Глава 46. К вопросам внутричерепной энтомофауны

  - Госпожа Саад, а теперь объясните мне, будьте добры, зачем вы сняли туфли? Я всё понимаю, жалость там, самопожертвование, но туфли…
  Леди Зарифа сбросила свои светло-коричневые туфли без каблуков – точно подобранные к элегантному брючному комплекту оливкового цвета. Села, повернувшись к Воробьёву, с некоторой демонстративностью положив ногу на ногу и небрежно побалтывая ей. Это было странным жестом, в котором майор уловил нечто в стиле «Основного инстинкта» – там Шарон Стоун вот так демонстративно перебрасывает ноги, демонстрируя отсутствие под платьем нижнего белья. В этом дерзком обнажении ног (которым могла бы в наше испорченное модельной обувью время позавидовать иная молоденькая девушка) было что-то вызывающее, сопряжённое с вопросом: «А вот понимай, как хочешь, что я этим хотела сказать». При этом арабка смотрела на него изучающим взглядом.
  - Не понял, – произнёс майор. – Вы что этим хотите сказать?
  - Майор, – произнесла танцовщица, всё так же побалтывая изящной ножкой, продолжая её демонстрировать с неприкрытым эротизмом, – вы себя обмануть пытаетесь или меня? Или я действительно неправа, и вы  не ценитель?
  - Ценитель чего?
  - Скажите мне откровенно, не льстите, – арабка обаятельно улыбнулась, – у меня некрасивые ноги?
  - Скажете тоже, – Воробьёв хмыкнул. – Сейчас у молоденьких, вон, ноги туфлями попорченные. А у вас, я б сказал, хорошенькие. Соблазняли его? Так ведь?
  - Извините, я подумала, что вы в этом плохо понимаете, – леди Зарифа вдела ноги в туфли. – Ладно, конечно, мне так удобнее, но вам-то это неудобно, я же вижу, профессия такая у меня. Но вы не совсем точно выразились. К сожалению, мы сейчас не можем сравнить меня и Катю, чтобы сказать, права ли я была в этом или нет. Так вот, Дмитрий Лопухов значительно более чувствителен к таким вещам, для него мой жест был бы равносилен тому, как я при вас устроила бы танцы топлесс.  Или с короткой шалью на бёдрах. Вы понимаете меня?
  - То есть он какой-то извращенец.
  - О Мать-Богиня, при чём тут это? – ведьма крайне удивилась. – Не совсем правильно вы поставили вопрос, хороший мой, именно это – не такое уж извращение, ну, разумеется, не считая действительно слишком сильного влечения именно к ступням. Это то, что считают в сексологии «фетишем» – существует, если хотите, аналогичное влечение к предметам обуви или одежды, или сильный акцент именно на вот эту часть тела. Если всё в норме, это воспринимается нормально, входит в часть сексуальной жизни, как одна из деталей. Вы наверняка, раз задаёте такие вопросы, не обращали внимание, что фотомодели (и не на сайтах специфического толка, обычные модели) позируют босиком исключительно часто, в частности, известные фотомодели и артистки – Мэрайя Кэрри, например это очень любит делать, Синди Кроуфорд, да в портфолио любой модели в этой сфере есть такие снимки.  Подиумные модели – намного меньше. Но и тут есть хорошие образцы – Наоми Кэмпбелл, Кейт Мосс, Анна-Николь Смит. Кино – пожалуйста, «Основной инстинкт», там Катрин Трэмелл снимает туфли и бежит под дождём, камера делает акцент на её ноги. «Криминальное чтиво» – вспомните, как там танцует твист Ума Турман, ноги которой застрахованы на крупную сумму от ступни до колена. Именно после этого фильма, если вы не знаете. Правда, тут стоит помнить, что режиссёром здесь был Квентин Тарантино, что немного подмывает результаты, Квентин сам – ценитель ножек, он умеет делать красивые сцены даже с такими неудобными моделями, как Джульетт Льюис и Сальма Хайек. Да и Ума Турман, если честно – несколько неудобная модель.
  - Леди Зарифа, прошу прощения, – подала голос Литовка. – Как раз по поводу вот этого. Тамара Вяльцева, которая обслуживала Лопухова, говорила, что они с ним несколько раз практиковали такой вариант – она заставляла его пить вино с пальцев её ноги, как это в «От заката до рассвета» было.
  - Благодарю, Валентина Ильинична, я вот этого о Лопухове как раз и не слышала. Но от этого ситуация не изменилась бы, знай я это или нет. Мне это было не очень нужно, хотя то, что мне рассказывали о Лопухове… Это заставляло задуматься. Ведь слишком много сходства – книга Алана Томпсона, о которой вы говорите, эта его лютая неприязнь к босым женщинам и барефутингу… Я сама должна была это предполагать. И бедняжка Маргарита, жена Бориса Эдуардовича – я просто сопоставила то, что мне рассказывали о Лопухове, и то, почему он её избил. Она шла босая.
