Диалог с Достоевским - 17а

ВООБРАЖАЕМЫЙ ДИАЛОГ С Ф.М.ДОСТОЕВСКИМ

О национальном самосознании
и межнациональных отношениях,
о вере и неверии, мире и войне
[1978 -1979]

Часть семнадцатая: Геок-Тепе взят. – Престиж меча. – Хотели осчастливить Европу. – Приданого взял шиш. – Азия: наш исход в будущем. – Константинополь подождёт. – Эхо русского народа?

Ф.М. Секрета тут нет. Напротив, чем больше об этом у нас и в Европе будут знать, тем лучше.

Поступила телеграмма от генерала Скобелева. Геок-Тепе взят, текинцы разбиты, и, хотя еще не вполне усмирены, наша победа несомненна.

До последнего времени у нас в обществе, да и в печати относились к этому делу равнодушно. Особенно после неудачи генерала Ломакина и в начале приготовлений к вторичному наступлению. «И зачем нам туда, и чего нам далась эта Азия, сколько денег истрачено, тогда как у нас голод, дифтерит, нет школ, и прочее и прочее». Не все были этого мнения, но всё же надо сознаться – к нашей наступательной политике в Азии весьма многие относятся неприязненно.

Трудно сказать, чтобы общество наше ясно осознало важность нашей миссии в Азии, важность того, ЧТО для нас значит и будет значить впредь АЗИЯ. «Мы, дескать, Европа, что нам делать в Азии?» Слышны даже и очень резкие голоса: «Мы и в Европе-то не можем себе порядка добыть и устроиться, а тут еще суют нам и Азию. Хоть бы ее куда-нибудь деть!» Эти суждения раздаются у умников наших, от очень их большого ума, конечно.

Теперь, с победой Скобелева, пронесется гул по всей Азии, до самых отдаленных пределов ее: «Вот еще один свирепый и гордый правоверный народ Белому Царю поклонился». И пусть пронесется гул! Пусть в этих миллионах народов, до самой Индии, даже и в Индии, пожалуй, растет убеждение в непобедимости Белого Царя и в несокрушимости меча его. Ведь после неудачи Ломакина, должно быть, пронеслось сомнение – русский престиж был поколеблен…

Г.Г. Престиж меча?

Ф.М. Вот поэтому мы не можем остановиться на полдороге! У этих народов могут быть свои ханы и эмиры, но имя Белого Царя должно стоять превыше ханов и эмиров, превыше Индийской императрицы, превыше даже самого калифова имени! Пусть калиф, но Белый Царь – царь и калифу! Вот какое убеждение надо чтоб утвердилось! Оно нам необходимо, ибо оно приучает их к грядущему!

Заранее слышу голоса: «К какому грядущему? Какая необходимость в захвате Азии? Что нам в ней делать?» А потому необходимость, что Россия не в одной только Европе, но и в Азии. Русский не только европеец, но и азиат. Мало того: в грядущих судьбах наших, может быть, Азия-то и есть наш главный исход!

Г.Г. А как же Константинополь?

Ф.М. Один из важнейших корней, который надо бы у нас оздоровить, – это именно взгляд наш на Азию. Надо отогнать лакейскую боязнь, что нас назовут в Европе азиатскими варварами и скажут про нас, что азиаты мы еще более, чем европейцы. Эта боязнь, этот ложный стыд, этот ошибочный взгляд на себя как только на европейцев – дорого, очень дорого обходится нам.

