Отражения

Вместо предисловия


Нам уготовано, мальчик мой,
Лёгкое это бремя,
Двигаться вдоль по одной прямой
Имя которой – время.

Памяти с нею не совладать,
А значит нам повезло.
Время учит нас забывать всё,
И добро, и зло.

Встречи прощания, какое там!
Даже не вспомнить лица.
И только вещи, верные нам
Помнят всё до конца.

Помнит лодка весло,
А весло помнит воду реки.
Помнит бумага перо,
А перо помнит тепло руки.

Стены и двери, помнят людей
Каждого в свой срок.
Помнит дорога ушедших по ней,
Помнит выстрел курок.

Только проносится день за днём,
Значит, не пробил час.
Вещи пока молчат о своём
И не тревожат нас.

Могут проснуться они летним днём,
Или среди зимы,
Чтобы напомнить нам обо всём,
Что забыли мы.

Андрей Макаревич
«Время»


Кому-нибудь нравиться звук будильника? Даже когда не спишь, его трезвон заставляет содрогнуться от мысли, какие мучения он приносит утром.
У меня самый обычный будильник, не хуже и не лучше других. Но при этом я готова решительно заявить – у меня самый противный и гадкий будильник. Мы как враги, борющиеся за общее дело. Вроде он мне пользу приносит, а я его ненавижу всё больше и больше.
Именно с таким «оптимистичным» настроем я оторвала голову от подушки, и, не давая опомниться несчастному организму, сразу встала.
До открытия осталось два часа.
Главное не дать себе лениться. Мысли «ещё чуть-чуть полежу» и «можно немножко поваляться» в эти минуты смерти подобны. Заставляя себя двигаться, я на ходу включила телевизор, поставила на кухне чайник и влетела в ванную.
Контрастный душ в наше время это не элемент гимнастики, отнюдь. Это вынужденная норма, возникшая из-за «своевременной» работы коммунальных служб. Но даже такое обстоятельство идёт на пользу. Бодрит!
Десять минут у меня ушло на то, чтобы смыть с себя заспаность и отёчность. Полотенце и халат, приготовленные с вечера, за считанные секунды приняли формы моей головы и тела. Под ними надето чистое бельё. С ванной покончено.
До открытия осталось один час и двадцать минут.
Я помню, как в одном из западных фильмов был телевизор с дистанционным пультом управления, который работал от пальчиковых батареек. Бесспорно штука шикарная и удобная, но не нужная. Телевизионных программ всего пять, а кнопок девять. Какая польза?
Но как же здорово было бы утром не идти к телевизору, а переключить нудные новости на что-нибудь более не информационное из другого угла комнаты.
Зато я знаю, что последствия пожара в Чернобыле устранены, а пятилетку наша страна окончила быстрее, чем нужно.
Библиотекарю эти сведения нужны и жизненно необходимы как стеклянная пыль лёгким.
Завтрак уложился в чай с бутербродом. Хорошо хоть муж неделю назад уехал в командировку и можно спокойно готовить то, от чего не наберёшь лишних кило. Как правило, то, что делаешь ему, хочется самой. Так не далеко и до целюлита дожить.
Всё, разгрузочные дни!
Быстро собираю косметику на лице: выделяю глаза, но не ярко; подчёркиваю губы (кстати, помада почти кончилась), но не сильно. Щёки, подбородок, брови.
До открытия осталось пятьдесят минут.
С головы снимается мокрое полотенце, которое запуталось в незамысловатом узле. Несколько неосторожных движений мне помогли с ним разобраться, но от того, как оно в последний момент сдавило голову, по спине пробежали мурашки.

…Всё вокруг превратилось в ослепительную вспышку. Бесконечный поток сияния заполнил собой покинутое помещение не оставляя место для глухой пустоты. Проникая в каждую частицу, в самые незначительные и мелкие уголки пространства, свет знаменовал своё превосходство. Будто зеркальная вода в прозрачном сосуде, свечение влилось жизненной силой в пустоты бездыханного. Через краткое мгновение сияние начало пропадать также быстро, как и появилось, оставляя в пустой зале обнажённую женщину с проводом в руках.
- Кто-нибудь?
После ослепительной вспышки вуаль тьмы застлала ей глаза, угрожающе стягивая её разум тугим обручём страха. Оставшись наедине сама с собой, женщина не могла вспомнить, кто она есть, и как попала сюда. Трясущимися руками она откинула ненужный обрезок провода, и начала ощупывала темноту в поисках предметов, которые помогли бы ей ориентироваться.
- Есть здесь кто-нибудь?!
Делая мелкие шажки по ковру многолетний пыли, она напрасно повторяла один и тот же вопрос. Ответом ей вторило эхо, которое отражалось от пыльных стен и громадных колон. Но она их не видела, так же, как не видела своих рук, хоть и ощущала себя.
Одним неосторожным движением женщина ощутила какой-то материал, и тут же одёрнула руку. Боясь потерять свою находку, она медленно потянулась в строну обнаруженной вещи, и дрожащими пальцами снова почувствовала прикосновение незнакомой материи. Ткнув её пару раз, женщина убедилась, что ничего не происходит, и, пытаясь понять, что это такое, начала ощупывать незнакомый предмет.
Мягкая поддающаяся ткань приятно одаривала её ладони теплом.
- Полотенце, - с недоумением догадалась она.
В этот момент её захлестнула волна ощущений, пробегая по телу возбуждающей дрожью. Словно хаотичные вспышки, в памяти начали возникать картинки запахов, чувств, прикосновений.
Тепло и покой материнской утробы.
Внезапные судороги и появление звуков.
Возникновение холода и прикосновение чужих рук.
Окутывание новорожденного в полотенце.
Не выдержав наводнения, женщина откинула полотенце и прижала руки к себе. Она сразу поняла, что в это полотенце закутывались новорождённые, и одного из них она ощутила. Словно это было с ней здесь и сейчас.
Не успела она успокоиться, как вдруг раздался протяжный скрип стальных петель, и в одной из стен приоткрылась деревянная дверь. Узкая щель тусклого света откидывала полоску маленького лучика, уютно устроившегося на полу.
Оставив всяческие сомнения, женщина медленно к открытой двери…