  - Но он же не бьёт каждого босого человека, – возразил капитан Павлов, который всё это время просто слушал разговор.
  - Не каждого, – эхом отозвалась арабка. – Далеко не каждого. Мужчину, ребёнка, женщину с некрасивыми ногами, неухоженную – да, их-то он как раз и не тронет, в плане предпочтений, не считая комплексов, Лопухов, я думаю, вполне нормален. Будь в его жизни больше понимания, он бы так не реагировал, мне кажется. Но заслужить понимание с его «пороком» – очень непросто. Нравы. Он ведь «фетишист» – то есть извращенец. Его тянет на ноги – всё, раб. Его самолюбие было уязвлено этим, как и тем, что каждая пара босых женских ног – это вызов для него, возможно, демонстрация власти, как минимум, эротической власти над ним, а иногда и психологической. Весь этот BDSM, «фемдом», «поклонение». Наверняка в его жизни что-то подобное было.
  - Откуда такое предположение? – спросил Воробьёв.
  - Катя. Он грязно ругался в её присутствии, угрожал убийством. Он просто визжал, требовал отдать телефон, когда Катя хотела позвонить в милицию. Я просто всем телом чувствовала его агрессию, сверхжёсткое давление, разрушающее психологическую защиту плохо подготовленного человека. Он страшно боялся унижения – когда я ему предложила поцеловать мои ноги, он пришёл в крайнюю ярость. Он ведь хотел этого, но этот глупый комплекс… Пыльные? Так в чём проблема? Пришли в гостиницу, если уж на то пошло, я вымыла ножки, вытерла их насухо... И всё.
  - Вы это серьёзно? – спросила Литовка.
  - В целом – да, – ответила леди Зарифа. – Не каждому бы это было позволено, конечно. Но ему бы я это разрешила сделать, сами понимаете, что исключительно из жалости. Он меня не изнасиловал бы, а ножки – пусть, возможно, он сделал бы мне приятно, да и только ножки, майор. Большего бы я ему не позволила. Да и то, повторюсь, из жалости.
  - Не понял, – снова заговорил Воробьёв.
  - Ещё раз повторяю, майор, – спокойно ответила танцовщица, – Дмитрий Лопухов – футлавер, фетишист, как обычно говорят. Причём, судя по тому, что уважаемая Валентина Ильинична нам предоставила, и что нам стало известно по его статьям и поведению в обществе – это редкий тип футлавера, доминирующий. В его случае – ещё и агрессивный, это связано с очень больным самолюбием Дмитрия Павловича.
  - Или Виталия Константиновича Нестеренко, – произнёс Воробьёв. – Родители, как он говорит, живут в Сургуте, они нефтяники.
  - Если это не легенда, чтобы не посадили в тюрьму. Дескать, вы меня принимаете за какого-то Лопухова, а я – совершенно другой человек, – сказала арабка. – Вряд ли он хочет на всю жизнь попасть на Огненный или в Соликамскую область – Анжей мне уже говорил об этом варианте. Да и вряд ли его прельстит судьба изгоя, от силы служащего сокамерникам половым партнёром – я наслышана, как это происходит у вас в стране.
  - Его пока не перевели в СИЗО, – сообщил Воробьёв. – А на допросах он твердит про какой-то заговор, якобы вы его специально подставили, чтобы помешать его, как он говорит, борьбе за Россию. Якобы вы узнали о его сотрудничестве с «Центром Георгия Победоносца», за что и подставили.
  - Впервые слышу об этом, – пожала плечами леди Зарифа. – Боюсь, что вся связь этого человека с «Центром Георгия Победоносца» связана с аспирантом Алексеем Годилиным, психологом из ОмГУ, вот он – действительно сотрудник этого центра. Вообще, мне вот так вот кажется, как Анжей говорит, что это надо спрашивать… Да у того же Анжея, чтобы он архивы поднимал свои, может, у него есть какая-то информация на этот счёт. Я знаю, что кто-то из омичей – и как раз из этой милой компании, – поддерживает связь с «Центром Иринея Лионского» напрямую. Но это вряд ли относится к делу, потому что большая часть этих людей дальше драки в подземном переходе с уличными музыкантами не шла. А вот Лопухов чуть не застрелил бедную Катю. Не вмешайся в тот момент Борис, он бы попытался застрелить меня. Вот, Анна Андреевна мне уже сказала, что он хотел убить её  и Лену.
  - С Анжеем мы ещё успеем поговорить, – заметила Валентина Ильинична. – Мне лично просто интересно другое: как вы так поняли, что хочет Лопухов?
