***

КОГО УБИЛ ПЕЧОРИН?

Гринёв против Выжигина
В 1829 году отдельным изданием вышел роман Фаддея Булгарина «Иван Выжигин». Его герой – юноша-подкидыш, одарённый, прилежный, хотя и заблуждающийся иногда, - пробирался по жизни, опережая недоучек-дворян, разгадывая козни «жидов» и не поддаваясь соблазнам богемы.
Иван Выжигин, внебрачный сын русского аристократа и белорусской крестьянки, неся выжженный на теле отличительный знак, в честь которого и именовался Выжигиным, шагал сквозь сражения, попадал в киргизские степи, томился в плену и побеждал. Он пылал любовью к красавице по имени Аграфена, Груня, и был преданным кабальеро легкомысленной дамы-аристократки.
В романе фигурировал князь Плутоленский – бонвиван – человек, любящий жить в своё удовольствие, богато и беспечно; кутила, весельчак; картёжник; прожигатель жизни. В этой карикатуре современники видели намёк на Пушкина. «П» – начальная буква фамилии  поэта, Ленский – герой его романа в стихах.
Как ответил на «Выжигина» Пушкин? «Записками молодого человека», «Станционным смотрителем», «Капитанской дочкой»… 
Обратившись к роману Булгарина, Пушкин вступил в диалог с ним: легкомысленный Петр Гринёв в «Капитанской дочке» диалогически соотнесён с удалым Иваном Выжигиным.
Выжигин, следуя за коварною Груней, оказывается в… Оренбурге. С ним – злодеи, замаскированные в личины его друзей. Над фигурами их Пушкин действительно потешался так же, как и вообще потешался над излюбленной Булгариным простотой и нравственной очевидностью: «…что может быть нравственнее сочинений г. Булгарина? Из них мы ясно узнаём: сколь непохвально лгать, красть, предаваться пьянству, картёжной игре и т. п… Г. Булгарин наказует лица разными затейливыми фамилиями: убийца у него назван Ножевым…»
Казалось бы, столь бездарное творение можно лишь бичевать да клеймить, о котором Аксаков, несколько удивлённый шумным и повсеместным успехом «Выжигина», говорил, что настоящее место романа Булгарина «в передней». Причём, аксаковское замечание по поводу «Ивана Выжигина» - не самое обидное. После публикации в 1836 году в «Северной пчеле» фельетона «План романа под названием: Человек без имени и с притязаниями на имя», где Булгарин поделился откровениями о том, как в беседе с демоном, «с чортом» он сочинял план романа о современном молодом человеке, его стали называть «литературным кондитером»: «Герой мой должен быть… добрый малый…», а «для предохранения сердца его от частого биения от аневризма, демон советует мне поместить его чувствительность в желудке. Конечно это лучше. Пустое сердце свободно дышит».
И Пушкин, казалось, тоже отмежёвывается от Булгарина, сметает его со своего пути. Но не так-то просто всё было.
Иван поехал вслед за Груней в Оренбург, а за ним двинулся в Оренбург и Петруша – недоросль, нисколько не скрывающий своего невежества. По дороге он предается пагубным порокам: пьянствует, тешится азартной игрой, проигрывает «на биллиарде» огромную сумму денег ротмистру Зурину, словом, занимается как раз тем, в чём уличал добродетельный Булгарин легкомысленного князя Плутоленского.
Более того, Пушкин не скрывает и сходства сновидений: Ивану Выжигигну снится Ножов: «Мы тотчас легли спать. Я всю ночь не мог уснуть… На рассвете, когда я уснул, страшное сновидение представило мне Ножова, стремящегося разрубить мне топором голову. Я вскрикнул, вскочил с кровати, как исступленный…»
Петруше же приснился сон, которого он никогда не мог позабыть: в постели вместо родного отца, благословившего его на службу, он видит мужика с черной бородой и у которого он по просьбе матушки должен был поцеловать руку и просить у него благословения.