Начался ужас с волосами. Непослушные кудряшки издевательски появляются в самых не нужных местах. Без жалости и не без труда ликвидирую их, получая вполне сносную деловую укладку.
Мой гардероб постоянно вопит о том, что его нужно обновить. Почти сигнал бедствия! Такое впечатление, что достаточно меня увидеть три-четыре раза и весь мой запас будет исчерпан.
Однако для рабочих будней пока сносно. Сегодня на мне юбка чуть выше колен – да, я кокетка – колготки, в которых можно хранить лук, но за не имением других, сойдут и мои ноги, блузка и сумочка.
Мои немногочисленные подруги твердят, что нужно быть более сведущей в нововеяниях моды. Но в этой погоне за модельными изысками они утомляются так, что брать с них пример как-то не тянет. И классика, будь это музыка, литература или одежда, всегда будет в моде. Беспроигрышный вариант.
Я готова!
До открытия осталось двадцать пять минут.
Серёжки надену по пути, а то если сейчас с ними возиться, тогда я точно опоздаю. Забирая бижутерию, не забываю, проверить газ, электричество и воду. Духи отправляются в сумочку, вместе с косметичкой.
Как уже заведено, в коридоре подхожу к отрывному календарю и делаю так, чтобы он показывал более актуальное число. Сегодня восьмое июля.
Интересное совпадение! Месяц седьмой, число восьмое, а если умножить их друг на друга, то получиться мой вес.

…Осторожно взявшись за ручку, женщина начала приоткрывать деревянную дверь, закрыв рукой глаза. После кромешной темноты даже тусклое свечение ей сильно резало глаза. 
Постепенно привыкая к освещению, она неспешно осматривала помещение. Это оказалась комната небольших размеров, в которой мерцал маленький огонёк настольной свечки. Всё, чего касался дрожащий бледный свет, было покрыто пылью. В углу стояла маленькая кроватка с валяющимися на ней тряпками. Напротив кровати находился столик, на котором были беспорядочно раскиданы детские игрушки, а в центре был непонятный механизм.
Давно ни кем не использованные, вещи были безвозвратно преданы забвению.  Оглядывая стол, женщина присела на корточки и бережно снимала тонкие нити паутинок со странного механического устройства, осторожно сдувая с него пыль. Его основа являла собой металлическую подставку, на ней была линейка с грузиком, тоже металлическая. Венчало конструкцию пластиковое ложе, размером в пять ладоней взрослого человека.
Этот предмет влёк её к себе, и она это чувствовала, но не понимала. Женщина словно ощущала странное движение воздуха исходящее от конструкции, будто предмет был живой и дышал с ней в унисон.
- Это же весы для младенцев, - внезапно догадалась она, и снова по ней прошла волна. Сравнимые лишь с мощным приливом на морском берегу, образы ощущений захлестнули женщину, даруя новые воспоминания.
Молоко матери, наделяющая силой.
Она всё больше и больше требует себе этих сил.
Тёплые руки и голоса родителей, нежность которых несравнима ни с чем.
Редкие потоки воздуха, морозящие кожу.
Пристальное внимание врачей, измеряющие её и взвешивающие на весах.
Волна резко схлынула, забирая с собой остатки ощущений. Что бы придти в себя, женщине пришлось отдышаться. Всё это время она улыбалась новым воспоминаниям.
- Что же это за место?
Озираясь на собственное эхо, она заметила, как из зала, в котором не было ни намёка на освещение, струился мягкий луч яркого света. Осмелев, женщина решительно направилась к настежь открытой двери…

Подъезд является прямым доказательством того, что «лето» и «зима» это слова антонимы. Зимой только и думаешь, как бы добежать до подъезда и согреться. Летом же наоборот – пытаешься запомнить блаженное ощущение прохлады всем телом, и унести эту память как можно дальше. Иначе жара сломает тебя.
И как всегда пяти этажей оказывается мало для полноценного наслаждения.
Выходя в душный июль, натыкаюсь на дядю Колю.
В каждом дворе, состоящим из пятиэтажек-хрущёвок, есть свой «дядя Коля». Это мужичёк, который пользуется безоговорочным авторитетом у всех соседей (шутка ли, если человек и слесарь, и сантехник, и электрик за спасибо, а не за «пузырь»), круглый год ковыряющейся в своей «копейке» и с вечно грустной улыбкой на лице.
- Здравствуйте, дядь Коль. – бросаю на лету.
- О, Леночка! И тебе не хворать. – раздаётся из-под капота.
- Когда сможете ездить?
- Да уж скоро. Тут осталось то…
Окончание фразы поглощает напряжённое кряхтение и скрежет металла об металл. Так и не разобравшись, что осталось доделать умелому автовладельцу, бегу к трамвайной остановке, громко цокая каблучками. Каждая женщина знает, что реагировать на цокот каблучков мужчинам передаётся на генетическом уровне. И не воспользоваться таким природным устройством, всё равно, что отказаться от бесплатного мороженого.
На остановке меня поджидал уже порядком поднадоевший сценарий: сонная толпа, хамская толкучка при посадке в троллейбус, душная кабина и занятые места.
Общественный транспорт тронулся, противно заскрипев колёсами о шпалы. От такого невероятно омерзительного звука у меня заложило уши и начала кружиться голова.

