Заветное желание

               

     Утро было замечательное. Прекрасное утро. Солнце светило ярко. На небе ни облачка. Свежий утренний ветерок играл занавесками.
     Просто восхитительное утро!
     Лиза проснулась рано и радостно улыбалась этому утру. И еще бы не улыбаться. Сегодня папа, наконец, будет целый день дома! У него сегодня не будет ни встреч с партнерами, ни презентаций, ни совещаний на высоком уровне, ни заключения деловых контрактов. Фу! Какие это нехорошие слова! Сегодня у него будет только одна встреча. Встреча с Лизой! Ура!
     Вчера вечером, прощаясь с ней перед сном, папа шепнул  на ушко своей дочурке: - «Завтра мы с тобой едем в город на ярмарку, и там ты осуществишь все свои заветные желания». Это было так здорово, так прекрасно, что Лиза от волнения долго не могла заснуть. Она всё вспоминала свои заветные желания. Покататься на карусели – раз. Поесть мороженого в хрустящем вафельном стаканчике – два. Познакомиться, наконец, с живой медведицей Машей, что живет прямо в городе, в музее-заповеднике – три. Посмотреть, как строится новый собор на берегу Волги – четыре. Прогуляться  по самой красивой в мире городской набережной – пять. И самое, самое заветное желание – прокатиться верхом на настоящей лошади – шесть. И еще! Правда не особо заветное, но все же… Мама купила Лизе очень красивый джинсовый костюмчик, с белыми лошадками на задних карманах и показаться в нём «на людях», как говорят взрослые, Лизоньке ну, очень хотелось.
     В коридоре за дверью послышались лёгкие мамины шаги. Они замерли на минуту у комнаты девочки. Мама явно прислушивалась, не встала ли дочка. Потом она продолжила свой путь на кухню, готовить завтрак для всей семьи.
     Лиза с удовольствием потянулась в постели и, откинув одеяло, села. Все! Пора вставать. Её ждет исполнение самого заветного желания. Сегодня она, наконец, сядет в седло и прокатится на красивой стройной лошади!
     Надо сказать, что эти благородные животные были настолько любимы девочкой, что своё творчество, а Лиза совсем неплохо для своего возраста рисовала, было посвящено им. Вся стена комнаты, у которой располагалась кровать, была увешана её рисунками и в основном это были рисунки лошадей. Здесь можно было увидеть хоббита Фродо из «Властелина колец», что мчался на красивом эльфийском скакуне. Русских былинных богатырей, охраняющих границы Киевской Руси. Неуловимых мстителей   догоняющих в бешеном галопе сбитый белогвардейский самолет. Короля Артура, на черном, как смоль жеребце, вынимающего из ножен свой знаменитый  меч – «Эскалибур». Ивана-царевича на полном скаку стреляющего из лука в Кощея Бессмертного. Руслана, вызывающего на поединок длиннобородого колдуна - Черномора. И еще многих, многих героев сказок, легенд, былин, кинофильмов, и всех верхом на красивых лошадях. И только один рисунок был связан с действительностью.
     Однажды мама отвела Лизу на соревнования под непонятным названием «конкур», чтобы дочка увидела «натуру живьем», так она сказала. А мама у Лизоньки известная художница, и её полотна не раз выставлялись на различных выставках. Вот на этом «конкуре» девочка и увидела впервые живых лошадей, не в кино, не на картинах, не на рисунках в книжках, а всамделишных, настоящих. Это посещение оказало влияние на рождение  рисунка, которым Лиза очень гордилась.
     Серый в яблоках жеребец в красивом прыжке застыл над раскрашенными в различные яркие цвета жердинами препятствия. Всадник подался вперед, немного приподнявшись в седле, словно помогая коню преодолеть высоту. Рисунок получился на славу. Правда с ним произошла странная история. Когда он был готов, Лиза принесла его на строгий суд мамы. Та его внимательно посмотрела, похвалила, но сказала: - «Что-то у тебя, Лизок, глаза  лошади «мокрые». Они должны быть яростные, устремленные вперед, к победе, горящие спортивным задором. А у тебя - «мокрые». Словно скакун плачет. Иди, поработай еще».
     Но, как бы не переписывала Лиза глаза лошади, как ни старалась, глаза скакуна так и остались «мокрыми». И почему это так получилось, было непонятно. Вот и сейчас, пока девочка приводила себя в порядок, умывалась, причесывалась, одевалась, её взгляд нет-нет, да и останавливался на этом рисунке. Серый в яблоках жеребец застыл в прыжке над препятствием, и глаза его были «мокрые».

*******    
     Машина отца, пропетляв по кривым улочкам дачного поселка и проскочив тенистый туннель подъездной лесной дороги, вырвалась на шоссе и прибавила скорости. Ветер зашуршал по бокам автомобиля. Лиза не переставала улыбаться. Все шло очень хорошо. Папа тоже улыбался, искоса наблюдая за дочкой. Настроение   весёлое и праздничное не покидало их  с самого утра.
     - Пап, смотри бабушка идет, - неожиданно прервала молчание Лиза, показывая рукой вперед.
     И в самом деле, впереди по обочине дороги, не спеша, ковыляла старушка с  клюкой в одной руке и целлофановым пакетом  в другой.
     - Она наверно тоже в город собралась? Давай подвезём её, - попросила девочка.
     - Что ж, раз моя принцесса хочет начать сегодняшний день с доброго дела, почему не подвезти, - бодро произнес папа: - Хотя я не уверен, что бабушка собралась в город. До него почти двадцать километров. Скорее всего, она направляется в село, но вот откуда она вышла? Здесь кроме дачного посёлка на десяток километров никакого жилья вокруг нет. А такой колоритной старушки в нашем поселке я не встречал.  Ну да ладно. Сейчас остановимся и спросим.
     Отец обогнал бабушку, сбавил скорость, прижался к обочине и остановил машину.
     - Лизонька! Иди, приглашай в салон нашу попутчицу, - улыбнулся он, помогая дочке освободиться от ремня безопасности.
     Девочка радостно открыла дверцу, выскочила из салона и побежала навстречу старушке.
     - Бабушка! Бабушка! Вы куда идёте? – скороговоркой прокричала она, подбегая к ней.
     Старушка остановилась и с любопытством посмотрела на девочку. У неё было широкое, испещрённое множеством морщинок лицо, с носом пуговкой и лучистыми голубыми глазами, в которых сияли словно звезды доброта, внимание, любовь и нежность. Она сразу понравилась Лизе.
     - Так в город, на ярмарку, я собралась. Вот и иду потихонечку, - распевно произнесла старушка.
     - Вот и хорошо! Значит нам с Вами по пути, - улыбнулась Лизонька и уже немного командным тоном, не терпящим возражений, продолжила: - Давайте ваш пакет. Я Вам помогу. Мы с папой подвезем Вас прямо на ярмарку.
     - Да, как же? Да я стесню вас с папой. Да, мне не удобно, - пыталась как-то отказаться от услуги бабушка.
     - Это уже не обсуждается! – заявила Лиза, завладев пакетом попутчицы. Так всегда говорила мама, когда ей кто-то пытался возразить: - До города далеко. Вы старенькая. А свободные места в машине есть. Ну почему бы нам  Вас не подвезти, в конце – концов.
     Она взяла старушку за руку и повела к машине.
     - Да, как же? Да, стесняюсь я? С роду на таких красивых машинах не ездила. Да я вам испачкаю что-то, - не переставала причитать бабушка, пока не очутилась в прохладе салона. Папа включил кондиционер.
     - Ой! А хорошо-то как у вас тут! – воскликнула она, удобно устроившись на заднем сидении: - Здравствуйте молодой человек! Давайте знакомиться. Меня зовут Апполинария Петровна. Вы уж извините, я, право слово, не напрашивалась.
     - Ну что Вы, Апполинария Петровна! Что Вы! – папа, смеясь, обернулся к старушке: - Меня зовут Игорь, а это моя дочурка Лизонька. Так Вам, куда именно в городе надо?
     - Так наверно туда, куда и вам с Лизой, - как-то загадочно ответила неожиданная попутчица.
     - Ну, мы с дочкой едем развлекаться, бродить по городу. А вам наверно необходимо куда-то конкретно, - продолжал расспрашивать отец.
     - Да нет. Ничего конкретного нет, кроме…, - тут старушка немного помолчала, а потом продолжила: - Вы знаете, возле Спасо-Преображенского монастыря меня высадите, а дальше я сама.
     - Что ж так и сделаем, - папа тронул машину, и они вновь оказались на шоссе: - Мы с Лизой будем часа в четыре обратно ехать. Если Вам будет не на чем  добраться, то подходите к этому часу на стоянку. Мы Вас захватим.
     - Спасибо! Спасибо! Мои дорогие! Но я думаю, что обратно мне возвращаться не придется. На Первомайском бульваре все начнется и все закончится, - опять загадочно сказала бабушка.
     - Что вы сказали? – спросил, не расслышав, отец.
     - Ничего! Ничего! Милый! – умиротворенно произнесла попутчица, прикрывая глаза.
     Ветер опять зашуршал по бокам автомобиля. Дорога стремительно рванулась ему по колеса. Приключение продолжалось.

*******   
     Город встретил их разноцветными флагами, праздничной музыкой, улыбающимися лицами горожан. Ярмарка была в самом разгаре.
     На автомобильной стоянке, что была организована местными властями у стен Спасо-Преображенского монастыря специально для гостей ярмарки, свободное место пришлось искать. Но папа как-то ухитрился его найти, и они покинули машину.
     Апполинария Петровна попыталась расплатиться за подвоз, но отец категорически отказался взять деньги. Тогда она наградила своих новых знакомых двумя краснобокими красивыми яблоками, и пока папа рассчитывался с охранником стоянки, а Лиза с любопытством рассматривала красиво убранную площадь, старушка растворилась в толпе горожан.
