Иллюзия жизни

В офисе было прохладно, в меру убрано, кое-где висели небьющиеся шары и подмигивающие гирлянды. Атмосфера праздника витала в воздухе и особенно чувствовалась в непосредственной близости от начальства.

Из комнатенки девчонок приглушенно орал Басков, у нас по бубниловке шли новости.

Европа стонала от каверз очередного циклона. В Германии порывы ветра достигали двадцати восьми метров в секунду, на Францию обрушился небывалый снегопад, мгновенно парализовавший транспортные потоки, Англия вот уже неделю дождливила. На Европейской территории России шел снег, за Уралом светило солнце.

– Вот скажи мне, дружище, почему все неприятности в этом мире приходятся на мое дежурство? – вздохнуло начальство, обдав волной перегара.

– Это вы про Канаду?

– Нет, это я про то, что за окном творится, – хрюкнуло начальство.

– Зима, – улыбнулся я, подумал и решил уточнить, – 31 декабря. Праздник.

– Остряк, – вздохнуло начальство. – Пить будешь?

– То есть за руль не садиться? – обрадовался я.

– Шиш тебе, Галка, кофейку человеку организуй.

Я вздохнул, скинул куртку и протиснулся в щель между уголком и столиком. Басков стал крикливей, Галочка приоткрыла дверь и процокала на кухню.

Щелкнул электрический чайник и по офису растекся чудный аромат эспрессо, который, если не пить, ничем не отличался от настоящего.

В ту же секунду воздух вздрогнул, и я едва успел посторониться, краем глаза заметив лохматую черную тень, невесть откуда материализовавшуюся в комнате.

– Что б тебя, бестия волосатая, валерьянки налакался или у тебя тоже кризис?

Ка-9378 Брикет-Батон запрыгнул на стол, прищурился и бикнул что-то невразумительное. Роботы этой серии активно продавались в Японии, но в Европе, Америке и России известны не были.

Разрабатывавшийся в качестве домашнего любимца, но настроенный нашими умельцами под задачи офиса, робот достаточно скоро превратился в редкостную сволочь. Уж не знаю, как там насчет искусственного интеллекта, но характер Кашка проявил такой, что хоть за голову хватайся.

День и ночь носился он по офису, приставая к сотрудникам, или сидел на столе у шефа, косясь в монитор, опустошал аптечки в поисках халявной валерьянки или горлопанил песни, подражая так называемым звездам последнего поколения.

После команды: «Надоел, как собака». Замолкал и обижался около часа, а то и вовсе уходил непонятно куда.

Япошки позиционировали его, как неприхотливого верного домашнего пса, но, по мне, в России Кашка приобрел все повадки жирного, наглого и хамоватого котищи, ходящего, где вздумается, и творящего, что захочется.

– Леопольд Котофеевич, – нежно осведомилась Галочка, – вы молочка откушаете?

Брикет-Батон выгнул черно-бурую спинку и потянулся, всем видом изобразив безразличие к двуногим.

– Прошу, – улыбнулась Галочка, внося на подносе небольшую чашечку кофе, круассаны, горький шоколад и суповую тарелку технических сливок. – Как вы к нам добрались, Максим Андреевич?

– На крейсерской скорости пять километров в час. Москва стоит перед праздниками. А у нас на вечер что-нибудь намечается?

– Да-да, – вздохнула Галочка, – пробки различаются теперь не только на утренние и вечерние, но и дневные-предпраздничные. Ладно, пойду, работать пора. А не хочется, ой, как не хочется!

Почесала Кашку за ушком, поправила очки, и соблазнительно покачивая бедрами, удалилась.

В Москве выпало около тридцати сантиметров осадков, – заметили по бубниловке, – московская автоинспекция призывает граждан по возможности отказаться от использования личного автотранспорта.

– Ой, дурачье, – в дверях появился Явидов. – Что ж их опыт ничему не учит, а?

– Хрым, – подтвердил Ка-9378.

– Неужели сами не знают, что те, кому надо, не прислушаются, а остальные решат, что проскочат. Помните, что летом было?

– Это когда объявили день «здорового воздуха»? – догадался я.

– Все еще надеются, что опыт запада нам поможет. А у нас ведь менталитет особый, – в дверь просунулась лысая очкастая голова Травлина. – Помнится, тогда стояло даже там, где никогда заторов не было. Хорош кофеем травиться, айда железных коней заводить!

– Все, – бухнуло по столу начальство, – за работу, и чтобы к двадцати часам ни одного водилы на дорогах не было. – Максим, возьми Котофеича.

Я вздохнул, но спорить не стал.

– Пошли, Кашка.