  - Валентина Ильинична, – с некоторой обидой ответила арабка, – я уже тридцать лет с небольшим танцую, и без умения чувствовать человека моя работа не может обойтись. Я ведь должна видеть, насколько я «зацепила» человека танцем. Иначе не исключена работа впустую. Вот откуда подобная наблюдательность.
  - Ясно, – ответил на это майор Воробьёв. – То есть вы его решили на его, так сказать, территории прищучить.
  - Если вы хотите это назвать так, майор, то да, – леди Зарифа усмехнулась. – Разумеется, по возможности – дожать его так, чтобы он «сломался», бросил оружие. Во всяком случае, мне хотелось, чтобы кровь не пролилась вообще. Не получилось – и это был мой промах, даже если учесть, что Борис Эдуардович… Я виновата в том, что придумывала сложные методы, чтобы не навредить ему, но и сделать так, чтобы он не навредил остальным. Это не удалось, я об этом искренне жалею.
  - Госпожа Саад, – проговорил Воробьёв, – вы тут упомянули, что Лопухов – это редкий тип в своём… э… извращении…
  - Увлечении, майор, – мягко, но напористо возразила танцовщица. – Само по себе это – не извращение, просто оно может стать гипертрофированным за счёт того, что это может быть не принято в обществе, просто запрещено, постыдно. В вашей культуре это как бы не совсем норма – в силу принятых традиций.
  - А в вашей? – спросил майор.
  - Если вы имеете в виду арабскую культуру в целом, да и исламскую, то это – не очень открытая сфера, это те вещи, которые не принято выносить на всеобщее обозрение. Но это всё развито там, где это разрешено. Просто многие вещи не принято выставлять в обществе – это да. А фанатизм – он и есть фанатизм. Вы же не будете мне доказывать, что среди христиан, в частности, русских, таких людей нет?
  - Есть, конечно, только их мало.
  - Не согласна, майор, но это не имеет отношения к вашему вопросу. Но я закончу ответ по «боковому» вопросу», чтобы нам к нему не возвращаться. Просто вы меня спросили, как это в «нашей» (то есть моей) культуре. Так вот, с арабской мы более или менее вопрос закрыли – просто не хочу вам читать по этому поводу длинных лекций. Что же касается Викки, то “Wiccan Rede” говорит, что вы можете делать всё, что хотите, пока это никому не вредит. Это же касается и секса, майор. Думаю, стоит перейти к Лопухову?
  - Да, конечно, – проговорила Литовка. – Если что, я дополню.
  - Благодарю, Валентина Ильинична, – ответила ведьма и продолжила. – Итак, насколько мне известно, вы говорили по этому поводу с Анжеем, так? Он сказал, что вы его как-то спрашивали насчёт этой классификации.
  - Да, но это не касается товарища майора, – возразила Литовка.
  - Хорошо, – ответила ей леди Зарифа. – Так вот, майор, так называемые «фетишисты», как вы их называете, относятся (именно футлаверы, мы о них говорим) к трём неравным категориям. Большинство футлаверов нейтральны в отношениях сторон и стремятся именно к такому соотношению – просто партнёры. Очень многие футлаверы являются «рабами», склонными к подчинению, хотя не каждый «ножной раб» – футлавер.
  - Анжей говорил, что это может быть связано именно с полным подчинением, или это – возникшее желание такое может быть, – сказала Валентина Ильинична. 
  - Совершенно верно, – улыбнулась арабка. – И в силу того, какова общая традиция, на поверхности оказываются те, кто «нужен» обществу – полагаю, это вам Анжей тоже сказал. Поэтому уже нейтральные футлаверы воспринимаются, как извращенцы, их считают ненормальными, потому что они из принятой, как говорит Анжей, системы ассоциаций выбиваются. И третья прослойка – очень редкая. Это футлаверы, склонные к доминированию. В BDSM такие люди иногда пополняют ряды «свитчей» – тех, кто не является точно «нижним» или «верхним». Бывает, что в жизни такой человек как раз и является «свитчем» на том уровне, что внешняя сторона – очень жёсткая, напористая, а «рабская» сторона известна только в салоне соответствующей направленности. А бывает и такое (очень редко), что человек с такими склонностями не является «свитчем» и не склонен к рабству. Но он добивается возможности получать своё удовольствие путями, которые в его власти.
  - Это вы имеете в виду ситуацию в компании «Озирис»? – спросила Литовка. – Там ввели так называемый SBL-менеджмент, и на территории компании запрещено было пользоваться обувью. Она сдавалась на хранение. Плюс там, по словам ряда сотрудниц, наш с вами общий знакомый вводил какие-то практики, связанные с психологией, даже с «Симороном», кажется.
