Улица Роз

Моей Любимой Ире,
Чьи волосы так сладко пахнут розами.
Улица Роз.

Серость дня была так очевидна, как и гнетуща. Ночью прошёл дождь, и улицы были мокрыми и противными. Люди кутались в куртки и плащи, будто это могло бы спасти от пронизывающего ветра. Солнечные лучи не пробивали тяжёлые тучи, только слегка подсвечивая их. Гани стоял на углу Северного проспекта и улицы Роз. Улица Роз была просто ужасной. Когда-то она была милой тихой улочкой, на которой располагались небольшие кинотеатры, отличная булочная, из которой всегда пахло свежим хлебом. Каждое утро из дверей булочной выходил большой, пухлый пекарь и ждал, когда подвезут муку. Гани, будучи тогда маленьким мальчиком, любил сидеть напротив и смотреть на пекаря, похожего на моржа из старой, детской книжки. А в кинотеатрах показывали хорошие добрые фильмы, а по вечерам были романтические сеансы, во время которых на улице Роз появлялись влюблённые парочки. Когда начинало темнеть, вдоль всей улицы загорались фонари, сделанные в старинном стиле. В тёплые летние вечера эта улица, закрытая от холодных ветров, становилась одним из самых лучших мест, пожалуй, не только на Острове, но и во всём мире в целом.
А потом что-то изменилось, и так резко, что Гани даже не успел отвыкнуть сидеть напротив булочной, которая вдруг закрылась, а на её месте открыли магазин интимных товаров с пошлой мигающей вывеской. Просто однажды, Гани зашёл на улицу Роз, а она стала совсем другой. Теперь холодный ветер проникал между домов и раскидывал своими порывами газеты из мусорных баков. В кинотеатрах стали крутить другие фильмы, жестокие и кровавые, а ближе к ночи ставили эротику. В эти моменты на улице вместо влюблённых парочек под старинными фонарями стали появляться странные мужчины, толпами шедшие в на эти сеансы. Потом они выходили из кинотеатров, загадочно улыбаясь. Стали появляться разные магазины: одежды, нижнего белья с манекенами на витринах. Гани было просто неприятно ходить вдоль этих витрин, приходилось смотреть только на асфальт. Вот магазин, где раньше можно было стоять у витрины и часами глазеть на птиц в клетках, на разных грызунов, ящериц и рыб. Больше всего Гани любил смотреть на террариум с черепахами. Они внушали ему какое-то невероятное спокойствие. Теперь на витрине стоял манекен в трусиках и лифчике, висели плакаты с полуголыми, пошло улыбающимися девицами. Как бы Гани не пытался, он по привычке останавливался у этой витрины и надеялся снова увидеть тех  черепашек, но глаза натыкались лишь на нижнее бельё.
А потом стали появляться бары и клубы, на улице Роз стало всё шумно и суетно. И появились проститутки, очереди на вход в ночные клубы, бродили серые патрули полиции, вытаскивали из закоулков улицы полуживых наркоманов. Девки подходили, приставали, предлагали непотребства; парень в тёмных очках и кожанке постоянно предлагал какие-то  наркотики, полицаи просили документы. Но привычка Гани приходить на улицу Роз не давала ему сидеть дома. Только теперь, пройдя всю улицу от первого дома, где раньше жила цветочница, а нынче торговали элитным спиртным,  и до угла с Северным проспектом, Гани чувствовал, как на его глаза наворачиваются слёзы, а за спиной оставалась только гнетущая пустота. Горло сжималось, холодели пальцы, и казалось тогда Гани, что целый мир обрушился, неожиданно, внезапно. Тогда Гани бежал по Северному проспекту, словно надеялся вернуться в прошлое, когда на Улице роз были маленькие уютные магазинчики, кинотеатры с добрыми фильмами, на вторых этажах и под самыми фонарями висели цветочные горшочки. И тогда на улице Роз пахло розами, а не спёртым воздухом ночных клубов, дешёвых духов проституток, мочой из тёмных подворотен, где кто-то уже давно разбил все лампочки. Но улица Роз не становилась лучше, она медленно, словно нехотя умирала. Только редкие, кое где оставшиеся, цветочные горшочки на фонарях, да вывеска на последнем доме напоминала о тех тёплых летних вечерах.
