Певунья графская пропала

Когда  после долгого зимнего сна проснется озимое поле и оденется в изумрудное платье, задышит земля теплым паром, пахнут душистым цветом заросли черемух, произойдет чудо -зальется дивной песней соловей.

Выходит на завалинку  к дому, тяжело переставляя ноги, древняя бабушка Васёна. Уж сколько лет повторяет она одни и те же слова: - В последний раз соловья послушаю, а там, даст бог, и умру.  Долго сидит, вспоминает, она- то и рассказала эту сказку.

Давным- давно вон там, у речки, где теперь среди зарослей бузины  белеют стволами березы и осины, была большая деревня. Остались от нее на земле только ямы,  словно шрамы. Много таких шрамов по лесам и оврагам на моей Тверщине. Постой, путник, преклони голову, здесь умерла деревня.

Жили Вараксины, как все в деревне. Летней порой с утра до ночи дети и взрослые в поле  спину гнули. Зима отдых давала. Лучина в светце потрескивает, февраль по стенам снегом шуршит, домовой в печной трубе на разные голоса поет, только у него вместо песни жалобный свист получается.

Соберутся девушки на посиделки, веретена жужжат, руки привычно из кудели нитку тянут, а сами песни поют. У Дарешки песня ладнее всех получалась. Матушка говаривала: -Голос тебе, доченька, бог дал, дал бы еще и долю добрую, а то так и состаришься в бедности, как твоя бабка, тоже красавица и певунья была.

Летом дело было.  Собрались сестры в лес за грибами, колосовики по опушкам пошли. Ищут девушки грибы, песню поют,  не потеряешься, да и не так страшно. Прошлым летом девчонкам в малиннике медведь встретился, вот уж визгу и страху было. Сами испугались, а медведь того больше, в наши места больше не заходил.

 Раньше по лесам нашим тракт шел от Москвы до самого Петербурга. Уж сколько здесь карет  и извозчиков проехало, сколько  верховых проскакало – никто не считал.
 Вот и теперь ехал знатный граф, богач был, куда там самому царю до его  состояния.

 Громадный дворец графа разными диковинами украшен, стены и потолок итальянскими художниками расписаны. В парке дворцовом деревья и цветы, пруды и фонтаны со скульптурами удивляли своих и заморских гостей.  Большим знатоком был граф до всего красивого и редкого.

 Особой гордостью у этого графа был театр, пели актеры в нем  оперы, сам граф по краям заграничным актеров выискивал, а про своих и говорить нечего, как овец, покупал.
Актеры и актрисы жили при доме графском, словно канарейка в клетке, под замком  в строгости  и догляде.
Надо было такому случиться – свалилось колесо у кареты. Пока кучер с неполадкой возился, пошел граф по лесу погулять, ноги размять. Рядом, за кустами девчонки аукаются, а один голос песню поет, да так дивно.

 Птиц девчонка передразнивает, а птицы ей откликаются. На голос вышел граф к пруду круглому, есть такой пруд среди леса. Большой пруд, посередке остров, на острове том осинник листьями волнуется.

 Ходит по берегу, грибы срезает,  девица молодая в сарафане крестьянском, лицом пригожа, коса темная ниже пояса. Красива крестьяночка, ничего не скажешь.Близко граф подошел, удивляется: - Это откуда же среди леса диво такое?
Поклонилась девица барину незнакомому: - Крюковские мы, там  и живем, вон нашу деревню видно.

- А кто твой барин, красавица?
Смело девица речь ведет: - А мы не барские, мы государевы.
- Как тебя звать, величать, кто твой батюшка? – расспрашивает граф.

- Дарена я, а батюшка мой Михайла Федорович, он по столярному и плотницкому делу в Питере нынче работает.
Достал барин золотой червонец, девушке протянул: - Это тебе за песню твою дивную, спой еще раз.

Вспыхнули румянцем щеки девичьи: - Убери, барин, свои деньги, мы не нищие, податей не берем, песня у нас ради забавы, за деньги не поем.
Рассказала Дарешка  матери о лесной встрече, да и забыла, дел по дому полно, сенокос начался.

 Косят они свой надел под горкой, песня над лугом плывет, за рекой эхом отзывается. Подъехала к косцам карета богатая, вышел барин, о чем-то  с матерью говорит. Заплакала Марья, фартук к  глазам прижимает, на Дарешку глядит.

