Вой

                Баю-баюшки-баю,
                А я песенку спою…
                А.П.Чехов, «Спать хочется»

«Мне наплевать на тебя, читатель».
Заказ, рутина, сроки. Пусто, мерзко, надо. Жрать хочется. Батареи холодные, верно, незаряженные. Не наряженные. Через три месяца ёлка. Хочется жрать.
Мерзко, пусто. Прелый больничный дух. Клён мокро крошится звёздочками-ладошками. Завтра с утра простуда. Скорей бы – всё не лбом о стекло елозить. По пыльным сусекам ржавым стилом – царап-царап. Рутина, заказ. Автор истории – или сутенёр от, прости Господи, литературы? Начало неплохо. Даже улыбаюсь вроде.
Заладили – ипоташ, ипоташ. Заладили, загадили, затвердили – в том и затвердели.
«Мне плевать на тебя, чи…»
Обезьяна Чи-Чи-Чи продавала кирпичи, разрумяны калачи, да серебряны ключи, калачи – для мальцов, кирпичи – для башен-близнецов, ключи – для ключника с бородой, кто? ты? будешь? такой? вот и весь расклад, кто не спрятался – я не виноват.
А-А-АПЧХИ-И-И!!!
Театру одному писал. Начал: «Как же вы все мне надоели». Театришко рыгнул утробой и утёрся, зрители поаплодировали. Ха, сгорел ополночь. Спектакль был «Ржавый город».
А сказы мои – не ****и подиума; они мне мешки на Чёртовой мельнице ворочают, да воду на колесо льют – ужли сую я твоейней читательской мордой в ту муковую пыль? Пошто рожу тады кривишь, увалень? Скособочился как от кислятины… воняет – отойди, звали тебя? Моя мельница, пшёл отсель.
Жрать хочется. Батареи ледышки. На тебя, читатель, наплевать. Неплохо начало. Завтра простуда, заказ-рассказ и нету чая; сейчас ветер, перегорела лампочка и спать.
Пёсик воет, рыкает. Прошёл кто-то, дверь стукнула. Воет, воет. Умолк кое-как. Бесятся посеребрённые тени; ох, ветер силён…

* * *

… силён, малыш! ножонки не держат, а уж клевать норовит! да крылышком лупасит! добре, добре – а ну как душегубец я? молодец, малышок, но будя, будя, хорош верещать, иди-тко сюды, о-о-о, второе-то крыло бито-переломано, угораздило ж тебя, бедняжечка, иди, иди, вот так, да не трепыхайся ты, несмышлёныш, вот наказание-огорчение, да не беда, выхожу я тебя, не впервой, а как вырастешь большой красивой птицею, мож, и сыщешь того лихача, что мамку подстрелил твою; лихачей теих нынче вкруг Жёлтых скал что собак нерезаных, подвалило нашему брату работы – жирует нувориш да бесится, а кондор всегда у него в почёте был, вот и поналезла всяка шваль с ружьём, и поди возьми его – егерь ему что собаке вошь; притих, пострелёнок, уснул, что ль? ох, святы небеси, неужто ж побьют кондора? не верю, Отец; конкистадора пережили, а поганому городскому набобу попустим? не можно, не бывать тому, воля Твоя, хоть бы и испытание таково Твое – не с Тобою тогда я, прости меня, грешного; сыны племён индейских звали кондора владыкой мира поверхнего – уж зря? верно, то и досадно Тебе, вот и обходишь милостию своею эту птицу гордую. Воля Твоя…
… Амаш! Лови мясцо, хлопчик! Вымахал-то, а похорошел уж как! Первый парень на Жёлтых скалах, право слово! Наелся? Ещё? Держи.
И упаси тебя Отец злопамяти о той шальной пульке, что сейчас прихватит мою одышливую грудь щедрым умашистым стежком к небесному покрывалу; давненько я напоперёк нуворишу стою, всё никак за ум не возьмусь, как прочи молодые егеря; вот и дождался. Воля Твоя…
Не послушался меня Амаш. Кружил над хижиной, а как закопали – полетел в нуворишев город, и натворил там… зачем, зачем? ох, Амаш…
Телевизионные стервятники тут же разнесли о серии несчастных случаев – одного рекламным щитом раздавило, на другого строительные леса рухнули – четыре смерти в един день; все честные работяги, подвизавшиеся волонтёрами на добыче редкого зверя – среди прочих, тож и кондоров. Другой канал сыпал любительскими фотографиями и тараторил об виденном над городом крупном грифе – миграция! мутация! экологический сдвиг!
Больше Амаш никогда не покидал гнезда. Когда по весне волк воет…

* * *

… воет пёсик… разбудил, мразь… молчать! МОЛЧАТЬ!!! Какое там. Охранничек… от горшка полтора вершка… Закрой пасть, ты!
Три ноль одна. Одна луна, одна струна, поёт зурна, не пей вина, и так пьяна, обнажена и холодна.
Три ноль две.
Вот вякни ещё у меня…

