Одним октябрьским вечером

Из старого бара с заморским названием «Орландина» никто не торопился расходиться. А ведь и правда, куда теперь было торопиться? Накуренный зал всё ещё наполняли звуки отдалённо напоминающие это чудо под названием джаз. Если бы саксофонист в эту ночь не так сильно увлекался шнапсом, у него возможно что нибудь бы и получилось.
 
 У стойки Дитер морщась допивал свой дайкири. Дитер знал, что Хеммингуэй был большим ценителем этого коктейля и он хотел хотя бы таким образом стать ближе к своему кумиру. Вот только рассказы Хеммингуэя охотно печатали и на назначенные им свидания приходили. Осознав тот факт, что Марта в этот вечер не прийдеёт, и что в объединённой Германии он ещё более лишний, чем в ГДР, Дитер заказал ещё один дайкири и что-то пробормотал себе под нос.
 
Как это было не странно осознавать, но то, что мямлил этот писака-неудачник теперь абсолютно не волновало сидящего за столиком в углу капитана госбезопасности Краузе. Хотя нет, какой он теперь капитан госбезопасности? Просто человек. Человек Эрих Краузе. Как же это всё непривычно. Не нужно теперь писать никаких отчётов. Не нужно следить за всеми этими Дитерами, ведь теперь они никакие не диссиденты, а просто никому не нужные жалкие, медленно спивающиеся ничтожества. Зачем тогда он сюда пришёл? Эрих не мог себе точно ответить на этот вопрос. Хотя с другой стороны, куда ещё ему идти? А ведь местечко-то совсем не плохое. Может быть здесь не очень светло и чисто, но всё же уютно. Музыка играет. Пиво не потеряло свой вкус. Да и старый официант всё так же неподдельно рад видеть Эриха и его столик в углу полного зала всё так же его ждёт, хотя это уже нигде не предписано.
 
Откинувшись на спинку стула и поднеся кружку тёмного пива к губам, Эрих опять перебирал в своей голове детали этих безумных нескольких дней. Конечно было понятно, что всё к этому шло, но кто мог знать, что всё произойдёт так стремительно? Каждый сотрудник отреагировал на ликвидацию министерства по-своему. Некоторые из высшего офицерского состава в своих кабинетах, наедине с самим собой, решали остаться ли верным Присяге до конца, пустив себе в череп шесть граммов свинца. Один даже решился. Другие, почуяв жаренное, запихивали своё имущество в грузовики и личные машины и пытались вырваться из города. Но толпа их не пустила. Третие уже не были в состоянии думать о чём-либо, и они просто сидели на случайных стульях, глядя пустыми глазами на стену с портретами вождей. Разобравшись с выезжающими бонзами, толпа начала штурмовать правительственные обьекты. Никто им особенно не припятствовал. Толпа, разнесши в дребезги здания районных комитетов СЕПГ, управлений Штази и здание Совета Министров ринулась было к посольству СССР, но помощник второго секретаря вышел к толпе с Макаровым в руке, и щёлкнув затвором сказал на чистом немецком: "Вы конечно войдёте сюда, этому я не могу помешать. Но сначала, я убью восьмерых."
 
Люди, не желая попасть в восьмёрку героев, стали расходиться. Теперь на улице за окном было тихо, а посетители «Орландины» пили, ели и смеялись. За столом в центре компания Старого Грека опять резалась в покер. Эриху конечно следовало бы подумать, как теперь дальше жить, но мысли о неопределённости его не привлекали, да и разве теперь кто-нибудь что-нибудь знал? Ничего, как-нибудь выкрутимся. Других вариантов нет.
 
Допив своё пиво и расплатившись, Эрих вышел на холодный октябрьский воздух. Моросило. Подняв воротник повыше, он зашагал по пустой мостовой. Голова разболелась от сумбура и бреда переполнявших её. И эти крики. Что? Какие крики? В темноте, Эрих разглядел как молодая женщина пыталась отбиться от какого-то громилы, схватившего её за волосы и больно их потянувшего назад. На бегу, Эрих закричал:
 
– На землю, сука! Стрелять буду!
 
Потянувшись за кобурой с табельным Макаровым, Эрих вспомнил, что он уже никакой не капитан, и что табельного оружия у него теперь нет. Но громила всё равно растерялся и повиновался команде. Подобрав вырванный кем-то из мостовой булыжник, Эрих со всего размаха врезал им громиле по затылку.
 
– Ну, что уставилась? Пойдём?
– Пойдём.
– Ты где живёшь?
– Фридрих Энгельс-штрассе, 37.
– Так я ведь тоже.
– Сосед? Так пойдём, я тебе сосисок поджарю! Все хвалят мои сосиски!
– А как тебя зовут?
– Гретта.
 
Греттины сосиски и вправду были очень даже неплохими.