Горы и сновиденья. Окончание

ОКОНЧАНИЕ

     Наутро, под бурные восторги Сергея и радостное повизгивание Лиды с Наташей, совершающих у сайчика с ледяной водой обряд утреннего умывания, Марат, поднявшийся, как всегда, на полчаса раньше остальных, колдовал у костра. Вода в стареньком и видавшем виды котелке только что закипела. Он ссыпал в четыре кружки по доброй порции кофе, бросил в каждую по несколько кусков сахара, зная точно, благодаря давнему знакомству, нет, пожалуй, давней дружбе, кому и сколько кусков сахара следует положить. Потом отлил в большую посудину оставшийся кипяток. Специально, для чистки зубов. Потому что чистить зубы и полоскать рот водой из горного ручья, даже при полном отсутствии кариеса и совершенно здоровых дёснах, оказывалось сродни подвигу.

- Народ, кофе готов! Бегом сюда, пока горячий! – Марат открывал консервенным ножом банку со сгущёнкой. Сгущёнку любили девушки. Марат с Сергеем предпочитали кофе с сахаром. Безо всяких добавок.
     Ритуал утренних водных процедур сложился под влиянием особенностей горной местности, с самых их первых походов. Переведя дух, зачёрпывали студёную воду из сая и быстро, покрякивая, покрикивая и повизгивая, споласкивали лицо. Кто-то даже отчаивался и мыл шею. Причём руки коченели почти сразу же. Остатки сна улетучивались моментально и, энергично растираясь сухими полотенцами, вся группа, блестя счастливыми глазами, бодро спешила к животворительному пламени костра.  И уже после лёгкого завтрака, наполнив пустые кружки остатками кипятка, шли к ручью, чтобы почистить зубы. Затем – недолгие сборы и – вперёд, в колонну по одному, гуськом, вслед за замысловатым и непредсказуемым бегом зовущего за собой серпантина.

     На коротком привале, Марат, неторопливо набивая табаком трубку, как-то по-хитрому глянул на приятеля. Сергей блаженно растянулся на пьяняще пахнувшей траве во всю длину своего большого тела, приоблокотив голову на сброшенный рюкзак и раскинув руки в разные стороны. Яркое солнце щедро заливало теплом горные кручи, и утренний холод уступил теперь место набирающему силу летнему зною. Девушки, весело переговариваясь, удалились по своим делам за стоящий неподалёку огромный валун. Мужчины остались одни.

- Серёга, - Пробубнил Марат, с особым вкусом и непередаваемо заразительно раскуривая трубку,

- Я вот думаю, а не пора ли нам сделать крутой разворот?.. – Он затянулся и выпустил целое облако пахучего дыма.

- Ты это о чём?

- Да я, брат, всё о том же, о чём и ты сам, наверняка, подумываешь… О жизни нашей с тобой. Вольной, холостяцкой и, как мне с некоторых пор стало казаться, лишённой элементарных человеческих радостей…

- Вона как… Оченно интересно…Ну, ежели взаправду, уважаемый, то я тебя, честно говоря, без Лидки уже и не представляю. – Сергей теперь сидел и, щурясь от солнца, смотрел на Марата.

- Если ты об этом…
 
- Об этом.

- Так она ж души в тебе не чает, каждое слово ловит! А ты…

- Скажите, пожалуйста, психолог, какой нашёлся! – Разозлился Марат,

- Сам-то, чего с Наташкой тянешь?

- Психолог, не психолог… Ты спросил – я ответил. А Наташка… Наташка – это, понимаешь ли,  друг.  Или боевая подруга. Наверное… - Сергей потёр кончик носа,

- Хотя…

- Вот именно: хотя! Мы, брат, скажу я тебе, со стороны друг друга лучше видим, чем каждый сам себя. По отдельности. – Марат почесал бороду.

- Как думаешь, Лидка на смех меня не подымет, если я ей намекнуть попробую?

- А как же! Обязательно подымет! Ещё как подымет! За твоё, парень, многолетнее в носуковырятельство. Ты, борода, хоть мужик и образованный и вроде как поживший, но, однако же,  какой-то однобоко образованный. И мало что поживши понявший…

- Угу. «Поживши понявший». А ты у нас, значит, со всех сторон академик.
 
