Конец значит конец

Ее ресницы, наконец, медленно опустились, скрыв уставшие красные глаза. Наконец. Больше не осталось оправданий, чтобы вспоминать ее… ее маленькие изящные кисти, которым так шли кольца, ее кошачьи глаза, которые улыбались так лукаво, ее тонкий миниатюрный силуэт, от которого невозможно было оторвать глаз. Это конец, следовало признать этот факт, хоть бы для себя.
Владислава взглянула на оконченную главу и дописала под эпиграфом: «Конец». Отхлебнула тепловатого кофе из любимой кружки и, пообещав себе в сотый раз больше не вспоминать ее, иррационально подумала о том, что Серафима пила только такой кофе, с корицей и солью. Нет, черт возьми, это уже невыносимо! Любое воспоминание, действие, вызывало в памяти ее, это было ужасно мучительно и унизительно, она все говорила про себя : «Сафи эгоцентричная, глуповатая, зацикленная, несколько мелочная, у нее маленькая грудь, непропорциональный нос и она, черт возьми, любит другого мужчину!» Но вот толку от этих фраз… Все ее черты казались очаровательными, милыми, замечательными, ее грудь была лучшей в мире, а парень, встречавшийся с ней, глупой мелочной ошибкой природы. И вот так уже почти месяц… Все предметы в квартире, начиная от содержимого холодильника и разбросанным в беспорядке вещах, до книг на полке и пододеяльника с синими ромашками орал всеми голосами о ней, о великой, несравненной, лучшей в мире Сафи! В то время как гордость говорила что ту следует забыть, выбросить из головы, сосредоточиться на чем-то другом, хоть иллюзорное слово «дружба», принятое ими давало возможность общения и немого обожания, но… этого было мало, теперь мало.
Тогда Влада решила сосредоточиться на чем-то другом и, привычно попытавшись забыться в книгах, наткнулась на блокнот с пометками о главах романа, который они собирались сочинить, списав главных героев с самих себя. Наметки, намеки, характеры, внешность и обсуждение периферий сюжета вспыхнуло в голове и она вдруг стала писать как-то независимо от головы, водя рукой по бумаге. Книга захватила ее, она писала почти круглые сутки, сидя на парах, забываясь на роботе и забрасывая домашние дела. С трудом отобранные у книги урывки сна не приносили облегчения: во сне она видела Мирру, разводящую огонь заклинанием и Сан, нежно смотрящую на ее длинные рыжие волосы. Лихорадка этой поспешной рукописи будто отобрала все ее силы, заставляя забыть обо всем, но в то же время, нереально давала веру в незримое присутствие Сафи. В ее мысли относительно каждого слова, в ее руку, помогающую подбирать выражения и в ее глаза, следящие за каждым поворотом сюжета. Владислава писала так, чтобы понравилось Сафи, так, чтобы знать, если она возьмет в руки эту книгу, то будет читать все сутки напролет и решит что это отличная книга.
Но теперь… все. Очарование чернил на листе окончилось, следовало возвращаться в мир реальности. Следовало взглянуть, наконец, правде в лицо и признать что ее Серафима, не Мирра, которая может просто нежно любить, забываясь во всем остальном. Следовало вспомнить, что она сама далеко не Сан, обладающая великолепной фигурой, способная отколотить любого мужчину и защитить свою женщину от бытовых неудобств и любых проблем ножом, ядом или хитростью. Все, нереальный мир книги, где она могла выписать финал, заставив наемниц «идти сквозь сумерки, как всегда, вместе, не оставляя друг друга никогда, до конца бесконечной вечности», закончился, наполнив горечью воздух в легких. Наверное, нужно было просто набраться храбрости, забрать все свои вещи из ее квартиры и тихо убраться куда-то, где ее не найдут, сменив номер, но она просто игнорировала все, как последняя идиотка, верящая в хеппи энды.
Но теперь… теперь она сделает это. Последние слова романа оказались последними словами ее рабства. И пусть она все еще не может сказать ей «нет», пусть все еще считает лучшей женщиной в мире, но она сможет. И когда-нибудь она будет вспоминать ее без этой боли, ее милую прекрасную Сафи. Но сегодня конец значит конец.