Сегодня, в этот осенний день, Гани прошёл по улице Роз в последний раз. Он так хотел, чтобы уже никогда не терзать себя воспоминаниями. И вот теперь, стоя на углу с Северным проспектом, Гани пытался не побежать, а просто перейти улицу и сесть на автобус. Что-то держало его на месте. Не хватало сил, чтобы просто шагнуть вперёд и пойти по дорожному полотну. Гани казалось, что если он сделает это, то не выдержит и побежит, и всё снова повторится. Он опять и опять будет приходить к первому дому и идти, считая шаги, снова будет бежать по проспекту, глотая глупые слёзы, а потом придёт домой и будет смотреть старые фотографии, словно на них осталась ещё та, живая улица Роз.
Глубоко вздохнув, набрав побольше воздуха, Гани зажмурился и шагнул, потом ещё и ещё, переходя дорогу. И вот уже он стоял на остановке и ждал автобус, который вскоре пришёл, весь грязный и мокрый. Гани сел внутрь и бросил свой последний взгляд туда, где уже не было теплоты летних вечеров. Автобус заурчал и тронулся, поймав одним колесом ямку. И почему то именно в этот момент Гани увидел, как по улице Роз шла девушка, которой там, среди всего того кошмара было не место. Она была чужда ко всем этим непотребствам, казалось даже, что она существует абсолютно отдельно и от улицы, и от грязи асфальта, от кинотеатров, клубов, магазинов.
Но автобус уже увозил Гани далеко-далеко от той девушки, притом настолько быстро, будто нарочно, что перекрёсток исчез в лёгком тумане, который незаметно поднялся на Северном проспекте.
Гани прислонился головой к запотевшему стеклу, закрыл глаза и шумно выдохнул клуб пара. «Они такие слабые, я помню их. Те самые бутоны, они распускались каждую весну. И в день, когда улица наполнялась ароматом роз, булочник был такой румяный, даже казался ещё более пухлым, и этот булочник пёк какие-то свои особенные булочки. Их запах смешивался с ароматом роз. А я сидел на лавочке, напротив булочной, и смотрел на всех, кто проходил мимо меня. Наверное, кому-то очень было нужно, чтобы это всё кончилось.». Гани уснул, он даже проспал свою остановку, но это было для него не важно. Он вышел на конечной, вернулся обратно на одну, свернул во дворы и ещё минут десять шёл среди безликих серых домов.
Дома было сыро и прохладно. В таких домах почему-то всегда именно так, либо жарко. Наверное, Гани и нравились дома по улице Роз, потому что тогда они были разными, но при этом не пестрили, словно клоуны в цирке, а создавали некое единое пространство, отделённое от всего города. Гани сидел на кухне, глазел в окно на то, как поезда метро гоняют по прозрачному тоннелю в парк и обратно. Хотелось с кем-то поделиться тем, что сегодня произошло, будто Гани потерял самую важную в этом мире вещь. Поскрипел зубами, постучал костяшками пальцев сначала по стеклу, а затем по столешнице. «Пусто», - почему-то пронеслось в голове Гани, он опять шумно выдохнул, но в этот раз пара не было.
- Джи, ты дома? – Гани позвонил знакомому пареньку.
- Да, в такой день меньше всего охота куда-либо шляться, - почти прогремел голос Джи.
- Приезжай ко мне, возьми чего-нибудь выпить, я пока что-нибудь сготовлю.
- Послал бы тебя к чертям, Гани, да самому одному тошно. Скоро буду, до встречи, - гудки.
Гани стал суетиться, словно готовил праздник. Нарезал овощей в салат, сварил картошки, хоть она и была последней. Последнее время с материка её почти не везут, цены резко выросли, но сегодня было не жалко. Жалко было то, что в квартире было сумрачно, лампочки оказались слабоваты, но Гани понял это только сегодня.