- Я, между прочим,  кандидат наук, мечтающий стать доктором. До академика, это, брат,  как от солдата до генерала.

- Ну, ты уже не солдат, ты, скорее, сержант. Или лейтенант. И плох тот солдат, который…

- …Не мечтает стать генералом. «Плавали, знаем», как говаривал один небезызвестный тебе персонаж. А если серьёзно, Марат, я уж и сам, откровенно говоря, всё чаще и чаще на эту тему задумываюсь.

- Стать академиком?

- Не придуривайся! Я про Наташку.

- А я про Лиду… Кажется, пора завязывать дурака валять, - Марат принялся сосредоточенно, даже с некоторым ожесточением, выколачивать трубку о камень.

- Живу, как в тумане каком-то. День за днём чего-то копошусь, чего-то непонятное делаю, какие-то телодвижения совершаю. Как во сне. Аки сомнамбула какая… Зачем? Почему? Потому, что так – надо. А кому – надо-то? Тайна! Тайна, брат, покрытая мраком. Вяло так иногда себе втолковываю, что вся сия суетливость именуется в народе житиём человеческим, и процесс сей от Бога и что Божественное вдохновение, коль скоро оно спонтанно не нарождается, надо черпать, на худой конец, в чётких указаниях партии и правительства. Благо указаний этих – пруд пруди…

- Философствовать изволите, уважаемый? И философия какая-то, надо сказать,  диссидентствующая. И ядовито-саркастическая. Это уже симптом, однако.
Марат тоскливо глянул на приятеля.

- Нет, Сергуня, это уже не симптом, это уже диагноз. Давнишний, застарелый и грозящий перерасти в хронический.

- И к тому же запросто способный вызвать неминуемую депрессию, - Угодливо и с садистским радушием подхватил Сергей,

- Чёрную такую депрессию. Усекаешь? Как там в «Онегине»? Подобно англицкому сплину, короче, русская хандра, им овладела понемногу…

- Угомонись – Поморщился Марат.

-  А там, глядишь, - Не унимался Сергей,

- И о бесполезности жизни начнёшь задумываться. И о том, что неплохо бы, на всякий случай, запастись верёвкой подходящей. Покрепче. И про мыла кусок не забыть…

- Сатира и юмор, оно, конечно, вещь, брат, полезная, - Ухмыльнулся Марат,

- Вроде круга спасательного. Только вот беда в том, что в моём случае балагурство уже не срабатывает.  Скорее – досаждает.

- Так чего ты себя мучаешь? – Сергей с удивлением и неподдельным интересом смотрел на Марата. Такой поворот  настроения давнего приятеля казался неожиданным и совершенно несвойственным его всегда немного бесшабашному характеру,

- Ну, хочешь, я сам Лидуське обо всём скажу? Так, мол, и так, тихо страдает наш старший товарищ и в силу врождённой робости своей и застенчивости, - Сергей, воодушевляясь, даже вскочил на ноги,
 
- В силу качеств, являющихся, понятно, пережитком прошлого, но благодаря консервативности полученного воспитания абсолютно неискоренимых…

- Да иди ты! Сват из тебя, как из меня скоморох.  Даже и не думай! Сам как-нибудь разберусь. А не то – Наташке намекну, что твоей храбрости только на научные разработки хватает, да на советы бравые друзьям, неосмотрительно душу раскрывающим. Что б, значит, взяла она весь вялотекущий процесс этот под свой личный контроль. И на тебя больше не надеялась. Чего скалишься?

- Я, возможно, тебя огорошу, но, тем не менее, скажу: я, как раз сегодня, ну, или завтра, в крайнем случае, твёрдо решил с ней обо всём переговорить.

- Чего-о? С кем переговорить?