* * *

… у меня, ору в трубку, крутя в пальцах маленький керамический ларчик, ваш заказ выполнен, когда подвезти? Клиент сопит и молчит; уже без меня меня похоронили, что ль? немудрено – контрабанда с Зелёной планеты суть изощрённейший суицид – не патруль, так местная флора подсуетится; и торговцам, и наёмникам это прекрасно известно, но всегда найдётся идиот с кучей денег, амбиций и полным отсутствием чувства реальности – и тут подворачиваюсь я, согласный на все условия камикадзе.
Завтра, рожает наконец, в пять, на старом месте; а что со вторым заказом?
Сука, скрежещу зубами, совсем забыл, с таким курортом, как Зелёная, сложно упомнить обо всём… но оправдание для наймита вшивое. Всё в порядке, отвечаю, как раз занимаюсь; хорошо, моросит трубка, до завтра. До завтра, до завтра. Проверяю пистолет, кладу ларчик на стол – неча заказ с собою таскать – выхожу; стоило бы, наверное, в сейф положить… хотя кому оно надо – кусочек корня гигантского хищного лихоцвета, окромя моего отмороженного клиента?
До старого реактора рукой подать; пока петух в жопу не клюнул, их в городе строили, потом-от позакрывали, конечно, а толку? как после пожара угольки затаптывать. Стрёмно в одиночку в таких местах заказы промышлять, да намедни подельщиков моих какая-то залётная беспредельщина вычистила в аккурат – одного лесами завалило, другого рекламным щитом расплющило, и поди ж ты – ни единого следа не сыскалось, а ищейка я забойная… и жадная. Сверяюсь с навигатором – вроде здесь – взбираюсь по скользкому трубопроводу, протискиваюсь как крыса между огромными ржавыми баками и оказываюсь на крыше административного здания; угол обвалился – то, что нужно; подползаю и спрыгиваю внутрь.
Все в сборе, будто меня и ждали – усатый плешивый толстяк в длинной юбке, одном шлёпанце и меховой ермолке, тощая очкастая тёлка в рваном деловом костюме и пацан лет семи с индийскими чётками на шее. Видимо, ужинали – на перевёрнутом ящике из-под угля куча мисок и консервных банок; мужичок торопливо что-то дожёвывает, помогая себе пальцами; омерзительный картонный запах прелой картошки, ацетона и мочи. Довершает сюр посверкивающий глухонемой телевизор; заглядываю – «Твин Пикс». Очаровательно, растаю сейчас; вытаскиваю пистолет, киваю на ТВ и говорю троице – это предпоследняя серия, хотите, скажу, чем кончилось?
Мочалка вскакивает, одёргивает костюмчик и семенит к выходу, машет мне, мол, идём, идём; вовсе за идиота держат? делаю пару шагов, мужичок приподымается – то ли дёру дать, то ли меня по затылку угостить, всаживаю ему в лоб пулю и поворачиваюсь к остекленевшей мадаме – «идём-идём»? Трясётся, но кивает. Не дрейфь, деваха, заказ – твой мужичок был, ты не при делах, не бзди. Сымай пиджачишко-то.
Девка рвёт лямки, брючки падают, я ору – сука, это чё такое?! Мутация, лепечет уёбище, ты  жену убил, вдруг закатывает гляделки и падает в обморок; подхожу, пинаю – член мотает внушительной головой – ага, мутация, брат, она самая; обхватываю рукой – ежели и протез, то весьма знатный.
Наломал дров.
Вставай, говорю и пхаю заказ на бис, компенсацию с тебя драть будем…
… Застрелив мальчишку, ухожу с завода и добираюсь на перекладных; долго ищу ключ, роняю пистолет; откуда-то тянет корицей и подгоревшим молоком.
Открываю дверь.
Перед лицом взмётываются толстые зелёные щупальца, играючи протыкают меня и тащат к корневищу, токсин давит боль – лихоцвету трепыханья жертвы ни к чему – но я дёргаюсь, и хищник всаживает в меня ещё несколько остриёв.
Последняя мысль – моя, пока ещё моя! а не мясного фарша, коим я сейчас стану – как же он, мерзавец ботанический, вылез, неужто ларчик дефектный дали, разве…
Токсин слабеет; теряя сознание, слышу жуткий собственный вой…

* * *

… вой наотмашь по морде – хрясь! Как эпилептик, с маху нахожу лбом холодную стену – хрясь! Под растопыренными пальцами – тонкая шея стула – хвать! НННННААААААА!!! ХРЯСЬ!!!
Короткий собачий взвизг – начисто.
Хруст стула – насухо.
Холодно, сквозняк. В носу гнилой болезненный запах, наливается болью голова. Простуда. Паскуда Иуда, за садом засада, за три изумруда, за горсть винограда, отсюда дотуда – послед самосуда, оттуда досюда… и вовсе запруда.
В подъезде никого. Никого… ого-го. Итого? Ничего.
Пять ноль одна…

* * *

… одна дверь в коридоре приоткрыта; из её арочного проёма медленно выходит собака; на полу лужи, и цоканье когтей слышится как капель; вдали что-то ярко и смрадно горит.
Собака молча уходит по коридору.
Я остаюсь.