Джи приехал через полчаса, разулся, поставил на стол несколько бутылок с пивом.
- Взял на сколько денег было, - словно пытаясь оправдаться, сказал он и широко улыбнулся. Джи был высоким, коренастым парнем, привыкший быть стриженным по-армейски, так как отслужил пять лет на материке. Гани встретил его на вокзале четыре месяца назад, когда в очередной раз убегал от нынешней пустоты улицы Роз. Джи неудачно вышел из-за угла, и Гани просто сшиб его, раскидав вещи из большой походной сумки солдата. Так они и познакомились.
Потом Джи предложил новому другу посидеть и отдохнуть, и только потом заметил, что у того  глаза на мокром месте. Очень хотелось расспросить о причине расстройства, но у самого Джи на душе было плохо. За пять  лет службы он успел увидеть то, о чём здесь на Острове даже не подозревали. А после того, как Джи решил закончить свою войну, он подумал, что стоит хоть разок взглянуть на Остров.
Гани тогда стало стыдно, за то он похож на заплаканного подростка, хотя ему уже было почти тридцать  лет. Пытаясь исправить эту ситуацию, он решил рассказать про Остров и, как бы не старался промолчать, рассказал про  улицу Роз. Но  не про ту, от которой он бежал, а про улицу Роз, на которой по вечерам зажигались старинные фонари. Джи курил и слушал, а потом, отправив окурок  в урну, попросил друга сводить его на эту улицу, но Гани промолчал. Ему было слишком стыдно сказать, что той улицы больше нет.
Теперь они сидели на кухне, ели свеженький салат и попивали пиво.
- Что, день хреновый, - поинтересовался Джи.
- Да, зашёл на улицу Роз.
- И что с того? Ведь это твоя любимая улица.
- Нет, я никак не мог тебе сказать, Джи, что этой улицы больше нет, - Гани потупил взгляд в поверхность стола.
- Что значит её нет? Я вчера смотрел путеводитель, там написано, что она есть, - Джи, на которого пиво уже начало действовать, начал кипятиться.
- Название осталось, а самой улицы нет.
Джи вздохнул, затушил сигарету и сказал, что ничего не понимает. И тут Гани сорвался и рассказал ему всё. С таким чувством, будто целый армейский склад взорвался внутри. Гани бегал по всей кухне, срывался на крик, хлопал дверцами, даже неосторожно своротил одну из пивных бутылок. Джи смотрел на друга с восхищением, ведь с самого первого дня Гани был скромным тихим парнем, который даже мата ни разу не сказал за четыре месяца. После армии друг Джи казался просто не человеком.
Гани выговорился, сел рядом с другом и стал тихо пить пиво, будто ничего и не случилось. Джи допил бутылку, крякнул и сказал:
- Гани, друг мой, не думай, что улица навсегда умерла. Вспомни, что произошло, когда всё это началось.
- Началась война, Джи.
- Вот именно! В тот год, когда тебе исполнилось  двадцать, те сволочи начали нас бомбить. Ты же помнишь, как они взорвали тут всё, и этот город стал островом. А то, что теперь мы зовём материком, превратилось в выжженную пустыню. А потом война вроде как кончилась, а стрелять не перестали, там на материке люди строили новую жизнь. Они боролись за неё и умирали, умирали от голода, от болезней, от радиации. Умирал и я, и мои родители. Когда они умерли, они будто растаяли, я был тогда один на ферме, и меня просто поразил страх. Я смотрел на них, как они лежат на своей кровати, худые, иссохшие и мёртвые. И тогда я и побежал, я побежал Гани, побежал так быстро, как никогда больше не смогу бежать. В тот день я прибежал  в отдел военного комитета и вступил в армию.
- Джи, - Гани повернул голову в сторону окна. – Расскажи, что было там.
