Еврейский Вопрос

  Шахтерский поселок в восточной Украине.
  Около полудня.
  Солнце, неспешно поднимаясь к зениту, жарит всё сильнее, раскаляя воздух и сгоняя детвору с улочек. Люди, не занятые на работах, спешат побыстрее закончить все свои дела по хозяйству и укрыться в домах, от наступающего дневного зноя.
  Всё живое ищет прохлады; и всё реже можно услышать крики петухов и гусей, оставивших на время, свои склоки и мирно устроившихся под тенью домов и заборов, или забравшихся в курятники, в ожидании вечера.
  Постепенно посёлок замирает и даже кажется, что гул машин, проносящихся невдалеке по трассе, становится размеренным, медленно нарастающим и стихающим, словно угадывающим сонный ритм предстоящей сиесты.

  В одном из двориков, в тени под яблонями, за большим деревянным столом застеленным старыми газетами, сидит старушка, в сером халате, фартуке и тёмной косынке в цветочек, покрывающей ее длинные седые волосы заплетенные в косы и уложенные венцом.
  Слева от неё стоит ведро с залитыми водой яблоками. Старушка не спеша вынимает их по одному, аккуратно разрезает ножичком пополам и затем, отделив сердцевину, делит на четыре части и рядками раскладывает на столе.
  Напротив старушки, облокотившись и почти что улегшись грудью на стол, сидит светловолосый мальчик лет семи - её внук. Он равнодушно следит за тем, что делает его бабушка; выбирает нарезанные кусочки яблок, нарушая этим стройность рядков, и положив их в рот, долго пережевывает, морщась от кислинки Белого Налива. При этом, он тянется, вертит головкой, задирает её кверху, и солнце, пробивающееся сквозь листву мерцающими лучами, слепит ему глаза. Мальчик щурится, что-то мурчит себе под нос, чмокает и, наконец, проглотив кусочек яблока, на минуту расслабляется и опять берёт новую дольку.
  В промежутках между поеданием яблочных долек, вяло наклонив голову, мальчик рассматривает картинки, на газетах застилающих стол, изредка, прочитывая по слогам заголовки статей, около заинтересовавших его картинок.
  И вдруг, обратившись к своей бабушке, говорит:

 - Бабушка, а когда, в войну, немцы пришли, у вас в деревне евреи жили?

 - Жили внучок; жили еврэи. - Спокойным голосом, не глядя на внука и продолжая нарезать яблоки, отвечает старушка.
  Мальчик приподнимается; тянется через стол за приглянувшейся ему яблочной долькой; и достав её, неспешно отправляет к себе в рот, заранее сморщившись в ожидании знакомого вкуса.

 - Бабушка, а за что немцы евреев не любили? - Продолжает мальчик, смачно пережевывая  дольку.
  Бабушка задумывается и, склонив на бок голову, удивлённо отвечает:

 - А за шо их лубыть?

  Отвлекшись вопросом внука, она протирает ножичек о фартук; поправляет нарушенные внуком рядки яблочных долек на столе; переставляет ведро поудобнее…

 - А за шо их лубыть? - Тихим и спокойным голосом говорит старушка, снова вернувшись к своему делу, - воны робыть нэ хотят; грошей им много трэба; це ж, внучок, еврэи…

  А солнце поднимается всё выше. Мальчик, уже вдоволь наевшись, сидит склонившись над столом и, положив голову на руки, молча играет с яблочной долькой, переворачивая её пальчиками. Бабушка тихонько подходит к нему; нежно гладит по головке, едва касаясь его тоненьких шелковистых волос, своими мозолистыми, потемневшими руками со скрюченными пальцами.

  - Иди внучок до хаты, - ласково говорит старушка.
  Мальчик встаёт, зевает и уходит в дом.