Пифагор Курамбайчик

     -Во бля, снегу-то, снегу-то. На гражданке хрен кто поверит, что тут такое может быть,-Андрюха Алферов вышел из палатки седьмой роты и вдохнул морозный воздух.
       После спертого воздуха солдатской палатки, где вместе с частицами тепла приходилось сохранять и всевозможные запахи и испарения с развешенной на просушку солдатской формы, этот морозный воздух вызывал головокружение у строящихся на физзарядку бойцов. Снег всегда вызывает желание слепить из него шарик и запустить этим шариком в кого-нибудь. Это желание приходит и взрослым, и детям. А бойцам-то было немногим больше восемнадцати лет. Как не пошутить, как не побарахтаться в этом снегу. Тем более, что в строю так близок шиворот впереди стоящего друга...
      Вай-вай-вай, холодный же, холодный! - это истошно орет Курамбайчик, застигнутый кем-то врасплох и получивший порцию снега под гимнастерку, а теперь пытающийся удалить этот снег со своей теплой спины. А снежок уже успел подтаять, гимнастерка намокла, и ощущения от этого не самые приятные, побуждающие на ответную снежную диверсию в адрес обидчика. Или стоящего рядом. Смех, выкрики, шуточная потасовка,- ну, чем не молодые медвежата?
      
      
      
      Зима в 191-м ОМСП []
      
       Им бы еще резвиться и резвиться, но они уже солдаты. Солдаты, которым выпала доля служить в седьмой роте отдельного мотострелкового полка, расположившегося в полуторе десятков километров от провинциального афганского города Газни.
      Эх, когда б не век, в котором я в солдатах, Когда б России не досталось войн... Но весь февраль в таких трагичных датах, что даже снег не выбелит ту боль...- Андрюху что-то потянуло на лирику...
      Не, братка, не надо так грустно,- Курамбайчик положил руку на плечо друга, навалился, прильнул и шептал на ухо,- мой дед говорил, что надо думать о жизни, а о смерти надо думать потом, после смерти.
      Хороший дедушка был у тебя, Курамбайчик...
      Почему был, он и сейчас живой, старенький, правда уже, но на лошади еще верхом ездит...
      А сколько лет?
      Кому?
      Деду, не лошади же...
      Девяносто три...
      Ну, тогда согласен, дай Бог и тебе не меньше прожить! - засмеялся Андрюха...
      Спасибо! Я бы тогда создал свою школу, как Пифагор. Учил бы в ней детей мудрости.
      Какой такой мудрости может научить маленький зануда Курамбайчик?
      Э не-ет! Ты Курамбайчика плохо знаешь. Я же уже успел учителем побыть до армии. Математику преподавал в школе. Потом в институт поступил, успел первый курс окончить. Да вот вышло постановление призывать студентов после первого или второго курса в армию, вот я теперь тут премудрость жизни постигаю, а уж математикой эту мудрость после проверю, надеюсь, срастется...
      Да ты гонишь! Ты был учителем?
      Почему был? Я и сейчас по ночам во сне своих детишек вижу. Мелом на доске доказательство теоремы Пифагора привожу...
      Мрак! Курамбайчик, дай я тебя обниму...- искренне расчувствовался Андрюха...
      **
      
       То эхо перекатное войны
        Доносится сквозь годы до сознанья
        То в облике геройства, то вины,
        То гордостью, то мерой покаянья.
        И стынешь ты, застигнутый врасплох
        Как выстрелом нещадным из засады...
        Не хлеб растет - сплошной чертополох,
        А нужен хлеб. Чтоб выжить - не в награду.
        И кажется далекая война
        Нечетким фотоснимком черно-белым,
        А маленький фрагмент цветного сна -
        Несбыточным ростком, шажком несмелым
        В мечту нерукотворную твою,
        Что выцвела давно от ожиданья...
        - Бессонница?
        - Нет, прошлое курю...
        Затяжка. Сигарета без названья.
      **
       Владка Гробов устал. Его рота толком не отдохнув после первого этапа операции, была вынуждена выполнять очередную задачу по блокированию очередной высотки. Чтобы колонна внизу прошла, чтобы не обстреляли эту колонну нехорошие бородачи. Проще пареной репы война в горах - кто выше, тот и пан. Легко сказать, да не очень легко выполнить. Вот и Владка выдохся, а как не выдохнуться, если на прошлом этапе пришлось за молодого радиста "пятьдесят седьмую" в дополнение к своему грузу тащить. После возвращения на броню живот свело, всю ночь как неприкаянный демон дразнил луну своим голым задом. А на утро объявили выход на второй этап. Идти жаловаться - чмошное дело, вот теперь аж качает от усталости. Но бывало и хуже. С этим можно справиться, тем более, что не первый год лямку тянул. Вот кабы еще не духи, вообще бы все хорошо было.
      
