ЗимаЛетоВикиКристинаБ

                ЗИМА. ИЛИ…
               
                "Когда лирическая флейта
                С английским ссорится рожком…"

- Тебе хочется думать, что это так?!
- Но ведь это так и есть!
- Что?! Что?
- Что я могу дать тебе?
   Не вопрос, который ты задашь. На – Зачем? Я буду долго мучиться, и пошлю тебя к чорту, к которому ходить далеко и не нужно. И ты пойдешь… Скажи – Нет?! Да – назло!
   Слова пропадают втуне. Мы общаемся междометиями с вопросительными знаками и безобидно-обидными около-матючками, неизвестно откуда прилепившейся ямщицкой полюбовной брани. Нам кажется это остро и вкусно. И совсем не пошло. Но кажется. И слушать стороннему – глупо. И не все о чем мы молчим – неправда. Мы – обычная пьянка-пьяночка, с чепухой расхристанного полночного застолья и случайной драмой растревоженного  натюрморта. Мы искренне никчемны в прощании-встрече двух дней и наши голоса звенят колокольчиками на перепутье, пугая уже уснувших. Мы  радуемся в трансе собственной глупости, и смеемся от показанного пальчика, и падаем, как доминошки, цепляясь друг за друга. И некому остановить нас. Разве только кончится водка, или … «дурь». Или…выпадет снег. Первый. И мы побежим на улицу, забыв про все. И будем ловить пригоршнями пушистые звездочки, и осыпать друг друга волшебно мерцающими драгоценными блестками. И будем вдыхать молчание. И неотрывно смотреть на моргающий ресничками снежинок фонарь. А потом? Бесконечно провожать друг друга, вслушиваясь в скрипучее эхо шажков за спиной. И оглядываясь, не видеть ничего, кроме рисунка своих подошв: вдавленных, темных пятнышек – впадин, и проступающего в них мокрого неба. А еще? А еще там, в кромешной черно-серебристой мгле: точечку, нет не точечку – вспышку мгновения звездочки-желания. А потом? Мы уснем, коснувшись друг друга морозными, растрескавшимися  губами, и унесемся каждый в свой сон, нырнув вглубь теплого океана. И там? Заливаясь от смеха, гоняясь в пятнашки с подругами русалками, почти касаясь их, и не достигая…там…
- Нет! Так не бывает!
– Бывает…еще как!
   Там…просыпаясь? Просыпаться. И слышать мурлыкающий какую-то песенку голосок мамы, и чувствовать что-то вкусное, из прибранной кухни. Просыпаться… поздним утром, нежась, нехотя стряхивая чудесное наваждение… И…Вдруг… Приходить в себя, оцепенев, увидев присохшую к ладошке перламутровую чешуйку… А за серым окошком – снежок  лежащий на подоконнике неподвижным, ленивым белым «ангорчиком».  «Мяу»! едва не мяучим мы… И голова кружится от смены картинок… И брызжут искорки из глаз, отнимая мысли…и чувства, кроме одного- желания нестись, кружиться, становясь им – цветным причудливым стеклышком в волшебной картонной трубочке.
    Растрепанные чувства, неоправленные, как прическа с вчерашнего вечера. Весь мир – часть твоей жизни. Моей …моей…моей! Нашей? Разве? Ты морочишь мне голову? Душу?! Да…да…да.
   Обманка фантик блестящей новогодней игрушки, спрятанной в ящике на антресолях в не твоем доме. Достань! Зачем? Новый Год давно прошел, и стал старым. А следующий? А разве он будет?
      

                КОРОТЕНЬКАЯ ВЕСНА.
                ( «Вики…Кристина…Б…»)

     Желания сбудутся. Со звоном падающих сосулек  под скрип полозьев саней Санта-Клауса. Под всхрюкивание лапландских оленей. С запахом сена, отрубей, навоза. В клубах пара, вихря метелицы – скачки. Сбудутся на фоне чудного пейзажа: с вылепленными из папье-маше андерсеновскими домиками; с барельефом печных ли каминных труб, совершенно бесполезных для трубочистов. В них не провалишься, не задохнешься пыхнувшей в лицо сажей, потому что ее просто нет. Как нет печей и каминов. И квадратики окошек не откроют тайны, потому что за непрозрачной слюдой - не комнаты, а глухая стена. Кое-где в окна вставлены светлячки ламп и, кажется, мелькают чьи-то тени, но это мираж дизайна. Как и игрушечные горшочки на подоконниках с букетиками пластилиновой резеды и герани. На звон, неслышного с плоского силуэта ратуши, нарисованного колокола не собираются люди, не потому что все умерли, а просто устали друг от друга, что тоже грустно. Но…желания сбудутся! – трубят в рожки шоколадные ангелы с запяток кареты не снежной королевы. Надо только пережить лето. Или это не ангелы, а придворные кабака на Фонтанке, где каждый день Новый год?
   Ливень из талых градинок. Радуга.  Воздух чист и желанен. И как не сбыться…чему?

