Охотник

Брату моему Константину, профессиональному Охотнику.

Охотник был молодым и удачливым. Он редко возвращался без добычи. Он хорошо знал лес, его законы, ему было интересно изучать привычки и повадки разных зверей. Он не признавал «охоты для ленивых», когда зверя лупят из оптических винтовок с вертолетов, расстреливают из армейского автомата или гонят с помощью орды орущих и шумящих загонщиков. Нет, ему нравилось охотиться самому, когда он был со зверем один на один, и нужно было придумывать всякие хитрости, премудрости и нестандартные ходы, чтобы перехитрить зверя и сделать его своей добычей. Ему нравился драйв погони, нравилось мчаться за зверем, устраивать ему хитроумные ловушки, бросаться наперерез, спрямляя путь, или часами сидеть в засаде. Тогда он и сам казался себе диким зверем – сильным, свободным и хитрым. Он любил в компании охотников демонстрировать свои трофеи, которые всегда вызывали восхищение и одобрение. Он был настоящим мужчиной, этот Охотник. И набор его «игрушек» был очень мужественным: ружье, капканы, разные инструменты, гитара, лыжи, и все в этом же роде.

Однажды он увидел в лесу Рысь. Она поразила его в самое сердце – раз и навсегда. Рысь была хороша! Сильное гибкое тело было упаковано в солнечно-золотистую шкуру с густым блестящим мехом. Острые когти казались кинжалами, выточенными из янтаря. Раскосые зеленые глаза смотрели отстраненно и загадочно, и было похоже, что они впитали в себя всю зелень леса, пронизанную лучами солнца. В движении Рыси читались грация и мощь, и это было пьянящее сочетание. Он влюбился мгновенно. «Она будет моей добычей», - решил он.

Рысь вовсе не собиралась становиться чьей-то добычей. Она была рождена свободной, и у нее были свои планы на эту жизнь. Ей нравился лес, нравилось собственное тело, нравилось прыгать и бегать, и просто лежать на ветке. Она чувствовала свою силу, и это было приятно. Она еще не знала, что кто-то намерен на нее охотиться.

Охотник не торопился. На этот раз он особенно тщательно продумывал стратегию. Ему не нужна была мертвая Рысь – он хотел взять ее живой. У мертвой Рыси погасли бы ее мистические глаза, а они более всего поразили воображение Охотника. Он еще не знал, как будет действовать, но его изощренный мозг Охотника уже просчитывал все возможные варианты, искал пути воплощения своей невероятной идеи.

И началась охота по всем правилам.  Охотник преследовал. Рысь ускользала. Она прекрасно ориентировалась в лесу – это ведь был его дом. А домом Охотника было зимовье – довольно благоустроенная избушка, в которой он все любовно сделал своими руками. Охотник сразу отверг привычные способы охоты. Капканы не годились – он не хотел калечить трофей. Ружье тоже – даже если стрелять по лапам, это испортило бы великолепную шкуру. Яма – нет, Рысь легко бы выбралась из любой ямы. В крови Охотника бурлил адреналин, он чувствовал необычайный прилив сил. Он любил трудные задачи – они придавали вкус и остроту жизни, они увеличивали радость победы.

Сначала он стал изучать Рысь - излюбленные места отдыха, маршруты, повадки. Важным было все. Иногда они видели друг друга, но он сознательно не приближался, чтобы не спугнуть. Он знал, что Рысь – осторожна и недоверчива, нужно было приучить ее к своему присутствию, преодолеть ее врожденное свободолюбие, и это добавляло азарта.

Постепенно Рысь перестала немедленно исчезать при его появлении. Наверное, ей тоже стало интересно, что это за новый зверь появился в их лесу. От него не пахло металлом и порохом, не пахло опасностью, и Рысь позволила себе приблизиться к нему чуть больше.
Вскоре он стал приносить ей подарки и оставлять там, где она любила бывать. Это были очень вкусные подарки, и вскоре Рысь стала их принимать.

Однажды он пришел в лес с какой-то непонятной замысловатой корягой – Рысь немедленно растворилась в листве, но так, чтобы можно было наблюдать за ним. Он снял с плеча корягу, уселся на пенек, приладил ее на колено – и запел. Рысь сразу поняла, что это песня, потому что она была мелодичной, плавной и очень красивой, как у птиц, только лучше. Его голос завораживал, а еще больше завораживали звуки его коряги. Рысь еще не знала, что это была гитара, но ощущала, что и сам инструмент, и голос Охотника сейчас единое целое, и от них исходила первозданная искренность и естественность – то, что было присуще и самой Рыси. В тот раз она подобралась очень близко, совсем забыв об осторожности. Так близко, что он мог бы погладить ее. Но он не воспользовался этим – после того, как песни кончились, он просто встал и ушел.