 Екнуло сердце Дарешкино, поняла, что о ней речь идет, подошла, барину  поклонилась.
А  барин просто так сказал, словно котенка забирал: - Дарену беру я в свой театр, редкий у нее голос, мне нужна певица с таким голосом.

Посмела мать слово поперек сказать: - Нельзя нас покупать и продавать, мы государевы. Он нами и волен распоряжаться.
Достал барин бумагу, а в бумаге той прописано, что отдает государь девицу Дарешку, дочку плотника Михайлы, в собственность графа.

Заплакала мать в голос, а что поделаешь, господа холопов, словно кур, продают, согласия не спрашивают. Пожалел граф крестьянку, утешил: - Не плачь, Марья, дочку твою не на скотный двор беру, знатным господам петь будет.

Все Дарешка оглядела, со всем простилась: с полем ржаным, с бором грибным, подошла к ключику студеному, напилась, ополоснула лицо, поклонилась в  ноги матери, сестрам: - Не голосите, родимые, вернусь я к вам, бог даст.

Знала ведь,  последний раз на родной земле стоит, слезы градом по лицу. Прошла к карете, села, как знатная барыня, запылила дорога, быстро гнал кучер сытых лошадей. Увезли они из деревни песню.

Любил граф театр, ничего для него не жалел. Сам пел хорошо, певцов по всей Европе собирал, не жалел денег. Царю за простую деревенскую девку Дарешку любимую гончую собаку  отдал, не пожалел.

Поселили Дарешку в покоях богатых, начали учителя заморские учить манерам господским, разговору на французском и итальянском.  Строгий учитель отдыха не давал, учил петь и дышать правильно.
 
Через год стала Дарешка барышней воспитанной, образованной. Позвали ее к графу, сам проверял, чему научили девушку учителя заморские, на французском и итальянском языке с Дарешкой разговор вел, пение слушал.

Робела Дарешка, знала, как граф с актрисами обращался. Это на сцене они царицами пели, одежды царские носили, а за сценой простыми графскими девками были, могли попасть и на скотный двор, под кнут, а то и в спальню графскую.

Разодел граф Дарешку, как барыню знатную, но на сцену не выпускал, только для него пела. Собрал граф всю знать столичную на бал. Захотелось  публику богатую удивить и потешить. Даже мага и волшебника из страны далекой пригласил за большие деньги, маг тот чудеса  разные мог сотворить, фокусы показывал.
 
Сначала давали оперу. Расстарались певцы, не подвели графа, потешили гостей. Представил граф заморского чародея, сказал, что может маг чудеса разные показывать, людей разными животными и скотами являть.

Вышел парень высокий, цыган-цыганом. Волосом и глазами черный, плащ до пят чернотой блестит, переливается.  Взмахнул парень палочкой, расправил руки, согнулся. Это черный ворон глядел на гостей злым оком, крыльями хлопал, клювом щелкал.
 
Взмахнул ворон крылом большим, взлетела бабочка в пятнах разноцветных.  Крылья бабочка свернула, стоит перед изумленными гостями сам маг в красном плаще, закрутилась в его руках палка колесом огненным, взлетела вверх длиннохвостая райская птица с оперением разноцветным, замахала крыльями, посыпались цветы на гостей графских.

Сидит Дарешка на балконе, не видно ее гостям за густыми растениями, что до потолка вьются, а она все видит. Дивится Дарешка на чудеса, на мага заморского смотрит, а прямо в руку ей красная роза легла.

Начали гости просить с ними превращения сделать, да парень противится: - Не ведомо мне, кто кем станет, от меня это не зависит, как бы обиду гостям знатным не учинить. Расхрабрился граф: - С меня начинай!
 
Тронул его волшебник палочкой – лежит  у стола леопард пятнистый, мурлыкает, моет лапой кровавую морду. Вот гостям  потеха! Забегал царь свиньей по покоям графским, носом в кадке с пальмой поковырял,  царица в собачонку облезлую превратилась.

Захотелось царю  потеху продолжить: - Покажи ту холопку, что у меня на гончую выменял. Хорошая собака, ничего не скажешь. Покажи холопку.  Пусть споет, потешит гостей. Не хотел граф Дарешку показывать, да пришлось.
 Привели к нему напуганную девушку, сказал:  - Петь будешь для  знатных гостей, сам царь с семьей слушать будут, ты уж расстарайся.
Приказал одеть девушку в простой крестьянский сарафан, только в косу жемчуга вплели.