     Лизонька редко бывала в городе. Училась она в лесном колледже, расположенном недалеко от дачного поселка, жила постоянно на даче. Так решили родители, справедливо считая, что чистый лесной воздух гораздо полезнее девочке, чем пыль и смог города. Когда папа и мама оставались ночевать в городской квартире, с Лизой оставалась тетя Паша, их домработница и гувернантка, добрая, приветливая  женщина. Поэтому любое посещение города для девочки было своеобразным праздником. А уж посещение во время ярмарки – праздником вдвойне.
     - Что-то наша попутчица исчезла даже не попрощавшись, - проговорил папа, закончив все дела с охраной стоянки: - Так и не спросил её, откуда она взялась на нашем пути. Всё хотел, хотел, да так и не собрался что-то. Странно!
     - Пап! А мы теперь куда пойдем? – спросила Лиза, беря отца за руку.
     - Куда? А начнем с музея-заповедника. Надо навестить Машу, - улыбаясь, сказал папа: - Пошли что ли?
     И праздник начался!
     В вольере достопримечательности города, живой медведицы Маши, они попали на самое настоящее представление. Маша носила воду в большой железный бак. Потом в этом баке стирала тряпки, мыла пол, ворча и отдуваясь, кувыркалась через голову, пила молоко из большой бутылки, обхватив её передними лапами, раскланивалась на аплодисменты зрителей. Всё это было просто замечательно и необыкновенно. Лиза заливисто смеялась вместе со всеми, да и папа хохотал на забавные действия и ужимки огромного, но такого добродушного и веселого зверя. Покидая вольер, отец дал дочке денежку, которую она с чувством собственного достоинства сунула в прорезь ящичка с лаконичной надписью «Маше на зубок».
     Они еще некоторое время пробыли в музее-заповеднике. Папа повел Лизу в отдел «Природа», но там девочке не понравилось. Чучела животных с их, казалось, живыми стеклянными глазами испугали её, и они быстро покинули этот отдел.
     Улица встретила  жарким солнцем, музыкой, колокольным звоном, песнями, радостными улыбками окружающих. Холодок в душе, что появился от посещения отдела «Природа», быстро растаял, и праздничное настроение вновь вернулось к Лизе.
     Тем временем на всей территории заповедника открылись различные площадки. Хор, одетых в национальные наряды с золотыми, серебряными, жемчужными кокошниками, девушек исполнял русские старинные песни. Закованные в броню рыцари сражались с богатырями в кольчугах и островерхих шеломах. Звонари соревновались в исполнении красивых мелодий на разновеликих колоколах. Разрисованные клоуны показывали весёлые антрепризы. Везде царило веселье и радостное настроение.
     Лиза и папа вышли на набережную, и пошли по направлению к строящемуся новому храму. По дороге исполнилось еще одно заветное желание девочки. Отец купил ей простое мороженое – «Пломбир с изюмом» - в поджаренном до коричневого цвета вафельном стаканчике. Мама часто баловала Лизоньку мороженым. Но это всё было не то. Ну, разве можно сравнить мороженое в стеклянной вазочке, с вишнёвым, клубничным или малиновым соком - с этим? Да, никогда! Ощущение во рту хрустящей, хорошо прожаренной вафли, обжигающего верхнее нёбо сладкого молочного холода и кислинки, неожиданно попавшей на зуб изюминки, создавали такой вкусовой эффект, что передать это состояние блаженства простыми словами было невозможно. Поэтому Лиза и молчала, жмурясь от удовольствия.
     На дороге к храму, как по волшебству, оказалась детская площадка, с красивой, украшенной флажками и воздушными шарами, каруселью. Вот и еще одно из заветных желаний Лизы было исполнено.
     Наконец они поднялись на высокий волжский берег, на знаменитую Стрелку и оказались прямо на строительной площадке. Если честно признаться, то само строительство храма мало интересовало Лизу. Ну, стройка, она и есть стройка. Дело было в том, что строили его прямо в центре очень любимого девочкой места. Небольшая, но очень красивая, березовая роща украшала этот уголок города. И по праву считалась самым примечательным его местом. Вот в этой роще и возводился храм. Много было споров по поводу его строительства, особенно в вопросе нанесения ущерба стройкой деревьям. Но проектировщики заверили, что роща останется в целости и сохранности, а те деревья, что придется все же выкорчевать, будут посажены в другом месте, но в границах самой рощи. Вот это и хотела посмотреть Лиза.
     И надо сказать то, что она увидела, полностью её удовлетворило. Роща была на месте. Белоснежные березы безмятежно шептались своими листьями друг с другом. Изумрудная бархатистая трава, покрывала землю. Казалось, что никакой стройки рядом и нет в помине.
     - Вот ведь, можем, если захотим, - сказал папа, видимо тоже переживавший за состояние рощи: - Всегда бы так!
     Дальше их путь лежал по Волжской набережной. Сегодня её было не узнать. Сверкали золотом купола церквей. Густая зелень  листвы успокаивала глаза, а тень от старых лип-великанов несла прохладу. Разноцветные – желтые, красные, оранжевые, пятнистые – торговые палатки, как осенние листья украшали блестящую серость асфальта. Толпы людей, празднично одетых, шумных и веселых, бесконечным потоком струились то в одну, то в другую стороны. Одно слово – ЯРМАРКА! Истинный праздник хорошего настроения!
     Медленно шагая, они, подшучивая друг над другом, обмениваясь шутками и смешными историями, дошли до памятника Некрасову и свернули на Первомайский бульвар. Еще одно заветное желание Лизы было выполнено. Оставалось последнее.
     И тут!!
     Впереди, среди прогуливающихся горожан, Лизонька заметила знакомую фигуру. В небольшом отдалении от них с папой, тяжело опираясь на клюку одной рукой и держа целлофановый пакет другой, медленно шла Апполинария Петровна.
     - Пап! Вон наша бабушка! – громко сказала Лиза.
     В этот момент  пакет в руке старушки лопнул по шву и из него на дорожку бульвара высыпались аккуратной грудкой яблоки, морковки, краюха хлеба, редиски и другая мелочь. Апполинария Петровна в растерянности остановилась и горестно развела руки.
     - Ой! – воскликнула Лиза и, вырвав свою руку из руки отца, бросилась помогать бабушке, собирать упавшие на дорожку бульвара продукты.
     Папа поступил более рационально. Он сначала подошел к торговой палатке и приобрел большой с красивым гербом города пакет, и лишь только после этого присоединился к своей дочери.
     - Ой! Дорогие мои! Я так рада вас еще раз встретить! – зашлась старушка в своих причитаниях, узнав в добровольных помощниках своих попутчиков: - И опять я вам хлопоты доставляю. Вот ведь незадача! И пакет то совсем новый был, и надо же вот так! В самый не подходящий момент…
     - Ничего, Апполинария Петровна! Вот Вам совсем новый пакетик.  Этот, по крайней мере, в ближайшие два часа не порвется, - сказал папа, подставляя Лизе пакет, куда та быстро стала собирать все то, что просыпалось из старого.
     - А вы на базар ходили бабушка? – спросила девочка, сидя на корточках и снизу вверх смотря на старушку.
     - Да нет, деточка. Это я из своего сада своим детишкам гостинцы принесла, - ответила Апполинария Петровна.
     - Да! Аппалинария Петровна! Все забываю Вас спросить. А вы где живете? В нашем дачном поселке? – спросил, наконец, папа.
     - Так в саду и живу, - невозмутимо ответила старушка.
     - Это, как-то расплывчато…
     - Ну что Вы! У меня сад, как сад и никакой не расплывчатый. Яблони, груши, сливы, вишни, огурцы, помидоры, редиска, морковка. Все есть.
     - А все-таки.
     - Уж и не знаю Игорь, но, кажется, «все-таки» у меня в саду нет. Вот чего нет, того нет.
     Лиза в это время положила в пакет последнее яблоко и взяла его из рук отца. Она видела, как вытянулось лицо папы при последних словах Апполинарии Петровны. Лично же она ничего в них  необычного не услышала. Бабушка пошутила, явно пошутила. И что бы как-то разрядить обстановку девочка решительно вмешалась в разговор взрослых.
     - Апполинария Петровна, мы Вас теперь никуда не отпустим. Вас же могут в этой толчее затолкать. Да и устали Вы. Правда, папа? – девочка дернула остолбеневшего отца за руку.
     Тот продолжал стоять с вытянувшимся лицом. Но как только старушка посмотрела на него своими ярко голубыми, сияющими внутренним светом, глазами, он резко переменился.
     - Да! Да! Конечно! Сейчас найдем скамейку. Я вас на неё посажу, а сам схожу куплю чего-нибудь вкусненького. Перекусим. Поболтаем, - неожиданно радостно скороговоркой выпалил папа, улыбаясь во весь рот.
     - Пап! Ты не забыл. Еще одно самое заветное осталось, - пораженная столь резкой переменой в папином настроении и несвойственной ему многословностью, тихо проговорила Лиза.
     - Да! Да! Конечно! Сейчас найдем скамейку.  Фу ты! Я это, кажется, уже говорил. Так! Пойдемте на площадку проката, там все и решим.
     - Ну, что ж с вами, так с вами. Ты права, деточка, что-то я приустала сегодня, - тоже весело проговорила старушка, и не без кокетства оперлась на руку отца, галантно предложенную им.

******* 
     На площадке проката, куда они добрались через некоторое время, было до странности тихо и пустынно. Желающих прокатиться на прокатных лошадях и пони не было совсем. Толпы гуляющих горожан с шумом, смехом, криками проходили по центральной дорожке бульвара, словно не замечаю этот уголок. Казалось, он был закрыт от них какой-то непроницаемой стеной.
     Девушки – прокатчицы, оставив своих питомцев возле невысокой детской горки, собрались на одной из скамеек и весело обсуждали какие-то новости, уплетая за обе щеки, купленные пирожки.
     Все это было странно, странно вдвойне, когда вокруг царило такое веселье, и передвигалась такая масса народа. Но наши герои не обратили на это никакого внимания. Для них в настоящий момент, прежде всего, была нужна свободная скамейка, которую они и нашли под большой старой липой у самого прохода к площадке проката.
