот. Впрочем, кот тоже куда-то испарился… словно его никогда и не было.