Cinemaтограф

Осознавая себя, свою беспомощность и никчемность, своё величие и значимость. Подниматься с колен, садясь на перила жизни, чтобы съехать вниз, до пика существования. Мы стремимся туда, где всегда солнце, где понимают речь те, кто жаждет её понять. Опускаем шторы, чтобы не видеть картину настоящего мира, ибо страшно смотреть на то, что сами создали. Куда направит свои стопы человек разумный? К чему приведёт этот поток эволюции? Интерес заключается не в интересе и не в сюжете, лишь в том, что между нами, в том, что можно показать, не выпуская этого из плёнки.
Мы смотрим вдаль ради того чтобы касаться того что близко и мечтать о том что видим. Куда заведут нас тропы взглядов и ароматы желаний? Я не хочу говорить слишком часто слово «я», но я вынужден. Мне нужны чернила, чтобы писать то, что будут читать. Отвергать и принимать, судить и осуждать. Я смотрю в глаза своим страхам, своей неуверенности. Я нахожу в закоулках сознания то, что люди называют идеей. Я вытаскиваю за руку Броненосца «Потёмкина» и сажаю его на лавку рядом с Небом над Берлином. Я не обращаю внимания на слёзы Седьмой Печати и раздражающий смех Заводного Апельсина! Эти голоса, вопли старого кинематографа, стенания пыльных плёночных коридоров. Они мертвы для тех, кто не знает, они живут там, где нет света. Полуночные кошмары режиссёров классиков, они выползают к нам через рты телекамер, заполняя стекло телеприёмников. Впитывая глазами информацию мира, пропущенную через сотни умов и кабельный провод. Мы осознаём глупость того, но смотрим, мы зависимы от лжи, от наигранного обмана. У каждого из нас по листку белой бумаги в руках. У каждого за ухом карандаш, и даны глаза в очках, чтобы видеть всё. Но люди мнут листы, кидают на пол, проходя босыми ногами реальных идеалов, разнося в прах не созданное, но уже мёртвое. Другие же рисуют невообразимое, не складное, линии вчерашних идей помноженные на сегодняшнюю жизнь. Так создаётся искусство.


И что сегодня должен сказать я? Тот который ещё не получил в руки лист и не нашёл за ухом карандаш. Что есть в моих руках и глазах, в моих идеях? Опять придется, будить задремавшего «Потёмкина» и пытаться помирить его с «Психозом». Получить идеальный нектар кинематографа, амброзию высшего искусства. Надевать фиолетовые очки, смотря на растрёпанные волосы. Снова глазами искать сидящего где-то рядом Бартона, чтобы спросить, где я потерял свой талант и не находил ли он моего карандаша. Придётся отвлекать Джармуша от расклеивания рекламок завтрашних часов. Обращаться за просьбой к Тарковскому, где же тут стикер с надписью «смысл» дрожащей рукой? И идти вперёд, по длинным коридорам к светлому окну, скорее всего это выход из камеры, объектив.
Непреднамеренно нести чушь, потому что она есть, и кто-то должен её нести. Как же хочется взять и изменить что-нибудь! Что именно? Да всё равно что, слишком много чего нужно менять! Как всегда, взяв в руки инструмент, человек сделал несколько движений, решил, что всё достаточно хорошо и со свободной душой закурил. Но шаг за шагом, объект творения становится хуже, стекает по тёмным мыслям художника. Неужели, нельзя хоть раз довести дело до конца? Взять и перевернуть всё с ног на голову! Зачастую ведь нам нужна взбучка, своеобразная шокотерапия. Упираться словами в края бумаги, выплывать за грани простого и обыденного. Знать куда идёшь и что в сумке, как зовут вон того, в синей куртке. Музыкой по вискам, стекающими нотами по краешкам чувств и глазами по нежному бегу видеоряда, по запаху искусственного света. Порезанные пальцы и измученные глаза, обвисшие нервы и прокуренная рубашка. Но, счастье, в котором виден тот самый свет, свет кинокамеры, объектив. Счастье режиссёра, закончил фильм. Неужели этого счастья можно не знать?




Обнимать идею, словно знамя родного дома. Освещать свой путь масляной лампой, указывая дорогу актёрам. Им холодно, они идут по снегу бездарного неба, скрипя валенками запредельного бюджета. В их умах «вчера», в их глазах «сегодня» и лишь надеждой теплится в сердце «завтра». Кто сказал, что слишком мало? Кто утверждает, что очень много? Ничего нет, ничего, что можно измерить в единицах чисел! Сквозь метель, глаза режиссёра, как спидлайн раскалённых огоньков. Нет злости, нет жалости, просто глаза, он видит их, он видит нас. И каждый у него уже в кадре, каждый у него в голове. Жди своей очереди, на выход, и потише! Рождается кинематограф.

Неуверенно, поспешно переворачиваются страницы не аккуратно купленной книги. Ногами, желаниями, необдуманными глупостями скользим по прописанным словам неизвестных глаз. Кто снова взял мой разум в кольцо фантазии, кто послал его на фабрики Мыслей? Наверное, опять старик Бредберри, снова улыбнувшись кинул меня в домну ярких мыслей. Вот, вон в том уголке я вижу Эдгара По, снова мрачноват и потерял очки. Мимо меня, кивнув головой проходит Кинг ведя за руку стаю тёмных туч. А прямо за ним, тенью, шёпотом по полу скользит Лавкрафт, не оставляя следов.
На этой студии фантазии, постоянно меняющейся комнате мыслей. Я нахожу то самое наследие, что оставляет каждый автор после себя. Я впускаю их созданий в себя, наполняя ими сердце, душу, разум. Сидя на холодных ветках кинематографа, хочется вспомнить то чем наполнен и выплеснуть это туда где поймут. А может и не поймут, осудят или не воспримут совсем. Это не важно. Если хотя бы два сердца забьются быстрее, смотря на мою работу, значит всё не зря. Искусство стоит любви.

Как писать автобиографию? Никто не знает, как-то надо, но это просто. Расскажи о себе, покажи свои стороны, заинтересуй. Говорят, но в голове пусто, не о чем рассказать. Кто я, что я сделал? Может просто выскочка решивший, что всё можно? Может зазнавшийся глупец, что с деньгами и отличным чувством юмора наперекор всему, что есть идёт? Кто знает? Я лишь иду вперёд, и моё «вперёд» именно такое. Как можно показать себя словами о себе на бумаге белого цвета, не ожившими буквами и забытыми достоинствами?
Достаточная глупость помогает, но и подножки ставит не редко. Дождём наших надежд, планов и оставленных записок, проливаются на голову те самые мысли, идеи, что мы отвергаем.  Просыпается что-то внутри и голодными руками, остервенелыми желаниями хватает идеи, пряча за пазуху, не оставляя ничего! Как же иногда хочется понимать что-то раньше, чем позже. Тогда, когда знак уж дан, и перекрещен сам, а не тогда, когда не вернёшь утраченного и в слезах крестишься, усердно вспоминая имя господа забытое ранее. В чём интерес? Интерес во всех, во всём, что окружает человека, всё то, что может дать историю, а это целый мир.