     Папа, усадив Лизу и Апполинарию Петровну, убедил первую, что им всем необходимо сначала перекусить, а уж потом кататься на лошади, и после этого убежал к торговым палаткам на центральной дорожке бульвара на поиски «чего-нибудь вкусненького».
     Апполинария Петровна, покряхтывая, совершила несколько телодвижений, выбирая позу по удобнее, раскрыла свой пакет, достала краюху хлеба и стала кормить птичек. Лиза же стала разглядывать прокатных животных.
     Два пони, в красной и зеленой аммунициях, стояли возле детской горки. На их головах были прикреплены султанчики разноцветных перьев. Один пони был чисто белый, с густой и длинной, чуть не до земли гривой. Он понуро опустил голову и что-то сосредоточенно разглядывал у себя под ногами. Другой пони казался веселее своего сородича. Он беспокойно переступал ногами, мотал головой, звеня сбруей, тыкал своего товарища носом, словно приглашая поиграть. Масть его была незнакома Лизе, черные большие пятна на бежевом фоне. И эта расцветка придавала всем действиям маленькой лошадки что-то похожее на клоунские выходки. При одной из них девочка даже засмеялась. Бабушка, как-то очень внимательно посмотрела на неё. Но Лиза этого не заметила. Её внимание  уже приковал красивый, стройный серый в яблоках конь, что возвышался над малышами. Что-то знакомое показалось Лизоньке в этой лошади, что-то виденное в прошлом  ею, и виденное не так давно.
     Он и в самом деле был красив. Точеная  голова, длинная гордая шея, мощные плечи, широкая грудь, сухие жилистые передние и сильные задние ноги, подтянутый живот, мускулистый круп, волнистая черная густая грива и блестящий, как шелк, хвост. Все в Лизе застыло от восхищения такой живой красотой столь благородного животного. Она даже ротик открыла от восхищения и от предчувствия того, что не далек тот миг, когда почувствует под собой эту мощную широкую спину и сможет, наконец, вкусить всю прелесть того, что называют «верховой ездой». Ну, конечно, она не помчится сломя голову, ей это пока страшно, но сам факт посадки и проезда уже что-то для неё да значит.
     - Лизонька! – вдруг обратилась Апполинария Петровна к девочке: - А ты и в самом деле хочешь прокатиться на этой лошади?
     - Ой! Вы бы знали, бабушка, как я этого хочу! Я просто влюблена в лошадок. У меня дома целая галерея рисунков с ними. Они такие красивые, умные, послушные, благородные и ласковые….  Но по настоящему я их видела всего один раз в прошлом году. Мама меня возила на соревнования под, очень чудным названием, «конкур»….
     Лиза неожиданно оборвала фразу. Она вспомнила, где видела этого серого в яблоках красавца жеребца. Да это же тот самый скакун, что запечатлён на её рисунке! Да! Именно он в высоком прыжке замер над  раскрашенными в разные цвета жердинами препятствия. Девочка широко раскрытыми глазами уставилась на лошадь. Но почему он здесь, на площадке проката? ПОЧЕМУ?
     - Что с тобой, деточка? – обеспокоено спросила Апполинария Петровна.
     - Вы знаете, бабушка, я вспомнила. Это он, - почти шепотом проговорила медленно Лиза.
     - Ты меня пугаешь, Лизонька. Да, кто это – ОН?
     - Эта лошадь. Это та, что я видела на «конкуре» и нарисовала, как она прыгала через препятствия. Но, почему она здесь? Почему не там? Что это значит?
     - Деточка, успокойся, пожалуйста, - старушка обняла девочку за плечи: - Фу ты! Как ты меня напугала. Так, значит, ты хочешь прокатиться на лошади, потому что любишь их и восхищаешься ими? Я правильно тебя поняла?
     - Да, бабушка, правильно, - уже спокойно ответила Лиза.
     - И ты искренне уважаешь этих благородных, и я бы сказала, элегантных животных? – опять спросила Апполинария Петровна.
     - Конечно, - не понимая, куда клонит старушка, сказала девочка.
     - Но тогда бы надо спросить разрешение у самой лошади, а хочет ли она катать тебя, раз ты и любишь и уважаешь её. Ведь, правда? Ты же спрашивала разрешения у папы покататься на его спине, когда была совсем маленькая?
     - Спрашивала. Я очень любила, когда он меня возил по комнате на своей спине, - улыбнулась веселому воспоминанию Лиза.
     - И спрашивала, потому что любишь и уважаешь своего папу. Ведь так?
     - Да.
     - Так почему не спросить разрешения, у этой лошади? Ты же её тоже любишь и уважаешь.
     - Бабушка! Но ведь лошади не говорят! Я бы спросила обязательно! – возмущенно, но, стараясь изо всех сил быть тактичной и вежливой, воскликнула девочка. И как эта взрослая, даже очень взрослая, бабушка, не понимает таких простых вещей!
     - Ну, это нам очень просто сделать, - невозмутимо сказала Апполинария Петровна и щелкнула пальцами.
     Раздался мелодичный хрустальный перезвон – ЦЗИНЬ – ЦЗЕЛИНЬ – ЦЗИНЬ!
     На какое-то мгновение у Лизы закружилась голова, в глазах потемнело, стало трудно дышать. Но девочка даже не успела испугаться, как это всё прошло.
     - Чаво! Чаво! Чаво! Моё! Моё! Моё! – очень даже неожиданно и громко раздалось внизу на земле, когда дурнота рассеялась.
     - Жадина! Чинуша! Эгоист! – оглушительно послышалось в ответ.
     Лизонька посмотрела на землю. У большого куска хлеба шла настоящая баталия. Большой коричневый с черным галстуком на грудке воробей, растопырив крылья, неистово прыгал вокруг этого куска, не подпуская к нему маленького и серенького воробышка. Вот между ними и шел этот диалог.
    - Чаво! Моё! Не трожь! Заклюю! – кричал коричневый.
    - Чинуша! Чинуша! Единоличник! Позор семьи! Чисто…, чисто…, чисто…, эгоист!!! – отвечал ему серый, все же ухитряясь с наскока отхватить маленький кусочек.
    Но тут появился большой сизокрылый голубь.
     - Гурр! Пошли отседова! Воррришки! – он важно проследовал к куску и клюнул его, сильно мотнув головой. Хлеб взвился в воздух и упал далеко от места происшествия. Воробьи с криками: «Моё! Чаво! Моё! Чаво!» разом взмыли в воздух и бросились к куску, но голубь даже не дал им приземлиться. Он растопырил крылья и побежал на них, воинственно крича:
    - Голыдьба серая! Гуляйте дальше! Кышь! Кышь! Ворррришки!
     Воробьи совершили над куском хлеба круг позора и метнулись в густые заросли ветвей старой липы. Лиза успела услышать, что говорил серый воробышек  коричневому воробью в полете.
     - Счас! Домой прилетим, я те покажу «Чаво! Чаво!» и «Моё! Моё!». Ну и остолоп же мне достался. Единоличник! Эгоист! Нет бы, поделили тихо. И сами наелись, и птенцам отнесли. Смотри кусок, какой большой был. А ты, горе моё, как увидишь что-то съестное, у тебя сразу крыша едет!
     - Да, я чаво! – пытался оправдаться коричневый.
     - Вот дома и получишь – «ЧАВО»! А ну кышь домой! Сегодня драться с друзьями не будешь.
     - Да я чаво… - донеслось уже издалёка. Воробьи серыми стрелами отправились домой.
     - Это что такое? – удивленно спросила Лиза и повернулась к старушке.
     Но тут ей пришлось удивиться еще больше. Вместо Апполинарии Петровны сидела красивая женщина, в длинном блестящем серебряном платье, со сверкающей драгоценными камнями диадемой в густых черных волосах. Она  улыбалась теплой улыбкой девочке.
     - Вы кто? – только и смогла спросить Лиза.
     - Я фея Фа – Уна, деточка, - смеясь над растерянностью Лизоньки, даже не произнесла, а скорее пропела мелодичным и красивым голосом женщина.
     - Фауна…. Это, что-то из животного мира? -  продолжала удивляться Лиза.
     - Нет! Нет! Хотя я и фея городских животных, но к вашему людскому слову «фауна» не имею никакого отношения. Это моё имя. «Фа»- звание, профессиональная направленность на животный мир. А «Уна» - это имя. Можешь так меня, и звать – тетя Уна.
     - А где же Апполинария Петровна? – всё никак не понимая и не принимая за действительность случившееся, спросила девочка.
     Фея звонко расхохоталась. Словно серебряные колокольчики рассыпали свою мелодию в воздухе.
     - Деточка! Так я, это она, но в вашей человеческой реальности. Ну, как мне  появиться среди людей в таком виде? Вот бы переполох был! Поэтому и пришлось принять облик Апполинарии Петровны. Все, что на мне сейчас,  рабочая одежда и снимать  её, нет у меня права. Только менять. Вот смотри!
     И фея провела рукой по платью. Оно тут же стало золотым. Еще движение рукой и светло голубым, еще – и черным с яркими звездочками. Покрой нарядов тоже менялся, но полностью растерянная Лиза на это уже не обращала внимания. Нет! Она очень любила читать книги, смотреть фильмы про разные чудеса, сказочные страны, про волшебников, фей, колдунов. Часто в своих мечтах представляла себя в роли главных героев этих произведений. Но, оказаться рядом с настоящей феей посреди шумного праздничного города…. Вот так просто, щелчком пальцев…. Знаете, это было просто невероятно, и она даже ущипнула себя больно за руку.
     Фея, увидев это её движение, засмеялась.
     - Нет! Лизонька! Ты не спишь! Успокойся, - певучим голосом проговорила сквозь смех она.
     Тут, краем глаза девочка увидела, что «прокатчицы» на соседней лавочке замерли в довольно неудобных позах.
     - А что это с ними? - показала на них рукой Лиза.
     - А, это! Что бы нам с тобой никто не мешал, я выключила людей из нашей реальности. Оставила только животных, птиц и остановила время.
     - Как это так!?
     - А вот так! Взяла и выключила. Или я не фея?
     - А папа?