С этого дня Рысь стала ждать его. Ей хотелось снова и снова слушать его голос, эти песни, веселые и тоскливые, от которых щемило сердце, а по золотистой шкуре пробегали непроизвольные волны. Рыси уже не хватало того, что составляло ее жизнь от самого рождения. В ней просыпались какие-то смутные, непонятные желания, которые она пока не могла осознать.

Теперь Рысь уже не могла полностью отдаваться процессу своей охоты – ее мысли не были сконцентрированы, какая-то ее часть была занята Охотником. Наверное, ей бы пришлось голодать – но его вкусные подарки заменяли ей упущенную добычу.

Рысь, дитя Природы, и не подозревала, что на нее охотятся. С каждым разом Охотник садился петь свои песни все ближе и ближе к зимовью. Рысь продвигалась к его жилищу вместе с ним. Теперь он с ней разговаривал, и Рысь незаметно для себя стала понимать его язык – сначала интонации, потом отдельные слова, а потом и все, что он говорил. Теперь она уже не дичилась, подходила совсем близко и не пряталась в ветвях. Без него она была все той же – сильной, опасной, свободной и непреклонной. С ним она становилась мягкой, открытой, восторженной и наивной. Почти как домашняя кошка.

И наступил день, когда он сел с гитарой на крылечко зимовья. Рядом не было деревьев, и Рысь чувствовала себя неуютно. Она пыталась пристроиться то тут, то там, но все было не так. Она не любила открытые пространства, там она чувствовала себя незащищенной. Он словно бы догадался об ее метаниях. И пригласил ее туда – внутрь зимовья. Этого Рысь уже не вынесла, и молнией, одним длинным прыжком, скрылась в лесу.

Неделю она охотилась, гоняла по лесу из конца в конец, и старалась не думать об Охотнике вообще. Он тоже не появлялся в лесу все это время. Это входило в его стратегию. Он знал, что рано или поздно любопытство возьмет верх – и Рысь придет. Каждый вечер он выходил на крылечко, но не пел, а просто сидел и смотрел на заходящее солнце. Он улыбался. Он знал, что все идет, как задумано.

И в один из этих вечеров перед ним буквально из ничего материализовалась его Рыжая Бестия. Она тяжело дышала, вид у нее был независимый, а тело напряжено, словно она готовилась в любой миг снова совершить прыжок в чащу. Ему очень хотелось, чтобы Охота завершилась прямо сейчас, и он еле сдерживал свое желание. О, Охотник умел ждать! И он знал, что на Охоте любое неверное движение может стать роковым – добыча уйдет навсегда. На этот раз он просто заговорил. Он говорил негромко, размеренно, ласково, и Рысь постепенно расслабилась, не отрывая от него мерцающих глаз, и непонятно уже было, кто кого гипнотизирует – он ее своим голосом или она его своими глазами. Но в этот день ничего не произошло. Спустилась ночь – и Рысь снова ушла в свою жизнь.

На следующий день она впервые решилась войти в его зимовье. Осторожно и недоверчиво обошла все уголки, потрогала лапой мягкую ткань на широкой лежанке, с восторженным ужасом рассмотрела укрощенный огонь в печке. Ей все было ново, непонятно, интересно. Охотник внутренне ликовал. Охота близилась к концу.

И когда Рысь впервые осталась в зимовье на ночь, он испытал восторг, счастье, гордость. Он сделал это! Он приручил дикую кошку, которую в лесу побаиваются все. Он – Великий Охотник. Теперь у него есть то, чего ни у кого нет – ручная Рысь.

Нет, она еще долго не становилась совсем ручной. Прошло много времени, прежде чем она впервые взяла пищу прямо у него из рук. И еще больше, прежде чем она научилась спать на его лежанке, рядом с ним. Он чувствовал рядом ее дыхание, ее тепло, ее  шелковистый мех, ее диковатый пряный запах – и голова его кружилась от счастья. Такая Охота! Столько времени, сил, ухищрений. Но результат того стоил! Теперь Рысь ему доверяла, она запрыгивала к нему на колени и позволяла себя гладить. Это было чудо. Это была полная, безоговорочная победа.  Это был фантастический, уникальный, невероятный  трофей!

Но в глубине души Охотника уже извивалась маленьким червячком мысль: «А что дальше? На кого я буду охотиться теперь?». Не охотиться он не мог – ведь он был Охотник.