Тридцать в час – катимся понемногу. Легковушки обгоняют справа и слева, злятся и периодически давят клаксоны, и это притом, что скорость потока никак не выше. Просто у нашего водителя внушительный транспорт всегда раздражение вызывает: каждый его обогнать норовит и влезть перед самой мордой, а о том, что в пробке за железной спиной безопаснее, а часто и быстрее, не мыслит.

Ну, правило трех «Д» на наших дорогах основное, что вовсе не значит, что этим «Д» нужно уподобляться.

– Присмотрись к вон той четверке, – промурлыкивает робот на чистейшем русском.

– А я уж думал, ты так и будешь тварь бессловесную изображать.

– Сам дурак, – мгновенно среагировал Ка-9378 и надулся.

– Так что с «Тазиком-то»?

– Фиг тебе, сам видеть умеешь!

Сам так сам. Сосредотачиваюсь и четко вижу «Газельваген», таранящий четверочный зад. Не так чтобы серьезно, но неприятно: нам лишний затор на дороге не нужен.

Справа, по обочине, действительно, пытается обойти Газель. Выжимаю газ, одновременно смещаясь к краю. Горячий джигит за рулем «газика» матерится на весь салон и в бессильной злобе сигналит.

– Охолоднуть бы, – говорю я Кашке.

– Очень надо, – фыркает Батонище, – только выехали, а у тебя уже нервы ни к черту, что к вечеру будет?

– Но прикрывает глаза. Из-под капота маршрутки вырывается грязный дым, водила охает и от обиды грызет ногти.

– И чем ты его наградил?

– Перегревом.

– Надолго?

– Как тосол найдет, да и пассажирам пешечком или на троллейбусе гораздо безопаснее, чем с этаким асом.

Не могу не согласиться, притормаживаю, отпуская четверку. Оттуда с заднего сидения улыбается крепыш лет пяти. Надувает щеки, высовывает язык и произносит «Пррр».

– Не дразни папу, он за рулем, – цыкает стройная светлоглазая женщина лет тридцати.

– А я не папке, а мужчине, что асфальт поливает, он на меня сейчас смотрит.

– Это снегоуборочная машина, – отвечает женщина, – он далеко позади и не может нас видеть.

– Еще как видит, – ухмыляется малыш, и грозит мне кулаком.

– Кашка, а какое из имен у тебя все-таки настоящее? – спрашиваю робота.

– Молод еще для таких вопросов, – хрыкает Ка-9378 и тут же взревывает. – Внимание! Убийца за рулем!

Присматриваюсь.

Белая «Волга». Уверенно чешет по среднему ряду. Поворотник включает при маневре, народ не замечает. Едет по принципу: кто не удрал, догоню.

Эх, не успеть до двадцати, образованная нами пробка как минимум до десяти простоит. Подозрительно кошусь на Брикет-Батона, но зверюга делает вид, что не замечает.

– Побойся Бога, скотина, – ответствую, – ты же владеешь техникой вытрезвления на расстоянии!

– Спонтанное вытрезвление приведет к тарану Примерки справа, Ниссану взад Калина въедет, в жигуль – Уазик. А нам оно надо, ну, ты скажи, а? – мрыкает робот, – если бы кто-то не ограничился сокращенной программой...

– Тогда держись, – ору я и резко выруливаю влево.

Легкий удар.

Черт, а я-то надеялся, что получу увечие. Тогда, может, хоть шеф пожалеет, а Галочка станет мазать йодом и старательно дуть на боевую царапину. А уж если б сотрясение мозга заполучить...

– Помечтай мне здесь! – рычит робот. – Не дождешься! А за тварь ответишь!

И в эту же секунду стукаюсь лбом о панель.

– Брр, – кое-как прихожу в себя.

– А он, между прочим, из машины выходит, – информирует кот.

– Легкое сотрясение, – констатирую, – пожалей меня, Кашка, разберись сам.

– И как ты это себе представляешь? – вскидывается робот. – Не пойми кто, беседующий с водилой – это даже не предновогодний глюк, а черте что! Не прокатит, даже гаишником не перекинусь, бо масса не та!

Вздыхаю и вываливаюсь из кабины, все еще плохо соображая.

– Ах ты, зараза вонючая! – набрасывается на меня водила, потрясая весьма увесистыми кулачищами.

– Здравствуй, урод, – почти искренне ухмыляюсь я. Голова легкая-легкая, настолько, что земля пошатывается. – Это где ж ты так успел натрескаться?

Водила ненадолго замолкает, но только затем, чтобы выплюнуть ушат отборных помоев.

Любите ли вы мат так, как люблю его я? Как язык он универсален и емок. Изначально – сугубо военный – шифровка и мысленный приказ одновременно. С помощью него можно было залезть прямо в голову, да и сейчас можно.