…Некогда поглощённый во тьму и покрытый пыльным настилом, зал преобразовался в яркий восхитительный коридор с огромными колонами. Небольшой слой пыльности перемешанный с редкими сетками паутиновых ниток был не так приметен, как в комнате с весами. Стены украшали гобелены, напоминавшие своими узорами детские рисунки, между колонами размещались предметы, походившие то ли на игрушки, то ли на атрибуты невиданных королевских династий.
Озираясь по сторонам, женщина восхищённо осматривала окружавшее убранство. Она бродила среди колон, беря некоторые предметы в руки, ожидая от них новой вспышки памяти. Одни вещи она прижимала к себе, другие рассматривала со всех сторон. Но ничего не возникало.
Предметы молчали.
Немного подумав, она решила пойти на источник света, который находился в противоположном конце загадочного зала. Нисколько не смущаясь своей наготы, она решительно двинулась в выбранном направлении.
Сделав несколько шагов, женщина больно споткнулась о некую неровность на полу. Когда она посмотрела вниз, то увидела, что «неровностью» окозалось небольшое колёсико. Выглядело оно так чисто, как будто пыль времени совсем не затронула его. Взяв колёсико в руку, женщине стало понятно – это было частью детской коляски.
Внезапная волна ощущений и всплывающие образы памяти начали её окутывать с новой силой, унося её разум к новым лабиринтам воспоминаний.
  Осознание себя, как самостоятельное существо.
Безграничный интерес ко всему нарастает и не даёт покоя.
Её зовут по имени два голоса, мамин и папин.
Увидев себя в зеркале, пришло понимание, что это всего лишь отражение.
Появляются новые игрушки.
Мама учит как надо себя вести, папа всё время играет с ней.
Равновесие позволяет ходить на двух ногах.
Прогулка с папой в зоопарк, где много страшного и непонятного. Папа делает так, что всё становиться не страшным, а смешным.
Родители вместе ходят на прогулку с ней, всюду катая на коляске.
Как и в прошлый раз, волна поглощающих иллюзий прервалась резко, и женщина вдруг поняла, что воспоминаний было несколько больше. Переводя дыхание, она шумно вздохнула, и содрогнулась от непривычного для окружавшей тишины звука. Прислушиваясь в этот звук, она поняла, что это был мужской голос, который звал её к себе…

Сегодня явно не мой день.
Трамвай, забитый битком, идёт издевательски медленно, спотыкаясь о каждый светофор. Ещё немного и от жары я начну терять сознание прямо в общественном транспорте. Вдобавок ко всему об меня трётся потный, толстый и нетрезвый мужик, игнорирующий все мои попытки отодвинуться от него подальше.
До открытия осталось пятнадцать минут.
В такой толкучке главное не порвать колготки и не допустить, что бы потекла тушь от  жары. Всё остальное можно поправить на работе. Перед своей остановкой я прорываюсь к выходу, оставляя позади недовольные ворчание других пассажиров, и с невероятным наслаждением высвобождаюсь из плена транспортного «часа пик».
За пятиминутный отрезок времени взрослый человек может сделать одно судьбоносное решение, найти ответ к трём математическим задачам по школьной программе седьмого класса, съесть одну порционную тарелку первого или второго. Я отношусь к разряду людей рабочих «с утра до вечера» и трачу столь драгоценное время на дорогу от остановки до места работы.
Проходя мимо одних и тех же мест, за два года я так и не встретилась с одним и тем же человеком. Конечно, нельзя сказать, что бы я особо вглядывалась в лица людей, будь то очередь у магазина или алея с бабушками на лавках. Но должна же быть хотя бы одна знакомая персона, которая запомнилась или притёрлась в памяти.
 В тех социальных теориях, где речь идёт об устройстве утопического общества, одной из основ является единство. Если так и есть, то нынешние города это воплощение антиутопии с безразличными друг к другу горожанами, и таким количеством  людей, что в одном и том же месте невозможно встретиться дважды.
Подхожу к городской библиотеке и смотрю, сколько у меня осталось времени.
До открытия осталось пять минут.
Можно сказать, что добралась я без особых потерь, если не считать непонятно откуда взявшийся ветер, больно впивающийся мелкими крупицами песка сквозь колготки.