     - Папа сейчас с купленными шашлыками идет к нам, но он тоже выключен. Да не волнуйся. Мы с тобой поговорим с лошадками, я опять щелкну пальцами и действительность, ваша действительность, вернется. И никто ничего не заметит. И папе твоему совсем, совсем не будет ничего плохого.
     Потому каким теплым и проникновенным голосом все это было сказано, Лиза поняла, что так и будет, как сказала эта веселая красивая женщина. Она успокоилась.
     - Ну что? Пойдем, поговорим с нашими друзьями? – спросила фея, внимательно смотря на девочку.
     - Пойдемте! – решительно сказала Лизонька и поднялась со скамейки.
     Фея Фа-Уна тоже встала. Сейчас на ней было бледно розовое платье с коралловыми вставками по подолу, похожими на извивающиеся язычки огня. Высокий стоячий воротничок  подчеркивал стройность её лебединой шеи. А ожерелье из крупных, тускло блестящих на солнце жемчужин придавало всему наряду праздничный вид. Платье плотно облегало фигуру женщины, и Лизонька загляделась на красоту феи.
     В принципе феи и должны быть красивы, на то они и феи. Ни кривобокие, ни покрытые веснушками, ни длинноносые, ни…., ну, понятно какие. Хотя автор этих строк встречал и таких фей в жизни, но они наверно приходят  только к взрослым людям. А к маленьким, десятилетним  девочкам, конечно же, являются  самые, самые красивые феи.
     Лиза горестно вздохнула и подумала: - «Когда же я стану такой красивой, как тетя Уна? Возможно – никогда». И она критически оглядела себя как бы со стороны. От этого осмотра на душе стало еще горше.
     Тем временем Фа-Уна взяла в руку остаток краюхи хлеба и подула на него. Хлеб взмыл в воздух, пролетел в дальний угол площадки, завертелся волчком и просыпался крошками на небольшую проплешину в траве. Крошек было значительно больше чем самого хлеба. Волшебство, одним словом.
     Сразу, откуда не возьмись, появились стайки птиц – воробьи, голуби, синицы, вороны, чайки и много таких, которых Лиза просто не знала. Вся эта пернатая братия подняла такой галдёж, что фея недовольно поморщилась и взмахнула рукой. Крики сразу прекратились, хотя птицы продолжали яростно спорить за каждый кусочек друг с другом.
     - Ох уж эти пернатые! – устало проговорила тетя Уна: - Все то им мало. Все то им только давай. Вот уж, кажется, наелись досыта, нет еще и в зоб, на запас складывают. Портит город пернатых, ох как портит. На свободе, в поле, в лесу они совсем не такие, как здесь. Оно и понятно. Здесь им вольготно,  сытно и еда практически даром. А там где дармовщинка, там и жадность свои сети расставила, там и корысть ямы выкопала, там и лень-матушка перинку постелила, и злоба свой костер зажгла. Так что берегись Лизонька тетушки-дармовщинки. Ничего хорошего она тебе не даст.
     Сказав это, волшебница взяла девочку за руку и медленно повела к детской горке. На небольшом расстоянии от неё она неожиданно остановилась, повернулась к Лизе и тихо сказала:
     - Мы с тобой сначала тут постоим, послушаем, о чем говорят лошадки между собой. Тебе это будет интересно. Хорошо?
     - Хорошо, - так же тихо ответила девочка, заворожено наблюдая за прокатными животными. До её слуха долетел  разговор двух пони.
     Первым его начал пятнистый, резко тряся головой:
     - Шрошляшое жешешо, нишаш ш нему не шришышну.
     Белый пони, все так же угрюмо смотря себе под ноги, ответил одним словом:
     - Шришышнешь.
     Пятнистый пони, не унимался, перебирал ногами, тряс головой, мотал ею из стороны в сторону:
     - Фур-р-р-р!!! Шаш во ршу шрошивно. И языш шришавишо. Я ешо уже и не шувсшвую. И зушы свошиш. Ша  шогша же мы шомой шойшом? Все шавно шашашь  нешошо.
     - Вош и шорошо, чшо шашашь нешого. Сшой сшошойно, ошдышай.
     - Ошдышай! Ошдышай! Я шомой шочу!
     Они замолчали на некоторое время, и Лиза обратилась к фее.
     - А на каком языке они разговаривают. Я ничего не понимаю.
     - Они разговаривают на обычном языке, но во рту у них есть такая железная штучка, которая мешает им правильно говорить. Я сейчас тебе их разговор быстро переведу. Пятнистый – Проклятое железо, никак к нему не привыкну. Белый – Привыкнешь. Пятнистый – Фур-р-р-р!!! Как во рту противно. И язык придавило. Я его уже со всем не чувствую. И зубы сводит. Да когда же мы домой пойдем? Все равно катать некого. Белый – Вот и хорошо, что катать некого. Стой спокойно, отдыхай. Пятнистый – Отдыхай! Отдыхай! Я домой хочу!
     - Тетя Уна. А можно сделать так, что бы я их разговор понимала.  Мне очень интересно, - просительно сказала Лиза, умоляюще смотря на фею: - Вы же волшебница.
     - Ну почему нельзя, можно раз ты так хочешь, - и Фа-Уна провела рукой перед собой.
     В этот раз, после непродолжительного молчания начал беседу белый пони. Теперь они говорили нормально.
     - Вот ты всем недоволен, дружок. А ведь мы с тобой находимся в лучшем положении, чем допустим Казбек. Нам кого на спину сажают? Правильно, самых маленьких. И ведут нас тихо, повод не дергают. Да, «железо» во рту противно. Как к нему не привыкай. Но им практически у нас во рту не работают. Нас даже «в поводу» приводят на площадку. А Казбека… Ты помнишь, два дня тому назад, на него взгромоздился толстый выпивший дядька. Это на его-то больную спину! Да как начал работать поводом и «железом», изображая из себя ковбоя. Все губы ему порвал. Ты видел слезы на глазах Казбека, видел его кровь? А заставить плакать лошадь от боли, это значит причинить ей такую боль, которую ни одно существо перенести не может. Так что мы с тобой еще считаемся здесь привилегированными прокатными животными.
    - Да я что? Я ничего, - стал оправдываться пятнистый пони: - Но и без дела стоять надоело. Уж лучше домой, в конюшню.
    - Дурак, ты еще. Совсем еще молодой. Здесь свежий воздух, нет – нет, да сердобольный какой-нибудь яблочко или морковку даст, а то и хлебушка с солью. А в конюшне – вонь, не продохнешь, лежалое сено с мышиным пометом, да овес третьей категории. Правда, воду там дают чистую. Нет, ты так за эти два месяца, что у нас, ничему не научился, дружок.
     Тут фея тронула Лизу за плечо и показала, что пора подходить ближе. Они вместе двинулись к спорившим животным.
     - И-ой! Фа-Уна пришла!! – заорал пятнистый пони, вскидывая радостно голову и весело перебирая передними  в воздухе, встав на задние ноги.
     - Приветствуем Вас, госпожа Фа-Уна, - учтиво проговорил белый и несколько раз кивнул головой.
     Серый в яблоках конь молча склонил голову, не сводя своих глаз с Лизы. По крайней мере, той так показалось.
     - И вам всем привет от меня, мои дорогие. Вот вам гостинцы, - и она высыпала на землю перед пони морковь,  яблоки, редиску и все остальное, что оставалось в пакете.
     - Ура! Перекусим! – еще радостнее заорал пятнистый пони, и никого не дожидаясь, приступил к трапезе. По всей площадке раздался смачный хруст поглощаемых им овощей и фруктов.
     - Уважаемая госпожа, примите нашу искрению благодарность, - очень вежливо проговорил белый пони: - И простите этого паренька. Он еще очень молод.
     - Ах, ты мой дорогой Сим! Как же я люблю тебя за твою почтительность, мудрость, бескорыстие, вежливость и заботу, что проявляешь ты о других, - фея присела, погладила лошадку по носу, по щекам и поцеловала в лоб: -  Как твои дела? Ножки все болят?
     Пони был явно растроган таким вниманием. Это просто было написано на его мордочке. У него даже голос изменился, появилась какая-то хрипотца.
     - Да, что я. У меня все по-прежнему. Передние, как ноют, так и ноют. Мне  «ведущая» их мазью мажет. Заботливая девочка. Помажет, на время боль утихнет, а потом все снова начинается. Да я уже к этому привык. Ничего, терпимо. Вот ведь один раз копыта неправильно зачистили, не профессионально, с этого все и началось. Но обо мне и говорить не хочется. У меня все практически в порядке. А вот Казбек…
     - А что Казбек? – встрепенулась Лиза. Она уже поняла, что серого в яблоках красавца  зовут Казбеком.
     - Это кто с Вами, госпожа  Фа-Уна? – тихо спросил пони: - Новая ученица? По одежде что-то непохоже.
     Тетя Уна посмотрела на девочку и улыбнулась.
     - А что? Все может быть, дорогой Сим. Действительность порой не объяснима простым холодным разумом. Ибо в ней кроме сухой математики, гибкой физики и излишне точной химии, существует еще и безудержный полет фантазии, и порой он становится во главу всех этих точных наук. Возможно, Лиза и станет моей ученицей в человеческой реальности.
     - Ли-За не фейино имя! Совсем не фейино! – раздался сквозь чавканье голос пятнистого пони: - И одета она не как фея. Совсем не так. И еды нам не принесла. Так какая она фея?
     - Ты бы уж лучше ел, да помалкивал, - сердито топнул ногой Сим.
     - Нет! Он прав. Я совсем не фея. И не ученица феи. Я простая девочка, - заступилась за пятнистого пони Лизонька.
     - А выбор то ваш удачен, мудрая госпожа. Очень удачен! – словно не слыша Лизу, проговорил Сим.
     - До выбора еще далеко. И не мне выбирать, а ей самой. Но на добром слове, спасибо, дорогой Сим, - Фа-Уна выпрямилась и спросила: - Так что там с Казбеком? И почему он молчит?