- Там было плохо. Там очень плохо. В первый же день нас отправили в бой. Дали снаряжение, дали оружие, дали команды и кинули умирать в Южных полях. Их было так много, словно саранча. Шли на нас плотной стеной, в зелёной форме, с ружьями наперевес. А мы, мы, Гани, необстрелянные молодые ребята, стали орать, рвать свои глотки. И открыли огонь, а они всё шли и шли. Нам тогда никто, никто не сказал, что против нас идут киборги, что они не боятся, не устают, и им плевать, хотим жить мы или нет.
- Киборги, Джи? Я думал, это сказки.
- Это не сказки, это правда.  Я не знаю, почему я выжил тогда. Мы сражались, пожалуй, часов пять. Пять часов непрерывной смерти! Я упал от взрыва в какую-то яму, меня накрыло сверху землёй. Сколько я провалялся без сознания, я не знаю. Меня нашёл батальон зачистки. Собирали трупы, нашли меня.
- И ты остался после этого воевать? Ты же мог уйти.
- Да, Гани, мог. Но мне почему-то показалось, что моя война ещё не закончилась. И я остался, только каждый раз я чуть не умирал, но какое-то чудо всегда спасало меня, словно невидимый ангел прикрывал меня своими крыльями. Давай не будем об этом, - Джи тоже уставился в окно, стуча пальцами по столешнице.
- Да, пожалуй, не стоит. Я не хотел тебя задеть, - Гани стало стыдно.
- Нет, Гани, всё в порядке. Иногда стоит это вспомнить. Если кто-то это забудет, это точно повторится. И знаешь, Гани, наверное, с твоей улицей не всё так плохо. Ведь она когда-то была такой классной, была такой уютной, а потом кто-то объявил нам войну. Я не говорю о той войне, где стрелял я,  я говорю о войне с твоей улицей, о войне с тобой. Как думаешь, эта война закончена? – Джи взглянул прямо в глаза своему другу.
- Война? Джи, я не хочу воевать, война порождает только страдание. Если эта улица сдалась, значит это так должно быть. Я не хочу никого заставлять, пусть лучше всё идёт  своим чередом, - Гани снова замолчал.
Они посидели ещё и попили пива. За окном стемнело, и, кажется, снова начался дождь. Джи собрался и ушёл, несмотря на желание Гани оставить друга на ночь.
Утро следующего дня совсем не отличалось от всех других. Гани поднялся, немного размял суставы, почистил зубы, умылся. Потом приготовил завтрак из чего-то, что должно было напоминать кукурузные хлопья. Но кукурузные хлопья и молоко были этим до войны, а теперь всего лишь набор химической дряни. Нужно было ехать  на  работу, но Гани не поехал. На этот завод сегодня ему было плевать, они смогут разобраться там и без одного  менеджера. Вопреки своему вчерашнему обещанию, Гани собрался, одел свой самый лучший плащ и снова отправился на улицу Роз.
Сегодня там было также противно. Только что все закончили пить и гулять,  разбросали вокруг бутылки и окурки, рванные газеты и этикетки. Гани стоял у первого дома и смотрел через всю улицу, словно ждал чего-то. Из-за угла дома напротив вышла девушка, та самая, которая тоже гуляла вчера по этой улице. Почему-то Гани показалось, что если он сейчас не заговорит с ней, то всё в этом мире просто перестанет существовать, оно не обратится в пыль и прах, а просто возникнет невероятная пустота, представить которую невероятно страшно. Гани перебежал через улицу,  догнал девушку и уже протянул руку к её плечу, набрал воздуха в грудь, чтобы окликнуть её, но вдруг он почувствовал, как от её волос исходит запах роз. Такой неуловимый, такой нежный, что у Гани навернулись слёзы на глазах. Он собрался всеми своими силами и окликнул девушку:
- Вы сам дух этой улицы, - почти прокричал он, и ему тут же стало стыдно за эту глупую фразу.
Девушка обернулась, её волосы так завораживающе качнулись в этот момент. Гани испугался и даже сделал пару шагов назад.
- Вы так милы, - девушка улыбнулась. – Как вас зовут? Я часто видела, как вы бродите вдоль витрин.