- Того-о! С Наташкой, с кем же ещё? Я, дружище, ещё когда мы с тобой только рюкзаки дома паковали, уже знал, что решусь обязательно. Уже знал, что лучше Наташки никого нет и быть не может. Что ещё немного – и потеряю её. Что я – дурак безмозглый и эгоист бездушный. Что у меня в руках – сокровище, а я, зашоренный, смотрю куда-то поверх него и не вижу того, что рядом, что буквально перед глазами! Это было, как озарение. Не то, что б молния полыхнула, или как там в дешёвых романах пишется, просто я вдруг понял. Понял и всё.  А поняв, осознал глупейшую бессмысленность дальнейшего своего существования в прежних, привычных рамках. Так что мыслим мы с тобой в унисон. И чувствуем, скорее всего, тоже. Что радует. – Сергей, с озорным блеском в глазах, смотрел на Марата.
 
- Ну, ты, Сергуня, тихушник! – Покачал тот головой и, смешно выпятив нижнюю челюсть, нервно тянул себя за бороду,

- Хоть бы намекнул. Вот она, дружба!

- А чего ты засуетился-то? – Поддразнивал приятеля Сергей. Марат, видя, что из-за валуна показались фигуры их спутниц, торопливо поднялся с земли и, взяв Сергея за локоть, заговорщически буркнул:

- В общем так. Стреляем дуплетом. Всё. Решено. Я отставать не собираюсь.

- Значит, свадьбу тоже в один день назначим?

- Чего ты разорался? Не видишь – идут. Ещё их согласие получить нужно.

- За себя я почти уверен. А за тебя – так на все сто процентов.

- За меня, или за неё?

- За вас обоих. И прожили они долго и счастливо, и умерли в один день…

- Без лицедейства ты никак не можешь?

- Вся наша жизнь – игра. Или как там у классика? Театр? А люди в нём – актёры.

- Это вы про что? – Улыбаясь, спросила Наташа. Они с подругой уже стояли рядом и слышали последние фразы из разговора мужчин. Лида наклонилась к своему рюкзаку за фляжкой с водой.

- Они, Наташ, опять какие-нибудь мировые проблемы решают. На пути к вершине – самое место!

- Ошибаешься, уважаемая, - Сергей назидательно поднял кверху указательный палец,

- Мы тут с Маратом как раз обсуждали, кому торжественную речь предстоит произнести на  самой маковке почтенного Чимгана.

- Бо-ольшого Чимгана, - Подыграл Марат.

- Вот именно, самого, что ни на есть, большого.

- Ну, и как? До чего договорились?

- Будем красноречиво молчать.

- И горделиво оглядывать окрестности. – Марат наклонился за рюкзаком.

- Ну что, в путь? Немного осталось.

- Ага. Часа на полтора ещё. – Сергей, козырьком приложив ладонь ко лбу, рассматривал вершину горы. Казалось, она была совсем близко, совсем рядом, но на самом деле предстояло ещё идти и идти. Марат прошёл вперёд. Обернулся на спутников. Все были в полной готовности и ждали команды.

- Ну что, коллеги, с Богом?

- Ой, мамочки, Маратик, ты же – атеист!

- Не богохульствуйте, уважаемая! – Крякнул закидывающий на плечи свой необъятный рюкзак замыкающий процессию Сергей,

- Здесь, перед лицом Вечности и космического преддверия вся навязанная нам классиками марксизма-ленинизма атеистическая шелуха отваливается сама собой. И даже с таких заматерелых безбожников, каковым является  вышагивающий сейчас в авангарде наш бородатый искатель приключений.
     Пружинящим и натужным шагом группа передвигалась вверх по серпантину. Разговоры на ходу не приветствовались, так как приводили к нежелательным последствиям, а именно: сбивалось дыхание. Но Сергею необходимо было закончить мысль.

- И если смотреть на него под определённым ракурсом, то уже можно заметить размытые контуры намечающегося над его головой нимба. Так что Марат наш, со своей седеющей бородой, при наличии воображения, вполне может сойти за апостола. Фу! Не могу. Задыхаюсь!