Шли дни, Охотник и Рысь привыкали и приспосабливались друг к другу. У них еще было много недосказанного и непознанного, и это придавало их жизни смысл и остроту. Рысь научилась ловить мышей (а что еще делать в зимовье дикой кошке?), подтачивать когти и не распускать их без нужды, делать зимовье уютным, обращаться с огнем и еще многим человеческим вещам. 

Тем временем червячок рос, крепчал, наливался силой, и однажды Охотник вдруг почувствовал тоску. Он тосковал по широким заснеженным просторам, и по непроходимым буреломам, и по искрящимся извивам реки. И по Охоте. По выслеживанию, погоне, поимке добычи. Но новым острым ощущениям. По драйву и адреналину. Тоска заставляла доставать флягу с остро пахнущей прозрачной жидкостью, и тогда он снова брал в руки гитару, пел свои песни, а потом гладил Рысь, прижавшуюся к его ноге.  Но действие жидкости проходило, а тоска – нет. И однажды Охотник достал из кладовки свои широкие лыжи, рюкзак и ружье, и ушел, тщательно заперев дверь. Он очень не хотел, чтобы его Добыча ускользнула. Она ведь была его, и только его – ни у кого такой не было.

Рысь осталась ждать. Ей тоже было тоскливо, но она думала, что так надо. Откуда ей знать – может, у людей все так и устроено? Охотники уходят, а Рыси сидят в зимовье и ждут их возвращения. Рысь пыталась успокоиться, но природный инстинкт подсказывал ей: что-то не так. Что-то в этом было неправильное. Противное ее природе.

Охотник уходил все чаще и не приходил все дольше. Он приносил добычу – но мертвую, убитую, не представляющую опасности. Такую Рысь и сама могла бы добыть, даже лучше, потому что без выстрелов. Иногда от него странно пахло – эти запахи будоражили и злили, от них исходила опасность. Непонятная, и от этого еще более ненавистная. Рысь пыталась привыкнуть, но как-то не привыкалось. Теперь Охотник все реже брал в руки гитару и все реже разговаривал с ней.

Рысь все больше нервничала и пыталась обратить на себя внимание. То ласкалась, то огрызалась. Иногда она так сердилась, что царапала мебель, скалилась и шипела, не давала к себе подходить и днями лежала, забравшись под лежанку. Охотника, казалось, это уже не очень трогало. Он просто все чаще уходил и вновь возвращался все более отдаленным, с этими чужими запахами. Только когда он напивался своей огненной воды из фляжки, он разговаривал с Рысью, но это были плохие разговоры.

- Ты понимаешь, я не могу без Охоты, - втолковывал он. – Охота – это моя сущность. Мне скучно, когда добыча уже в рюкзаке. Понимаешь? Мне сам процесс важен, только в нем я живу. А если за добычей не надо охотиться, она мне неинтересна – мне интересна погоня, борьба, схватка. Ну а ты жди меня дома, тебя я уже заполучил. Кто-то же должен ждать меня дома? Как ты думаешь?

Рысь думала по-другому. У нее тоже была своя сущность – Свобода, и она не рождена была сидеть в зимовье. И ей тоже интересно было гнаться за добычей, прыгать с дерева на дерево, купаться в утренней росе и жмуриться, греясь на летнем солнышке. Но Охотник приручил ее – и она, незаметно сама для себя, потеряла свою Свободу. Она бы могла сказать ему – но он ее не слышал. Все-таки он был Охотником, а она – Рысью, и они разговаривали на разных языках.

Однажды, когда Охотника особенно долго не было дома, Рысь подошла к зеркалу. Она не любила зеркало – это изобретение человека, потому что зачем смотреть в зеркало, если и так знаешь, что прекрасна? Но зеркало не отразило красоты. Из зеркала на нее смотрела просто крупная кошка с потухшим взглядом. Погасли солнечные искорки, и выцвела зелень в глазах. И ничего мистического в них уже не было. Шерсть тоже была тусклой и клочковатой, а некогда сильное тело – вялым и некрасивым.

Рысь смотрела – и чувствовала, как в ней поднимается что-то полузабытое, но родное. Наверное, инстинкт Свободы. Она и не заметила, как начала все сильнее и сильнее раскачиваться на пружинящих лапах. А потом взревела. Ее рев был полон отчаяния и страсти, в нем сплелось все: и тоска по зеленым ветвям, и досада на себя, и злость на Охотника, и желание перегрызть толстые доски закрытой двери, чтобы ее больше не было, чтобы солнце снова брызнуло в ее глаза. Это все ширилось, увеличивалось и вливало силу в ее тело, и оно становилось прежним – диким и мощным.