  - Я не в курсе, простите, – ответила танцовщица. – Возможно, вам придётся задавать все подобные вопросы Анжею. Он у нас специалист по антикультовым организациям, и у него могут быть сведения по этим вопросам. Наверняка ваши новосибирские «борцы за Православную Русь» это взяли на заметку.
  - Так Анжей же сидит в коридоре, – заметила Валентина Ильинична. – Может, позовём его и спросим? Как считает товарищ майор?
  - Давайте сюда вашего специалиста, – ответил майор. – Интересно с ним побеседовать.
  Позвали Анжея. Тот вошёл в кабинет – к удивлению Воробьёва, ожидавшего увидеть неформала с патлами и в соответствующих шмотках с «Торгового города», поляк выглядел достаточно элегантно: светло-серый пиджак, клетчатая рубашка с хорошо подобранным галстуком, тёмные брюки и «старообразные» чёрные ботинки (“Clarks Desert Boots”, как пояснила уже интересовавшаяся этим вопросом Литовка). Короткая стрижка, немного пирсинга, но…
  - Добрый день, панове, – сказал он. – Ну, я вас слушаю, пан майор, говорите.
  - Вы занимаетесь антикультовыми движениями, так, Анжей Войцехович?
  - Борьбой с антикультовыми движениями, пан майор, – ответил поляк. – Но вы меня спрашивайте, а я отвечу, если смогу.
  - Вы наслышаны о фирме «Озирис» из Новосибирска?
  - Естественно, наслышан, – Водецкий едко усмехнулся. – Барефутинг, «Симорон», психологические тесты пана Альмаха – и всё в рамках скромной, но набирающей обороты риэлтерской компании. Если бы Альмах занялся бизнесом, а не поиском приключений на свою ж**у, простите за мат, то мог бы многого достичь. А какие у нацистов с Советской-один претензии к таким людям? Страшные. Экстрасенсорика – раз. Босоногий образ жизни пропагандируют – два. Психологические тесты те же самые и игры непонятные – три. Новопашин (Валентина Ильинична, думаю, не даст соврать) накатал заяв три тонны на пани Ираиду и пана Бориса, а уж, сколько помоев на них было вылито на «Радонеже», «Глазной мази» и «Православном Воинстве Русском», я молчу в тряпочку. Насколько я теперь уже в курсе событий, это ослабило фирму, и рейдерский захват был по факту не нужен будущим хозяевам для овладения «Озирисом». Было достаточно помойной волны, поднятой на Советской, и я не удивлюсь, если новые хозяева этой фирмы – прихожане храма Александра Невского.
  - Анжей, – мягко произнесла Валентина Ильинична, – я понимаю, что у вас конфликт с отцом Александром, но не стоит обвинять его уж во всех-то смертных грехах.
  - Разве тут было хоть слово о том, что он имеет с этого доход? – спросил Анжей. – Я просто предположил. Нет – я ошибся, errare humanum est. Да – я был прав. Ладно, к вашему вопросу. Альмах (как и вообще барефутеры) – кость в горле у «борцов за Русь Святую». Многие барефутеры являются сами по себе «сектантами» – Юрий Георгиев при своём христианстве позиционирует себя, как «анархист по Бакунину», Кайра – буддистка, ну, а высказывания глубокоуважаемого Игоря Дмитриевича часто не очень-то и  лестные, если речь заходит о христианстве. Примеров ещё тонны можно привести на этот счёт. Впрочем, к Лопухову это имеет мало отношения. Он ведь в этой системе – рядовой, он просто идёт с ними по одному пути.
  - Анжей Войцехович, можно один вопрос? – перебил его майор Воробьёв. – Я, конечно, извиняюсь, что перебил, но мне вот что интересно: вы, часом, не наслышаны о том, что такое «крабо-шмелиная власть»? Просто Лопухов на неё нападал.
  - Его счастье, что этого Владик Пантелеев не слышал, – ответил поляк. – А то бы хрен ему, а не покровительство. Крабом (или, как говорят на Упячке, Крабе) именуют пана Владимира Путина, а Шмель – это пан Дмитрий Медведев, сами понимаете (точнее, не Шмель, а Шмеле). Вот он о чём. А «упячные» клички – это, чтобы показать слабость правителей, что они не радеют за Русь, то есть не правители-то, если разобраться. Ему нужен Фюрер или Император, знаете ли. Хотя б формально. Опять же, пан майор, это прямого отношения к теме не имеет. На самом деле для Лопухова важно покончить со «стопофилами», как он их называет.
  - А кто это? – спросил старший лейтенант Громов.
  - Футлаверы, пан старший лейтенант, фут-фетишисты, как их обычно называют. Он их обозначил так, «тихогромами», хотя и плохими.