«Я не соглашался, - рассказывал Гринёв. – Тогда мужик вскочил с постели, выхватил топор из-за спины и стал махать во все стороны. Я хотел бежать… и не мог; комната наполнилась мёртвыми телами; я спотыкался о тела и скользил в кровавых лужах… Страшный мужик ласково меня кликал, говоря: «Не бойсь, подойди под моё благословение…» Ужас и недоумение овладели мною… И в эту минуту я проснулся; лошади стояли; Савельич дёргал меня за руку, говоря: «Выходи, сударь, приехали».    
У Пушкина Ножов превратится в Швабрина, и белогорская попадья расскажет о нём: «…он, веришь ли, так взглянул на меня, как бы ножом насквозь…»
Выжигин провёл долгое время среди степных народов, по рассказам его окружали просвещенные интеллигенты-киргизы, удалые джигиты, красавцы и смельчаки… Гринёв же, напротив, служит в крепости. «Скажите! – изумляется Петруша. – А мне таких ни одного не попалось! Правда, я видел изуродованного пыткой башкирца, да…»
Популярность романа была огромна. Его перевели на французский, итальянский, немецкий, английский, литовский и польский языки. И это с 1829 по 1832 годы. В России тираж разошёлся стремительно. Переиздания появились в том же 1829, а затем в 1832 годах.
«Заслуга «Ивана Выжигина» несомненна, - писал Белинский, - и нам тем приятнее признать её публично и печатно, что почтенный сей сочинитель не раз обвинял наш журнал в зависти к его таланту. Достоинство произведения Булгарина доказывается ещё и его необыкновенным успехом… Кому бы ни нравился тогда роман Булгарина, но он приучал к грамоте и возбуждал охоту к чтению в такой части общества, которая без него ещё, может быть, долго бы пробавлялась «Милордом Англинским», «Похождениями Совестдрала Большого Носа», «Гуаком, или Непоколебимою верностию» и тому подобными произведениями фризовой фантазии».
Правда, чего здесь больше – искренности или иронии по поводу «необыкновенного успеха», не только сам романист, но и восхищённая публика с ее лакейскими вкусами, так до конца и не поняли.    
Но победить булгаринского Выжигина Пушкину не удалось. Это сделал Лермонтов.

Кто убил Выжигина?
Лермонтов видел игру, которую затеял Пушкин с Булгариным. «Ивана Выжигина» читали, вокруг него создавалась полемическая, пародийная и подражательная литература. Отголоски Булгарна улавливались всюду, где бы они ни прозвучали, тем более, что литераторы были филологами, читавшими художественные произведения с едва ли доступной нам проницательностью и вниманием. Лермонтов не составлял исключения.
Критикам было бы проще всего, доверившись бесчисленным полемическим характеристикам романа, объявить его «бездарным» и «реакционным» и изъять его из «величественного развития новой русской литературы». Однако роман Булгарина всё время держали в поле зрения и, видимо, правильно делали: произведения Булгарина были элементарно, по-читательски, интересны, а сам жанр романа в «Иване Выжигине» был преподнесён как бы в первозданном, нетронутом виде: таинственные незнакомцы; низвергнутый «на дно» общества аристократ; любовь; похищения, измены, переодевания и поминутно возникающие юридические казусы, каждый из которых  мог бы озадачить всех законоведов мира, - всё это было написано так, будто романист руководствовался современными нам теориями романа и задался целью их подтвердить. Роман  мельтешил у всех на глазах, его продолжали читать. Время шло, и с «Иваном Выжигиным» подобало просто покончить. Закономерно, что именно Лермонтов покончил с его своеобразным шармом, с его героем. Выжигин был убит наверняка, без промашки.
Лермонтов вводит в роман «Герой нашего времени» Грушницкого, с которым Печорин познакомился в действующем отряде. Фамилия Грушницкий – не случайна. Она образована и от названия дерева или плода, от «груши», и от имени собственного -  Аграфена, Груня. Но сокращённое,  уменьшительно-ласкательное не только Груня, но и Груша. Стало быть, любил Иван Выжигин… Грушу. Ну, а то, что у фамилии Грушницкий ещё и польский оттенок, указывало на польское происхождение Булгарина.