Боязно Дарешке перед самим государем петь, перекрестилась, вошла, к роялю встала.
Пела песню итальянскую, грустную, а сама в родимой сторонушке оказалась. Видно, маг заморский помог.

  Над речкой белый туман поднимается, выплыла со дна омута, заблестела на поверхности воды зеленая утренняя звезда, запахло таволгой и клевером. Понравилась песня гостям, хлопали долго. Барышни шушукаются. «Хороша холопка, а если ее в платье французское нарядить, драгоценными каменьями украсить, дивной красоты будет».

 Только тетка графа возмущается, она еще в прошлом веке умом тронулась, все не по ней, все  кругом худо: - Ведьма, граф, твоя холопка, туману в покои напустила. У меня от нее простуда и мигрень приключились. Глазищи у нее колдовские, бойся, граф, ее чар!

Сели по каретам гости знатные, укатили по своим дворцам, остался великий князь, брат царя, уговаривает графа продать холопку, деньги большие сулит, только граф и слушать не хочет. Тогда честно сказал князь: - Ты, граф, не думай худого, не для баловства беру,  а в жены. Совсем она околдовала меня своим голосом дивным, красой чистой.

Крепко граф задумался, и у него из ума не выходила красавица-певунья.
Нашел Дарешку в саду дворцовом, сидела на скамейке грустная, французскую книжку читала. Граф Дарешке все и высказал: - Надумал я в жены тебя взять, только матушка моя никогда не согласится, ей невестка знатная нужна.
 
Дарешка  в слезы: - Как это без батюшкиного и матушкиного благословления, без клятвы подвенечной жить? Грех то какой!
Граф к отказам не привык, у него на это сказ короткий: - Вот помрет маман, тогда и повенчаемся, а пока будешь женой невенчанной.

Заливается Дарешка слезами, села рядом на скамеечку пташка малая, свистит, на Дарешку смотрит.
«Вот и мне бы птахой стать, самой маленькой, самой серенькой, чтобы красоту мою в клетку не посадили, на потеху петь не заставили»

Спрыгнула пташка на землю, через голову перевернулась, - стоит перед Дарешкой маг заморский. Испугалась Дарешка: - Господи, да тут повсюду глаза графские, поймают, засекут.

- Не поймают, моя любушка, это ты меня видишь, а для других меня здесь нет. Ведь мы с тобой волшебники. Ты меня красотой своей и песней чудной околдовала, только о тебе и думаю, задачку трудную решаю,  как тебя не погубить и самому в живых остаться.

- Да и ты сразу мне в сердце запал, преврати ты меня в пташку серую, неприметную, полечу в края родимые к батюшке, матушке, там, в кустике черемуховом гнездышко совью, деток выведу. Долго молчал волшебник, сказать боялся: - Птахой малой сделать могу,  только петь ты никогда не будешь.

- Согласна,  только как же я без тебя?
-Я тоже птахой буду, за тобой полечу.
Взялись двое за руки, взлетели в небо две серые птахи, улетели подальше от сада графского.

Поднялся в саду переполох: где певунья, где графская любимица? Все кругом обшарили, каждый закуток и кустик осмотрели, как в воду девушка канула. Пруд тоже осмотрели, да так и не нашли Дарешку. Пропал из дворца и маг заморский, полиция на розыски бросилась, долго искали, да так все тайной и осталось.

Граф разболелся, отпустил на волю всех своих актеров, на балах не появлялся, все в кабинете сидел, рисовал. На портрете девушка в платье крестьянском красную розу рукой к груди прижимает. Висел тот портрет в кабинете графском, Дарешка на нем, как живая.
 
Подолгу граф у портрета того сидел, к чему-то прислушивался, говорил, Дарешка ему поет. Поначалу графу не верили, а потом и сами убедились, если долго на портрет смотреть, Дарешка запоет, многие во дворце ее дивный голос слышали.

Висит тот портрет во дворце графском, давно дворец музеем стал, только вот петь Дарешка перестала, не всем дано ее голос услышать.
По весне в наших краях птахи малые серенькие появились, раньше таких не было.

 Сначала дружок прилетает, сядет на веточку черемуховую, поет, заливается, подружку зовет
Потом и подружка прилетает, крылышками машет, радуется весне и песне. Сидит, головкой согласно кивает, запеть хочет, клювик откроет, дрожит горлышко, а песни нет.
Так и поют по весне соловьи дарешкину песню.