Тайны митрофановского кладбища

     На основе реальныйх событий


 Ну как? Скоро похаваем? – спросил Шкет Носатого.  –Малешко осталось, сейчас набъем пузо- швыркнув носом, ответил длинный нескладный пацан лет 15-ти, разгребая догоравший костер, - картоха, что надо получится .                Скорей бы, жрать охота – заканючил маленький рыжий мальчонка. – У меня  от голодухи зубы сводит, и все кишки ноют.  – Эк, какой ты нетерплячий -  незлобливо проворчал Носатый. Потом он откинул в сторону головешку, которая гулко ударилась о железную дверь рядом расположенного склепа, и выгреб из золы первую картошину – Кажись готова.   Вдруг  разговор пацанов был прерван протяжным не очень громким, но таким жутким воем, что у них от страха зашевелились волосы на голове. Вой так же внезапно оборвался, и на кладбище наступила такая тишина, что было слышно, как у друзей от страха стучат зубы. Вой больше не повторился. На кладбище вновь воцарилась тихая августовская ночь. Мгла обволакивала деревья, могилы, кресты. Только возле едва заметного костра замерли две детские фигуры. Но мгла начала обволакивать и их, она была густая и клейкая, как кисель, она не давала видеть, слышать, дышать, думать. Она проникала внутрь, по жилам потекла черная кровь, и стала искать себе выход.
     А наутро кладбищенский сторож Прокоп нашел возле склепа купчихи Митрофановой два трупа, лежащих в черной вонючей жиже, которая еще сочилась из их глаз и ушей. - Будете знать, как Митрофаниху тревожить, - проворчал Прокоп. – Опять мне работа, закапывать вас нехристей -  Прокоп обошел склеп, но не заметил ничего такого, что указывало бы на то, что в склеп пытались проникнуть. – Зря Митрофаниха злобствует, никто ее сегодня не трогал, да…… - почесал сивую бороденку Прокоп и пошел в сторожку за лопатой. К полудню старик управился.  В новые невысокие холмики вбил осиновые колья, перекрестился и пошел в сторожку помянуть души усопших. А к вечеру в сторожку постучались незваные гости. Старик сполз с лежанки и недовольно проворчал – Кого там черти несут? -  - Открывай, старый хрыч, покуда дверь не выломали, разговор есть – раздались за дверью недовольные голоса и хлипкая дверь от сильных ударов заходила ходуном. Прокоп поспешил к двери, отодвинул засов, откинул крючок, и дверь распахнулась. На пороге стояли трое. Два мужика и толстая рябая баба. – Куды пацанов девал, упырь? – завизжала баба. – Цыц, дура – прикрикнул на нее один из мужиков – ну, дед, давай по-хорошему, или мы тебя к твоим клиентам отправим. Где пацаны, что вчера у тебя на кладбище заночевали? - Дык, не знаю ничего, один я тут, никого не видел – забормотал Прокоп – с вечера спать рано лег, проснулся ужо к обеду, один я тут был. -   Врет он, все врет, Щербатый - снова завизжала баба, - Шкет с Носатым сюды пошли, когда я их выгнала за то, что долю в общий котел не принесли. Слыхала, как Носатый Шкету сказал, что на кладбище схоронятся. Куды их девал, сморчок гнилой? – баба необъятной грудью приперла старика к печке. Мужик, что постарше и получше одетый, сплюнув сквозь щербатые зубы с золотой фиксой, плечом отодвинул бабу, взял деда за грудки, приподнял на уровень своих глаз и прошипел ему в лицо – Молись дед, недосуг мне с тобой лясы точить, отправлю тебя сейчас  к праотцам.- Прокоп струхнул не на
шутку, перед  глазами его поплыли разноцветные круги, скрутило живот. – Все расскажу, как на духу, отец родной, только отпусти .  - Давай, колись, дед – поддержал его мужик помоложе. Прокоп дрожащими руками свернул цигарку и начал свой рассказ.