…Не обращая внимания на то, что зал несколько изменился, женщина быстрым шагом направилась на зовущий голос. Колоны и стены играючи отражали неведомый зов, разбивая его на сотни осколков шального эха. Но, не смотря на это, было отчётливо слышно, что голос идёт из другого конца зала, куда она в начале и направилась. 
На громадных колонах висели замутнённые зеркала, смутно отражающие друг друга. Некоторые из них были завешаны дырявыми тряпками, которые неплотно скрывали чуждые этому залу отражения. Напоминавшие собой работу причудливого художника, они превращались в зеркальную галерею забытых портретов.
Между колонн начали появляться не только беспорядочно разбросанные вещи, но и книжные шкафы, набитые паутиной и хлопьями пыли. Иногда на их полках проглядывались совсем крошечные книги, и разглядеть их было невероятно трудно. Пару раз остановившись возле пустой мебели, она решила не тратить на неё время. 
Женщина всё шла и шла на странный зов мимо запылённых вещей и пустующих книжных стеллажей. Мужской голос не кричал, но звучал громко. Как будто его обладатель находился всего в пару шагах от неё.
- Кто ты? Эй! Ты меня слышишь?
Окликнув того, кто её звал, она не получила никакого ответа. Зов становился похожим на невнятное песнопение, застывшее в ушах туманным гулом. Пытаясь разобрать слова или вспомнить, кому же принадлежит голос, женщина окончательно запутывалась. Очевидным было только то, что звучал голос прямиком из струящегося света.
Через некоторое время, её босые пятки и пальцы ног начали больно покалывать, и чем дольше женщина шла, тем сильнее становилась боль. Остановившись, она подняла ногу, чтобы растиранием избавиться от надоевших иголок, и с удивлением увидела на полу песок.
Песчаный настил был усыпан маленькими пластмассовыми ведёрками, лопатками и цветными фигурками.
-  Детская песочница! – воскликнула она и снова ощутила волну, проходившую сквозь неё.
Маленькая бабушка и толстый дедушка приносят ей разные вкусности.
Детский садик кишит вредными мальчишками, которых она боится.
Папа каждый день ходит в зелёной одежде, и мама из-за этого плачет.
Летом она попробовала персик, а на новый год ей разрешили не спать вместе со взрослыми.
Все говорят, что она очень красивая девочка.
Мама купила ей платье, повязала банты, но папа так и не смог придти в тот день.
Каждую ночь ей читают книжки, а папа обязательно должен спеть её любимую колыбельную.
Ей разрешили выйти во двор погулять одной, и она пошла в песочницу, мимо которой проходил папа.
Папа был весь в зелёной одежде, и он сказал, что она очень красивая, и что он скоро вернётся, а ей захотелось плакать и позвать папу.
Покидая женщину, волна оставила её один на один со своими слезами. Ещё долго она стояла и плакала, задавая себе один и тот же вопрос – почему он оставил её?. Она не помнила своего имени, имени того человека, которого звала отцом, но тягость детских воспоминаний не давала ей остановить рыданий.
Возникший из неоткуда ветер, стремительным потоком ударил женщине в лицо. Он уносил с собой её слёзы, словно тревожный бриз на морском берегу. Зазывания вновь проникли в её разум, и она  решительно направилась к свету…

- Здравствуйте, Лена.
Наш заведующий - тётка старой закалки, из тех, кто неизменно носит одну и ту же причёску, с вечно каменным лицом без косметики и всех называет исключительно на «вы».
- Здравствуйте, Валентина Изольдовна.
  Соответственно, требования к своим подчинённым у неё такие же. Иной раз создаётся впечатление, что у нас «Дом терпимости», а не библиотека. Только стоит сесть на рабочее место, и достать зеркальце, она появляется из неоткуда, становиться надомной как надзиратель и начинает распекать.
- Лена, уделите мне внимание, – понеслась душа в рай! Это надолго. – Я несколько обеспокоена ходом ваших дел.
- Какими?
Только бы не про задолжников. Только бы не про задолжников!
- Посетители, находящиеся в вашей ведомости, безобразно игнорируют поставленные перед ними сроки…
Зараза!!!
- …И ваши ответные действия, неоднократное снисхождение…
Карга ты старая! Ну как же ты понять не можешь, что книги по рукам ходят. Люди их читают, а не в печки бросают. А ты всё про порядок.
- …Возмутительно нарушает дисциплину. Разберитесь, пожалуйста, до сентябрьской проверки.
- Хорошо, Валентина Изольдовна. – Чтоб тебя!!! – Я обязательно разберусь.
Конечно, я ей мило улыбаюсь и во всём соглашаюсь. Она тоже понимает, что я буду гнуть свою линию, хоть и делаю вид что подчиняюсь. Своеобразная женская субординация. С остальными девчонками у Изольдовны такая же беда, потому как причины для придирок она находит без труда.
Быстро ретируясь с места агитации, она даже не заметила, что я покрутила пальцем у виска. Ей ничего, а у меня сразу шрам на руке заныл.
Всё из-за этой старой карги!
Во время своей работы библиотекаря мне приходиться сталкиваться с людьми, которые хотят читать, и которым нужно читать. И первые, и вторые обязательно оставляют следы на книгах.
Вот, например, мужчина средних лет сдал сборник рассказов Булгакова, с жирными пятнами – читал взахлёб, и не мог оторваться даже во время еды.
Паренёк в очках, студентик, с облегчением сдал «вспухший» учебник по истории – еле осилил, над каждой страницей сидел подолгу, от того книга и «распухла».
Девушка принесла томик стихов Ахматовой, с записочкой на третьей странице. Как мило! Я тоже любила в старших классах зачитываться поэтами, и прятать любовные записки в этих книжках. Мне казалось, что это самый надёжный тайник. Я знаю, как она читала эти стихи, но думать об этом не хочу. Тайник должен остаться тайником.
Выкинуть записочку у меня не поднялась рука. Может, я соскучилась по школе? Или по тому возрасту?

