***

БОЙ С САБЛЕЙ
 
Очень неудобно, знаете, когда комната располагается, так, что если надо пройти во вторую (у нас двухкомнатная квартира), они проходят через мою. Это лишает меня уединения, чувства, что я – у себя, прочей ерунды. Я как раз говорил по телефону Тане, как сильно ее люблю, люблю ее одну, только ее буду любить всегда, когда заспанная мама высунулась из спальни:
– Я не могу заснуть из-за твоего сраного бормотания!
– Хорошо, я уже заканчиваю.
Мама закрыла дверь.
– У меня тут мама жалуется, – говорю Тане, – можно перезвонить тебе позже, когда она уснет? Ты не собираешься спать?
– Хорошо, только не очень поздно. И не надолго, мне надо готовиться к зачету.
– Ладно.
Вот, какая – готовится к зачету.
Я встал с дивана и пошел на кухню пить воду. Я был еще пьяный, мы с Вовой выпили за несколько часов до этого литр водки.
Таня учится в универе на журналистике, на втором курсе. Она очень симпатичная, и так далее. Странная только немного, как будто с Марса, или с Юпитера она. Я думал о том, что она сейчас одна в квартире на Ленинградском, и у меня урчало в животе. Она там будет жить одна еще пару недель, приглядывает за кошками какой-то бабки. Ладно.
Времени полпервого, автобусы уже не ходят, ну ладно, минут за сорок, может, дойду, думаю. Оделся и пошел. У меня была почему-то Вовина шапка, она мне мала, уши закрывала не полностью, уши мерзли, было минус тридцать, но я шел ради любви, ради любви большой, чистой и светлой.
Наверное, через полчаса я зашел в подъезд. Подъезд оказался тот. Я зашел в лифт и нажал на пятый этаж, наугад, мне лень было считать, где находится квартира сто двадцать. Так, этаж оказался тот. Я решил, что это все – хорошие приметы, и позвонил в звонок. Еще позвонил. И еще. И, наконец, услышал, как там, за железной дверью, открывается дверь. Я посмотрел в глазок, но в него ни чего не было видно. Я попробовал его покрутить – и он начал выкручиваться.
– Кто? – спросила Таня.
– Это я, – отвечаю.
Дверь железную она не открывает.
– Зачем ты пришел? Ну, я же говорила, что когда позову, тогда придешь.
– Таня, мне нужно тебя увидеть перед сном, – говорю.
– Ну, зачем ты пришел пьяный? Иди домой.
– Ну, открой мне, Танечка.
Я совсем выкрутил глазок и положил его в карман.
– Иди домой, – говорит, – ну, иди. Иди, пожалуйста.
– Открой ненадолго. Мне нужно посмотреть на тебя.
Я всем телом прислоняюсь к двери, чувствую, что она там, за ней, Таня, красивая. Я провожу ладонью по двери с нежностью, но Таня говорит, нет.
– Нет. Иди домой.
– Я просто хотел тебя увидеть. Ну, Таня.
– Нет. Иди. Сейчас соседи выйдут.
– На хрен соседей, – говорю, – я ведь люблю тебя. Ну, встань хотя бы так, чтобы я тебя увидел, – и заглядываю в дырку от глазка. Таню не видно.
– Нет. Иди домой, или я теперь не захочу с тобой общаться, и вообще.
Я услышал, как она там, за этой дверью, закрывает ту дверь. Я позвонил еще раз восемь, вкрутил глазок обратно и пошел домой. Шел, казалось бесконечно, замерз сильно. На кухне сделал себе бутерброд, налил кофе, расправился с ними и опять позвонил Тане.
– Таня, извини меня, – говорю, – извини, из-за этого ведь не значит, что ты меня никогда не будишь любить?
– Ладно. Но, – говорит, – плохо, что ты пьяный пришел.
– Ну, извини, ладно? Я ведь тебя люблю, такой любовью люблю, которой никто никого не любил. Разве что… – я не нашел так быстро с чем это сравнить.
– Ладно.
– Правда?
– Правда, – говорит.
– Правда-правда?
– Правда-правда.
Хорошо, что я не спросил: "правда-правда-правда?" – а то мог бы ведь.
– А ты, – спрашиваю, – боялась, что я до тебя домогаться начну?
– Да нет.
– Ты это не думай, – говорю, – это не так.
– Ну ладно, – говорит, – мне нужно идти готовиться.
– А я, еще, кстати, Таня, мастер орального секса. Не по-детски делаю.