    - Давно это было, я еще пацаном сопливым бегал, а кладбище мой дед сторожил, он мне его по «наследству» и передал. Помню, праздник какой-то был, в селе у нас все перепились, ну и мы,  пацанва тоже сивухи попробовали, вот, видимо, с пьяных глаз и решил я у деда на кладбище в сторожке переночевать, да только до сторожки не смог добраться, ноги совсем не держали, помню только добрался до склепа и стал туда ломиться, поскольку гроза началась и надо было где-нибудь укрыться. Вдруг жуткий вой услышал, а дальше ничего не помню. Очнулся у деда в сторожке. Ох и ругал он меня, на чем свет стоит, а потом и рассказал, что от смерти он меня спас, чуть, чуть бы опоздал и все … В молодости дед мой первый парень на селе был, высокий, статный, красивый. На меня не смотрите, не в него я пошел, в бабку свою кособокую и кривую. – Что ж дед твой, на уродине женился, если сам красавцом был? – как жеребец заржал молодой вертлявый мужичок? – Ну, цыц ты, Хорек - прервал его Щербатый. – Продолжай дед. – Так, ну вот, значица,  дед мой шибко работящий был, один за пятерых работал. Ему бы девку подходящую в жены взять, они бы с ней прочно на ноги встали. Только вот досада, влюбился он в девку, которую сосватал себе богатющий купец Митрофанов. А Данила – вдовий сын, все  богатство – руки его золотые.  И Марфа из бедной семьи была, отец у ей без левой руки был, по пьянке топором оттяпал, да детей мал мала меньше. Марфе-то шешнадцать годков  тоды было. Ох,  и красавица была, прям царица, дед говорил. Ну и она деда шибко полюбила, души в нем не чаяла. Но деваться некуды, против воли родительской не попрешь. В общем сыграл купец свадьбу, шумную и веселую. На все село только двое грустило: Марфуша, да дед мой Данила. Но против силы и богатства не попрешь. Пошла жизнь своим чередом. Марфуша в богатом доме живет, слезы льет. А Данила  почернел от горя, весь в работу ушел, не ест, не спит, чтобы себя извести, Марфушу, голубку свою забыть. Надо сказать, что Митрофанов Марфушу тоже шибко полюбил, одел ее в шелка и меха, золотом и каменьями драгоценными обвешал, а что на ней не умещалось, то в ларцы складывал, ничего для нее не жалел. Только видит, чахнет Марфуша, с каждым днем все бледнее, совсем прозрачная становится. Купец из города самых дорогих лекарей навыписывал, но ни один из них так и не смог понять ее хворь. Узнал об этом Данила и не выдержал, однажды ночью прокрался в усадьбу, ни одна собака тогда не взлаила, умел дед их укрощать, силу какую-то они в нем чуяли, вот и не стали шуметь. В общем,  проник дед в дом и пробрался в опочивальню к Марфуше. Купца в ту ночь дома не было, он куды-то за товаром уехал.  Вот, наконец-то, свиделись Марфуша и Данила. Как увидел он ее,  задрожал, подхватил свою ладушку на руки, она уже как перышко, легкая была, и побег с ней из дома. Да недалеко убежал,  в аккурат с Митрофановым и столкнулся, тот как раз из поездки возвращался. Ох, и страшен был купец в гневе. Схватили его люди влюбленных, привязали к столбам. А Митрофанов, как зверь лютый, их друг у друга на глазах по очереди кнутом начал хлестать. Данила  умолял купца, чтобы он его хоть до смерти забил, только Марфушеньку не трогал. А купец от его слов еще больше распалился. Так бил ее, что кнут весь кровью пропитался. И ведь вот, душегуб какой, в гневе-то, в гневе, а лицо ей не тронул. То ли красу ее пожалел, то ли побоялся, что за убивство его на каторгу погонят. В общем, позже в гробу она лежала такая же пригожая, как и при жизни. А все обставили, как будто она от хвори какой-то преставилась. Ужо докторишек-то, которые это подтвердили, он подкупил. Ну, а пристав больно и не интересовался от чего она померла.