«Он довольно остёр: эпиграммы его часто забавны, но никогда не бывают метки и злы: он никого не убьёт одним словом; он не знает людей и их слабых струн, потому что занимался целую жизнь одним собою», - записывает о Грушницком Печорин.
Резкая оценка Грушницкого Печориным – точная характеристика героя романа Булгарина: роман, рассказанный от лица его, действительно, «довольно остёр».
«..занимался целую жизнь одним собою. Его цель – сделаться героем романа», - записывает Печорин.
Героем какого романа намеревался стать Грушницкий? Ну, конечно, такого, как «Иван Выжигин», чтобы быть у всех на устах. Недвусмысленно адресованный полемический выпад Лермонтова в адрес Булгарина: доблестный Иван Выжигин словно бы ещё не стал, не сделался героем романа – он ещё в «дороманной» фазе своей биографии.
Если бы Грушницкий вёл дневник, то он, участвовавший в боях, раненый, получивший орден, рассказал бы о сражении так: «По глазомеру заключил я, что тут было около ста человек. Что делать? Я последовал первому внушению, послал одного гусара в лагерь, уведомить о появлении неприятеля, а сам бросился со взводом в атаку… Удары посыпались со всех сторон, и я наудачу рубил направо и налево. Но вскоре я почувствовал, что кровь заливает мне глаза и что левая рука не в силах держать лошади».
А Печорин скептически заметил бы: «Грушницкий слывёт отличным храбрецом; я его видел в деле: он махает шашкой, кричит и бросается вперёд зажмуря глаза». И добавил бы, имея в виду нерусское происхождение Булгарина, над которым потешалась вся литература: «Это что-то не русская храбрость!..» 
Выжигин наряжается в офицерский мундир: «Когда я явился в полном гусарском мундире к кузине Аннете, она ахнула от удивления и созналась, что я рождён для мундира».
«…явился ко мне Грушницкий в полном сиянии армейского пехотного мундира», - записывает Печорин, и Выжигин превращается в армейского пехотинца.
«Скажи-ка, хорошо на мне сидит мундир?.. - спрашивает Грушницкий Печорина и восклицает. - Ох, проклятый жид!.. как под мышками режет!..»
Проклятия, обращенные к «жидам», не сходят с уст Ивана Выжигина. И тут – такие же проклятия! Но всё измельчено: вертится перед зеркалом расфранченная кукла. Выжигина дразнили моложавостью, звали мальчиком.
«…в мундире он ещё моложавее», - добивает его Печорин. И радуется: «Грушницкий не вынес этого удара: как все мальчики, он имеет претензию быть стариком… Он на меня бросил бешенный взгляд, топнул ногою и отошёл прочь».
Назревает дуэль. Печорин говорит доктору Вернеру: «Видите ли, я выжил из тех лет, когда умирают, произнося имя своей любезной и завещая другу клочок напомаженных или ненапомаженных волос».
Грушницкий незримо присутствует и здесь: носить в медальоне локон возлюбленной – его стиль. И болтливою тенью тянется за ним Выжигин. В Оренбурге, подслушав из-за кустов как его любезная Груня потешается над ним с неким офицером, он впадает в бурное отчаяние: «Я выбежал, как бешеный, из кустов, и предстал изумлённым любовникам».
И далее: «Изменница, обманщица! ты называешь меня школьником, развратным; говоришь, что никогда не любила меня… Но у меня в руках доказательства если не любви твоей, то твоей лживости, твоего кокетства. Вот, видишь ли, твои волосы, твои письма, в которых ты уверяла меня в вечной, беспредельной привязанности, клялась быть моею навеки…» А коварный соперник Выжигина, бросившись на него, - разумеется, тоже «как бешеный», - вырвал из его рук «письма и волосы Груши».
Намеки на «Ивана Выжигина» у Лермонтова порою совершенно очевидны, порою – очень тонки.