  - Что за «тихогромы»? – спросил Громов. – Жаргон какой-то новый?
  - Ошибаетесь, пан Громов, – Водецкий усмехнулся. – Жаргон очень старый, да и не жаргон, а законопроект языка в России. Авторами законопроекта являются адмирал Александр Шишков и автор «Толкового словаря живого великорусского языка» Владимир Даль. Сами же по себе «тихогромы» – это всего лишь скромное фортепьяно, пан старший лейтенант. Это девятнадцатый век, правление Александра III. Принцип «тихогромов» – это замена иноязычных заимствований их русскими «аналогами», подбираемыми либо по переводу («тихогромы», «сверкалец» вместо «бриллианта», «позорище» вместо «театра»), либо по моментам применения предмета («хорошилище» вместо «франта», «топталище» вместо «тротуара», «шаротык» вместо «бильярда», «шаропих» вместо «кия»). И по сию пору эта идея витает в отдельных умах. Лопухов же сильно много в своей жизни общался с «почвенниками», наверняка их влияние сказалось. Но он так и не сумел перескочить на «научный» греческий или полностью уйти в сторону чистых «тихогромов». Что там ему в этом помешало – я не имею ни малейшего понятия. Да это и неважно, не о том разговор. У Лопухова «фофудья», «поцреотизм», «истинная вера» – это средство достижения его персональной «Великой Цели»: исключить в Мироздании любую, даже минимальную возможность проявления female domination – FemDom так называемый. Я всё больше склоняюсь к мысли, что он был в своё время рабом, причём, подписался не совсем по своей воле. Что именно – сложно сказать, это мимо меня пролетело. Бурдок ведь меня примерно на год старше. Он с какого года?
  - Он родился пятнадцатого марта тысяча девятьсот семьдесят третьего года, Анжей, – ответила ему Литовка.
  - На десять месяцев меня старше примерно, я уж дни считать не буду, – хмыкнул поляк, после чего кивнул леди Зарифе. – Пани Зарифа, вы хотели что-то добавить?
  - Мне сообщили виккане из Санкт-Петербурга, – ответила арабка, – что он ездил как-то в Сестрорецк с каким-то мужчиной, у которого было прозвище Доберман. Девочки мне тогда говорили, что этот Доберман чем-то напоминает Ричи Гекко из «От заката до рассвета», я специально посмотрела первую часть – чтобы понять, что они хотели сказать.
  - Забавно, – усмехнулся поляк. – Я, кстати, знаком с паном Квентином, он очень много мне рассказывал интересного, мы с ним обсуждали интересные штуки из мира кино, даже было такое, что он мне давал дельные советы по просмотру фильмов интересных. Кстати, пан Тарантино мне выслал по почте книжку занимательную, вы спрашивали, Валентина Ильинична. Алан Кевин Томпсон, «Разрушение полового доминирования. Личный опыт». Желаете взглянуть?
  - Ну-ка, – Воробьёв глянул на обложку, на которой виднелся запрещающий знак, в который было вписано: “BDSM”. Также там были нарисованы фигура вывалившегося из машины полицейского, у которого изо рта текла струйка крови, и босоногая женщина в меховой шубе, которой были нанесены сильные раны  в области груди. – Так-так, Анжей Войцехович, английское издание. И точно такое же, но французское, было найдено дома у задержанного Лопухова-Нестеренко. Настольная книга?
  - Отчасти, пан майор, – ответил поляк. – Алан Томпсон – рационалист в области убийств, он обычно просто сворачивал жертвам шею. Видите полицейского на обложке? На самом деле капитан Сэмюэл Джонс форму почти не носил в последнее время, но это неважно. Томпсон свернул ему шею, подкараулив в городе.
  - А женщина? – спросила Литовка.
  - Судя по меховой шубе, это Клео, – Водецкий усмехнулся. – Урождённая Наташа Смит. Одна из последних жертв мистера Томпсона наряду с Греком-Джонсом и двумя старыми подружками мисс Смит – Шейлой Харрис и Анжелой Джексон. Обе они были найдены в собственных домах, причина смерти – разрыв шейных позвонков. Томпсон остался верен себе. Он ведь рационалист в этом отношении – своего наводчика, Стэнли Паркера, он из рациональных соображений цинично отравил, чтобы тот ничего не рассказал. Паркер был рабом Клео, попался на том, что сбил её машиной за городом. Она его выкинула, потому что он ей просто надоел, и ему пришлось обратиться к Томпсону за помощью, чтобы тот помог ему вернуть документы и кредитки. Хотя бы. Джокер постарался на славу и вернул своему «лоцману» даже деньги – Клео пыталась откупиться, когда поняла, что ей конец, и сказала ему номер кода сейфа, в котором лежали наличные. Наивная девочка думала, что с мистером Томпсоном можно торговаться, как с бандитом каким. Не помогло. Так же, возможно, действовал и Лопухов.