        А вот дед-то мой выжил. Как Марфа богу душу отдала, так его полуживого  от столба отвязали, он всю ночь там пролежал, а к утру смог до своей избенки доползти, там и раны свои зализывал. Ох, и ругала его мать, почем свет стоит. А  когда Данила оклемался, начала ему невест подыскивать, но он ни на одну глядеть не хотел. А где-то через год  в один из зимних студеных вечеров попросилась к ним на ночлег старуха-нищенка со своей дочкой. Дочку звали Марфой, было ей лет пятнадцать, худая, хромая, горбатенькая, а вот глаза, глаза у ней были синевы небесной и точно такие же, как у возлюбленной Данилы. Глянул он в эти глаза и утонул в них, свою Марфушеньку увидел. А на следующий день объявил матери, что женится на Марфе. Ох, и поголосила его мать, ох, и повыла, но Данила заявил, что либо он на Марфе женится, либо никогда и ни на ком. Все село над ними смеялось, а больше всех Митрофанов потешался. Однако жили Данила с Марфой душа в душу, добрая и заботливая она была, Данила ее тоже не обижал, жалел. Только не долго они вместе прожили. Умерла Марфа в родах, когда отца моего на свет производила. Отец мой выжил, только статью весь он в мать пошел, кривобокий, да хлипкий. Вот и я в него такой же уродился, нда, вот жисть-то какая … - почесал Прокоп жидкую бороденку и задумался о превратностях судьбы. – Ну, а дальше-то чего было? – не выдержала затянувшегося молчания баба. Прокоп встряхнулся, как ото сна и продолжил. – А вот дальше все и началось. Митрофанов-то Марфушу на сельском кладбище, как королевну похоронил, все ее драгоценности ей в гроб сложил, склеп построил, и в тот склеп гроб замуровал. И ведь вот что стало происходить, по первости, чуть ли ни кажную ночь на кладбище возле склепа стали мертвяков находить. Многие на похоронах видели, как блистала Марфуша в гробу от украшений, вот и стали по ночам пытаться в тот склеп проникнуть, чтобы такой богатой добычей поживиться. Да ни у одного не получилось богатством завладеть, все таинственным образом умирали. И что интересно, никаких следов убивства на них не было, только лежали они в черных лужах, даже в сухую погоду. Откуда эти лужи брались, никто так и не понял. В общем, слухи об этом на всю округу разошлись, охотников до митрофановских сокровищ поубавилось, а потом энта история и забываться стала, склеп мхом зарастать начал. Ну, а дед мой, когда его женка померла, как бы в уме немного помутился, оставил сына на воспитание своей матери, а
сам ушел из села, построил на кладбище недалеко от склепа своей возлюбленной Марфуши сторожку и стал там жить, за могилками ухаживать, за порядком следить, кормился тем, что сельчане, навещая могилы,  подавали ему. Много лет и зим с тех пор прошло, отец мой вырос, повзрослел, женился, я народился. А дед так и жил  на кладбище. Однако, несмотря на то, что их с Марфой историю почти все забыли, все-таки нет, нет, да и находил дед по утрам возле склепа трупы. Вот и решил, наконец, он узнать, что же происходит. Однажды в душную летнюю ночь вышел он из сторожки, подошел к склепу, обошел его со всех сторон, прислушался, а потом вдруг так захотелось ему стать поближе к своей Марфе, хотя бы к гробу ее прикоснуться, вот и стал он пытаться железную дверь открыть, не получалось, он ломик принес и продолжил свои попытки, как вдруг услышал тихий, но жуткий вой, от ужаса дед оцепенел. Но тут он увидел, как из-под двери склепа начал выползать какой-то черный туман, который был чернее самой темной ночи. Медленно, медленно туман начал подползать к нему и  окутывать со всех сторон, проникая в рот, нос, глаза. Сознание