Слыхали рабочих в цехе? А артиллеристов?

Вот только терпеть не могу, когда на нем ругаются! Завожусь.

Водила возвышался на целую голову, и чувствовал себя весьма уверенно. Что ж, пускай: я бью редко, наверняка, и только, когда доведут.

– Ментов будем вызывать, болезный, али как?

– Да, я...я ж тебе, – скрывается в кабине.

А я прекрасно догадываюсь, что будет дальше, потому отворачиваюсь и медленно бреду к машине. Пуля почти не ощутима, бьет в затылок. Я охаю и отскакиваю в сторону, оступаюсь, падаю. Снег обжигает лицо и руки, кое-как приводит в себя.

Медленно поднимаюсь, и спешу к своей «малютке», стараясь не присматриваться к обнимающему асфальт телу.

Кабина.

Сцепление.

КПП.

Газ в пол.

Пролетаю сквозь пробку, потоки машин, сворачиваю в переулок и жду: пока я, машина, и робот вновь обретем плоть и кровь.

Увы, но убийцу остановить можно либо пулей, но это не наш метод, либо жертвой. И, несмотря на то, что сейчас я бессмертен, вид собственного безжизненного тела бьет по нервам и отравляет душу.

Я сижу молча с закрытыми глазами, переживая жжение и боль во всем вновь формирующемся теле. Внутри противно и тоскливо, холодно.

– Не впервой, – замечает Кашка.

– Да, пора бы привыкнуть, – отвечаю я.

– К этому привыкнуть невозможно, – вздыхает Ка-9378, но я нисколечко не верю в сочувствие искусственного зверя.

– Ладно, рабочий день не окончен, поехали...

Выруливаем на Вернадского, здесь обычно свободнее, но вначале намертво встаем у Лужников, потом – у Нахимовского.

– Успокоился? – спрашивает Брикет-Батон.

Киваю.

Где-то далеко безжизненное тело водителя снегоуборочной уже закатывают в труповозку. Следователи долго еще будут ломать головы, откуда взялся неизвестный на машине, не принадлежащей ни одной дорожной службе. Наверное, потому, что у тела, само собой, родственников не отыщется, убийца будет осужден на два года условно, но за руль больше никогда не сядет.

После Нахимовского просвет до Кравченко: идем под полтинник. Впереди малиновый Опель – небольшой, двухдверный с миловидной девушкой за рулем.

Опасности нет, но ее лицо, глаза, волосы окутывают сердце теплом и нежностью – настолько, что не в силах оторвать взгляд.

– Не замужем. Прохорова Галина Владимировна. Работает в горбольнице№49, – докладывает робот. – Водительский срок 3 года. Опасностям от автомобиля не подвержена.

А я все смотрю и смотрю на нее, забывая даже о дороге.

Почему? Кто бы объяснил...

– Сворачивай, время.

Оставшийся день проходит спокойно. К семи вечера Гидрометцентр сообщил о полном обледенении дорожного покрытия по всему городу. Идиотов среди автолюбителей, конечно, хватает, поехали б и по нему, тем более, на шипах, но в небольшой предновогодний морозец даже новенькие Мерседесы и БМВ вдруг отказались заводиться.

Уже возвращаюсь на базу, когда справа со двора выруливает бежевая девяносто девятая, обезображенная тюнингом и тонировкой. Даже сквозь закрытые окна музыка грохочет, будто у меня играет.

– Вадик Знаменский, – докладывает кот, – шестнадцать лет, за рулем три недели, юношеский максимализм зашкаливает, на дороге сволочь, но не подрезала. Едет до дома от другана Григория.

– А мы его и не тронем, – отвечаю я, – у него будущее неясное, возможно, исправится.

– Ага, – соглашается Ка-9378.

На светофоре я притормаживаю, девяносто девятая обходит справа и частично заруливает на мою полосу.

– Стервец.

– Нет, наказывать не будем, поучим немного, – решаю я.

Зеленый.

Сцепление.

Передача.

Газ в пол.

Сдаю левее, прохожу девяносто девятую и утапливаю до ста шестидесяти за три с половиной секунды.

– Молодца, – ухмыляется кот, – ничему жизнь не учит.

В контору добираюсь к десяти. Кашка выпрыгивает из кабины и несется домой, а я долго стою у своей поливалки, поглаживаю кожаный руль, потом выхожу и плетусь в офис.

К вечеру здесь всегда уютно. Наверное, так сказывается усталость, а, может просто вечер, когда темнеет небо и зажигаются фонари. Недаром с детства люблю вглядываться в зажженные окна.

Не подглядывать, нет! Просто, кажется, что именно там, где свет, обязательно тепло и ждут – только меня.

