Проводы в армию и случайная смерть

Первая повестка пришла Никите в середине октября, со второй уже пришел участковый и уже было не отвертеться. Истинная жизнь вошла в его мир в погонах и с угрозой нарушения УК -  стало как-то не по себе. Первой подняла панику мать. Как же – любимое дитятко обреют и на год отделят от горячего материнского сердца. Отец же ликовал и говорил обычную бытовую мантру: «Ну, теперь из Никиты настоящего мужчину сделают!». Инертной была только названная девушка Никиты – Маша. Она не была абсолютно уверена в том, что за столь долгий срок, один год, сможет хранить верность любимому, однако ее романтическое начало грело и ликовало – теперь она будет писать Никите письма на бумаге, вкладывать их потом в конверт о двух марках; возможно ее жизнь наполнится хоть каким-то смыслом. Друзья же ликовали – предстоящая пьянка будет самой оправданной (исключая Новый Год и Дни Рождения), из всех что бывают в их серой и однообразной жизни. Вот только Никите было не особо весело. И дело не в том, что он, как и многие, был подвержен иррациональному страху перед советской армией, нет, просто он боялся того, что вся его жизнь, известная ему до неги, в один миг изменится и кинется в неизвестность.

Как он проживал эти несколько дней до известной даты отхода? Да… никак. Просто бездумно бред по городу, словно он амеба какая и пил, почти каждый день и все на деньги родителей. Возможно, он и сам виноват в том, что не смог в свое время отмазаться, придумав какую-нибудь не слишком порочащую его болезнь. Почему он так не сделал – неизвестно, возможно виной всему его природная мелонхаличность, безразличие ко всему, некое пассивное приятие жизни и всех ее, порою, отравленных игл величиной с метр, которые целятся прямо в живот и выходят сквозь спинной мозг. Возможно, можно указать на вину родителей, которые тоже не принимали никакого участия в этом процессе, временами забывая что выращивают сына. Кто в этом виноват? – а хрен его знает.

Никита стал задумываться над тем, а как он себя поведет в армии. Ведь это проклятое место – совсем иной мир, и как себя поведешь в начале, так к тебе относится и будут. Главный закон инициации. Он стал представлять себе серые стены военкомата, шаркающие ботинки военных, безразличные взгляды прохожих, когда группу ребят, одетую в одинаковый, защитный цвет силком заталкивают в грузовик с надписью ЛЮДИ, где в течении недолгого времени из них это самое слово изничтожат, как матерную запись на стене храма. Медицинскую комиссию – раздевание, поза раком перед невропатологом, смирение роста, взвешивание тел, старые сморщенные лица врачей, и тяжелая резиновая печать на серо-желтой бумаге как естественный итог всем этим процессам, а в конце – закрытые помещения, унижения (как физические так и эмоциональные) и все ради того, чтобы государственная машина под названием РФ работала слажено, как часы: тик-так, тик-так –

Тик – границы охраняют мужественные бойцы, и пенсионеры могут спать спокойно.
Так – кто-то горько плачет, но это не имеет значение, ибо ВСЕ это всегда больше и сильнее чем Я.
Тик – неведомыми руками пишутся мысли, вырисовывается образ довольного гражданина, а кто-то мрет около нарисованных помоек.
Так – по телевидению успокаивают что все хорошо и что говна в ближайшее время не предвидится…

Мама готовила любимый салат Никиты – оливье, ей в этом помогала Маша – названная девушка и сестра. В зале отец вместе с Никитой крыли стол для предстоящего торжества – проводов в армию, где из сына сделают настоящего мущину. Там он станет серьезнее, по крайней мере все так думали.
И вот настал тот блаженный час всеобщего бухалова. С одной стороны стола сели родственники Никиты – в составе его родителей, бабушки и тети, с другой – друзья и Маша. Сначала было до смешного тихо – было даже слышно как у кого бьется сердце и зубы пережевывают продукты а глотка пропускает в пищевод жидкость. У Маши были плохо накрашены ногти, и это е больше всего смущало. Отец немного (немного), негодовал, ибо сегодня финальный матч кубка Европы по футболу, а это в его системе ценностей важнее, чем играть роль наставника в этом театре. Мама не о чем не думала. Она очень устала.

- Ну-с, - начал отец, и встал над столом с наполненной рюмкой водки, - завтра нашего сына заберут в армию.
В воздухе го речь прозвучала как приговор.
- И это очень важное событие в его жизни.
Тут, вспомнив свою роль, мама разрыдалась и принялась расцеловывать сына, чтобы другие, не дай бог, не подумали о том, что она бессердечная. Маша тоже всплакнула, но менее трогательно и менее естественно. Все это поняли, но все молчали. Тут главное не переиграть, а то еще будешь слыть как лицемер, а этого никто не любит. Тебя будут ненавидеть.
- Сынкаааа, ой горе то какое! – не выдержала мать и разбила рюмку.
Все замолчали. Потом произошлел неслышимый хлопок и все, словно хомячки в загаженной клетке стали есть да пить, к поздней ночи ни на ком не было лица.
Была одна драка, так, для приличия…

Рано утром все, невыносимо страшные, словно связанные одной цепью отправились на вокзал провожать Никиту. От всех пахло перегаром и не осознанием происходящего. Когда двери поезда закрылись, мама во второй раз расплакалась. Ее успокаивали сестра и тетя. В общем, все было примерно так.

***

Маша села в такси и поехала к себе домой. Она сейчас словно только что похороненный труп, еще совсем свежий. Неделю спустя она уже будет разлагаться и ее сожрут психоделические черви, но это будет потом а сейчас она никакая, даже демонстративный плач не очистил ее от странного ощущения, что пожирало ее изнутри. Она – японская куколка. Такси остановилось у подъезда, водитель-таджик взял полагающуюся ему сотню, и как только маша вышла дал мощно по газам, как будто Маше проехались по челюсти.
Дома ее ждал неожиданный и страшный сюрприз – будто бы являясь естественным финалом всего происходящего, у нее умерла кошка, да еще этого никто не заметил. И тут Маша не выдержала – дала наконец-то волю своим эмоциям – по ее холодным щекам потекли густые слезы размывая так старательно нанесенный макияж. Маша встала на колени, будто бы готовая воскриунуть: «За что?» и взвыла. Взвыла-вулкан, нервное пошатывание земной коры, ее руки нервозно тряслись и размывались в комнате, потом она легла рядом с трупом кошки и долго на него смотрела, словно выжигая глазами на нем какие-то слова.

Днем Маша пошла на задний двор, раскопала небольшую ямку и кинула туда кошку, завернутую в пластиковый пакет, такой ,который мерзко шуршит, когда в нем несут продукты купленные в супермаркете. Тут же она представила попа, что читает похоронные молитвы, кучу кошачьих родственников, далекие ковры зелени из которых, как прыщи вырастают гранитные надгробия, и все это моментально ушло когда она бросила в могилу последнюю порцию земли.
Ave Maria!