     - Понимаете, госпожа Фа-Уна, он был раньше ведущей лошадью на «конкуре»,  - начал объяснять Сим: - Но прошлой осенью на одном из препятствий, задел верхнею жердину задними ногами и упал со всего маха на землю. Повредил правую заднюю ногу, сильно разбил грудь и растянул спину. Его кое-как подлечили…. Вы же знаете, сколько стоит  лечение лошади. В общем, Казбека оказалось выгоднее продать прокатчикам, чем лечить по-настоящему. Вот  зимой он  у нас и появился. Красивый конь, очень красивый внешне, но очень больной внутренне. Задняя правая нога так и не долечена. Видите, он её постоянно поджимает. Спина болит, и ничто не помогает. В груди у него постоянно какой-то хрип слышен. Два дня тому назад один очень грузный гражданин решил на нем покататься. Да, пожалуйста, катайся на здоровье, и Казбек бы выдержал его вес. Но тот решил из себя ковбоя показать. Встал на стременах и всем своим весом упал на спину коню. Вы бы видели и слышали, как от адской боли заржал и захрипел Казбек. Так тот еще и поводьями стал дергать изо всех сил. Насмотрелся разных фильмов. Порвал он губы Казбеку, и если бы не наши девочки, точно понес бы Казбек. Вот право слово, понес бы! В таких случаях надо  дать лошади прийти в себя, подлечиться, успокоиться. Но хозяину нужны деньги. Поэтому, что бы больше не ржал и не хрипел, Казбеку уздечку с жестким капсюлем одели и снова в прокат. И чувствую я в нем, что-то сломалось. Не верит он уже никому, и себя потерял, а это для лошади самое страшное – перестать верить в людей, и потерять себя.
     Сим закончил, и над площадкой проката воцарилась тишина. Даже пятнистый перестал жевать. Все смотрели на молчащую красивую лошадь, такую красивую, стройную, мускулистую и казалось могучую внешне, и такую разбитую, сломленную, изувеченную человеком внутри.
     А Казбек стоял, под перекрестным обстрелом четырех пар глаз еще как-то пытаясь сначала гордо держать свою точеную голову, но она непроизвольно, независимо от него, медленно опускалась на грудь, как знамя, героически сражавшегося гарнизона, но под силой обстоятельств, вынужденного сдаться на волю победителя.
     - Вот видишь, Лизонька, что такое «конкур». А теперь давай осмотрим Казбека поближе, - сказала фея и подошла к лошади.
     Лиза последовала за ней.
     - Тетя Уна, Вы вылечите его? - не смело спросила она фею.
     Фа-Уна тем временем стала внимательно рассматривать Казбека, щупать, поглаживать, прислушиваться, приставив ухо к груди коня, что творится у него внутри. Тот сначала недоверчиво шарахался от неё, но потом успокоился и полностью отдал себя во власть этой,  как и он, красивой женщины.
     - Что ты спросила, деточка? – видимо не расслышав, переспросила Уна.
     - Вы вылечите эту лошадь? – повторила вопрос Лиза.
     - Лизонька, а почему только его? А что Сим меньше достоин лечения, чем Казбек? А те лошади, забитые, больные, надорванные в скачках, с разорванными губами, располосованными трензелями языками – они, что хуже Казбека? Ты меня извини, всегда срываюсь, когда вижу черную людскую неблагодарность по отношению к этим прекрасным животным.
     Она замолчала, и Лиза видела, как вздулись желваки на нежных щеках волшебницы, как гневно потемнели её такие совсем недавно теплые глаза, как ссутулились прекрасные полные плечи, а тонкие пальцы рук сжались в маленькие, но твердые кулачки.
     - Понимаешь, Лизонька, - начала фея уже спокойным тоном через некоторое время: - Мне вылечить полностью Казбека, да и Сима в придачу очень просто. Сотворю заклинание, хлопну в ладоши и готово. Но что будет дальше? А дальше будет следующее. Нынешний хозяин Казбека, как только узнает, о его полном здоровье, продаст коня опять в «конкур» за очень большие деньги. И он стоит этих денег. А там его опять заставят прыгать через препятствия при помощи хлыста и особой спортивной амуниции. Одним словом при помощи запредельной боли, той боли, от которой человек просто умирает. И хотя  лошадь значительно терпеливее к боли, чем человек, но ей все же больно, а чтобы она повиновалась, люди создают такую боль своими ужасными изобретениями, что хочешь, не хочешь, но придется прыгать и ломать ноги.
     - Но разве лошадям не нравится прыгать? – удивилась Лиза.
     - Нравится, и прыгать, и бегать, и играть, как и всем животным на свете. Но с одним условием, быть при этом совершенно свободными и самим выбирать, что надо делать в тот или иной момент.
     - А разве лошади не свободны выбирать?
     Фа-Уна  удивленно вскинула глаза на девочку. Но потом мягко сказала:
     - Деточка, подойди сюда.
     Лизонька подошла почти вплотную к фее и Казбеку.
     - Разве можно быть свободным с этим? - волшебница слегка ударила рукой по седлу.
     - А с этим? – дотронулась до поводьев.
     - А вот с этим изуверским изобретением человека? - палец феи ткнул в уздечку.
     - Но так же было всегда, так заведено, так должно быть, - недоуменно произнесла Лиза.
     - Да, тогда, когда лошадь была главным средством передвижения человека, приходилось на всё это закрывать глаза. Наши великие маги делали все от себя зависящее, что бы ускорить прогресс человеческого общества. Светлейшие умы человечества  искала средства замены силы лошади, силой механических приспособлений. И вот, когда в руках человека оказались различные виды транспортных устройств во много раз превосходящих  хваленую «одну лошадиную силу» - автомобили, самолеты, пароходы, поезда, космические корабли – нам, показалось, пробил час освобождения лошади. Но мы горько ошиблись. Человек сохранил рабство этих благородных созданий в угоду своим низменным интересам, как средство обогащения.
     - Как это? Я не понимаю?
     - Попробую объяснить, как смогу. Человек изобрел такую игру, называется «Тотализатор». Это игра на деньги. Особенно распространена эта игра на лошадиных скачках. Перед забегом делаются ставки на победителя. Ты выбираешь любую лошадь. И если она приходит первой, то получаешь крупную сумму денег. Например, в Японии и Гонконге, где особой популярностью пользуются скачки с препятствиями,  сумма ставок составляет сотни миллионов долларов. А сейчас, с появлением «Интернета», в этом могут участвовать, не выходя из дома, миллионы людей. Тётушка-дармовщинка, Лизонька! Она милая! Но никто из этих игроков даже не задумывается, во что эти скачки обходятся лошади, и какими изуверскими методами это добивается.
     - Тётя Уна, но ведь лошади бегают….
     - А как тут не побежишь. Их бьют хлыстами, стреляют в круп из мелкокалиберной винтовки. Или вот это. Смотри сюда.
     Фея, поглаживая голову Казбеку, показала пальцем на его рот.
     - Ты только не бойся. Я сейчас сотворю заклинание и сделаю шкуру нашего дружка прозрачной в районе рта. Не испугаешься?
     - Нет, тётя Уна, не испугаюсь, - твердо сказала заинтригованная действиями волшебницы девочка.
     - Тогда смотри!
     Фея что-то прошептала, провела рукой по шкуре Казбека, и эта шкура словно исчезла с обеих сторон, полностью открыв для обозрения рот бедного животного. И все-таки Лиза испугалась от неожиданности, но не подала виду. Фа-Уна же принялась объяснять то, что открылось их взорам, словно не замечая, как вздрогнула её «ученица».
   - Вот смотри. Это повод. Он кончается у рта лошади двумя металлическими кольцами, к которым крепится намертво вот этот железный стержень, что сейчас лежит на языке Казбека. Он называется трензелем. А само все это устройство – уздечкой. Очень простая, и очень, казалось бы, необходимая для управления лошадью конструкция. Дернул правый повод. Лошадь повернула голову вправо и пошла в этом направлении. Левый – пошла влево. Правда, умно придумано?
     - Да, очень умно, - подтвердила слова фей девочка.
     - Хочешь остановить лошадь, натяни оба повода, и она остановится. Разумно? Разумно. Да и сам рот лошади, словно создан для этого приспособления. Смотри! Передние зубы, потом беззубое пространство, потом задние зубы. Вот это беззубое пространство, словно само просится для трензеля. Не кажется?
     - Да, очень даже кажется.
     - И все бы хорошо – НО! Это происходит в самом нежном и самом болезненном месте. Во рту лошади. Делая ставку на то, что она невероятно терпеливое существо и может молча, стойко переносить значительные приступы боли, люди создали это изуверское приспособление, что бы посредством боли управлять лошадью.
     - Но это не правильно! – воскликнула Лиза.
     - Совершенно верно. Я с тобой полностью согласна. Но, понимаешь, с его помощью лошадью может управлять каждый, любой человек, сел и поехал. Всадником может, и не станешь, но если будешь, аккуратен то, до места назначения доедешь. Тогда как по-настоящему научиться управлять лошадью, нанося ей минимальные  повреждения, нужны годы. Человек всегда спешил. Теперь смотри. Видишь на свободных от зубов деснах Казбека раны, нежная плоть в некоторых местах стерта до кости. Это следы работы трензеля. Задние зубы, те, что  стоят первыми, все искрошены и стерты до корня – это тоже его работа. А на языке язвы незаживающие – тоже он постарался. Сейчас у нашего друга, так сказать, облегченный вариант, сплошной. В конном же спорте применяется в основном двойной, то есть стержень распиливается на две половины и соединяется свободным шарниром. В этом случае, при резком натяжении поводьев, трензель становится  «домиком» и бьёт своей «крышей» в верхнее нёбо лошади. А это я тебе скажу просто запредельная боль. Вот все это и предназначено для того, что бы заставить лошадь идти в нужном направлении, прыгать через препятствия, мчаться, как угорелой, к финишной линии и совершать  различные другие действия. Ну и кроме этого, их бьют, бьют постоянно, сильно, жестоко, по самым больным местам. Некоторые говорят, что лошади не больно. Но если не больно, то зачем бить, ведь бьют для того, что бы сделать больно? Зачем все это у неё во рту, и почему она с такой неохотой, до паники, принимает в рот все это «железо»? Я, что бы не пугать тебя, не говорю о том, что при сильном натяжении поводьев рвутся губы, калечится язык, трензель заталкивает его в глотку лошади и душит её тем самым. Что иногда, особые конструкции трензеля рвут его на две части. Думаю, того, что сказала вполне достаточно.