Грустно?

Наверное, да.

Подходит к концу очередной год заточения между жизнью и смертью. Сейчас я открою дверь, и Брикетище произнесет с неподражаемой улыбкой кэроловского чешира:

– А вот и он, наш герой дня! Просим, просим...

И начальство предложит подписать очередной контракт, а после будет праздник.

Вовсе не какой-нибудь дурацкий корпоратив, а тихий, душевный вечер друзей средь свечей и бокалов самого лучшего бургундского.

Берусь за дверную рукоять...

– Ветрило в Германии достиг тридцати метров, во Франции уже двухметровые сугробы, Англию вообще, наверное, смыло, и только у нас в России хорошо. А хотя бы потому, что в Москве снега не было с середины декабря, когда грянула неожиданная оттепель, а какой же Новый год без снега?

– А вот и наш герой дня! – орет Ка-9378, а я в который раз не узнаю наш офис.

Иду, заворожено глядя по сторонам, не в силах произнести ни слова.

– Ко мне, сначала ко мне, – выплывает из полумрака начальство, – мне кажется, Максим Андреевич созрел для решения.

На стол падает лист бумаги и шариковая ручка, а я сажусь на стул.

Годовой контракт. Много это или мало?

Где-то далеко, опутанное проводами и датчиками, спит беспробудным сном мое тело. Не загнется ли оно, пока хозяин станет проживать очередную иллюзию жизни?

Но с другой стороны, разве та реальность намного отличается от нынешней?

Представляю, как вытянулось бы лицо врача, если рассказать, что некоторые пациенты вместо того чтобы пребывать в пустоте комы, носятся по улицам города на поливальных машинах, искусно закамуфлированных под снегоуборочные, и спасают автолюбителей от неприятностей. Тоже мне, ангелы-хранители хреновы.

– А ты расскажи.

– Кто угодно, только не я: не хочу в психушку.

Всматриваюсь в аккуратные литеры контракта и внезапно понимаю, что не в силах разобрать ни слова. Словно наваждение какое-то окутывает разум.

Черт, я же на прошлой неделе, наконец-то, «Войну и мир» дочитал – впервые в жизни!

Вскакиваю и пытаюсь всмотреться в лица друзей, но все они плывут, преображаясь в незаметные, но ощутимые водовороты силы, которые невозможно увидеть в реальном мире, а лишь почувствовать.

На прощание Галина посылает мне воздушный поцелуй, а Кашка трется о ладони мохнатой мордой – только лишь для того, чтобы реабилитация прошла как можно быстрее.

– И это еще не все сюрпризы, – шепчет Брикет-Батон и продолжает приглушенным тенорком, – циклон, терзавший Европу вот уже несколько дней, наконец, сходит на нет. По всей видимости, праздники пройдут при усиленной работе спецслужб, но хотя бы спокойно.

– И что, даже Англия цела? – сиплю я, срывая маску, и с трудом размыкая заплывшие веки.

– Доктора!

– Доктора!

Кажется, снова отключаюсь, но ненадолго, и на этот раз без особой уверенности, что не попал в очередную иллюзию.

Да, потому что таких совпадений не бывает, если, конечно, не наколдовать извне.

– Где я нахожусь?

– В сорок девятой.

– А вы не Галочка, случаем?

Девушка вскидывает брови, и я стремлюсь как можно скорее перепрыгнуть на другую тему:

– Сколько я здесь?

– Около месяца, никто не ожидал, что очнетесь так быстро. Вы попали в аварию и пережили клиническую смерть, это чудо, что смогли выжить при попадании в отбойник на скорости за двести! А еще вы первое на моем веку исключение из правила ботинка... ой...

– Я знаю. Это когда тело водителя черте где, а его ботинки зашнурованные, как ни в чем небывало, на педалях стоят.

Она кивнула, хотя мне подтверждений не требовалось.

– Вы, наверное, очень спешили куда-то?

Точно. Спешил – на тот свет. Разозлился на жизнь, родителей, подружку, имени которой сейчас, наверное, и не вспомню, и погнал. Бесконечно выжимая педаль газа, дожидаясь скорости, при которой откажет авто или реакция...

Вот только ей этого никогда не расскажу: не хочу напугать, да и на учет не собираюсь.

– Да, торопился. Но все-таки, как вас зовут?

– Прохорова... Галина, – смущается она, – ну, я еще зайду, отдыхайте.

– Конечно, хозяйка малинового Опеля, – почти неслышно произношу я, переворачиваюсь на правый бок и засыпаю нормальным человеческим сном почти без сновидений.



правило трех «Д»* – «дай дорогу дураку» (водительское).

бубниловка* – телевизор или радио.

КПП* – коробка переключения передач.