   Весна Боттичелли. Качели.  Рыжая бестия с тугим пучком волос на затылке...наверно конопатым, потому что конопатое все: конопатый нос, конопатые плечи, и даже животик там…там….
  Дитячий тазик, и чуть вогнутые внутрь, у  коленок, бедра – тоненькие тростиночки? С плотью пергаментно – бесплотной.
   –  Что за уродина?! – фыркала она на себя, в рост голую, в зеркало.
   – Ничуть! – фыркал он, целуя ее конопушки на спине, и костяшки на позвонках, и выступающий, последний….    – Хвостик….Какой презабавный…
Коленки ее подрагивали и расступались, выравнивая не такие уж и некрасивые ноги.
    – Совсем ровные?! Правда?
    – Правда –  не замечал он ничего дурного в ее ножке, одной…и другой, гладя рыжие кучеряшки совсем там…там. - Это игра в африканский барабанчик, правда?
   – Правда – говорила она, вдыхая, втягивая живот и всего, всего Его в себя…
   Их секс напоминал секс зверьков. И в конце они умирали славной смертью бурундучков в стеклянной банке. Поджатые лапки; бусинки глазок тусклые, в  нирване; острые недвижные мордочки. Слипшиеся стрелки-волосинки-иголки из мокрых, маленьких комочков шерсти полосатых ежиков.  Это было нечто больше, чем удовольствие. Извлечение? Для нее истины, что сулит вечность. Для него – правды… той от которой так часто тянет в петлю.
   Неужели все кончилось?
   -  Почему так быстро?!
   -  Насколько заплатил. Продлять будешь?
   - Да.
   Ведьма. Заморочила. Соблазнила. Клином меж блондинкой и брюнеткой – достойно-бесплатных…врушек.  Рыжая юность….
    А ведь было совсем не так. Она просто осталась. Без толкотни сутеров, не клянча денег.
   - Лолитка…
   - Когда?
   - Сегодня. До пяти выспишься?
   - Вечера?
   Зря испугался. Зря? Ей лет то от силы осьмнадцать. Почем? Да по всём! А в Там-тамчике? И не скажешь. Там?!... Бестия!…
  А блондинка с брюнеткой? Забудь! Зря. Что зря? Зря не пошел к ней в пять. А она ждала? Наверно. Юность не врет…ей просто незачем.
   

                ЛЕТО. ДАЧНЫЕ ОБЪЯВЛЕНИЯ.
                ( В сезон и вообще – для утех нравственных и телесных.)

   Ищет духа художник не юный: натурщицу, чтоб позировала она ему, встав раненько. А закончив, поил бы он  кофием ея черным, из термоса, угощая вприкуску пряником. И гуляли б они после полдника по лесу, под ручку. И ублажала бы она его словесами и чувствами.  А он заглядывал бы под поля широкие панамы соломенной, в глаза ее. И смеялся нелепости своей. И платил бы за смешинку ее ответную, пусть хитрую, то яблочком наливным, то виноградинкой. И целовал бы ее в голое плечико, в родинку. И щекотал бы усом тараканьим за ушком ее, дуя в мочку прозрачно-розовую от пятнышка лучика солнечного. А она отстранялась бы нехотя, с возгласом: « Уйди противный!»– но так, чтоб знал он – не противный, и не вздумай уйти! И не уходил он. И вот уже щечка ее пунцовеет не от жаркого солнышка, и рядом совсем. И руки их, в ладошках сплетенные, потные, не отталкивают друг друга, ища прохлады. И дыхание все боле прерывисто. И уж нет слов – противный, противный. А – милый, милый…. А уж потом и их нет, только вздохи…. И под ресничками ее не взгляд-смешинка, а поволока томная….
   А вечером – небо в синь, и звезды. И полоска облака истаявшего, то ли дыма. А в ночь – сон в отсыревших простынях, до утра зябкого. А утром – морось и лень. И валянье в постели до обеда. И сиротствуют: будка на отшибе и кухонька….
      Ищет натурщица юная: абы кого как, но  с манифестом, в смысле -  money first. И  без суеты и ревности, и драк и болезней…и «субботников».
   И была бы она в день занята пустяшным, и после «спамши» все ж одна. А под вечер выспавшись, гуляла, пусть и вдвоем, но молча бы по над речкой, озерцом, в блузоне от шеи до пят, и в длинный рукав – от комариков, и в шапочке вязанной. И на приставания глупые говорила б:  «Ах, отставьте!» - искренне. А  в ужин пила бы в меру, но много. А пьяна несносна была б – как все. Но, в ночь, у костерчика, с гитарой, песни жалостливые   б  пела. И после, уткнувшись в подушку мокрую, в перья прелые, плакала б вместе с дождем. И слез ее б не было видно, а его да – на стекле. А с утра позировала б, пусть и в тучи, безропотно. И светилась бы сама в радуге мольбертной, и пахла свежестью земляничной. И грусти вчерашней след простыл.
                P.S. ( Пост  скриптум )
   Облако пара из  Чайника, пыхтящего мокрой, обжигающей мудростью. Ч с большой буквы, без потаенного, ибо очи кота из Чешира закрылись в сладком невечном сне. А…бок чайника тускл. Пучок света – рассеивается в многоточие: неясное, несчастное, просто Н…насекомых оттенков. Город-мольберт. Чечетка засохших кисточек. Неуправляемое эхо. Бег в свет тьмы.
   Снова Алиса. Замерзшая…Зомби, с потухшими угольками зрачков в прорезях глазниц… Синюшное, в гашюрах тело. Проекция груди с впалыми сосками. Красноватый пупок, и неясное пятно чего-то меж зажатых бедер. Жалкая монстра, способная вызвать ужас вымученной улыбкой: - Уфф!.. в два мазка становится мадонной. А после бокальчика грога близкой, ближе некуда, милашкой. С вспыхнувшим  до крестца сознанием.
   Слетела жуткая драпировка, открывая четко прорисованные детали «неясного». Замерцали под софитом как алмазики - капельки горячего пота, на вставших из ниоткуда торчком, в пол мизинца, казалось мертвых сосках. Модели язычок, мягкий, живой-живой язычок слизнул с губ синь, дав в игривом смехе, от уха до уха,  рту обнажить отнюдь не порченные жемчужные зубки голливудской селебрити.
  - Боже! Что ты делаешь с нами…
  - Да, нет. Это вы дети, сами…
                Post P.S.( Уже никто никого не ищет или северное…)
   Это странный мазохизм изнурения себя тоской и ожиданием. Упование, упоения надеждами…так часто пустыми. Эти мысли, убивающие время тоже пусты. Но радостны. Как свежий, холодный осенний воздух, чистый воздух севера не успевший глотнуть жаркой пыли, смешаться с ней, и стать чем-то иным, чем воздух. О чем я мечтаю? «О чем?.. человечек» - скажешь ты. Или  не скажешь ничего. И не подумаешь,  устав от своего дня… и ночи. Лишь подуешь в холодные, замерзшие ладошки, вспомнив, что забыла дома теплые, нежные пуховые варежки. И захочешь всплакнуть опять. Но что-то отвлечет тебя, другое тепло…или кто-то. Или новый день солнышком. И высохнет слезка, и новый день набежит тучкой, и сдует ее ветер.