Она повесила трубку. Даже если бы меня начали пытать, пытаясь выяснить, зачем я сказал то, что сказал, я бы не смог объяснить. С Таней надо по-другому.

Утром позвонил Вова:
– Шурик, приходи ко мне, – говорит.
Ему девятнадцать, не учится, недели две назад выгнали с работы.
– Я в школу хотел сходить, – я учусь в одиннадцатом классе.
– Забей ты на эту школу.
– Не, на литературу я схожу. Хотя вообще не стоило бы прогуливать – конец четверти.
– Все: на литературу, и ко мне приходи. Пива можешь купить.
– Подожди.
Я отложил трубку и крикнул:
– Мам!
– Что?
– Дашь полтинник?
– Зачем?
– В кино с одноклассницей схожу сегодня.
– Ладно, дам.
Я взял трубку:
– Приду.
– В кино, по-моему, подороже. Если с одноклассницей, – заметил Вова.
– С тобой хватит, – говорю. На том и закончили.
Я учусь в лингвистической гимназии. Считается самой хорошей в городе. Одни мудаки и мажоры. У меня и еще у одного парня в моем классе только нет сотовых. А эти барышни наши за день прожирают бабок столько же, сколько мой отец зарабатывает за неделю. Литература – единственный предмет, который я не прогуливаю. Я открываю пасть на литературе, и кое-кто слушает. Я чувствую, когда начинаю лечить их всех, как наши бабенки возбуждаются. Половина, наверное, хочет меня, когда я говорю о каком-нибудь Булгакове, а может и не хочет. Единственное, что умею делать – отвечать на уроках литературы. Остальные предметы – у меня паршиво, давно уже хотели меня пнуть из гимназии, но до сих пор почему-то я здесь.
Купив двухлитровую крепкого Бэгбира и пачку Эл эМа (так-то я не курю, только если выпью), я пришел к Вове.
Он завел меня к себе в комнату, взволнованный, суетливый. Сначала перекинулись левыми разговорами, а потом он давай выкладывать. Знатный бандит. Не погулять вышел. Ну-ну.
– У меня есть, – говорит, – кое-какие мыслишки.
– Да ну?
– Ваша ирония, друг мой, неуместна. Смотри, – он подвел меня к окну, – там, на третьем этаже хрен один живет. Лет двадцать пять, лох, богатенький. Один живет. Я тут уже с недельку за ним наблюдаю.
– Ты что, Вова? ты болен? Ты бы еще соседа своего вставил бы…
– Да фигня, – говорит, – все нормально будет… Дай сигарету. О, Эл Эм, хорошо. Вон, новогодние маски наденем, зайдем, так, возьмем немного, и все.
– Вы, Владимир, баран.
– Если очко не заиграет, нормально все сделаем.
– Это, Вова, не наши детские клептоманские фишечки, за это нас, ой, как натянут.
– Нет. Все, короче, тридцатого идем. Это послезавтра. Все нормально будет.
– А почему тридцатого?
– Ну, можно сегодня.
– Нет, давай лучше тридцатого, – вот, думаю, идиотизм предлагает, но как отказаться? да и не хочется. – Но, по-моему, лучше бы ты на работу устроился.
– Не ссы, – говорит, – все нормально сделаем. Я его вырублю.
Вова не здоровый, но жилистый, мы с ним вдвоем, урабатывали нехилых мужиков. Ладно, думаю, все равно ведь нужно на такую чушь пойти, а то ведь вдруг, сейчас откажусь, а потом что-нибудь похуже случится.
Он, пока я молча думал, выпил чуть ли не все пиво.
– Эй, – говорю.
Он улыбается своей дурацкой рожей и бьет меня в плечо:
– Я знал, что ты не ссыкло.
– Вова, блин, кончай это дерьмо, ну и словечко, – говорю.
Он смеется своим противным смехом, оголяя сероватые зубы. Люблю его в эти моменты. Он смеется и говорит:
– Не забудь подарок для этого бородатого хмыря.
– Какой подарок? Для какого хмыря?
– На новый год, типу, которого мы идем грабить.
Он включает музыку, я валяюсь на полу, курю, я сейчас чувствую себя счастливым, мы придумали занятие, еще сегодня я, может, встречусь с Таней. У меня разноцветные пятна перед глазами, немного болит голова, но мне очень хорошо сейчас, я почти трезвый, но чувствую силу дружбы, какой он все-таки славный тип, Вова.