- Меня зовут Гани. Мне неудобно, что я так нагло потревожил вас.
- Я Ари. Мне приятно, что вы заговорили со мной. В течении десяти лет мне было очень одиноко на этой улице, хотя когда-то я чувствовала себя здесь самой счастливой.
- Вы тоже знали эту улицу другой?
- Да,  я выросла на ней, мои родители жили в пятом  доме, над кинотеатром Млечный Путь. Потом отец ушёл на войну и там погиб, а мама не смогла этого пережить, и в один день она просто не проснулась, - девушка отвернулась, пытаясь скрыть слёзы.
-  Простите, я не хотел вас расстроить, - Гани снова стало стыдно и захотелось уйти.
- Нет, не надо. Я хочу с вами говорить.
- Тогда, быть может, выпьем чаю? Я знаю неплохую чайную на Северном проспекте недалеко отсюда!
Гани зашёл в свою квартиру, зажёг свет в прихожей, снял ботинки. Медленно, словно нехотя прошёл в свою комнату и сел на кровать. Непонятное, неизведанное чувство овладевало им. Сидя на кровати, Гани вспоминал тот аромат роз, которым пахли волосы Ари. Вспоминал, как она пила чай из широкой кружки, настолько широкой, что видно было только её бесконечные тёмные глаза. Гани взял подушку, обнял ей, зарылся в неё лицом и упал на кровать, желая, чтобы вместо подушки оказались волосы Ари. Ему казалось, что эта девушка была воплощением всей той улицы, которую Гани так любил.
Неожиданно зазвонил телефон.
- Гани, Гани! У меня есть идея, - в трубке кричал голос Джи.
- Джи, подожди, подожди, прошу тебя!
- Что? Что такое?
- Джи! Я сегодня встретил самую красивую девушку в своей жизни. Там, на улице Роз! Она когда-то даже жила там. Джи! – Гани срывался от радости. – Именно ради того, чтобы увидеть её сегодня, я и жил!
- Что ж, это даже лучше, это очень хорошо, - Джи рассмеялся. – Мы вернём эту улицу, мы снова сделаем эту улицу улицей Роз! Я еду к тебе!
Джи приехал через полчаса, затащив в квартиру явно тяжёлую черную сумку, на которую когда-то натолкнулся Гани на вокзале.
- Послушай, Гани, - Джи от волнения бегал по кухне, доставая по пути бутылки с пивом из потайных карманов своей военной куртки. – Мы с тобой вернём эту улицу! Мы должны это сделать. Ведь должно в этом трижды проклятом мире наконец победить добро. Ты, Гани, друг мой, вера и опора моя, ты и есть это добро! Ты должен победить всю эту мразь, всех этих шлюх, наркушников, продажных полицаев! Ты должен победить ту порнуху, что крутят в тех кинотеатрах, вымести своей великой рукой магазины с пошлым нижним бельём и резиновыми членами! Ты, чистый друг мой, только ты спасёшь эту улицу. Смотри, что я принёс тебе, - Джи с гордостью расстегнул сумку и выпрямился, будто перед ним был сам  Главнокомандующий. В сумке, тускло поблёскивая лежало оружие: лучевой автомат, винтовка, два пистолета и патроны. И форма, форма Джи, оставшаяся у него с войны, и форма для Гани, более простая, но не менее торжественная. – Смотри, Гани, я всё продумал, я всё узнал. Я знаю, кто крышует сутенёров, кто поставляет нароктики! Мы с тобой, ты и я, мы через три дня пойдём туда, и нашим святым мечом, нашей святой войной выжжем зло с этой улицы!
Гани стало очень холодно: похолодели руки, ноги, шея. Словно лёд и мороз расползались от этого оружия.
- Давай обсудим это после, - сухим, ломающимся от напряжения голосом,  ответил он Джи.
- Да-а! Конечно! Ты теперь мой генерал! Это наша война, Гани! Наша война за улицу Роз! – прокричал Джи и, по-армейски развернувшись, вылетел за дверь.