у деда начало мутиться. И все-таки  последним усилием воли дед изо всех сил скинул с себя оцепенение и закричал – Марфа, любимая, что ты делаешь, ведь это я – твой Данила! В этот миг что-то произошло. Туман отступил, потом собрался весь в какой-то сгусток и начал постепенно бледнеть, и вдруг из этого сгустка начала вырисовывать прозрачная женская фигура, которая смотрела на Данилу огромными печальными глазами. – Что тебе надо, Данила, зачем беспокоишь меня? Ведь я чуть тебя не убила -  тихим голосом прошелестела фигура. – Любимая, моя что с тобой, что происходит, почему ты здесь, что держит тебя на земле нашей грешной? – спросил Данила. – Обречена я, Данилушка. Изверг этот, муж мой с помощью своей матери-ведьмы заклятье на меня наложил. Должна я стать вечной хранительницей его драгоценностей, пока сам он меня от этого не освободит или пока кто-нибудь  150 молодых женщин, убитых им самим, на этом погосте не захоронит. Вот тогда душа моя землю покинет и обретет покой, а склеп откроется и все богатства отдаст. Помоги мне, Данилушка, жалобным голосом попросила Марфуша, тяжко мне, уговори мужа моего забрать свои богатства. А не то, убей 150 девиц. – Что ты, Марфа, до сих пор я тебя больше жизни люблю, но как можно, невинных на тот свет отправлять? – Помоги мне, любимый – вновь произнесла Марфа. И прекрасный ее образ рассеялся. До самого утра просидел Данила возле склепа, а потом вернулся в сторожку, надел свою лучшую рубаху, которую ему на Пасху сноха подарила, и отправился в село прямо к дому купца Митрофанова. Вышел купец на крыльцо, увидел Данилу и аж весь побагровел от злости. Он хоть и постарел сильно, но еще в силе был. Крикнул своего конюха и велел в шею гнать Данилу. Только Данила уже в воротах успел крикнуть, что принес Митрофанову привет от жены его Марфы. Остановил тогда купец конюха. Подозвал к себе Данилу. – Что за
привет? Ты на своем кладбище совсем свихнулся? – грозно прохрипел купец в лицо деду. Вот тут дед мой в ноги купцу бухнулся и стал умолять его забрать свои богатства из склепа, снять заклятие с Марфуши, отпустить ее  измученную душу. Как безумный захохотал Митрофанов  - Дознался таки, паршивец.  Вот какой хороший  схорон  для своих сокровищ я придумал, никаких запоров не надо. При жизни мне Марфа не верна была, дак пусть после смерти верой и правдой послужит. – Забери их Христа ради,  - опять взмолился Данила. – А мне покуда эти богатства без надобности, я их на черный день берегу, если такой, конечно, наступит – ухмыльнулся купец. – А ты убирайся отсюда пока цел.
 - Так ни с чем вернулся дед в свою сторожку, а по ночам стал выходить к склепу, караулить его от неразумных, так он и меня в ту ночь от гибели спас и тайну эту мне поведал – закончил свой рассказ Прокоп.
     В сторожке воцарилась гробовая тишина, прерываемая лишь хриплым взволнованным дыханием рябой бабы.  – Хорек, Варька, брысь отсюда, – вдруг скомандовал Щербатый. – Нам с дедком один на один потолковать нужно. Мужик с бабой шмыгнули за дверь и притаились, пытаясь услышать о чем будет говорить их главарь с дедом. Но Щербатый одним прыжком подскочил к двери и ногой резко ударил по ней. Хорек и Варька кубарем отлетели от двери, а потом, потирая ушибленные головы, отползли подальше. – Вот тут и сидите, а сунетесь насмерть зашибу – крикнул им Щербатый и закрыл дверь. – Ну что, дед, рассказывай дальше – обратился он к старику. – Дык, я все рассказал, нечего добавить – заюлил Прокоп. – Да нет, не все. Богатство-то все еще тут, али кто добрался до него? Может ты? – грозно глянул бандит на Прокопа.
