Сигуапа

Игорь Мерлинов «Сигуапа»


***

Этот маленький городок с названиями улиц в честь генералов и великих музыкантов гордился своей единственной пожарной машиной. Часы на муниципальной башне давно заржавели обеими стрелками около девяти. Вдоль котлованов и заброшенных кооперативных зданий асфальт переходил в гравий. Невидимые границы ненадёжного и совсем ненадёжного напряжения в электрической сети разделяли кварталы. Всё самое необходимое было: участок, кладбище, бензоколонка. Домики в цвете гекко и гибискуса, заката и коралла теснились в зарослях бугенвилей. Поздним вечером жители молчаливо сидели на верандах. В темноте их выдавали светлая одежда и огоньки сигарет. Ночью сидящих сменяли сторожа и ряд заботливых горожан. Казалось, ничто не могло ускользнуть от их глаз. Ночью черноту дороги сопровождали падающие звёзды и доброжелательный проблеск ружья.

На патио в тени телеэкрана Бланка пела «Уличные поцелуи»:
«Y que me importa que quieras a otra que te da dinero si ya terminamos y ya no te quiero»: «Я же не ревную, что любишь другую, что даёт монеты. Мы уже расстались, любви больше нету».

***

Этой зимой я не вернулся в часть. Я отсутствовал без увольнения. Я чувствовал себя словно молодой резервист, задержавшийся на бухарестском вокзале тысяча девятьсот пятнадцатого в объятиях лукавой продавщицы. Перспектива разминирования пролива или, ещё хуже, холодные горы, меня мало интересовала. В конце концов, меня уволят, думал я, к тому же всегда была возможность соврать, то есть дескать сказать то, о чём не положено было меня спрашивать. Чем хуже я того корейца, или вот того лётчика с немецкой фамилией. Моё положение напомнило мне «Медитерранео» с его героями:

Сержант: Что такое «проститутка»?
Рядовой:  Шлюха
Сержант: Как ты смеешь так с ней разговаривать?
Вассиласса: Нет-нет, «шлюха» - это хорошо, «шлюха» - это хорошо.


Марилу приехала в городок из Гонаива пять лет тому назад. Её муж утонул при наводнении. Детей у неё не было. Она зарабатывала уборкой и стиркой белья, и этих денег едва хватало на хлеб. Высокая Марилу была ровна, словно струнка, но, казалось, что она немного сутулится, так скорбны были её глаза. Видилось, что она вот-вот что-нибудь попросит. И впрямь, так и случилось.

Мы разговорились с Марилу поздним вечером, когда я уже плохо соображал после декомпрессии и многих бокалов сантелибре.

- Я так несчастна. Мои несчастья преследуют меня. Они прилипли ко мне и не отстают.
- Смотри, мне твои несчастья не нужны. Не продать ли их тебе кому-нибудь?
- Кто же их купит?
- Как ты думаешь, за двенадцать сотен кто-нибудь согласится?
- За такие деньги многие согласятся, но несчастье моё не купят. Разве что сигуапа. Бесплатно. Правда, она может попросить что-то другое взамен.
- Что такое сигуапа?
- Она очень красивая и очень сильная. Она живёт в горах, за тремя речками и за семью водопадами. Мало кто её видел и выжил. Её ступни вывернуты назад, и никогда нельзя сказать куда она бежит, к тебе или от тебя.
- Что-то вроде ведьмы?
- Нет. Не совсем. Кому ведьма, а кому фея. Это от человека зависит. Фея, но очень красивая.

Я представил себя удущим через белёсый мутный брод, затем вдоль увязших в грязи эвкалиптов, потом – холодную воду водопадов, которая становится всё холоднее и холоднее, чем выше я плыву, поднимаясь в горы.

- Говорят, что в полнолуние она спускается вниз, чтобы присмотреть себе мужичка. Правда, у нас её никто не видел.

Я удивился и напел себе под нос: «Amor malvado del que tu me has buscado
no hallaras conmigo prefiero mendigo a volver contigo»: «Любовь, что ужасна,
мне искал напрасно, - не моё желанье. Лучше подаянье, чем с тобой свиданье».

***

Городок был настолько маленький, что его, не испытывая жажды в полуденный зной, можно было пересечь за полчаса в оба конца, отдыхая в тени манговых деревьев с низко висящими плодами. Его окружали четыре реки. Одна, вялая, протекала вдоль бедняцкого квартала. Другая, стремительная, текла с гор, с восточной стороны. Третья, поменьше, пересохла, и наполнялась два раза в год в сезон дождей, а потом исчезала. Последняя речка была забрана в трубу, которая выходила в грязную канаву за пределами городка. Женщины не стыдились подчеркнуть свою красоту, а мужчины - расточать громкие доводы своего восхищения. Одна соседка завела у себя пятнистого удава, и дети, выходя из школьных ворот, рассматривали его с улыбкой. Некоторые жители покинули городок навсегда и переехали в Вашингтон Хайтс. Иные иногда возвращались на каникулы. И те и другие тосковали по нему.

Я встретил Селену возле тёплого и безмятежного, словно грудь, океана. Она напевала мне: «Amor por dinero es amor malvado y a ti te han comprado besos callejeros»: «А любовь за деньги злой любовью была. Я тебе уже купила улиц поцелуи».

Я задумался над тем, надолго ли двое людей остаются связанными друг с другом. Может быть, навсегда, может быть, на мгновение. Или, эта связь рождается ещё до встречи. Она - часть опыта, или - его следствие, или следствие предыдущего опыта?

Селена оставила мне свою белоснежную улыбку и вкус жареного плантана на губах.


***

Этот вечер выдался прохладнее обычного. Надвигающийся шторм растерял свою силу и повернул севернее в нескольких сотнях миль к востоку. Небо наполнял оловянный свет полной глупой луны.

Когда я поднимался вверх по лестнице, четверо охранников как раз выбрасывали очередного подгулявшего посетителя. В клубе яблоку негде было упасть. Наконец я заметил её. Она стояла у стены, в красном платье и с хрустальным ожерельем на открытой шее. Она сказала, что у неё французская кровь со стороны отца. У неё была белая кожа, чёрные волосы, широко раскрытые атропиновые тёмные зрачки и губы цвета сливовой мякоти.

Я заметил невдалеке Селену, с которой я попрощался час тому назад. Я помахал ей рукой, напевая: «Y que me importa saber que tu tienes una en cada esquina
si esos son mujeres de la mala vida»: «Я же не ревную, у тебя, я знаю, одна на углу на каждом, среди многих женщин от злодейки жизни».

После двух бутылок бенедикты я увлёк мою новую знакомую к себе. Она была сладкая, словно яблочный пирог. Она становилась то нюркой, то левреткой, то лёгким дуновением, известным только в земле девяти драконов. Остаток ночи она обвивала меня всего, как ростки дурмана.

Утром, когда городские часы показывали около девяти, она легко вскочила на подножку мотоциклета. Солнце било мне прямо в глаза, и я приложил ладонь козырьком, провожая её взглядом на повороте пустынной улицы.

Её красное платье развевалось цветами огненного дерева. Как раскрывшиеся листья её ступни были повёрнуты мне навстречу.



2009 г.