- Серёж, ну хватит уже! Марат всё равно тебя не слышит. – Наташа беспокойно оглянулась на будущего академика,

- Слышу, слышу. – Выдохнул Марат,

- И мотаю, между прочим, и на усы, и на бороду. Всё, народ, бережём дыхание. Больше привалов не будет…

     Грандиозно бездонное и неподдающееся для осознания бескрайнее ультрамариновое небо, с небрежно разбросанными тут и там кипельно белыми, ватными облачками, звонко простиралось над необъятным и живущим своей хлопотливой жизнью миром. Полуденное солнце стояло в зените, облекая в контрастные и сочные тона неохватный для человеческого глаза фантастический пейзаж. Вершины гор, в тысячелетней мудрой молчаливости взирающие в бесконечность космических недр, сверкали на солнце своими снеговыми шапками и вековыми ледниками. Та часть света, откуда  пришли наши путешественники, утопала в яркой зелени, переливающейся тысячами разнообразных оттенков. А по направлению к Тянь-Шаню преобладали гораздо более суровые, коричневые тона. И чем дальше, тем таинственней, тем гуще и неприветливей становился коричневый цвет. Масштабы открывшегося пространства поражали, подавляли своим величием и непостижимостью. И было настолько тихо, что, казалось, на много километров вокруг набатным гулом плавно растекался отражаемый горным эхом звук их четырёх, взволнованно бьющихся сердец. Четыре крохотных, жаждущих жизни сердца, вскарабкавшихся к самому соску одной из многочисленных грудей загадочной и неповторимой во всей вселенной планеты. Очень лёгкий, едва осязаемый ветерок, нежной прохладой скользил по их разгорячённым щёкам и игриво щекотал волосы. Очарованные открывшейся панорамой, все четверо, забыв даже скинуть нелёгкие свои рюкзаки, широко раскрытыми глазами смотрели прямо перед собой и вокруг себя. Так продолжалось какое-то время, которое невозможно было бы,  привычным образом, измерить ни секундами, ни минутами, ни часами. Здесь время приобрело какой-то особый, неведомый им прежде ход и размер. И никто из них впоследствии  так и не смог определить, сколько же они тогда простояли подобным образом, скованные по рукам и ногам охватившим их, едва ли не божественным, восторгом  и тихим, но глубоким, проникнувшим в самое подсознание, восхищением.
 
     Первой обессилила Лида. Она, как подкошенная, вдруг рухнула наземь и лежала теперь посреди камней, на спине, прямо на неснятом с плеч рюкзаке. Марат тяжело опустился рядом. Зашевелились и Сергей с Наташей.

- Наваждение… - Негромко сказала Наташа, освобождаясь от рюкзака и пристраивая его у седого камня.

- Да, тут речи держать неуместно. – Лида приподнялась, одновременно скидывая лямки и с удовольствием растирая затёкшие плечи. Марат молча смотрел на неё странным и незнакомым взглядом, и в глазах его тлел обжигающий огонь, от которого у Лиды, рассеянно перехватившей этот взгляд, невольно мороз пробежал по спине.
   
- Чего  ты? Что с тобой?

- Да так… Вспомнил одну историю… - Марат оглянулся на своих спутников. Сергей, стоя за спиной у Наташи, игриво и настойчиво  подталкивал её вперёд. Они уже отдалились на несколько шагов. Марат обернулся к Лиде.

- Понимаешь, Лид, - Как-то нерешительно начал Марат, и Лида вдруг почувствовала, что сейчас должно произойти что-то очень и очень важное, она даже краешком сознания догадывалась, что именно, но странный удушливый ком подкатил вдруг к самому горлу и она не в состоянии была выговорить ни слова. Просто, молча, смотрела на него.

- Да… Так вот. Помнишь ту девочку, в синем платьице, на выпускном вечере? – Глаза её были широко раскрыты, и она только кивнула в ответ.

- Сколько уже лет тому… И я вот подумал, что с моей стороны, наверное, было бы очень плохо, ничего не ответить на то давнее признание… - Лицо Марата пошло пятнами, он нервно вертел в руках свою пустую трубку.

- Словом, Лид, - Сказал он решительно, глядя ей прямо в глаза,

- Выходи за меня! – Потом, словно разом лишившись сил, тоскливо добавил:

- А?

    Лида кусала губы и смотрела на него. Подбородок у неё задрожал, а из глаз, часто и быстро, потекли слёзы.