«В одну неделю имел я два дуэля на саблях и один на пистолетах, ранил двух моих противников, и сам получил лёгкую рану пулею в левую руку», - хвастливо рассказывает о себе Выжигин. «Он был ранен пулей в ногу, - флегматично уточняет Печорин – и поехал на воды…»
Или описание едущей кавалькады: «…Дамы в чёрных и голубых амазонках; кавалеры в костюмах, составляющих смесь черкесского с нижегородским; впереди ехал Грушницкий…»
Грушницкий ехал «впереди» - явно перефразированная цитата из «Горя от ума» Грибоедова, а упоминание о Грибоедове – явный намёк на то, что Булгарин кичился своею дружбой «именно с покойным Грибоедовым, бессмертным творцом «Горя от ума»…», - как писал он в своих мемуарах.
На роман Булгарина ориентирована и сцена зловеще декорированной дуэли на вершине скалы.
«Площадка, на которой мы должны были драться, изображала правильный треугольник. От выдавшегося угла отмерили шесть шагов…»
Печорин нашел ровную площадку – треугольник, лежащий горизонтально. Ни к небу не ведущий, ни в бездну. А - в тупик: в никуда. Жребий ставит Печорина на краю её: на вершине треугольника. Но пуля не берёт его; и на обрыве скалы ставят Грушницкого.   
«Это не дуэль, а убийство!» - воскликнул я», - раздаётся со страниц «Ивана Выжигина».
Печорин: «…один из нас непременно будет убит».
«…неужели ты уже струсил, развратник!», - вопит «Иван Выжигин».
«Трус!», - обвиняет Грушницкого его секундант.
«Но если ты думаешь избегнуть наказания трусостью, то я тебе тотчас раздроблю голову!», - слышится в «Иване Выжигине».
«Если вы меня не убьёте, я вас зарежу ночью из-за угла», - резко говорит Грушницкий Печорину.
«Я покажу мою трусость! – воскликнул я и тотчас стал на черте. Подали знак, я прицелился, спустил курок и – противник мой упал, облившись кровью, не успев выстрелить», - самодовольно рассказывает собеседник Выжигина.
Перед выстрелом Печорин вразумляет Грушницкого: «Я вам советую перед смертью помолиться богу…»
«Стреляйте!» - отвечал Грушницкий.
«Я выстрелил… Когда дым рассеялся, Грушницкого на площадке не было. Только прах лёгким столбом еще вился на краю обрыва…
-Finita la comedia! – сказал я доктору», - заключает Печорин.
Каждый эпизод с участием Грушницкого ориентирован в романе двояко: на жизнь и на литературу. На что именно? На «романтические штампы»? На «светскую повесть»? Да, нет же, просто на «Ивана Выжигина».
Сюжетная линия Грушницкого – продуманное уничтожение Лермонтовым булгаринского героя. Прочитав про Грушницкого, читать Булгарина просто не сможешь. Перед смертью Грушницкий успел крикнуть: «Нам на земле вдвоём нет места…» Именно так поставил вопрос Лермонтов: или великая русская литература или «Иван Выжигин».
Выжигин убит на скале на фоне величественного Кавказа. Но кем убит? Печориным? Выжигина убил Лермонтов.

Кто герой нашего времени?