…Ветер смывал слой песчаного ковра, точно морская гладь омывала прибрежные камни. Пройдя несколько шагов, женщина почувствовала привычную для её ног прохладу каменного пола. Озираясь вокруг, она дивилась переменам, которые произошли с залом.
От пыльности остались тончайшие намёки, а нарядность огромного коридора словно расцвела из пустоты. Шкафы, зеркала, атрибуты, смотрящиеся нелепо среди величавых колонн и стен, наполняли залу своим присутствием.
Зов так и оставался для женщины заунывным гулом, и ей ничего не оставалось, как идти на голос неизвестного. Но не отвлекаться на окружающие вещи она не могла. Книги, среди которых встречались редкие остатки паутины, теперь занимали добрую половину шкафных полок. Зеркала, протёртые несуществующей прислугой, всё чётче отражали друг друга. На стенах появились портреты, изображавшие разных людей.
За очередной колоны её взору открылась маленькая полукруглая комната, стены которой были заставлены одними книгами. В середине небольшого помещения стояла книжная подставка, гордо напоминающая собой пьедестал, на коем лежала огромная книга.
Стоило ей перейти границу комнаты, как книга на пьедестале развернулась сама собой, обнажая для женщины свои страницы. Аккуратно прикасаясь к неровной бумаге, она медленно перелистывала страницу за страницей. С большим недоумением она просматривала каждый лист. Казалось, страницы склеены из разных клочков бумаге, образовывая причудливую мозаику без узора.
Напоминая собой чародейский альманах, книга так ни о чем и не рассказывала. Обрывочные мысли путали и сбивали с толку. Порой предложения даже не были закончены, а иногда посередине листа оказывался незамысловатый рисунок.
Каждая страница делилась на несколько неровных частей, кривых кирпичиков, соединённые между собой невидимым клеем.
- Очень похоже на записки, - рассуждала женщина вслух. – Только кому пришло в голову собирать столько записок и склеивать их между собой?
Не успела она закончить говорить, как под её ногами задрожал пол, глаза застелила туманная муть и по телу прокатилась возбуждающая дрожь.
Очередная волна памяти.
Первого сентября она читает стихотворение перед всей школой, и на неё смотрят дети со своими родителями, а её папы не было.
Новые подружки делятся конфетками, и учат её рисовать цветочки в тетрадках.
Мама строго разговаривает с ней, и ругает, что бы она хорошо училась.
Летом в деревне она упала с велосипеда и сломала руку. Теперь у неё остался маленький шрам.
Зимой всех девочек забирают мама и папы, а ей пришлось идти одной, потому что папы нет, и мама очень долго работает.
В доме очень тихо и грустно, а когда нет мамы, она всё время вспоминает папу.
Если бы папа был рядом, всё было бы по-другому. Она начинает плакать и ненавидеть отца.
Подружка переписывается с ней на уроках, и спрашивает, какие куклы покупают ей мама с папой. Она почему-то разозлилось, и порвала записочку.
Сознание постепенно возвращалось к женщине, оставляя взамен красочных картинок тупую неискоренимую боль. Давая себе зарок разобраться с происходящим, она вышла из комнаты, и ощутила резкий сладковатый запах…

На обед я пошла с Лизой, она сегодня сидит рядом со мной, и девочкой Наташей, которой выдалось дежурить в читальном зале. Ровно без десяти два мы выпроводили всех из помещения библиотеки, и закрыли его. По негласному соглашению едим мы в столовой, которая находится в трёх минутах ходьбы от нас. Благодаря такой экономии времени за обедом мы успеваем не только поесть.
- Ой, девочки, - начала говорить Лиза, не успев поставить тарелки на стол. - Вчера видела нашу Изольдовну с лысым мужиком. – Лиза у нас прожженная сплетница, но если на чистоту, то с ней довольно интересно.
- Да ты что! Она разве замужем? – поддержала я. Не без любопытства.
- Вроде нет. Может, по переписке его нашла?
Наташа как всегда молчала. Так уж вышло, что в нашей компании говорим только мы с Лизкой.
- А может на каком-нибудь литературном вечере выцепила.
- Да! Она у нас это дело любит.
Вокруг царит стук ложек и вилок о тарелки. Этот ритм настолько располагает к беседе (скорее, по привычке), что язык развязывается сам собой. Известное дело, что на работе говоришь обо всём, кроме работы, а в перерыве ведёшь разговор исключительно о рабочих моментах.
- Меня сегодня Изольдовна опять за опоздание распекала.
- Лиз, ты ещё та прогульщица. У тебя будильник то есть?
Она чуть вилку не выронила. Не часто Лизе указывают на её недостатки. А кто и говорит, то тот обязательно, по её мнению, ошибается.
- Я его ставлю с запасом на десять минут, что бы наверняка.
Да, знаю такие фокусы. Будильник звенит, ты просыпаешься и понимаешь, что тебе вставать только через «дцать» минут. В итоге либо ты проспал, либо весь день проходит в сонном анабиозе.
- Тебе легче вообще не ложиться.
- Лен, а ты какая-то сонная ходишь сегодня, – включилась в разговор Наташа, не давая разгореться нашему спору. – Ты не выспалась?
- Просто сегодня не мой день. С утра полотенце голову затянуло, звуки раздражают, свою школу вспомнила не с того не сего. В общем, всё не так.
- А твой то где?
- Андрюха в командировку неделю назад упорхнул.
- Тогда, к врачу сходи, - комментировала Лиза, махнув вилкой и задев пластмассовые (хорошо хоть пластмассовые, а то от настоящих у меня аллергия) цветы на столе. – Не беременна ли ты?
- Цветы тут не причём. Я не беременна, и абсолютно здорова.
Поправляю декор нашего стола, и понимаю, что указательный палец неестественно жжёт. Смотрю на него, и настроение падает окончательно.  На самом краешке подушечки указательного, наглым образом восседает капелька крови. Порезаться от пластмассовых цветов! Это явно не к добру.