  - Интересно, – заметила Литовка, – но я тоже слышала о пожаре в Сестрорецке и том, как незадолго до этого убили целую семью – женщину с дочками. Это было ужасно: одной из жертв влили в горло литр смеси кислоты с подсолнечным маслом, а хозяйку дома убили из помпового ружья – голову разорвало выстрелом на кусочки.
  - Да, всё так и было, – сказала леди Зарифа.
  - И, что интересно, – заметил Анжей, – девчонки говорили, что после пожара был найден отравленным Доберман. Чем-то похоже на историю Томпсона – тот же рационализм: чтоб не рассказал чего. Правда, есть одна неувязочка – Лопухов, если предположить, что автором писем является он, очень эмоционален, и у него ярость прорывается (как и у маньяка в Новосибирске – опять же, пока нам точно не совсем известно, Лопухов ли это). Пытки, ампутации пальцев, жестокие казни – если нам всё же предположить, что тогда в Сестрорецке поработал он.
  - Кстати, это может быть следствием очень сильного унижения, – сказала на это леди Зарифа. – Вряд ли он был просто «ножным рабом» – наверняка это предполагалась работа по дому полная, чистка обуви (если только щёткой, а не вообще языком), даже, кстати, очень может быть, что это что-то посерьёзнее – «туалетный раб», «пепельница», вполне возможно, что и «пони». Постоянные оскорбления, всё время на коленях перед «мадам», а то и на четвереньках – не исключено, что он побывал у разных хозяек, могли и передавать из рук в руки. Могли воспитывать в худших традициях мистера Гудкайнда. Разумеется, без фантастики наподобие «эйджила» или специальных заклинаний – обыкновеннейший шантаж или кабальный контракт.
  - Вот, пани Зарифа, что мы и предполагали всё это время, – заметил Водецкий. – Может, помните, как Валентина Ильинична рассказывала про эту девицу из НГУ. Как, бишь, её звали-то?
  - Круглова Светлана Александровна, – проговорила Валентина Ильинична. – Год рождения – семьдесят второй, училась на филфаке, только, само собой, на курс раньше Лопухова. Кстати, интересно, что какое-то время она не блистала успехами, а потом она неожиданно стала учиться как-то получше. Так вот, где-то она была курсе на последнем, когда Лопухов её очень сильно избил. Все не могли понять, за что – в университете они не соприкасались, хотя иногда она присылала ему какие-то записки через подружек. Да, вот ещё один момент, я поговорила со студентками того потока, многие отметили, что после знакомства с Лопуховым у неё сразу ноготки стали такие красивые, а раньше она и на руках-то еле-еле прилично красила. А тут сразу заблистала, как фотомодель. После этого «взбрыка» Лопухова отправили в психиатрическую больницу, а через год, когда он из больницы вышел, кто-то Круглову облил смесью серной кислоты и подсолнечного масла. Она, насколько я помню, и прожила-то полгода после этого – почти сразу же по выходе из больницы отравилась снотворным, спасти не успели. А вот Лопухов куда-то исчез. Его в Москве нашли через какое-то время, он опять там кого-то убил, какую-то женщину, и его поместили на обследование в клинику имени Сербского. Потом были все эти истории в Санкт-Петербурге, в Сестрорецке тоже история была с этим салоном «Венера», где был пожар, перед которым убили человек пять – трёх охранниц, секретаршу и хозяйку. Это как раз тот случай с Доберманом, о котором Анжей говорил. Мне эти материалы привезли в качестве ознакомления, когда мы наши новосибирские убийства расследовали. И та семья… Кстати, мачеха этого парня и её дочки – и все посетительницы «Венеры». Они были убиты со страшной жестокостью, что я уже упомянула.
  - Считаете, это Лопухов? – спросил Воробьёв.
  - Стопроцентно точно утверждать нельзя, но от него этого запросто можно ожидать, – хмыкнул Анжей. – Не исключено, что он мог так сделать: Доберман ему пожаловался на жизнь, а Лопухов сказал, что поможет решить проблемы с распоясавшимися бабами.
  - Анжей, ты не мог бы помягче? – спросила поляка леди Зарифа. – Всё-таки здесь две женщины, а ты так грубо.
  - Пани Зарифа, вы позволите мне не смягчать логику клиента? – спросил Водецкий, и майор Воробьёв сразу понял, что поляк не очень доволен замечанием. – Это я вас уважаю, равно как и пани Валентину, но то я, а не он, пшепрашам. И для него, не обессудьте, тогда это была баба, – последнее слово он даже выделил. – Вы этого там, у «Арены» разве не поняли?