Вопрос не новый. И, пожалуй, вечный. На него пытались ответить многие российские писатели. В этой полемике участвовали Пушкин («Капитанская дочка»), Грибоедов («Горе от ума»), Батюшков («Опыты в стихах и прозе»), Баратынский («Последний поэт»), Белинский («Русская литература в 1841 году»), Лермонтов («Герой нашего времени»), Гоголь («Мёртвые души»), позднее – Некрасов («Кому на Руси жить хорошо»), Салтыков-Щедрин («Господа Головлёвы»), Тургенев («Рудин»), Гончаров («Обломов»), на рубеже XIX-XX – Толстой («Севастопольские рассказы»), Чернышевский («Что делать?»), Мордовцев («Новые люди»), Короленко («История моего современника»), Чехов («Чайка»)…
В ХХ веке героя своего времени искали Блок («Двенадцать»), Фадеев («Разгром»), Булгаков («Белая гвардия»), Маяковский («Хорошо!»), Николай Островский («Как закалялась сталь), Шолохов («Судьба человека), Борис Полевой («На диком бреге»), Владислав Титов («Всем смертям назло»), Айтматов («Белый пароход»)…
В XXI не ищут, а пишут. Полки книжных магазинов заставлены произведениями массовой культуры. Она социально неоднородна: детективчики, романчики… Их герои – олигархи, предприниматели, нажившие неправедным путем несметные богатства и совершающие преступления во имя их умножения, и милиционеры, разоблачающие их или вступающие в сговор с преступным миром. Вариантов много. И денег тоже много. А ещё много крови и горя. Словно, российская жизнь заключается только в том, что на всём её пространстве – от Балтийского и Чёрного морей до Тихого океана - только и занимаются тем, что убивают друг друга.
Оказывается, нет. Тем приятнее, когда в течение нескольких вечеров телевидение приковало внимание к показу новой экранизации романа Лермонтова «Герой нашего времени» (кинорежиссер Александр Котт). Современный зритель вряд ли осведомлён о литературной дуэли между Лермонтовым и Булгарным, развернувшейся в первой половине XIX века. И тем не менее, зритель XXI века искал ответа на волновавший его вопрос: так кого же убил в этом фильме Печорин, то бишь исполнитель главной роли Игорь Петренко?
Про Печорина актёр говорит: «Для меня Печорин - не негодяй. Я его не оправдываю, наверное, просто понял отчасти. Но что-то всё равно в его образе осталось для меня загадкой. По прошествии времени это понимание стало глубже. Он обречён и не может свернуть с того пути, на который встал. Это игра его ума с ним же самим. Печорин начал играть и, собственно говоря, заигрался. Попал в воронку, из которой вылезти ему уже не суждено. В каких-то ситуациях он мне близок, но я совершенно другой человек. Не так жесток, как он».
Да, его герой в этом фильме одинок. Печорин Петренко - «нравственный калека». Против него ополчился «весь свет»: пьянствующие и сплетничающие целый день офицеры, меняющие наряды дамы; когда он говорит правду – ему не верят; когда он защищает честь женщины, Грушницкий вызывает его на дуэль. Но создатели фильма правы в одном: Родина и Честь для Печорина - превыше всего.
В одном интервью кинорежиссёр Александр Котт заметит: «Ясно, что просто иллюстрировать «Героя нашего времени» – занятие неблагодарное, поэтому мы решили отойти от стереотипов, сохранив при этом лермонтовское настроение и придумав историю Печорина нашего времени. Новый Печорин помолодеет душой, станет живым человеком, который дышит полной грудью, поступает, как хочет, говорит то, что думает».
Фильм снимали в Пятигорске, Кисловодске, в горах. Многие предметы, которые использовались на съемках, настоящие, взяты из музея. Актёры признавались, исторические костюмы, в которые их одевали художники, придавали определённую специфику их поведению. Костюм, грим, предметы, которые окружали их, помогали приблизиться к образу. Некоторые сцены сняты в музее в Пятигорске. Игорь Петренко сидел за столом Лермонтова, в его кресле.
«…ты жив, ты не можешь умереть!» - напишет Печорину Вера. Лермонтов оказался провидцем: он предсказал «Герою нашего времени» долгую литературную жизнь. «Ивана Выжигина» практически не помнят.

***
Мы живём в трудную эпоху потери ориентиров, ловкого обмана «сменой вех» и пост-модернистского сокрушения объективных художественных ценностей. Но именно роман Лермонтова «Герой нашего времени» говорит нам, что классические ценности, «преданья старины глубокой» и великая духовная культура не погибли в огне революции и гражданской войны, в эпоху «перестройки», они живы и сегодня, когда война в иных формах продолжается, помогут возродить человека, восстановить оборванные нити и подлинную литературу.
Все уйдёт в небытие, а «Герой нашего времени» останется.