…Продолжая идти на свет, женщина всё сильнее чувствовала сладкий запах. Настойчивой струёй аромат одурманивал и обжигающе вынуждал плакать. Из-за этого ей приходилось каждую минуту тереть распухшие глаза.
Зал изменялся с каждым её шагом. Казалось, что бесконечный коридор хвастает перед ней своей красотой. От пыльных паутин и мутных зеркал не осталось и следа. Теперь всё блистало чистотой и порядком, и если бы не слезящиеся глаза она могла бы разглядеть произошедшие метаморфозы.
Картины, обрамлённые в золотые рамы, громадные зеркала, подвешенные на колоны, бархатные громоздкие шторы со сверкающими помпончиками, толстые книжные шкафы с подсвечниками без свечей – всё напоминало собой безукоризненные королевские покои. Кое-где попадались стулья, на которых женщина не отважилась сесть.
Опьяняющее благоухание будто окружало её, и она даже пару раз обернулась, но ничего не увидела. Голос, зовущий из света, слышался всё отчётливей, и всё же разобрать, что же он говорит, ей не удавалось.
- Боже! - воскликнула она. – Когда же это закончиться? Что же это такое? Кто ты?! Этот голос сводит меня с ума. За что? Кто я? Я ничего не помню! В конце концов, всему есть придел!!!
Стены снова отвечали ей молчанием, а зеркала с портретами издевательски подмигивали, словно живые. От бессилия её ноги спотыкались друг от друга, и, не выдержав усталости, она с надрывом упала на колени. Но стоило ей задрать голову, как её взору открылась картина, заставившая позабыть её о своём отчаянье.
  Под потолком неспешным беззвучным потоком протекала разноцветная река. Затаив дыхание, женщина наблюдала за чудесной плывущей полосой, и с удивлением понимая, что это отнюдь не вода, не ручей и даже не радуга – это были цветы.
Накатывая с силой могущественного удара, новая волна начала проходить через неё.
Уходя на работу, мама оставляет летом её одну. Пытаясь запомнить, что где стоит, она  краситься совсем  её косметикой.
Теперь мальчишки не страшные, а симпатичные и сильные, хоть такие же глупые и задиристые.
Папа так и не приехал, и ненависть к нему растет всё больше.
У подружек появляются новые куклы, платья, джинсы.
Мама с каким то знакомым взяли её в цирк. Там было много зверей, которые напоминали о зоопарке, и о папе. Она снова начала плакать по ночам и проклинать отца.
Посередине ночи она проснулась от неприятной боли в животе. Боясь, что это аппендицит, она вскочила с постели, и увидела кровь между ног.
У неё появились новые джинсы, и, не боясь, что ей будут завидовать, она пошла в них гулять.
Мальчик из соседнего класса, сказал, что она ему очень нравиться, и пригласил в кино.
Бабушка умерла, и  мама сказала, что в деревню они больше ездить не будут.
Мальчик, который ей нравиться, подарил ей букет цветов, и она сказала, что любит его.
Стоя на коленях, женщина пыталась отдышаться. Сладкий аромат цветов больше не мучил своей остротой, а усталость и отчаянье начали отступать перед новым приливом сил. Вставая на ноги, она почувствовала, как что-то ударило её по голове…

Любая работа со временем превращается в механическую рутину. Даже творческий труд сводиться к определённым повторяющимся действиям. Изо дня в день время тянется всё медленней, а меланхолии в мыслях всё больше. В конце концов начинаешь чувствовать себя трудягой за станком, и что бы не происходило, всё превращается в вязкотягучий кисельный водоворот.
В начале дня я считаю часы до открытия библиотеки. Затем до обеденного перерыва. После до закрытия. Беспощадная математика часовых стрелок – плюс двенадцать часов, минус сутки. Ничего нового или сверхъестественного не происходило и не произойдет, поэтому ожидать чудо от такого порядка вещей, значит заниматься самообманом.
Лично мне известно два способа избежать депрессии в этих пыльных стеллажах.
Первый, это погрузиться в чужие и выдуманные миры – Наташа. Ей действительно это помогает, но в итоге она стала неразговорчивой.
Второй способ заключается в попытке сделать увлекательным этот мир – Лиза. Цена такого метода, это стать объектом собственных сплетен.
До сих пор не могу понять, кто из них более замкнут. Наташка в книгах или другая в себе.
- Лиз, а ты книги читаешь?
Учитывая, что этот вопрос оторвал её от книги, ситуация получилась почти комичной.
- А что я, по-твоему, сейчас делаю?
- Ну, это ты здесь время убиваешь. А дома? Или по дороге?
- Мне и здесь хватает.
До закрытия остался ровно час, а мне уже не сидится на месте. И Лизка как назло не разговорчивая.
- Душно как то сегодня.
- Слушай, - по-моему, я её немного раздражаю. – Мне осталось тут две главы. Я сейчас дочитаю, и…
Договорить ей не дала внезапно потухшая лампа над раскрытой книгой. Как по велению волшебной палочки в помещение ворвались сумерки, и на вещах, стенах и книжных стеллажах легли пятна теней. Перестало раздражать слух привычное гудение неоновых ламп, и от такой неожиданной тишины всем стало не по себе. 
В дверном проёме сразу возникла незабвенная Изольдовна.
- Похоже, что опять электричество отключили. Безобразие, в третий раз за месяц! Я пойду вызову электрика, а вы проверьте, целы ли провода возле выключателей и розеток. Возможно, это мыши где то провод перегрызли.
Мы с Лизкой встали с мест, и разошлись в разные стороны. Наташа в это время уже ходила предупреждать людей, что по техническим причинам, библиотека закрывается на час раньше.
Задвигаю стул и пытаюсь закрыть окно. Духота улице совсем не спасала от жаркого помещения, и толку от открытого окна было мало. Но стоило подуть слабому ветерку, как мне сразу стало легче. На мгновение я прикрыла глаза от удовольствия, и почувствовала, что к лицу прилипла пыльная тюль. Резко махнув рукой, я оттолкнула нежеланную фату, и закрыла окно.