     - Тётя Уна! Я бы на вашем месте сотворила заклинание, что бы эта противная уздечка исчезла навсегда! – вдруг очень решительно, бледная от всего услышанного, но грозная в своей смелости, заявила Лиза.
     - Милая деточка! Сейчас, вот именно в эту, остановленную мною минуту  на всей планете в седле находится десять миллионов шестьсот семьдесят восемь тысяч триста двадцать один человек. Кто-то мчится на скачках, кто-то преодолевает препятствие, кто-то просто едет домой, кто-то снимается в фильме. Что будет с всадниками, если после моего щелчка пальцами, они окажутся на лошадях, мчащихся галопом, без уздечек? Что будет с лошадьми, которые неожиданно почувствуют себя свободными от приспособлений, несущих им сильную боль? Ты только представь себе это!
     Лиза опустила голову.
     - Что же делать тогда? – тихо проговорила она.
     - Людям пора понять, что они неправильно и жестоко поступают с этими созданиями. Пора научиться понимать лошадь, учиться у неё, дружить с ней. Ведь ты посмотри, как они прекрасны. В них, как ни в одном животном в мире, в полной мере сочетается мужская и женская красота. Сила, быстрота, терпение, благородство – мужчины. Нежность, грация, игривость, верность – женщины. Разве они заслуживают такого к ним обращения? А, Лиза?
     Лиза молчала. Она смотрела на серого в яблоках скакуна и теперь прекрасно понимала, почему на её рисунке он, не смотря на все её старания, при любой перерисовке, получался с «МОКРЫМИ» глазами. Ему было больно! Очень больно! Больно физически, больно вдвойне душевно! Больно за то, что делает с ним этот неразумный жестокий и, в тоже время такой нежный, человек, что сидит в седле и словно помогает ему движением своего корпуса преодолеть это проклятое препятствие. По щекам девочки заструились слезы. Словно боль этого красавца коня в полной мере передалась ей, боль души, боль от трензеля, боль от удара хлыста, боль от несправедливости отношения к нему. Лиза плакала, плакала молча, даже не всхлипывая. В голове её проносился хоровод мыслей, но ни одна из них пока не становилась главной. Но то, что сказала фея в конце, уже прочно отложилось в её сознании. Да! Пора!
     - Лизонька! Деточка моя! – Фа-Уна только сейчас заметила состояние девочки, быстро вернула на место шкуру на рту Казбека, обняла Лизу и прижала её к своей груди.
     - Я же говорил, что выбор Ваш удачен, мудрая госпожа, - произнес Сим. Он прекратил помогать пятнистому пони уничтожать гостинцы феи и внимательно посмотрел на Лизу.
     - Не-ка! Не выйдет из неё феи. Что бы фея пришла к нам в гости, да без гостинцев?! Такого быть не может! Мы же труженики целый рабочий день голодные. Нас и не кормят специально, что б не бунтовали. Следовательно, настоящая фея должна проявить заботу и внимание. А она….  Не-ка! Не выйдет из неё феи! – громогласно, между морковкой и яблоком, заявил пятнистый пони.
    - Успокойся, Лизонька! Успокойся, дорогая моя! – растроганно и в тоже время испуганно тихо повторяла Фа-Уна, гладя девочку по голове, спине, плечам.
     Лиза подняла на неё свои мокрые от слез глаза. Неожиданно для себя, волшебница увидела совсем не зарёванное и искаженное рыданиями, а решительное, повзрослевшее, освещенное каким-то внутренним светом лицо. Сердце волшебницы сжалось. И у нее самой, совершенно непонятно почему, запершило в горле, и тугая спазма сжала его.
     - Я еще не знаю, что надо делать, тётя Уна. Но я знаю главное – ПОРА! – твердым голосом произнесла девочка.
     - Сердечко ты моё, болезненное, - совсем по-бабьи, не смотря на свой волшебный сан, подвыла Фа-Уна.
     В это время раздался мелодичный звон.
     - Ой! Сигнал! Нам пора все возвращать назад! – заспешила, услышав этот перезвон, фея и, попрощавшись с животными, подхватив Лизу за руку и на ходу вытирая украдкой глаза, побежала с ней к скамейке.
     - Все, Лизонька, теперь прощай. Может еще, и увидимся когда-нибудь. Слушайся своего сердца, оно у тебя правильное, - сказала фея городских животных Фа-Уна, когда они сели на свои места, и щелкнула пальцами.
     Опять на мгновение Лизе стало плохо, но когда туман в глазах рассеялся, в уши ворвался шум толп горожан с центральной дорожки бульвара, смех девушек-прокатчиц с соседней скамейки и голос папа:
     - А вот и я!
     Лиза, улыбаясь, обернулась на этот такой родной и любимый голос.
     - Так! – удивился папа: - Наша Апполинария Петровна опять исчезла. Вы тут не поссорились часом без меня?
     - Нет! Что ты, папочка. Просто у бабушки неожиданно появились очень срочные дела, и она ушла. Ты не переживай, мы с ней очень мило побеседовали.
     - Ничего себе побеседовали, да я отсутствовал всего минут десять, не больше. Шашлыки продавали, совсем рядом. Вот я и купил три порции.
     - Вот и прекрасно, сейчас перекусим. Да, пап, а там яблок нигде не продают?
     - Да, тут тоже рядом, какая-то старушка торгует, ведрами предлагает. «Белый налив» говорит и не дорого.
     - Купи, пожалуйста, килограмма три.
     - Лиза! У тебя все в порядке? – в голосе отца послышались тревожные нотки.
     - Все, все в порядке, не беспокойся, - рассмеялась девочка.
     - Да нет, я это так. Ты просто, какая-то не такая. Взрослая что ли? Так я побежал за яблоками? – спросил, не сводя с лица дочери глаз, папа.
     - Да, пожалуйста.
     Через пять минут в руках Лизы был целлофановый пакет с красивым гербом города, почти полный душистыми янтарными яблоками. Она встала со скамейки, и, взяв пакет в правую руку, решительно пошла к лошадям.
     - Эй! Девочка! Кормить животных категорически запрещено, и не надо подходить к ним без нас! – закричала одна из прокатчиц.
     Лиза продолжала молча идти, не обращая на эти крики никакого внимания.
     Девушки-прокатчицы дружно вскочили со скамейки. Но к ним уже подходил папа. Он, что-то им сказал, потом что-то дал, из своего портмоне, и возражений больше не было.
     Лизонька подошла к пони. Белый и пестрый смотрели на неё,  не двигаясь. Она перевернула пакет и на траву посыпались большие наливные яблоки.
    - Здравствуй Сим! –  сказала Лиза, гладя белого пони по его горбатой мордочке: - Здравствуй пятнистый! Здравствуйте дорогие мои!
     И тут словно шепот, словно порыв ветерка, словно тихий шум тронутых движением воздуха листьев до неё донеслось – «Фея пришла!»
     Маленькие лошадки дружно приступили к уничтожению яблок.
     Лиза подошла к Казбеку. Конь глядел на неё своими большими бархатистыми глазами.
     - Мы скоро увидимся с тобой, Казбек. Обязательно увидимся, - тихо прошептала Лизонька и обняла лошадь за её красивую высокую шею.

******* 
     День подошел к концу. Солнце медленно,  очень не охотно, словно ему просто не хотелось заканчивать такой замечательный день, садилось за  вершины  деревьев. Дачный поселок был расположен на большой поляне, окруженной густым смешанным лесом.
     Папа после ужина вышел на улицу, сел, на лавочку возле крыльца и закурил свою трубку. Скоро к нему присоединилась мама.
     - Игорь! Давай рассказывай, что у вас в городе произошло? – обеспокоено спросила она.
     -  Да ничего конкретного. Всё было просто замечательно. Вот только Лиза отказалась кататься на лошади. А ты же знаешь, что с её слов это «самое, самое, самое заветное  желание».
     -  Но я же прекрасно вижу,  какая она вернулась, и ты какой-то уж больно задумчивый. Просто совершенно не такие, как всегда.
     -  Да нет, Маша, еще раз повторяю, все было замечательно, весело, прекрасно, интересно. Но…
     -  Ну! Ну! Давай, давай рассказывай!
     -  Ты понимаешь, на площадке проката, когда Лизонька кормила маленьких лошадок, мне тоже показалось, что она как-то изменилась. Старше стала, что ли. Я не могу этого объяснить точнее, но появилось ощущение какой-то перемены в дочке. Она словно преобразилась, стала как-то светлее, мудрее, даже женственнее. Ты знаешь, мне даже показалось, что от неё какое-то сияние стало исходить, такое теплое, радостное, любящее все на свете, не побоюсь этого слова, божественное сияние. Особенно, когда она лошадок кормила, гладила их, с этим красавцем конем разговаривала. Нет, передать это я не в силах. А потом это неожиданное и по взрослому решительное: «Папа, я ни сейчас и ни в другое время на лошадках кататься не буду! Поэтому поедем домой, я устала». И так на меня посмотрела, что мороз по коже прошёлся.
     -  Это лирика, Игорек! Чистой воды, лирика! Ей проявлять женственность еще рано. Вот года через полтора, да, в самый раз. А сейчас….  Нет рановато. Поэтому всему должны быть причины. Так что давай, рассказывай все по порядку, а мы вместе постараемся понять, что же произошло с нашей дочуркой. Она меня тоже поразила. Нет! Дочка у нас и добрая, и отзывчивая, и внимательная. Что не попросишь, все сделает. Но сегодня…. Ты ушел курить. Она встала из-за стола, отобрала у меня фартук, собрала всю посуду, помыла её, не разбив ни одного блюдца, ни одной тарелки, ни одной чашки. И все это со словами: «Мамулечка! Ты отдыхай, я тут все сама приберу и перемою». Мне это, конечно, приятно, но первое, что приходит в голову: «А не заболела ли моя дочка?». Игорь! Нам надо с этим разобраться и поэтому давай, давай рассказывай все по порядку.