Конечно, можно было дождаться возвращения Охотника, но она не могла больше ждать. И решение пришло: собрав все свои силы, она совершила свой лучший прыжок – ее тело, вытянувшись в струну, пробило насквозь маленькое стеклянное окно зимовья и покатилось клубком по траве, оставляя на ней пятна крови и клочья шерсти. Они тянулись до самого леса – ее дома, ее пристанища, где она еще могла спастись.

Конечно, она спаслась. Инстинкты подсказывали ей, как это сделать. Она ела целебные травки, грызла кору, слизывала муравьев и пила много чистой, хрустальной воды из лесных родников. Природа все предусмотрела. Ее раны от острых осколков стекла быстро заживали. Она стала снова охотиться – сначала на лесных мышей, а потом и на более крупную дичь.

Она быстро обретала былую форму, ее тело наливалось силой и грацией. Ее глаза снова обрели изумрудный цвет, и в них заиграли янтарные искорки. Взгляд снова стал загадочным и вызывающим, только теперь в нем сквозила еще и мудрость. Она размышляла: о себе, об Охотнике и о том, что случилось с ними. Только теперь она отводила для этих мыслей специальное время – совсем немного. Остальное время она просто наслаждалась ощущением леса, своей силы и счастья от существования.

Охотнику было плохо.  Не найдя ее в доме, увидев следы крови, он обезумел. Он искал ее, он облазил весь лес, он видел ее следы – но ни разу не встретился с ней. Но она была хотя бы жива – и это уже грело ему душу. Он и не представлял себе, насколько привык к ней. Ему не хотелось петь, ему было холодно спать, и вообще в зимовье без нее было холодно и пусто.

Он стал слишком часто открывать свою фляжку, но это не приносило ему облегчения. Его Лучшая Добыча, его Уникальный Трофей теперь потерян, и некому жаловаться, некого обвинять, потому что он сам забыл, что Рысь – дитя Свободы, и никогда ей не стать домашней кошкой. Он забыл, что Охота – это и ее Сущность. Он упустил самое лучшее и чудесное, что у него было в жизни. И что-то исправлять было поздно, безнадежно поздно. Иногда он подходил к зеркалу. Из зеркала на него смотрел старый, угрюмый человек с потухшим взглядом. Он. Охотник. Охотиться почему-то не хотелось. Вообще ничего не хотелось.

Да нет, конечно, он время от времени охотился. И трофеи были. Но они не радовали его - все они были какими-то слишком мелкими, или слишком крупными, в общем, НЕ ТАКИМИ. Обычными. И он забывал их сразу после Охоты.

…Однажды в начале осени он просто заставил себя взять ружье и пойти в лес. Он шел – и не чувствовал ни драйва ни азарта, ни силы в ногах. Просто надо было что-то есть, вот и шел. И даже разноцветная красота ранней осени не трогала его. Он и не заметил, как в какой-то момент на тропе, преградив ему путь, появилась она. Рысь. Зрелая, сильная, прекрасная. Сияющая золотом шкуры и зеленью глаз.

- Если ты хочешь меня убить, - сказал он, - то ты имеешь на это полное право. Я не буду защищаться.  Я открыт. Ты видишь, я кладу ружье. Я рад, что еще раз увидел тебя.

Рысь переступила с лапы на лапу и перетекла в сидячее положение. Она пристально смотрела на него, и у нее были совсем человеческие глаза. Она смотрела на него, куда-то вглубь, гораздо глубже, чем умел он сам. И он услышал голос – там, внутри. Это был ее голос, уж ему ли не знать.

- Я не хочу уничтожать тебя. Да, ты отобрал у меня Свободу – но ведь я ее сама отдала. Я прошла сквозь Боль – и обрела Силу, гораздо большую, чем раньше. Я думала обо всем этом – и получила Мудрость. Так что я не в претензии.
- Я рад, - облегченно вздохнул Охотник. – Я чувствовал себя виноватым. И…мне тебя очень не хватает. Хочу, чтоб ты знала.

- Что ж, и мне тебя не хватает. Я предлагаю тебе попробовать еще раз, - предложила Рысь. -  Только теперь я не буду твоей домашней кошкой. Я буду приходить и уходить из Леса, чтобы побыть с тобой. А ты будешь помнить, что я рождена свободной, и никогда не станешь закрывать дверь зимовья. И еще, про Охоту. Или мы охотимся друг на друга, или вообще по отдельности. Идет?

Охотник стоял и слушал музыку ее голоса. Жизнь возвращалась. Мир обретал краски.
- И, если ты не возражаешь, сегодня вечером я пришла бы послушать гитару. Мне ее не хватает здесь, в лесу.

Он не возражал. Он, может быть впервые в жизни, ощущал и драйв, и азарт, и счастье, и все вместе настолько остро – и Охота тут была вовсе ни при чем.