…Задрав голову, женщина увидела, что река из цветов остановилась и быстро начала увядать. Цветы один за другим выпадали из замысловатой радуги, увядая, загнивали прямо в воздухе, и долетали до пола бесцветным пеплом. Осыпаясь всё больше и больше, потолок наполнил зал жутким серым дождём.
Сорвавшись с места, женщина побежала к свету, по пути отряхивая голову от серых цветочных остатков. Прорываясь сквозь стены увядшего пепла, она старалась его не вдыхать. Даже забегая за колонны, она не могла спастись от бесцветного ливня.
Хватая что-то под руку, прячась за какую-то мебель, она в панике укрывалась от бывших цветов, и всё сильнее слышала зовущий голос. Теперь она почти различала слова. Неизвестный голос произносил одну и ту же фразу, прося пойти её с ним.
Каждая минута беспрерывного бега приближала её к долгожданной цели. Свет становился всё ближе, а покров пепла всё больше. Проносясь мимо деревянной вешалки, она сорвала головной убор, походивший на тряпку, и накрыла им голову. Развиваясь за ней словно плащ, эта вещь задела какой-то выступ на колоне, потянул женщину за собой, и, не справившись с собственным телом, она упала лицом вниз.
На удивление, боль не пронзила её руки, колени, лицо. Оставаясь лежать, она чувствовала, как на её тело оседают сотни маленьких пылинок, объединяя её с полом, колоннами и стенами. Боль так и не возникла, давая ей маленькую передышку после панического бега. Немного отдохнув, женщина подняла голову и не поверила своим глазам – в зале не было и следа от увядшего дождя.
О неприятном осадке напоминал лишь головной убор, оставшийся у неё в руке. Отряхнув тряпку от остатка цветов, женщина поняла, что держит в руках фату.
Пронзая разум огненной иглой, волна памяти начала окутывать её, уводя женщину в яркие воспоминания.
Отношения с мальчиками ей нравились, и напоминали собой сцены из разных кинофильмов.
Фигура  начала наполнять её тело аппетитными формами, и в минуты одиночесвта, ей интересно было крутиться перед зеркалом.
Перед выпускным балом, она поссорилась с мамой, и с упавшим настроением пошла на общий праздник.
Когда её фотографировали, она пыталась встать так, что бы на фотоснимках она казалась лучше, чем есть.
Пьяные сверстники теперь не удивляли.
Институтское общежитие не было уютным, но там становилось свободнее и веселее.
Мама и не догадывалась, что первый секс у неё давно был.
Домой тянуло всё меньше, и мама писала всё реже.
Студент с другого курса, который понравился ещё при поступлении, обратил на неё внимание в походе.
Её молодой человек играет на гитаре, и всё общежитие знало, что они вместе.
На свадьбе со стороны жениха были и мама, и папа. Она была одна, и долго пыталась скрыть слёзы, проклиная своих родителей.
Возвращаясь в сознание, женщина старалась сдержать слёзы, застлавшие её глаза. Боль заполняла всю ею память, и унять её ни как не удавалось. Бросив взгляд, она увидела, что долгожданный дверной проём, из которого струился ослепляющий свет, остался в нескольких шагах от неё. Из всепоглощающего света к ней навстречу потянулась чья-то рука…