  - Виновата, Анжей, – арабка сложила руки на груди. – Будь по-твоему. Продолжай, нам очень интересно.
  - Вот, у него обида на женщин – раз (не понимают, прижимают, дразнят). Два – Бурдок воспитан в обеспеченной семье, но вот родители у него, увы, оказались полными нулями в педагогике. Драматург привык строить жизнь по законам театра, то есть выверять жизнь близких по законам какой-то собственной пьесы. А в исследованиях в области химии (тут я не могу точно ничего сказать – не химик), я думаю, педагогика мало нужна, а если она и нужна, то она отличается от семейной. Не забудьте, что это люди советского воспитания, у них девиз: «Всё на благо Общества и Партии». Хоть это и Академгородок, но время было какое, да и по-своему, не с конформной точки зрения, они могли быть «советскими» куда больше тех, кто формально больше был вовлечён в Социум тогда. Ребёнок, как вы и без моих соплей понимаете, оказывается под присмотром бабушки, которая, замечу вам, государи мои, весьма своеобразно относилась к воспитанию внука, не говоря уже о том, что позднее он просто оказался предоставлен сам себе. А время давало ему возможность ловить свой кайф, тогда многие дети запросто бегали босиком по двору. А так как некий первый опыт таких игр он получил к тому времени, судя по письмам, да и эта мадам в чулках, пьяница которая… Это сказалось наверняка, мы об этом уже говорили.
  - Анжей, – сказала Литовка, – я говорила с экспертом, когда в первый раз ознакомилась с письмами. Так вот, он рассказал мне, что он по этому поводу думает. Единственное, что он мне сказал – подозреваемый был близорук в детстве. Хотя он мог пойти на операцию.
  - Бурдок пользуется очками для чтения, – сказала леди Зарифа. – Мне об этом говорила Тамара Георгиевна. Правда, очки у него тонкие. Извините, я вас перебила.
  - Так вот, Лопухов в школе слыл «ботаником», у него были прекрасные отметки по гуманитарным предметам и не выше четвёрки с минусом – по физкультуре. Он же в детстве был очень болезненным, не исключено, что это – из-за малой подвижности. Мне это учителя говорили в школе. Рано отнят от груди – мать всё время занята, ей некогда, работа, исследования. Это может быть причиной для его желаний всех вот этих – почему он любит именно сосать.
  - Ага, слона-то я и не приметил, – проговорил Анжей. – Такой нюанс, а я его упустил. А ведь это существенно влияет на ход дела. Да, стоп! Стархоук мне отписалась после того, как вернулась в Америку. Вы тут сказали, что у Лопухова нашли книгу Алана Томпсона на французском языке. Так вот, Стархоук сказала, что человек с приметами Лопухова был замечен в Кливленде, откуда он выезжал в сторону спецбольницы местной, типа нашей клиники Сербского, где содержат Томпсона. Просто момент. И ещё. Я тут почитал письма его и допёр, с какого хрена Лопух примкнул к Годзилке и компании. Вы посмотрите на тех девок, которые больше всего его в детстве возбуждали – тёмненькие, часто южный тип, азиатки, а первый опыт петтинга, который он описывает, Зина эта – цыганка. Эти бабы в Сестрорецке – «жёлтые», про которых вы говорите. И Дита с Зоэ – брюнетки. Ну, только Вяльцева, но Бурдок «многоядный», это даже из писем видно. Не исключено, что Вяльцева – опыт «от противного», у неё размер ноги сороковой, а он сам писал, что его больше привлекают женщины с маленькими, узкими ступнями. Судя по предпочтениям, Бурдоку больше «по вкусу» придутся «египетские» ступни, когда большой палец немного длиннее остальных. Но не очень сильно, ножка всё-таки должна быть изящной. Это – его самое большое искушение. Так он сейчас на это реагирует. И поэтому та же Катя Бушуева или леди Зарифа – это для него одновременно объект обожания (красива и знает, как быть желанной) и ненависти (недоступна, а если доступна – властная).
  - Анжей, – проговорила арабка, – ты мне такие комплименты отвешиваешь, что я сейчас от стыда покраснею. Ты что, сам хочешь поиграть? Давай, не на людях такое, ладно? – она рассмеялась и дерзко обнажила ножки. – Кстати, мой хороший, тебе самому больше какие ножки нравятся? «Египетские» или «греческие»?
