Городище

Не было спокойной жизни у городища-крепости, оно извечно кровью напитывалось, слезами, железной смертью. Выжигалось голодом и моровыми язвами. Кормилось любовью и проклятьями. И сплелось, сроднилось с людьми, которые так ревностно стояли за его свободу, что срослись корни земли и человека, одними упованиями задышали, и уже их было не разделить. Потому что рядом с войной, рядом с крепостью, на соседнем холме стояла церковь, прежде всех других дел возведенная, - свечка перед небом, как перед иконой. Там воевали – здесь молились, и уже не отделить было одно от другого, а разорвать можно было только уничтожив, по живому.

Разорвали. Сами. Снова напоив землю кровью и накормив предательством, удобрив своими костями, отринув веру и осквернив древний храм лошадиными копытами. И лишились разом всего. Городище обезлюдело, заросли поля и холмы, измельчали реки, крепость сгнила, оплыл, расползся вал, на котором высился частокол. Кругом кусты, бурьян, крапива да зверье. Ни единой живой души. И только храм – с выдранными узорными решетками, лишенный голоса – колоколов, сам посеревший от дождей – стоял одиноко, точно распятый под самым небом, и теплился, как единственная живая свечка, поставленная теми, чьих имен уже никто не помнит, поставленная во искупление грехов.

Оберегаемое дремучими лесами, городище дремало. Оно не умерло, как не могут умереть корни, заботливо спрятанные в земле и ожидающие своего часа, чтобы прорасти. Городище вспоминало, думало, переживало все заново, из года в год: и ненависть, и боль, и горе, и неиссякаемую жажду жизни, которой щедро делились с ним люди. И всё потихоньку обращало в любовь. Такую сильную, что ее призыв услышали за многие версты и откликнулись. Древнее городище ожило, проснулось и теперь готово было одарить каждого, кто пожелает сокровищ. Жизнь забила открытыми вновь святыми источниками, прямо от тех корней, в которых когда-то давно смешалось земное и человеческое.

К нему пешком идти надо, дивная красота кругом, которая душу лечит, очищает, готовит к долгожданной встрече. Подымаешься с холма на холм, и вдруг расступается всё, и вздох из груди рвется, и сердце наполняется тихим ликованием от того, как открывается взору храм: вот он, высится, споручник наш, прибежище, точно ось земная, средоточие сущего, последняя надежда на спасение. И никогда после не будешь думать, что один ты на земле и некому заступиться, нет – явственно ощущаешь, что ты сказать здесь можешь всё и попросить обо всём, и найдешь наивысший смысл и настоятельную потребность в духовной брани…

А на маковке городища, в самом уголке скромно прилепилась часовенка, хрупкая в сравнении бывшей здесь когда-то крепостной стеной, но не менее могучая в силе своего заступничества. Потому что горе и ненависть всегда сдаются на милость любви и веры, этим земля держалась и держаться будет.

Городище Володимерец, упоминается в летописи 1462-м годом...