Толчок Петра, вдвинувшего нас в Европу, необходимый и спасительный вначале, был все-таки чересчур силен. И чего-чего мы не делали, чтоб Европа признала нас за своих, а не за татар. Мы лезли к Европе поминутно и неустанно, сами напрашивались во все ее дела и делишки. То пугали ее силой, посылали туда наши армии – «спасать» ее, то склонялись опять перед нею и уверяли ее, что мы созданы лишь чтоб служить Европе и сделать ее счастливою…

Г.Г. Помилуйте, Федор Михайлович, еще вчера вы ставили всё это России в заслугу, гордились этим…

Ф.М. Выгнав от себя Наполеона, мы не помирились с ним, как советовали некоторые прозорливые люди, а двинулись всей стеной осчастливить Европу.  Конечно, вышла картина яркая: с одной стороны – деспот и захватчик, с другой – миротворец и воскреситель. Но счастье наше состояло тогда вовсе не в картине, а в том, что этот захватчик был тогда в таком положении, что помирился бы с нами крепко-накрепко и искренно, и надолго, может быть навсегда. За условие, что мы не будем ему мешать в Европе, он отдал бы нам Восток…

Г.Г. Что?! Смею ли верить ушам моим? Вы предпочитаете СДЕЛКУ?! Торгашеский принцип?!

Ф.М. Корысти тут никакой. Получили бы мы Восток – и весь теперешний Восточный вопрос, гроза и беда нашего текущего и будущего, был бы уж давно разрешен.

Г.Г. Как всё просто, оказывается.

Ф.М. С европейскими народами Наполеон справился бы тогда. Они были еще слишком тогда слабы, чтоб помешать нам на Востоке, даже и Англия. Наполеон, может быть. пал бы потом, а Восток остался бы все-таки за нами.

У нас тогда было бы море и мы могли бы даже и на море Англию встретить и попотчевать. Но мы всё отдали за картинку. И что же? Все эти освобожденные нами народы тотчас же, еще не добив Наполеона, стали смотреть на нас с самым ярким недоброжелательством и злейшими подозрениями.

Они тотчас против нас соединились на конгрессах сплошной стеной и захватили себе всё, а нам не только не оставили ничего, но еще с нас же взяли обязательства – правда, добровольные, но весьма нам убыточные.

Кончилось тем, что теперь всякий-то в Европе держит у себя за пазухой давно уже припасенный на нас камень. Вот что мы выиграли в Европе столь ей служа! Одну ее ненависть!

Мы сыграли там роль Репетилова, который, гоняясь за фортуной, «приданого взял шиш, по службе ничего».

Но почему эта ее ненависть к нам? Почему они все не могут никак в нас увериться раз и навсегда, поверить в безвредность нашу, поверить, что мы их друзья и слуги, и что всё европейское назначение наше – это служить Европе и ее благоденствию?..

Всему этому есть одна чрезвычайная причина. ИДЕЮ мы несем вовсе не ту, чем они, – вот в чем причина. Про сущность этой идеи нашей Европа еще ничего не знает – если б знала, так тотчас бы успокоилась, даже бы обрадовалась. Но узнает – узнает непременно, когда наступит самая критическая минута в судьбах ее.

Европа нас готова хвалить, по головке гладить, но своими нас не признает. Презирает нас втайне и явно, считает нас ниже себя как людей, как породу, а иногда мы мерзим ей, особенно когда ей на шею бросаемся с братскими поцелуями.

От окна в Европу отказаться трудно, тут фатум. А между тем – АЗИЯ… да ведь это и впрямь может быть наш исход в будущем – опять восклицаю это! И если б совершилось у нас хоть отчасти усвоение этой идеи, – о, какой бы корень был тогда оздоровлен!

Принцип, новый принцип, новый взгляд на дело – вот что необходимо! «Да зачем, зачем?! – слышу я раздраженные голоса. – Зачем призываете нас отвернуться от Европы?»

Да ведь не навеки мы отвернемся, не совсем оторвемся от нее! Нам нельзя ее оставлять совсем. Европа нам тоже мать, мы много взяли от нее, и опять возьмем, и не захотим быть перед нею неблагодарными.

Но с поворотом в Азию, с новым на нее взглядом нашим, у нас может появиться нечто в роде того, что случилось с Европой, когда открыли Америку. Воистину Азия для нас – та же не открытая еще нами Америка! Со стремлением в Азию у нас возродится подъем духа и сил…

Г.Г. Не далее как вчера вы уже рисовали подъем – когда толкали Россию на турок. Того подъема уже нет? Теперь нужен новый?

[Окончание Части семнадцатой следует]