  - Пани Зарифа, давайте, без этих хохмочек, хорошо? – сказал поляк. – Я просто объяснил пану майору и пани Валентине, что за товарищ этот Лопухов, а вы…
  - Прошу прощения, Анжей, неудачно пошутила, – ведьма снова положила ногу на ногу и усмехнулась. – Так и быть, поработаю для тебя наглядным пособием. Раз мне доверена роль хозяйки «эталонных» ножек, пусть они побудут на виду. Я не против, чтобы люди на них посмотрели и поняли, что ты им рассказываешь. Кстати, Анжей, как тебе кажется, вот такой лак, как у меня – он эталонный, как и мои ножки, верно?
  - Без подтруниваний, пани Зарифа, – огрызнулся Водецкий. – Я серьёзно говорил.
  - А я серьёзно спрашиваю. Как ты мыслишь, такой лак – это эталон?
  - В данном случае он венчает совершенство. А вообще – раз на раз не приходится, это всё крайне относительно. Для кого-то вообще polish, как класс, неприемлем. Чистый цвет, даже без «подбивки» бесцветным лаком. Кому-то больше покажется идеальным french, а многие считают, что лак для ногтей (и не один цвет) должен быть неотъемлемой частью образа женщины, в частности, ногти должны быть накрашены и на ногах. Плюс есть ведь моменты, когда лак необходим для преодоления неэстетичности цвета ногтей – рябинки, тусклые ногти, старческое помутнение. А так как Лопухов любит ролевые игры, то лак может быть разный. Всё зависит от образа, который ему нужен от женщины. Есть самые ходовые, один из них пани Зарифа нам сейчас демонстрирует. И вот вишнёвый лак здесь хорошо с кожей гармонирует, не так, как ярко-красный, такой уже для светлой кожи, как у Мэрилин Монро. Кремовая гамма, бордо, перламутр – может выглядеть несолидно. Тогда лучше использовать бесцветный лак или очень лёгкий розовый перламутр. «Кислотные» цвета и эксперименты – моветон в недопустимой степени. Ведь Бурдок любит дамочек поконсервативнее, ему лучше женщина-вамп, а не шкодный подросток, а если девочка, то, наверное, с его привычками это должна быть сама невинность или так любимая многими латентными педофилами нимфетка – как Долорес Гейз, Лолита. Но Лопухова это вряд ли привлечёт по-настоящему, ему лучше девушку или женщину, а не девочку.
  - Как сказать, – заметила Литовка. – Я связывалась с Аснаром Генриховичем, и он мне сказал, что тут допрашивали одного бывшего университетского преподавателя. Зовут его Сударушкин Николай Николаевич. Спился он, живет неизвестно, чем. И он говорил про какую-то испаночку, Лолиту. Якобы его друг Дима имел с ней связь. И тут как раз что-то не совсем соответствующее портрету Лопухова, вроде бы, но всё же… Этот Дима как-то описывал в разговоре, как Лолита приподнимала юбку над щиколоткой, и он целовал её босую ножку. Он говорил что-то такое там, про «шершавые пяточки» и «ноготки, которые приходилось подпиливать». И Лолите этой было от силы лет шестнадцать, когда он её встретил. Он плакал, вспоминал что-то про «обиженный ротик», в который её пришлось целовать последний раз, про то, как ему казалось, что она сейчас вот-вот обидится и заплачет.
  - Сударушкин? – спросила леди Зарифа.
  - Нет, Дима этот. Он просто очень по каким-то манерам похож был на Лопухова. И эти его рассуждения многие, этого Димы… Просто с этой самой Лолитой немного неувязка получается.
  - Второй пласт, – ответил Водецкий. – Он там слегка, судя по всему, «гурманил». Такое «лакомство на любителя», с позволения сказать. Мог ради разнообразия «попробовать» крестьянскую простушку с её крепкими ногами, которые походили по земле, по песку, по скотному двору, по снегу после бани. Мог «полакомиться» гламурной блондинкой – они так забавно дуют на ноготки после того, как удосужатся их покрасить своими ручками. А как они хихикают, притворяясь, что им щекотно ножку… Мог (что вряд ли, но почему бы и нет) и неформалочку подцепить – они иногда любят босиком пройтись, а колечки на пальчиках и интересный лак иногда добавляют остроты ощущений после скучноватого местами «классического» красного или вишнёвого. Но только ради разнообразия, основная линия у него малость другая, не «экспериментальная».
  - Интересная лекция, Анжей Войцехович, – сказал Воробьёв, – но это так можно долго проговорить, а сегодня надо ещё с людьми пообщаться. Вы пока свободны, и госпожа Саад тоже. Вопрос показаний, если это понадобится, мы как-нибудь решим. Удачного вам вечера.
  Когда леди Зарифа обулась, и они вместе с Анжеем вышли из кабинета, туда робко сунулся ожидающий своей очереди Пётр Ястребов. При виде своих оппонентов он тут же нырнул в кабинет, стараясь не встречаться с ними взглядами.