Гани выглянул в окно и глядел, как его друг бежит под только что начавшимся дождём, радостно размахивая руками и прыгая по лужам.
« Наверное, его война ещё не окончена», - почему-то подумал Гани.
- Наверное, он воюет с самим собой, - сказал Гани себе вслух и заплакал.
На следующее утро Гани проснулся больным, словно за ночь его кто-то поломал. Было очень плохо  и противно. Казалось, что мир вокруг стал рушиться, стал проседать и осыпаться. Гани захотелось услышать тёпло, и он позвонил Ари.
- Что-то произошло? – спросила девушка, когда они снова встретились в той чайной, где были вчера.
- Да, - Гани прожевал лист салата, который был всего лишь набором веществ, а вовсе не салатом. – У меня есть друг. Его зовут Джи. Он бывший военный, хотя, иногда мне кажется, что он до сих пор воюет. Вчера он предложил мне устроить войну. Войну, которая должна освободить улицу Роз.
- Войну? Разве за розы стоит воевать? У них есть шипы, но они – всего лишь видимость, иллюзия, фикция! Те, кто может уничтожить розы, обходят шипы, но розы всё равно цветут, - и в этот момент за окном чайной сверкнула молния, осветив лицо Ари. -  Розы, они не стоят войны.
- Наверное, ты права. Однажды, Джи рассказал мне о том, как было на войне. Мы тогда сидели на скамейке у вокзала, он курил армейские папиросы и всё говорил, и говорил, словно внутри него вдруг родился фонтан желания рассказать всё…
(Что тогда рассказал Джи):
Знаешь, дружище… это была и правда война. Самая настоящая, не выдуманная, не вживлённая мне в голову политиками истина, а война. Я воевал, словно чёрт. Я кидал себя в огонь, лишь бы понять, почему именно я, почему именно мои родители должны были перенести эту войну. Скажи мне, парень, что я сделал этому трижды проклятому миру, что он так жестоко уничтожил меня? Почему я? Почему я!? Да, чёрт меня дери, почему я должен был идти умирать?! Ведь это не моё дело!
Гани, там умирали люди, неважно кто был в бою, но умирали люди! Люди, Гани! Люди! Они плакали, рыдали, плевались кровью, просили прощения или пощады перед смертью! И они умирали…
Гани, я буду просыпаться и видеть их лица: тех, кого я убил, тех, кого я не спас, и, самое страшное, самое страшное, Гани, тех, кого я не простил!
Гани! Я бежал тогда по выжженной земле от своей фермы, бежал так, словно под моими ногами нет земли, и нет воздуха вокруг. Бежал, словно хотел убежать от тех двух иссохших трупов на кровати. И мне казалось, что есть, кому отомстить, что стоит убить миллион людей, и на моей ферме мой отец снова выйдет в поле, заведёт наш трактор и поедет в поле! А мать, моя мама, она выскочит из двери нашего дома и догонит отца в ночнушке и шлёпанцах! Она отдаст ему коробку с обедом, поцелует в губы, а он взъерошит своей большой сильной рукой её соломенные волосы и уедет в поле. А я снова буду бежать за его трактором, по свежей борозде.
Гани! Я плачу! Плачу, как ребёнок! Я так хочу вернуться туда, на ту свежую борозду, в то утро, когда мой отец взъерошил соломенные волосы моей матери!
Но они умерли…
И я ушёл на войну. Это была моя война. Я шёл по пустым местам, шёл по огромным пустыням, шёл по топким болотам в тяжёлых армейских сапогах. И с каждым моим шагом я верил, что смогу вернуть то утро. Но оно не возвращалось, и даже убегало дальше. Стреляя каждый раз, я чувствовал, как это утро теряет свои краски.