- Что? Я тебя обидел? Прости!
 
Но она отрицательно и энергично покачала головой.

- Тогда что? Ты согласна? – Теперь она уткнулась ему в плечо и кивнула утвердительно. Марат неловко обнял её одной рукой, а второй нежно и едва дотрагиваясь, поглаживал по волосам. Он поднялся на ноги у увлёк за собой Лиду. Теперь она, прижавшись к нему всем телом, беззвучно рыдала, и плечи её судорожно сотрясались. Марат, пытаясь хоть как-то её утешить, нёс какую-то невообразимую чепуху и беспомощно озирался вокруг. Но помощи было ждать неоткуда.

- Ты так и не сказал, - Запинаясь и ловя ртом воздух, сказала Лида.

- Что любишь…

- Да?.. Как же это?.. – И вдруг, словно в распахнутые неведомой рукой шлюзы прорвался мощный поток, он радостно, буквально купаясь в живительных волнах этого потока, дал волю своим, давно сдерживаемым и искренним чувствам:

- Господи, девочка моя! Да я люблю тебя, люблю, и люблю уже очень давно! Как же я, дурак, сам этого не замечал?! Нет! Что я говорю? Замечал, конечно! Но! Понимаешь, я - боялся! Я жутко боялся признаться себе, я стервенело боялся, что детство ТОЙ девочки давно уже прошло, что ТОЙ девочки просто больше не существует, и я теперь не могу и не имею права рассчитывать на её благосклонность… Но сейчас! Господи, Боже мой! Сейчас! Вот хочешь, я на весь белый свет прокричу, нет проору, что я тебя люблю? Хочешь?  – И Марат, раскинув руки навстречу простирающемуся перед ним великолепию и набрав полную грудь воздуха, что было сил, прокричал:

- Слушайте, люди! Слушайте горы!! Я люблю Лиду!!! – Отражённое многократным эхом,  долгие годы ожидаемое признание победоносным мажором полетело в пространство.

- Я! Люблю! Тебя! Лида!!! – Эхо усиливало голос Марата, придавало ему чародейскую глубину, затихало в немыслимой дали и вдруг, будто встрепенувшись, снова набирало силу и, перетекая через бесконечные горные хребты, мчалось дальше, в дальние и неведомые страны, желая, очевидно, оповестить весь мир, всю вселенную о вечном торжестве любви и о новом человеческом счастье. Сложив ладони у рта наподобе рупора, Марат прокричал последнее:

- Лида будет моей жено-о-ой! – Он обнял её, и они, прижавшись друг другу, долго-долго ещё стояли и слушали, как окончательно возрадовавшееся горное эхо разносило по всем уголкам ликующего мира это жизнеутверждающее признание.

     В то самое время, когда Марат только приступал к своему признательному монологу, Сергей, предусмотрительно отведя Наташу на достаточное, как ему казалось, расстояние от Марата с Лидой, вдруг обнял её за талию и, развернув к себе лицом и игнорируя промелькнувшее изумление в широко распахнутых навстречу ему глазах, решительно выдохнул:

- Наташ, я жениться надумал…

- Поздравляю… - У Наташи в области груди вдруг разросся шероховатый и обжигающий каменный шар. Шар никак не сглатывался и, вдобавок, осваиваясь в грудной клетке, стал  ещё ко всему прочему неторопливо ворочаться внутри и совершил затем оборот на полных триста шестьдесят градусов. По всему телу пробежала тёплая волна. Наташа повела головой в сторону и, как будто со стороны, услышала собственный голос:
 
- И кто же счастливая избранница?

- Как это кто? – Сергей казался озадаченным,

- Кто это может быть, кроме тебя?

- И ты спрашиваешь моего совета? – Слова выговаривались сами собой, независимо от её воли, или желания.

- Наташка, ну как ты можешь?! Ты же видишь, как я волнуюсь! Какого совета? Я испрашиваю твоего согласия!

- Но ты же только что сказал, что надумал. Надумал жениться. Значит, уже всё решил.
 
- Наташа!

- Только мне кажется, что, чтобы жениться, надо ведь, наверное, любить? Хоть немножечко?