- Что ты, что ты, коли я богатства добыл, рази я тут сидел бы? – завопил старик. – Что даже и не пытался? – пристально глядя в глаза старику, спросил Щербатый. Мутные бледно голубые глазки старика забегали по сторонам. – Ну, долго я буду ждать, старый хрыч, отвечай . – Дык, как сказать-то. Прямо и не знаю, а ты меня не выдашь? – А какой мне резон тебя выдавать. Ну, дак что? – В общем, в 19-м году кажись, - продолжил свой рассказ старик, -  родители мои от испанки померли, дед мой тоже помер и услыхал я, что Митрофанов собирается за границу бежать, испугался я, что он и богатства свои из склепа заберет и с собой увезет, вот и подговорил сельских мужиков  убить живоглота. В общем не успел Митрофанов сбежать, сожгли его заживо в его же доме. Вся усадьба его сгорела, ничего не осталось. А я ушел на кладбище, стал жить в дедовой сторожке и думать, как сокровищами завладеть. Соваться в склеп было бесполезно, чуть на своей шкуре не испытал гибельную силу митрофанихи. Решил баб молодых убивать. Да по одной мало их в лес возле кладбища забредало. Да и трудно это одному делать. В общем пятерых я убил, а больше не смог. Вот так и сижу тут, чего-то жду, а жизнь, почитай, уже и прошла… Щербатый, выслушав до конца невероятный, больше похожий на сказку рассказ деда, взволнованно заходил по сторожке, что-то напряженно обдумывая. Потом подошел к  двери, открыл ее и позвал Хорька и Варьку. – Ну, что, расколол я деда, набрехал он нам все, козел старый. Прокоп сделал попытку что-то сказать в свое оправдание, но Щербатый прервал его вопросом – Дед у тебя выпить есть? – Для дорогих гостей всегда есть. – Вот и хорошо, давай ставь. Дед выставил на стол початую бутыль с мутной жидкостью, достал алюминиевые кружки, поставил тарелку с вонючей квашенной капустой и парой огурцов. – Нда, негусто, хмыкнул Щербатый, - Ну, лады, мы сейчас начнем, а ты, дед сгоняй в село купи еще первача. Щербатый достал из портмоне несколько купюр и сунул их деду. – Одна нога здесь, другая там. – Будет сделано – схватил Прокоп деньги и юркнул за дверь.
     Хорек с Марфой недоуменно переглядывались между собой. – Что-то я не пойму Щербатый, - спросил Хорек, - неужто дед все придумал? – А то, этот дед тут совсем не просыхает, вот и пересказывает деревенские байки. Неужто вы во всю эту ерунду поверили? – захохотал Щербатый. Варька с Хорьком неуверенно захихикали. – Ладно, сейчас маненько выпьем с устатку и дальше пойдем Носатого со Шкетом искать, а то ведь без них магазин не возьмешь, Шкет в любую щель пролезет, да и Носатый хорошо сторожей отвлекает. Я думаю, они в Полетаево подались, там вроде у Шкета бабка какая-то живет, вот туда и рванем. Ну, будем – поднял Щербатый свою кружку и опрокинул содержимое в рот. Хорек с Варькой охотно откликнулись на его призыв и дружно выпив вонючий самогон, захрустели огурцами. Но Щербатый не дал им закусить и снова налил по полной кружке. - Между первой и второй, перерывчик – небольшой – радостно заржал Хорек. И они с Варькой снова жадно выпили самогон, а Щербатый незаметно выплеснул свою порцию под стол. Дальше уже Щербатый наливал только своим подельникам, а они, с трудом удерживая кружки в кружках, продолжали пить. Когда содержимое бутыли подошло к концу, вернулся Прокоп с очередной бутылью, и пьянка продолжилась. Через некоторое время Хорек уснул прямо за столом, уткнувшись мордой  в миску с капустой, а Варька свалилась под стол, откуда раздался ее богатырский храп.
    В мутном окошке показалась полная луна. Щербатый достал массивные карманные часы, которые он украл у какого-то инженера-железнодорожника, открыл крышку, стрелки циферблата приближались к двенадцати. – Ну, дед, сейчас я проверю, правду ты сказал или сбрехал. Давай бери этого хмыря за ноги – велел Щербатый, ухватившись  за плечи Хорька – потащили его к склепу. У Прокопа от ужаса глаза вылезли из орбит. – Что ты придумал, родимый?  - Ничего особенного, если ты все тут набрехал, свежий воздух Хорьку не повредит, быстрее проспится, а если нет, то лишнего свидетеля не будет, да и на Митрофаниху  в деле не мешает посмотреть. Ну, давай, не дрейфи дед, все будет нормалек. Прокоп трясущимися руками уцепился за ноги Хорька, и они с Щербатым потащили его из сторожки. В это время луну закрыли тучи, ночь была темная и ветреная, Прокоп и Щербатый, спотыкаясь и матерясь, дотащили Хорька до склепа и опустили у заросших полынью и крапивой дверей склепа. Следующей на очереди была Варька. Когда они с огромным трудом тащили эту гору мяса и сала к  склепу, Варька на мгновенье очнулась и заорала какие-то скабрезные частушки, но тут же замолкла, а потом вновь захрапела.