И, однажды, мы нашли старый, разрушенный город. Он был такой пустой и одинокий, что на глазах у всех наворачивались слёзы. Там, в глубине этого города, мы нашли здание. Из старого кирпича, какого давно никто не делает.  Внутри были неведомые нам до этого картины на стенах. Мы удивились тогда, почему, если весь город сгорел, на стенах этого здания остались изображения  людей. Мы долго бродили по огромному залу. А потом я нашёл остаток книги. Я листал её, словно в ней был способ оживить моих родителей. Но на единственной странице, которая уцелела, было написано: «… во веки веков…». Тогда, когда я прочёл это, я представил это: из века в век, каждый день, каждый час… жизнь будет существовать, пока мы её творим. После этого дня я написал заявление об отставке… (Конец)
После того, как Гани закончил рассказывать, в чайной повисла необъяснимая тишина, словно все посетители слушали повествование, а теперь им стало за это совестно.
- Почему-то, когда вчера Джи предлагал  мне начать войну, мне показалось, что его война ещё не окончена. Что он ещё не вернулся  к миру, - Гани поставил остывшую кружку на стол.
Они вышли из чайной и решили пройтись по улице Роз. Непонятная сила влекла их туда, словно во всём огромной городе, во всём огромном мире нет больше никакого иного места, куда бы можно было пойти. Гани и Ари шли вдоль ещё не открывшихся клубов и кинотеатров, мимо глупых пошлых магазинов, мимо спящих в кучах мусора бродяг. Им хотелось, чтобы это вдруг исчезло, провалилось и пропало, а вместо всего этого ужаса вернулась та самая улица Роз, которая была десяток лет назад.
- Ари, почему так случилось?
- Быть может, все, кто выставлял за окно горшочки с розами, погибли на войне, или от голода, который принесла война.
- Да, наверное, ты права. Война убила эту улицу и розы на ней. Ари, я хочу сделать тебе предложение: давай вернёмся сюда. Я продам свою квартиру, и мы купим квартиру здесь. Мы вместе с тобой будем растить розы. И, быть может, кто-то сделает также. Быть может, мы сможем вернуть улицу Роз. Каждое утро, когда только лучи солнца будут падать на старую брусчатку этой улицы, я буду рад проснуться рядом с тобой. Чтобы каждое утро вдохнуть запах роз от твоих волос. И в этот момент мне будет без разницы, что будет за окном, будут ли там булочная и цветочный магазин или притоны с бродягами. Моя улица Роз будет в той комнате, с тобой. И каждое утро я буду приносить тебе в постель свежую розу. Каждое утро, каждый день, каждый год, и во веки веков.
- Я согласна, - ответила девушка.
Гани приехал домой и, даже не успев разуться, услышал звонок в дверь. На пороге стоял Джи. Оказалось, он увидел друга издалека, но не успел догнать его на улице.
- Ну что? Ты согласен, Гани, - глаза Джи светились от решимости. В нём словно вскипела ярость.
- Нет, Джи, нет. Мне очень жаль, но войны не будет. Я встретил эту девушку сегодня, мы решили переехать на улицу Роз и жить там. Война погубила эту улицу, и война её не спасёт. Я даже думаю, что и тебе пора закончить свою войну. Пора возвращаться домой, Джи! Пора сажать розы! – последнюю фразу Гани прокричал, схватив своего друга за плечи и расцеловав его. Джи просто пожал другу руку, развернулся и ушёл.
Квартира продалась быстро, уже через неделю Ари и Гани въехали в свой новый дом на улице Роз. Со свёртками вещей и горшочками с розами. Как только двое пересекли порог квартиры, Гани позвонил Джи:
- Мы дома, дружище. У нас всё хорошо. Как ты?
- Лучше всех. Пакую вещи!
- Куда поедешь?
- Обратно, на ферму. Я, кажется, вспомнил, как заводился трактор. Думаю, ты прав. Ты прав, Гани! Хватит войн, пора возвращаться домой и растить розы! Чтобы все в этом мире почувствовали, как прекрасно они пахнут, что они пахнут, как волосы любимой женщины, как свежий хлеб утром. Как солнечный свет, как брусчатка после дождя. Они пахнут как ты, Гани. Ты и Ари – самые лучшие розы на этой улицы. Удачи!

19-22.09.2009