- Слава Богу! Так, значит,  ты согласна? Ты что, не видишь, что я тебя люблю?

- Серёжка, ты всю жизнь был и останешься навсегда неисправимым эгоистом… - Она коснулась ладонью его щеки.

- Ты, действительно, любишь? – Глаза её лучились необыкновенным светом, и Сергей, купаясь в лучах этого удивительного, опрокинутого на него света, перестал ощущать собственное тело, земля, вернее, вершина горы уплыла у него из-под ног, и он теперь парил в невесомости, как в те моменты, когда, бросившись вниз со старенького кукурузника, летел в свободном полёте, а парашют ещё только предстояло раскрыть.
 
- Наташка… - Он совсем близко склонился к её лицу,

- Я не просто люблю тебя, я люблю тебя так, что… Я не знаю, как я тебя люблю, но чем больше я об этом говорю, тем сильнее люблю. Боже мой! Как же легко стало на душе!
     И в тот самый момент, когда их губы, наконец, нашли друг друга, Марат громогласно стал извещать округу о своей любви к Лиде.

- Вы что, вы договорились, что ли? – Только и успела спросить Наташа, когда и ей, и Сергею понадобилось набрать в лёгкие воздуха. Но последовал долгий поцелуй, прежде чем Сергей смог ответить:

- Это экспромт. Но получилось здорово, правда?

- Лучше и не придумаешь. – Прошептала в ответ Наташа.


     Вниз по серпантину, ускоренным темпом, передвигалась группа из четырёх человек. Спуск в горах ничем не легче подъёма, а порой даже и тяжелей, но сейчас все четверо буквально летели на крыльях.  Марат объявил, что главное – успеть затемно добраться до Ходжикента, а там – электричка и дорога домой, в родной Ташкент.
- Даже если не успеем на электричку, найдём попутку, - Успокаивал друзей Марат. Почему-то теперь, после известных событий, всем хотелось как можно быстрее добраться до дома. Потому, что начиналась совершенно другая, новая  жизнь, теперь жизнь обретала смысл и становилась захватывающе интересной. Впрочем, женщины знали об этом и прежде, знали всегда и, ни на секунду не переставая верить в обязательно долженствующее произойти когда-нибудь в их жизни событие, с неким религиозным и трепетным чувством  терпеливо ждали его наступления. Мужчины же, напротив, теперь только диву давались собственной  своей недавней дремучести и непроходимой глупости. Поражались собственной слепоте, близорукости и бестолковости прежней жизни. И ещё. Теперь они отчётливо представляли себе, что могли бы запросто пройти мимо своего счастья. И это осознание ледяным сумраком покалывало сердце. И отгонялось прочь счастливым и, на первый взгляд, беспричинным смехом.

     Народа в поезде было немного. Почти сплошь – туристы, дикарями выбирающиеся в горы. Где-то играли на гитаре, кто-то травил анекдоты, кто-то перекидывался в карты, а кто и спал глубоким и безмятежным сном. Лида с Наташей, буквально озаряя весь вагон волшебным сиянием своих глаз, о чём-то торопливо рассказывали друг другу. Марат с Сергеем вышли покурить в тамбур.   Лицо Марата скрылось за целым облаком ароматного дыма. Сергей мял в пальцах нераскуренную пока сигарету.

- Ну вот, дружище, - Потирая переносицу мундштуком своей трубки, сказал Марат,

- Жизнь, кажется, налаживается… Кстати, сон-то, Наташкин, в руку оказался.

- Да, выходит, что и хорошие сны иногда сбываются. Я вот думаю, Марат, что же такое надо понимать в этой жизни, как по ней двигаться, чтобы не понатворить глупых и непоправимых ошибок, чтобы вовремя сделать то, что сделать следует обязательно? Что может помочь отсеять второстепенное от главного?

- Мне кажется, я знаю, что надо делать. – Марат, хитро сощурив свои азиатские глаза, заговорщически  улыбнулся,

-  Надо просто почаще выбираться с друзьями в горы и сидеть у костра, ведя задушевную беседу…

ОКТЯБРЬ 2009 г.