- Ну, вот,  - отдуваясь сказал Щербатый,  - полдела сделано. Теперь дед дуй в сторожку и принеси что-нибудь потяжелее, лопату, а лучше ломик, я тебя тут подожду. Дед трусцой побежал в сторожку, но там он стал искать не ломик, а быстро покидав в мешок кое-какие вещички, осторожно юркнул из сторожки и побежал в сторону города. – Этот гад и меня возле проклятого склепа уложит, - думал дед, - надо побыстрее ноги уносить пока цел, ночь темная, дорогу я хорошо знаю, этому уркагану меня не поймать, только бы луна подольше не появлялась, надо успеть с кладбища убраться, пока Митрофаниха не проснулась.
     Щербатому надоело ждать старика, и он сам пошел в сторожку. – Эй, старый хрыч, тебя только за смертью посылать, - недовольно крикнул он, входя в сторожку. Но ответом ему была тишина. – Так, сбежал паскуда, ну ничего, далеко не убежишь, Митрофаниха тебя догонит. За дверью Щербатый обнаружил ломик и, оставив дверь настежь, вернулся к склепу. – Ну, вот друзья мои, и наступило ваше последнее дело – прошептал Щербатый и со всего размаха ударил ломиком по железной двери вечного приюта Митрофанихи. Дверь глухо загудела, а Щербатый, бросив ломик, рванул к сторожке, там он быстро закрыл на все запоры дверь и прильнул к окошку. В это время на небе показалась луна и осветила поляну перед склепом. Вдруг Щербатый услышал жуткий вой, от которого у него мурашки побежали по спине, а через некоторое время из склепа потянулся какой-то черный дым и окутал мертвецки пьяные тела  спящих, через некоторое время туман отступил от них и потянулся к сторожке. Щербатому стало не по себе, он затаил дыхание, все тело его оцепенело от ужаса. Туман окутал сторожку, но внутрь не проник и стал возвращаться к склепу. Вдруг где-то вдали послышался вскрик, и туман, который наполовину уже втянулся в склеп, мгновенно выплеснулся из него наружу и тонкой длинной струей, похожей на огромную гадюку стремительно рванулся в ту сторону. Через некоторое время он вернулся и исчез в склепе.
    Щербатый стоял у окна в холодном поту, зубы его стучали. – Не набрехал старик, ни в жизнь бы не поверил, если бы всю эту чертовщину своими глазами не увидел – пробормотал он, подходя к столу, где осталась стоять бутыль с остатками самогона. Дрожащими руками он плеснул в кружку  мутное пойло и выпил  одним глотком.  До самого рассвета Щербатый сидел за самодельным грязным столом и курил одну самокрутку за другой. Утром с первыми лучами солнца он осторожно вышел из сторожки и пошел к склепу. Там он увидел бездыханные тела Варьки и Хорька, которые лежали в черной вонючей жиже, особенно много ее было возле Варьки.  Но трупы бывших подельников нисколько не огорчили Щербатого. – В последнее время проку от вас никакого не было,  - проворчал он,  - и старый хрыч, как назло, сбежал, закапывай теперь этих говнюков.  Почти до самого вечера провозился Щербатый, ему еще повезло, что недалеко от сторожки он обнаружил яму, которую для чего-то, видимо, еще Прокоп копал, а так бы он и до ночи не управился. Закончив дело могильщика, Щербатый отправился в город. Уже при выходе с кладбища, он наткнулся еще на один труп. Это оказался Прокоп, который тоже лежал в небольшой черной луже, почти испарившейся в вечеру. Правая нога Прокопа была неестественно вывернута  в лодыжке, штанина ветхих заплатанных штанов была разодрана и из нее торчала кость. – Что, дед, не ушел далеко? – довольно засмеялся Щербатый – Поймала тебя Митрофаниха? То, то -  Щербатый огляделся по сторонам – Куда бы тебя пристроить? Тут он заметил старую могилу, земля в которой провалилась. Вот туда он и уложил