Я лежал на диване с книгой, когда услышал призыв выйти из своей комнаты – диван у родителей заскрипел. Мне слышно все время, когда они начинают, и я иду на кухню минут на пятнадцать-двадцать. Сейчас я сидел на табурете пил чай и мысленно ругал отца. Хотелось зайти в спальню к ним и крикнуть на него:
– Что это такое? Что? Пятнадцать минут раз в неделю! Под трибунал тебя, засранец! Давай, изучай досконально камасутру, да так все делай, чтоб мама была всегда довольна!
Но я этого, конечно, не делал, не говорил ему. Да и не возымело бы это результата. Тугой он, папик мой. Хотя, кто их знает, может им уже не интересно. Они просто по разу кончают, и спать.
Потом я говорил Тане что-то по телефону, опять в этом своем извечном ключе, я любитель таких идиотских разговоров.
– Таня, с именем твоим на устах, – говорил я, – пойду в бой с саблей. Знай, любое безрассудство, какое я ни учиню, будет во имя любви нашей учинено. Вот.
– Чего это ты несешь? – спрашивает она.
– Да мы тут с Вовой кое-что замыслили на послезавтра. Ты будь со мной мысленно. Прости за тавтологию.
– Чего вы там решили?
– Да сделать одно дело нехорошее. Но я ни это. Не подумай, у меня это все ради высокой идеи.
– Ну, чего ты несешь? Ты скажи мне, что вы собрались делать?
…И в таком духе. Чувствовал я себя рыцарем, собирающимся совершить геройство, рыцарем, которого будет ждать женщина, красивая и трагичная.

– Ну, – сказал Вова, – давай. Я одеваю котика, ты поросенка.
– Еще чего. Я буду котиком, – отвечаю.
– Ладно. Тогда ты говоришь, – и дал мне маску котика.
– Все равно говоришь ты. Ты же у нас ушлый тип, а я несовершеннолетний.
– Гомик, – говорит.
– Что ты сказал?
– Ничего. Надевай.
Я надел маску котика. Мы стояли в подъезде, перед железной дверью. Адреналин пошел ко мне в кровь. Сердце прыгало.
– Давай, – сказал мне поросенок.
Я нажал на звонок. Прошло сколько-то времени. Я сказал:
– Сейчас он вылезет из постели. Тебя повидать.
– Вылезет, – сказал Вова. И нажал на звонок три раза подряд.
Потом мы услышали голос нашего клиента:
– Кто там?
Я толкнул Вову. Вова толкнул меня. Я тихонько обозвал Вову нехорошим словом и сказал громко:
– Простите, я ваш сосед сверху, я по одному коммунальному вопросу!
– Мне некогда сейчас!
– Пять минут, откройте, пожалуйста!
– Вы на часы смотрели?! Я сплю еще!
– Господи, очень срочно! У меня все затопило! Всю квартиру затопило, мне только позвонить, а не то и вас затопит!
– Затопило вашу мать… Подождите!
Он поворчал, куда-то ушел, там, за дверью. Потом вернулся. Он открыл дверь, тип с треугольной бородкой, интеллигентный такой. Кутается в халат, сонный. Увидел нас, в масках.
– Вас обоих затопило, – говорит. И Вова дал ему в нос. Мы зашли, этот тип держался за нос. Я закрыл дверь на замок.
Вова заехал этому парню по голове и поздравил с новым годом.
– Гондоны, – простонал парень.
– Как его вырубить, – суетился Вова, – выруби его. Я не могу, – он опять ударил парня по голове.
– Урод, – отозвался бородатый. Он сидел на корточках и держался за нос.
– Давай, – говорю, – с ним что-нибудь сделаем.
– На троих замутим? – спросил Вова и нервно хихикнул, – маленько любви?
– Шутник, шутник ты, господин свинья, – говорю, – давай его в ковер завернем.
Мы взяли его за руки с обеих сторон, он не сопротивлялся, потащили в комнату, бросили на пол. Ковер был подходящий, но сначала мне пришлось отодвинуть кресло. Мы его завернули и теперь сняли эти дурацкие куртки: я надел свою старую гопническую кожанку, из тех, в которых все ходили года три назад. У Вовы была подобная, только длинная, поэтому он был меньше похож на гопника. Шапку я решил не снимать, а Вова был без шапки.
– Какого хрена вам надо? – спрашивает парень, – убирайтесь отсюда.
– Убирайтесь? Где у тебя деньги лежат? – спрашивает Вова. – Сейчас бабки заберем и сразу уберемся.
– Идиоты, какие деньги?
– Не выделывайся, – говорю. Я подошел к бару, в квартирах моих знакомых такого нет. Подхожу, как делают грабители во всех фильмах, с пофигистичностью ко всему в походке, в движениях, даже пожалел, что лицо скрыто, открыл бар, взял там бутылку вина, наверно дорогое, почти полную, отодвинул маску чуть-чуть и присосался.