       В горах для пехоты был свой огромный плюс - командование далеко, не дрючат никчемными построениями, да смотрами с замером бирок на сумках противогазов да чехлах фляжек. Однажды прикололся Владка, заставил молодого пришить бирку с фамилией Фуйкин на фляжку. И как на грех именно к этому молодому подошел проверяющий с намерением тщательного осмотра. Внимательный проверяющий попался. Доглядел, что разные фамилии на бирках.
      Почему,- спрашивает,- товарищ боец, у вас чужой инвентарь?
      Никак нет,- отвечает боец,- все мое, и противогаз, и фляжка.
      Как ваша фамилия?
      Гаврюшкин!
      А Фуйкин - это кто?
      Я, товарищ полковник!- отвечает молодой. Боится правду сказать, вот и выкручивается как может.
      Не понял...
      У меня двойная фамилия Гаврюшкин-Фуйкин, полностью на бирке не помещается, поэтому я по половине разделил...
       Трудно сохранить серьезность, полагающуюся для строевого смотра, при таком диалоге. Ребята и не сохранили. Ярость проверяющего только подливала бензина в костер смеха. Трудно тогда пришлось роте.
       Очень сильно донимали смотрами грызуны с погонами из штабных. Вот потому колонна или боевая операция воспринимались как избавление от мозгодрючки...
      Духи, духи,- пронеслось по цепочке.
       Странно вели себя духи в этот раз. Во-первых, их было много. Во-вторых, они особо и не скрывали своего присутствия. Только держались подальше от прицельного выстрела. Во время привала пехота рассматривала душманов в оптику. Вызвали артиллерию. Несколько залпов заставили духов поумерить свою наглость, во всяком случае, бородатые скрылись, не было больше заметным их присутствие на высоте, которую предстояло занять седьмой роте.
       Двумя группами пехота продолжила подъем. Когда вышли на точку, устроили привал. Закурили. Ситуация была необычной. Вроде бы заняли свою высоту, выполнили задачу, однако невдалеке увидели самый настоящий укреп-район бородатых. Всюду по склону располагались бойницы. Душманов видно не было. Но сидеть на высоте рядом с таким районом - не дело.
      Ну-ка, беглым из подствольников попробуем бойницы на прочность,- приказал командир роты.
      Подствольники, так подствольники. Дважды повторять не понадобилось. Сухие хлопки возвестили о том, что гранаты отправились в направлении бойниц. Не буди лихо, это тот случай.
       Оказалось, духи затаились и ждали подхода роты. Выстрелы из подствольников приняли за сигнал, что шурави их обнаружили.
       На роту обрушился ураганный огонь. Стреляли из гранатометов и автоматов. Разрывные пули поначалу навели панику на пехоту, казалось, что стреляют с флангов и с тыла, однако, быстро пришли в себя и сориентировались. Организовали ответный огонь.
       Однако, уже в первые минуты боя среди пехоты появились "трехсотые": были ранены взводный лейтенант Сафаров, Сашка Квач и рядовой Юсупов. Огонь был настолько сильным, что просто чудо, что пришла идея с обстрелом из подствольников. Видимо душманы намеревались расстрелять роту, подпустив поближе. Труднее всех пришлось дозору. Они были ближе всех к духам. Курамбайчик был в дозоре. Заметив духа, высунувшегося из-за камней, чтобы выстрелить из гранатомета, Карамбайчик дал очередь из автомата. Душман повалился вперед и выпал из бойницы. Владка Гробов тоже вычислил одного из духов, прыгавшего от камня к камню. Владка дал короткую очередь. Дух больше не появлялся. Постепенно удалось наладить прицельный огонь. Владка перебежал на несколько шагов вперед и упал за камень рядом с кустом терновника. Только поднял голову, как душманская пуля расщепила ветку прямо перед носом. То ли рикошет случился, то ли изначально вектор движения был таким, только пуля почему-то не ударила в лицо, а чиркнула по уху.
       Началась осада укрепрайона. Вызвали вертушки. Те поработали на славу. После такой работы обычно духи уносили ноги. Вдруг Влад увидел, как двое ребят несут Курамбайчика. Он был ранен. Санинструктор принялся оказывать помощь.
       Долго ли коротко ли, а война шла своим чередом. Когда подтянулись основные силы, и чуть отдышались, было принято решение прочесать поле боя, пока не наступила ночь.
       Пошли цепью. Кустарник рос по склону неравномерно. Только цепь поднялась до уровня, где терновник стал гуще, раздались одиночные выстрелы, потом раздался крик:
      Суки!!! - и отчаянная очередь на весь магазин. Так погиб Андрей Писаренко, но об этом в другой раз.
       Эх, Курамбайчик! Знал ли твой Пифагор такие теоремы. Где ты теперь, родной? Если прочитаешь эту мою писанину, знай, что о тебе помнят Андрей Алферов, Владка Гробов...Помнят и тебя, и твое смешное ранение - одной пулей обе ягодицы. Вот ведь пуля какова - вроде без мозгов, а гипотенузу нарисовала, какой и Пифагору не снилось...
      
      ***
         Давай останемся, браток,
         И пусть шагают мимо годы,
         Ведь нам с тобой не от природы
         Назначен расставанья срок.
         Еще бы пожили...
         Весной,
         Забрав из штаба документы,
         Раздав салагам сигареты,
         Домой отправимся. Домой!
         Получку выдаст нам Ташкент,
         Пойдем гулять, достанем водки,
         Мы выжили в афганской лодке,
         И кто нам скажет: "Водки нет!"?
         И кто нам скажет: "Жизнь не та!"?
         "Никто не ждал, а вы вернулись,"-
         Про порох спросят и про пули...
         Представь, а мы остались там.
         Представь, что мы остались там...
         Ну, что глядишь, бача, с укором...
         Терпи, вертушка будет скоро...
         Я жив. А ты умрешь от ран...
         Давай останемся, браток!...
      
      
      Война для седьмой роты продолжалась...