деда, а сверху слегка засыпал землей и забросал ветками. – Вот тут и покойся с миром, дед, тебе и такой могилы – за глаза, другой не заслужил, уж не обессудь. Щербатый, довольный тем, что все так удачно закончилось, продолжил путь в город. По дороге он мучительно обдумывал, как завладеть сокровищами купчихи. Было ясно, что соваться просто так в склеп бесполезно, богатство не получишь, а жизнь потеряешь. Поселить кого-то в сторожке, чтобы склеп караулил, значит посвятить в тайну, но сейчас верить никому нельзя. Значит, остается одно: самому перебраться на какое-то время в сторожку и начать убивать баб и молодух. Но надо 150, а это даже для него, отъявленного бандита и жестокого убийцы слишком много, слишком. Да и одному подкараулить жертву, убить, спрятать труп, и чтобы потом никто не докопался, очень сложно.  – Да, задачку задал проклятый купец, чтоб ему было пусто, - зло пробормотал Щербатый. – Ну, ничего, и не такие задачи решали, решим и эту, только время надо все обмозговать и приготовиться. Вот в такой задумчивости и вошел Щербатый в город. Надо сказать, что от природы он был очень осторожный и осмотрительный, с годами вообще превратился в матерого волчару, из многих передряг, перестрелок, засад уцелевшим уходил. Но в этот раз от всех последних событий и озабоченности планированием операции по изъятию сокровищ из склепа, Щербатый  на какое-то время утратил бдительность и не заметил за собой слежку чекистов, которые уже давным-давно выслеживали его и, наконец-то, кажется их усилия увенчались успехов. Из задумчивости Щербатого вывел окрик: - Стоять, Щербатый, ты окружен, сопротивление бесполезно! Он ничего не успел предпринять, как сильным ударом был повален на землю, и уже кто-то невидимый скрутил ему за спиной руки и защелкнул на них наручники. - Вот и конец, -подумал Щербатый - Столько лет под вышкой ходил, а попался, как какая-то сопливая сявка. – Ну что разлегся, чай не на пляжу – захохотал над ним довольный чекист. – Вставай, паскуда, отбегался, теперь за все получишь. Щербатый поднялся с грязного заплеванного тротуара, вытер рукавом разбитый при падении нос. Повернулся лицом к чекисту. Им оказался его старый знакомый Мустафа Нигматулин. В детстве они жили в одном дворе. Только Щербатый, а тогда еще Янек Залесский жил в богатом большом доме, в который входил с парадного входа, а Мустафа со своим отцом жил в дворницкой. Был он вечно какой-то замурзанный и голодный, зимой и летом ходил в ветхой одежонке, и когда Янек бросал дворовым собакам куски хлеба, Мустафа хватал их быстрее псов и тут же жадно запихивал  в рот. Иногда обозленные собаки начинали кидаться на своего обидчика, Мустафа начинал визжать, как резанный, на вопли выскакивал его отец и метлой разгонял собак. Это было так весело, Янек хохотал от души и старался забавляться таким образом при любом удобном случае, когда удавалось сбежать из-под опеки родителей или гувернера. Да, прекрасные золотые были времена. А потом все изменилось. Сначала свергли царя, потом власть захватили большевики. Господа Залесcкие решили бежать за границу. Сначала они хотели ехать в Москву, а оттуда хотя бы на первое время в Польшу к родственникам отца, но знающие люди подсказали, что до Европы безопаснее добраться через Сибирь и Владивосток. Но до Владивостока, Янек не добрался, в Омске он отстал от поезда, долго мыкался там, а потом с трудом вернулся в Челябинск. Пришел в свой дом, но там уже жило семейство Нигматулиных и еще каких-то незнакомых людей. А Мустафа ходил в одежде Янека, поскольку всю ее родители Янека с собой в дорогу не взяли.