В наше сознание стучится лёгкая паника каждый раз, когда мы оказываемся вдали от цивилизации или остаёмся без благ нынешнего прогресса. Хотя наш мозг и признан учёными самым развитым среди ныне живущих, это ещё не является причиной для назначения человека «венцом творения». Способность человеческого сознания приспосабливаться к окружающей среде вместе с интеллектуальным потенциалом сыграли с нами злую шутку. Для того, что бы улучшить условия жизни мы окружили себя вещами. Постепенно покрывая атмосферу земли своими творениями, человечество всё больше и больше начинало зависеть от них.
Когда мы полностью поняли, что не можем обойтись без всего, что мы сумели придумать и изобрести, я не знаю. И вроде человечество постигает законы природы, раскрывает тайны планеты, подчиняет себе силу воды, огня, магнетизма, электричества, и многое другое. Но стоит отобрать у нас наши «игрушки», как вдруг мы становимся беспомощными и смертельно уязвимыми перед природой.
Недаром говорят: «Человек – раб своих вещей».
Поэтому совершено неясно кто кому служит – вещи человеку или мы вещам.
  Оставшись без электричества, библиотека стала абсолютно непригодна для чтения. Даже летом. Конечно, наша Изольдовна не может оставить это просто так и сидеть сложа руки. Активистка пионерская!
Хотя нас с Лизой это отключение немного взбодрило. Решив осматривать провода вместе, я и Лиза ходим по периметру помещения.
- Лиз, слушай, а ты когда-нибудь мышей в библиотеке видела?
- Неа. И очень не хочу увидеть. Вон ту розетку посмотри, а я следующую.
- Хорошо. А я слышала, что им тут очень уютно может житься. 
- Очень, - усмехнулась она. – Рядом с Наташкой им вообще может показаться, что они попали на свою родину.
- А у мышей есть своя родина?
Лиза начала подхихикивать.
- Спроси это у Наташи.
Просмотрев проводку в одном зале, мы двинулись в другой. Переходя в следующий зал, я увидела, как в открытое окно влетает бабочка. Таких красавиц я ещё не видела – разноцветные изящные крылышки, описывающие замысловатые узоры в воздухе. Жаль, что я совсем не помню ботанику, так бы наверняка смогла сказать множество фактов, связанных с таким видом насекомых. Спускаясь в полуподвальные кабинеты, нам встретился вызванный Изольдовной электрик. Увидев нас уже в третий раз за месяц, мужик закатил  глаза, сделал постную мину на лице, и, не издав ни звука, пошёл дальше.
Даже не поздоровался. Хам!
Чтобы ничего не разбить и самим не ушибиться, Лиза где-то раздобыла свечи, и зажгла их от спичек. На вопрос, откуда у неё спички, она лишь пожала плечами.
Пока Лиза стоит возле розетки, я смотрю, что твориться с проводами на полу. В одном углу, возле письменного стола, в проводке оказалась маленькая рванная брешь. Сев на корточки, я схватила один конец порванного провода и торжествующе окликнула Лизку.
- Зови этого электрика! Я нашла причину выключенного света.
Повернувшись ко мне, она побледнела, а её глаза округлились от ужаса.
- Брось провод, - закричала Лиза. – Немедленно брось!!!
- Ой, перестань. Света всё равно нет…
В этот момент лампы на потолке вспыхнули ярким электрическим светом. На секунду глаза перестали видеть от резко включённого света, а руку, что сжимала провод, неожиданно начало жечь.
Я хотела бросить провод, но пальцы меня не слушались. Жгущая боль от руки быстро перебиралась в плечо, шею, голову.
Лиза что-то мне кричит, но я уже ничего не слышу.
Меня всю трясёт, а остановить это я ни как не могу. Панический ужас с каждой секундой становиться больше. Боль такая, что из глаз текут слёзы, а всё вокруг превратилось в ослепительную вспышку…

…Рука превращалась в таинственный мужской силуэт, окружённый ореолом прозрачного тёплого света.
- Пойдём со мной.
Голос переливался мягким бархатным тоном, который рождал желание слушать его не переставая. Солнечным бликом мелькнули радужные нотки, и женщина поняла, что этот человек ей очень дорог.
- Пойдём.    
Она хотела потянуться к нему, но страх и сомнения сковали её тело. Он ей улыбался, он был ей рад. И она была ему рада. И всё же ей было страшно протянуть руку навстречу этому человеку.
- Кто ты? – с опаской спросила она.
- Ты меня не узнала? Прости меня. Я всё это время был рядом, ты просто не слышала.
Свет степенно окружал её, выдирая из лап нарядного, но холодного зала. Женщина уже не чувствовала тяжесть каменного пола. Казалось, она парит в таком же ореоле света, словно превращаясь в дуновение ветра, которое не подвластно себе.
Свечение заполнило весь коридор и белое полотно легло лёгкостью на помещение, которого раньше никогда не существовало.
- Тебе было больно. – сказал он, и в голосе порхнула печаль, застывшая на сердце обоих.
Натиск воспоминаний вбирал женщину в себя, не оставляя места для сомнений.
- Я ненавижу тебя… - пыталась выдавить она, но слёзы мешали ей говорить.
- Я знаю. Прости меня. Прости, если сможешь.
Тёплая улыбка, добрые любящие глаза заполняли в ней пустоту, очищая от боли. Не найдя в себе сил сдерживаться, она зарыдала.
- Прости меня. Прости! Я очень люблю тебя!!! Прости, папа. Я не могу к тебе. Но, прости…
Её рыдание поглощало облако белого света. И она, и он уже не видели друг друга. Но ничего не существовало кроме их самих…

После невыносимо душного июльского дня вечер мстительно превратился в сплошную стену проливного дождя. Небо жестко делилось напополам вспышками угрюмых молний, а гром заставлял дрожать стёкла домов. Омывающие шуршание множества капель задевало деревья, и те опускали могучие кроны, сжимая паутину мокрой листвы. Пыльные дороги, уставшие от суетного топота, благодарно наполнялись глубокими лужами и сиянием пустотной свободы.
Как странно устроен этот мир. Но, наверное, это правильно, что вслед одному идёт противоположное.
Меня отбили от проводов. Пробыла я без сознания всего пару минут. Привезли сюда, в больницу, перебинтовали руку, сделали все нужные им анализы и положили в общую палату. Ноги пока что меня не слушаются, но врач сказал, что через несколько дней это обязательно пройдёт.
Я была одной ногой на том свете, и от этих мыслей становиться жутко не по себе. Ко всему прочему, через два дня врач поздравил меня с беременностью, которая выяснилась при обработке анализов. Мы с мужем планировали ребёнка уже два года, но все эти годы нас преследовала неудача. Вот такая странная и сумбурная череда событий – смерть и рождение.
Теперь мне ничего не остаётся делать, как смотреть на идущий уже несколько дней дождь, и улыбаться тому, как обрадуется Андрей, услышав хорошую новость.
Новость, лучше которой может быть только само рождение.




Посвящается Лилии,
Дарующей моему сердцу аромат,
Вдохновляющий на жизнь,
И имя ему – любовь.

05.02.2008