     Надо сказать, мама у Лизы была очень пунктуальной, аккуратной и настойчивой. Она во всем любила ясность, конкретность и всегда следовала принципу, который, красиво написанный на узком листе картона в виде ленточки, висел на стене её мастерской «Факт определяет все! Он есть истина!».
     - Да, право, я даже не знаю с чего начать?
     - А ты начни с самого начала. Вот вы выехали на шоссе….
     - Что ж! С начала, так с начала. Выехали мы на шоссе, проехали немного и повстречали Апполинарию Петровну.
     - Это еще, кто такая, Апполинария Петровна? Вы мне о ней ничего не говорили, - встрепенулась мама.
     - Да нет, Маша, ты совсем зря так забеспокоилась. Совершенно мирная деревенская старушка. Я её даже не заметил. Её Лиза первой увидела и попросила меня, её подвести. Ничего примечательного. Милая, опрятная бабушка, шла в город. Наверно навещала кого-то.
     - Так до города почти двадцать километров!
     - Маша, это для нас с тобой, до города «почти двадцать километров». А для  жителей деревни - «всего двадцать километров». У них же совсем другие представления о пространстве. А может, она шла в село, на автобусную остановку? У нас же многие  поселковые ходят туда пешком.
     - Она что, в нашем поселке живет?
     - Да нет. Я в поселке всех знаю. Апполинарии Петровны не встречал у нас. Да и она ответила на мой вопрос, как-то странно: - « Живу в саду».
     - Ты, что Игорь! Сумасшедших старушек стал в машину подсаживать? – возмутилась мама.
     - Ну что ты, Маша. Она вполне вменяема, да и спросил я её об этом уже в городе, когда мы с ней второй раз встретились.
     - Так! Так! Так! Постой. Давай по порядку. Они оказывается там, в городе, напропалую с непонятными старушками встречались, а мне только про медведицу тезку рассказали. Опиши мне её, может, я знаю.
     - Да, старушка, как старушка. Черная длинная широкая юбка, белая в горошек кофта, вязаный жакет, на голове платочек по цвет кофты. Лет – около восьмидесяти. Лицо широкое, всё в морщинках, но очень милое. Нос небольшой, как пуговка. Глаза…. Вот глаза на удивление молодые и голубые, голубые. И ты знаешь, Маша, они словно какой-то теплый, спокойный свет излучали. Настолько  душевный, приятный и хороший свет, что в них хотелось смотреть и смотреть.
     - Да ты у меня поэт, Игорёк. Что-то я раньше за тобой такого не замечала. Все работа, да работа. А тут, бабушку увидел и расцвёл, - подозрительно и с оттенком ревности произнесла мама. Папа между тем продолжал, словно не замечая  иронии в словах своей жены.
     - В руках у неё был целлофановый пакет и клюка. Вот именно - клюка. Я еще при первой встрече обратил на неё внимание. Интересно она была сделана. Знаешь, словно три древесных корня переплелись на манер женской косы. Ну, как ты Лизе косички заплетаешь. Да так плотно, ровно и красиво – просто произведение искусства. Вершина согнута в виде крюка, как на посохе  пастуха овец. Сам крюк сплющен таким образом, что стал похож на язык. И на этом «языке» были изображены какие-то, толи письмена, толи знаки, толи символы. Подробно не рассмотрел, а страсть как хотелось в начале нашего знакомства. А потом, при второй встрече, но это я только сейчас стал осознавать, словно кто-то мой взгляд от этой клюки отводил.
     - Ну вот! Теперь и чародейства разные начинаются! – опять съязвила мама.
     - Слушай, Маша, ты либо слушай, либо давай это все прямо сейчас, и закончим, - немного рассердился папа.
     - Уж и пошутить нельзя, - весело рассмеялась мама и чмокнула папу в щеку.
     Как всегда это подействовало мгновенно. Папа улыбнулся, прищурился от удовольствия и продолжил свой рассказ.
     - По дороге в город, мы практически ни о чем не разговаривали. Лиза смотрела в окно, давно не выезжала. Апполинария Петровна видимо задремала. Мне даже послышалось, что она посапывала. Я вел машину. В городе, у Спасо - Преображенского монастыря припарковались. И пока я рассчитывался с охранниками стоянки, бабушка исчезла. За проезд, хоть она и предлагала, денег я не взял. Она нам два яблочка из своего сада дала. Они наверно так в машине и лежат.
     Потом  мы с Лизой посетили твою тёзку. Об этом очень подробно за ужином рассказала дочка. Далее пошли к храму. Съели по мороженому, Лиза покаталась на карусели. Хорошую карусель на детской площадке поставили, красивую. Чисто европейский образец. Такие мы с тобой три года тому назад в Париже видели. Посмотрели строящейся храм, а там вышли на Волжскую Набережную и прошли по ней  до памятника Некрасову.  Вот там, при входе на Первомайский бульвар, мы и встретили опять Апполинарию Петровну.
     - Настырная бабушка! – воскликнула мама: - Но почему ни ты, ни Лиза мне о ней за ужином ничего не рассказали?
     - Так, если честно, ни я, ни возможно Лизонька, всем этим встречам не придали никакого значения. Так, второстепенный эпизод на фоне общего праздничного настроения. Ну, кто его помнить будет. Да мы и не помнили его за ужином. Понимаешь, он как-то не вписывался в общую картину нашего путешествия.
     - И вот на этот второстепенный эпизод, не вписывающийся в общую картину вашего путешествия, ты обратил внимание, даже глаза рассмотрел?
     - Машка! Ну, знаешь! – уже раздраженно сказал папа.
     - Рассказывай, рассказывай. Это я так, для профилактики.
     - Профилактика у неё! – отец снова закурил трубку, сделал несколько затяжек, успокоился и продолжил.
     -  Лизонька опять её первой увидела. И в этот момент у Апполинарии Петровны пакет лопнул по шву. Все содержимое пакета высыпалось кучкой на дорожку бульвара. Яблоки, морковка, редиска, хлеб, еще какая-то мелочь. Лиза бросилась все это поднимать, а я в соседней палатке купил новый пакет и тоже присоединился к ней. А что было делать, скажи на милость?
     - Нет! Вы оба поступили очень правильно. Я ваше поведение полностью одобряю и приветствую. Давай дальше рассказывай.
     - Собрали мы все эти продукты в новый пакет, и Лиза заявила, что теперь мы Апполинарию Петровну никуда не отпустим, а то её в этой толчее просто затолкают. На бульваре и в самом деле народу была тьма. Да тут еще торговые палатки с обеих сторон. Старушка с нашим предложением согласилась, и мы, втроём, пошли к площадке проката.
     - А пока вы шли, ты, что не попытался выяснить кто она такая, где живет? В нашем поселке точно нет. Я практически всех здесь знаю, и этой Апполинарии Петровны никогда не встречала. Да и ближайший населенный пункт, деревушка Щербатово, где я пейзажи рисовала, километрах в восьми, если не больше от нас будет.
     - Помню, Лиза, собирая вывалившиеся продукты в новый пакет, спросила бабушку, не на базар ли та ходила. Апполинария  Петровна ответила, что это все из её сада. Я тогда тоже спросил: - « А где вы живет?» На что старушка и ответила: - «В саду и живу». Мне тогда это, как-то  странно показалось. Но, что было дальше, извини, не помню.
     - Я не узнаю тебя, Игорь. Тут помню, там не помню.
     - Понимаешь, Маша, настроение было такое праздничное, что на частности просто не хотелось обращать внимание. Кругом радость, смех, веселье. Люди нарядные, погода чудесная. Какие тут расспросы, какие тут анкетные данные на манер паспортного стола. Да, даже в мыслях, устраивать дознание совсем не было!
     - Ладно. Продолжай.
     - Пришли на площадку проката, нашли свободную скамейку. Я бабушку и Лизу посадил на неё, а сам побежал купить, что-то поесть. Время уже начало третьего было, а Лизонька, кроме мороженого ничего не ела. Подаренные яблоки мы в машине оставили.
     - Поступил ты правильно. Но оставлять дочку на  незнакомую старушку, да еще и определенно очень странную….
     - Маша! Там шашлычная в трех шагах. Та самая, где мы с тобой всегда перекусывали, когда одни гуляли по городу. И Ахмед был у мангала. Он мне быстро три порции шашлыка сообразил, причем «представительские». Так что я отсутствовал, самое большее десять минут, не больше.
     - И….
     - И когда вернулся, то Апполинарии Петровны не было, Лиза сидела одна на скамейке, но не грустная и покинутая, а веселая и жизнерадостная. Мне очень обрадовалась. На вопрос, а где бабушка, ответила, что та ушла по своим делам. А потом послала меня покупать яблоки.
     - Покупать яблоки!? Да она их не любит! Груши, айву, даже бананы ест за милую душу, а вот насчет яблок, это она в тебя пошла. Ты у нас тоже их не очень привечаешь.
     - Да нет! Я тоже в начале удивился, тем более попросила купить три килограмма. Но это она не себе, лошадок кормить, как потом оказалось. Там у  шашлычной бабуля сидела яблоками торговала. Вот у неё, я и купил яблоки. Принес. Лиза, ни слова, ни говоря, взяла пакет и прямо пошла к лошадям. Ты понимаешь! Вот так просто встала и пошла. Словно эти лошади её старыми знакомыми были. Я сначала остолбенел. Но тут девушки из проката стали кричать, что, мол, животных кормить запрещено, подходить к ним нельзя. А наша дочка идет себе, словно её это совсем не касается. Ты, Маша, могла такое представить? Что бы наша дочурка, это домашнее, нежное, в меру робкое создание, полностью игнорируя предупреждающие и запрещающие окрики, целенаправленно шла к своей цели? Это было что-то! У меня наверно рот открылся от изумления. А девчонки из проката уже со своих мест встали. Я пошел к ним, поговорил, заплатил сколько-то денег. Они успокоились, сели опять на скамейку, а я направился к Лизе.