– Это мысль, – Вова забрал у меня бутылку и сел на стол.
Парень лежал на полу завернутый в ковер и бормотал:
– Это вам так не сойдет. Не думайте, что это вам так сойдет с рук.
– Да что ты сделаешь? – спрашиваю. – У тебя, наверно, и приятели такие же мудаки-интеллигенты, как ты. Псевдомыслители…
– Я пойду, посмотрю, что тут можно взять, – сказал Вова.
– Для тебя ТУТ НИЧЕГО НЕТ! – заявил парень.
Вову его слова не убедили, он пошел в другую комнату с бутылкой. А я начал речь:
– У вас, поди, такая умная тусовка пессимистов-эрудитов. И такому человеку, как ты нужно сказать: «Я люблю читать Кафку», и ты подумаешь, что я славный парень. Да. И чтобы разубедиться в том, что я славный парень, тебе нужно разубедиться в том, что я люблю Кафку…
Он чего-то бубнил и не хотел слушать, но я подошел ближе и стал говорить громче:
– Я как-то ругался с таким же бородатым как ты, и он мне говорит: "ты понимаешь, что ты говно"? Я говорю: "а ты интеллигент, что ли"? Он говорит: "да я интеллигент"! Интеллигент, когда рядом еще два хмыря, которые за тебя впрягутся, легко им быть!.. Ты подолгу ухаживаешь за своей бородой, Кафка? Наверное, бреешься долго вокруг, а потом ее стрижешь? От бородатых добра не ждите.
После этого мой собеседник сказал, что я еще огребу.
У него тут и стоял книжный шкаф. Я решил присмотреть кое-что. И пока говорил, кое-что присмотрел. Кстати, Кафка у него действительно был. Трехтомник.
– О. Я прав оказался. Ты – любитель Кафки… Ну, расскажи, это у тебя родители так славно зарабатывают? Квартирка неплохая.
Он не хотел со мной разговаривать. Но мне было неплохо говорить и одному. И я бы долго еще распространялся, только тут в дверь позвонили.
– Так. Никого нет дома, – сказал я.
В комнату зашел Вова:
– Ты кого-то ждешь?
– Если это Слава, вам, гондоны, не повезло. У него есть ключ.
Мне как-то стало неприятно от его слов. Мы стояли на месте. Там еще позвонили пару раз, а потом начали открывать дверь ключом.
– Екарный бабай, – изрек Вова и пошел в коридор.
– Слава, гаси этих пидаров! – крикнул из своего ковра мой новый приятель. Я подскочил к нему, цыкнул на него, дал ладошкой по щеке. А потом встал так, чтобы видеть то, что происходило в коридоре.
Дверь открылась, зашел сильный с виду парень, закрыл дверь. И только потом увидел, что перед ним кто-то незнакомый и в маске, вылупился удивленно.
– Привет, – сказал Вова и пнул парня по лицу. Выглядело это очень красиво, я не знал, что Вова так умеет. Этот новенький, конечно, не стал разуваться, а ударил моего друга. Вова упал, а новенький залез на него, снял с него маску и начал бить по голове. Я схватил стул, и ударил новенького по спине, он вскрикнул. Любитель Кафки матерился себе тихонько. Я еще пнул новенького по голове, он повалился. Вова еще ударил новенького головой об пол. Я от испуга вскрикнул:
– Ай! Осторожнее!
Слава, как его назвал бородатый, отключился. Я дал Вове руку. Вова встал. Новенький был действительно нехилый. Наверное, нам повезло: видно, он возвращался с гулянки, и силы его были на исходе. Иначе пришлось бы с ним нелегко.
– Да я тебя знаю, говнюк, – неожиданно сказал Кафка глядя снизу на Вову, – господи, идиот, я же тебя видел. Ну и кретины же вы.
– Так, все отменяется, – говорю я, – ты его узнал. Мы еще у тебя ничего не сломали. Мы у тебя в долгу.
– Да уж. Ну, идиоты же вы. Давай, распакуй меня.
Вова пошел умываться. Я распаковал любителя Кафки, помог ему встать, теперь нужно было быть с ним вежливым. Я снял маску и бросил ее на пол, и получил сильный удар в ухо, и тогда снял и шапку, потому что это жарко – в квартире в шапке, а еще когда ухо пылает. И я подумал, что у этого парня ко мне может быть неприязнь личного характера. И еще я подумал, что не светит мне сходить с Таней в ресторан.