                ОСЕНЬ.

   Засыхающий бланш. Блеклая радуга. Муть желто-фиолета. Пятна бульдожьих щечек разбитых сердец, фиалок, бархатцев, и замшевых анютиных глазок. «Бойся!» - Глас околоточного в пустыне. «Куды-ть!» Любимый ответ – не знаю. Но и это не будет правдой.
   Соткано из неправд умчалось лето. Наступила Осень…безбашенному лету на хвост. Вот то и умчалось. Хоть с оглядкой, но невозвратно, как будто, к южным морям, к тропикам.
                О-О-Сень...
   Поземка мусора, вкруг помойки, под завывание сквалыги ветра c адмиралтейской низи. Липкое, мокрое дыхание приступа чахотки - наводнения. Бульканье из подвалов, и грязь на лапках скучных львов. О-О-Сень… Чей-то крик. Из оттуда. От того лета в пригородных электричках; в прозрачных сари-сарафанчиках на шоколадных плечиках; разноцветных крапинок блесток на голых пальчиках из плетенок-босоножек; и пяточек  пыльных, велюровых, до умопомрачения зазывных; терпкого эфира любви - запаха вечной молодости и счастья. Из оттуда в замороженный, замороченный край, к шмыргающим носикам, неземным от сумеречного неона  личикам. Так покойницки, что – тьфу! 
   Всхлип. Но сквозняк холода убивает тот затхлый микроб… И сушит гниль тины отступившей воды. И, веет ветер другой, нежданно – ласковый. И оживаешь, и чувствуешь, чувствуешь…опять, как тогда… И открыли метро и пивнушки под цоколями. И жарко, жарко, жарко от натопленной печки там. И ладошка лезет жадно под … к… вот так средь всего забытой радостью. И злость от чего-то, мимолетная, пустяшная. Как пустяки дней и лет пред суетой библейской.
           Ах, лето! Ах, зима! Ах, Осень…
   Ведь той осенью…Правда случилось?! Случилось. Тот маленький человечек все-таки вырос. «Чтоб ты вырос!» - даже не мат рыжей одесской цыганки. От цыганки остался рост – метр с шапкой, привычка врать затейливо, и нехитро, мелочно жадничать. От той цыганки осталась могилка на четырнадцатом километре…и я. И…, пожалуй, все.
   - Мир несправедлив…
   - Потому что мир это – люди?
   - Люди…? Они редко справедливы, не к другим, к себе…А Мир…?
Там где все начинается, там и заканчивается – неправда. Ведь люди рождаются не кладбище, и умирают совсем не там. Опять неправда привкусом того лета. Той осени. Маленький человечек все-таки вырос. И маленькая девочка превратилась в девочку большую.
   - А дальше?
   - А дальше – другая сказка.
   - Добрее прежней?
   - Наверное…
   - Почему?
   - Потому что зима тоже не вечное чудо…
   - А лето?
   - Ах, Лето… Ах. Осень…