     Папа замолчал, словно припоминая что-то.
     - Давай! Давай дальше! Это самое, на мой взгляд, интересное, - поторопила его мама.
     - А дальше…. Я стоял и смотрел, как Лиза кормила пони, как она обнимала, гладила, ласкала белую маленькую лошадку. И, ты знаешь, складывалось такое впечатление, что та отвечала ей тем же. Она разговаривала с ними, называла их по именам. А я стоял,  смотрел и удивлялся. Такой Лизоньку невозможно было представить себе  в самой смелой фантазии. После пони она пошла к коню. И ты знаешь, Маша, я за неё уже не боялся. Дочка обняла этого красавца за шею, а тот так смотрел на неё, так смотрел…. Ну прямо, как человек смотрит на бесконечно дорогое и любимое им существо. Это были поразительные сцены. Просто поразительные! Потом мы вернулись на скамейку, съели шашлыки. Вот там мне Лиза и сказала о том, что больше никогда на лошади кататься не будет. После всего этого отправились к машине и прибыли сюда, домой. Вот и все. Да, там, у лошадей я кое-что нашел. Хотел сначала отдать девушкам, да забыл. Эта находка как-то не сочеталась с их обликом.
     Папа покопался в карманах и вытащил найденную им вещицу. Это оказался невероятно красивый перстень. Мама даже ахнула от восхищения.
     - Ну-ка, дай посмотрю, - она протянула руку и взяла его.
     - Конечно это не девушек вещь. И ты правильно сделал, что не отдал им. Тяжелый, возможно золотой. И камень в оправе не простой. Смотри, как на свету играет. А оправа в виде, свернувшейся колечком  змейки. До чего тонкая работа. Чешуйки, чешуйки на теле змейки даже обозначены. Слушай! Я этот перстень где-то видела. Ну, точно видела. Возьми его, подержи, я сейчас! –  мама стремительно сорвалась с места и скрылась в доме.
     Папа остался один, закурил снова, вертя находку в руках. Да, перстенек был явно не простой. Вот именно, не простой. О его ценности в денежном эквиваленте даже мысли не приходило. Ценность была в древности, в исторической принадлежности к старым временам, в той покрытой мраком тайн действительности, когда был создан этот перстень.
     В это время вернулась мама, неся в руках большую, толстую книгу.  Она села на скамью, положила книгу на колени и открыла на заложенной странице.
     - Игорь, я тебе говорила, что получила заказ от издательства на изготовление иллюстраций к сборнику стихов, песен и баллад средневековых трубадуров, труверов, менестрелей и миннезингеров. Это такие поэты – певцы, которые прославляли в то далекое время рыцарскую доблесть, любовь к избранной даме, веселую, беззаботную жизнь, высмеивали людские пороки, жестокость властителей и глупость церкви. Директор издательства прислал мне с нарочным вот этот фолиант, изданный в Англии, в конце девятнадцатого века. В нем собраны практически все уцелевшие портреты этих возмутителей спокойствия. Их немного и выполнены они очень схематично, кроме одного. Вот он, - мама  протянула папе книгу.
     Портрет был исполнен маслом. Молодой человек весело смеялся с него прямо в глаза зрителю. Из-под лихо сдвинутого на правый бок берета сверкали озорные глаза. Темные густые волосы двумя волнами падали на широкие плечи. Белая рубашка, распахнутая на груди, подчеркивала загар или природную темноту его кожи. Сильные руки  скрещены на груди, и на указательном пальце правой руки был хорошо и подробно прорисован перстень, как две капли воды похожий на тот, что папа держал в руке.
     - Считается, что это портрет Мориса дю Баррака, одного из последних  менестрелей того времени. В некоторых хрониках его еще называют почему-то «посвященным менестрелем». Автор портрета неизвестен. Дата и год рождения Мориса тоже неизвестны. Всю жизнь он скитался по дорогам Франции и Италии. Погиб на дуэли в 1442 году 15 апреля, день в день за десять лет до рождения Леонардо да Винчи. Погиб и похоронен в Италии. Одним из направлений его творчества была безумная любовь к лошадям, восхваление их,  придания им человеческого разума и даже поклонения им, как существам более высокоразвитым, чем человек. У него даже прозвище было – «Морис-лошадник». За это его преследовала Святая Инквизиция, и дважды он был отлучен от церкви. В конце концов, все решила банальная дуэль. А может, это был и заговор.
     - Маша! – вдруг, несколько раз посмотрев на рисунок, и настоящий перстень, слегка дрожащим голосом воскликнул папа: - А перстень то, один и тот же! Ты посмотри. Головы у  змейки нет практически. Она очень аккуратно, разрезана под углом на две половины, и большая часть её отсутствует. Мы приняли этот острый конец за голову, но места для полного изображения головы вполне достаточно. И не стал бы столь искусный мастер портить своё произведение. Нет, это сделали с какой-то целью специально. Причем сделали это в 14-м или 15-м веке, потому что на рисунке точно такой же распил головы. И он словно специально выделен. Ты обрати внимание, как этот недостаток бросается в глаза под кистью художника.
     - Ну и глаза у тебя, Игорек! Я – художница, профессионалка, проглядела, а ты…, - мама долго сравнивала перстень с рисунком, потом посмотрела на папу и тихо сказала: - Но как перстень из 15-го века, из Италии, портрет сделан именно там и по дате на холсте за четыре дня до дуэли, мог оказаться на площадке проката в нашем городе, в 21 веке?
     - Не знаю, - тихо проговорил папа, тоже пораженный неожиданным открытием.
     - Всё! Хватит мистики! Хватит загадок! На сегодня хватит! – мама резко встала со своего места: - Голова уже полностью едет. Явно пора спать.
     - А дай-ка я его примерю, - попросил папа, протягивая руку.
     - Ты, что с ума сошел совсем. Потерянные чужие вещи носить ни в коем случае нельзя. Через них передаются все беды, болезни и несчастья бывшего хозяина.
     - Да!? Так кто из нас больше мистик, ты или я?
     - Конечно ты! В любом случае! И учти, тебе дается  ровно десять минут. И что бы  после этого срока, ты лежал в кроватке, мистик!
   
******* 
     Лиза сладко спала, подперев щёчку кулачком. Мама стояла на пороге комнаты дочки, она как всегда перед сном зашла пожелать ей «спокойной ночи». Она стояла и не узнавала это помещение. За какие-то два с половиной часа, пока они разговаривали с папой, эта комната просто преобразилась.
     Со стены исчезли все рисунки Лизоньки. А корзинка для ненужных бумаг под письменным столом была почти доверху наполнена мелкими, мелкими, разноцветными обрывками, которые прямо намекали на то, во что превратились картины девочки. Из всей галереи осталось только одна. Серый в яблоках жеребец в высоком прыжке преодолевает препятствие на «конкуре». Идею этого рисунка мама сама подсказала дочери. Он лежал рядом с мольбертом Лизы и видимо служил ей, как образец, для изображения лошади в новом рисунке.
     На самом мольберте стоял большой планшет с листом ватмана, и на нем была намечена, а кое-где и прорисована новая работа. Мама заинтересовалась, подошла и присела на стульчик рядом с мольбертом.
     Серый в яблоках жеребец, сильный и красивый стоял на опушке леса и словно устремлялся в широкое свободное до самого горизонта пространство, открывшееся перед ним. Он был абсолютно свободен. Ни уздечки, ни седла, ни другой амуниции на нем не было. Чуть повернув голову, он косил свой левый глаз на намеченную пока еще только штрихами детскую фигурку у левого плеча. Но какой это был глаз! Мама разволновалась не на шутку. Прописано было буквально все – глазное яблоко, веки, густая тень ресниц, эта поразительная бархатистая влажность лошадиных глаз, узкий полумесяц белка. Но даже не это поразило маму. Не эта тончайшая техника, что неожиданно проявилась у дочери. Глаз имел выражение. Нет! Не блик света, не немое выпячивание, что должно было собой символизировать и радость, и боль, и страх, и гнев, в зависимости от динамики морды и всего корпуса. Нет! Глаз имел именно выражение. В нем была теплая нежность, искренняя дружба, бескорыстная верность и готовность все отдать за это маленькое существо, что прижалось всем телом к его левому плечу.
     Мама перевела дыхание. У неё, мастера своего дела, признанного художника, профессионала, все сжалось внутри от этого взгляда нарисованной лошади. Так наверно чувствовали себя  зрители перед огромной картиной русского художника  Василия Ивановича Сурикова «Боярыня Морозова», если за одну отмороженную пятку юродивого давали художнику пять тысяч рублей золотом. Но дело, конечно, не в цене, дело совсем в другом. Дело в том, как, каким образом это может так проявиться в простом карандашном рисунке? Как должно наложить штрих, что бы добиться этого? Каким зрением должен обладать творец, что бы это все состоялось? И сколько внутренней энергии необходимо вложить в ту завершающую рисунок черточку, что бы все ожило на глазах?
     Лиза спала. Она даже не разделась, так и лежала в своем новом джинсовом костюме. Лежала поверх одеяла. Мама наклонилась к дочке и поцеловала её в лоб.
     - Молодец Лизонька! Молодец! Браво и брависсимо, моя дочурочка! – тихо и нежно прошептал один мастер другому нарождающемуся мастеру.
     Мама не стала раздевать дочку. Знала по себе, что если разбудит девочку, то все, она будет рисовать до утра. Вон ведь, сколько еще не сделано. И детская фигурка, и две маленькие лошадки сбоку, и фигура стройной женщины на холме в левом углу картины.
     -«Нет, пусть спит. Завтра у неё много работы», - подумала мама, вставая, но тут её взгляд упал на самый край будущей картины. В левом нижнем углу листа, слегка прикрытый штрихами намеченной травы, был тщательно прорисован широкий перстень, с оправой вокруг камня в виде змейки со срезанной по углом половинкой головы.

КОНЕЦ