Узник Бухенвальда 34036 -

Яков Васильевич Семочкин                - Перед войной я служил в кадровой, у западной границы, в звании лейтенанта, командовал батареей в 731 артиллерийском полку. 24 июня получили первое боевое крещение. В бою на реке Дзятва наша батарея подбила 11 "пантер". В том бою полк уничтожил 48 немецких танков, но пришлось отойти.
               
     Отходили…
               
     В июле, мы с другом Цибулько по приказу полковника Чупруна были в разведке, в районе Крымков разведали силы противника, но, возвращаясь, случайно, напоролись на немцев. В перестрелке использовали весь боезапас, но смогли оторваться от противника, раненого Цибулько и две винтовки пришлось нести на себе. Сил почти не оставалось, когда набрели на хутор вблизи села Горшково.               

     Жара стояла неимоверная, а время – около трех часов дня.
               
     «Добродушный» хозяин напоил нас водичкой, накормил и уговорил отдохнуть до вечера, пока не спадет жара. Охватившее чувство тревоги меня не покидало, но из чувства жалости к другу – согласился часок отдохнуть, и мы устроились на сеновале.               
     Спать не мог, глаза не закрывались, что-то говорило мне о плохом. Через некоторое время вижу, как сарай начали окружать немцы.               

     - Рус, сдавайся!

    Оказалось, что хозяин сообщил о нас по телефону, о чем мы узнали слишком поздно… Винтовки без патронов. У распахнутой двери – стоят автоматчики.

    И повела нас дорога на запад в лагерь военнопленных под Минском…   

    Лагерь – другой – третий… С Цибулько нас разлучили, а меня, как специалиста по слесарному делу, направили под Мюнхен на вагоностроительный завод к мастеру по фамилии - Шварц, что означает по ихнему - черный, но он оказался добрым человеком.

     Нас кормили неважно. Шварц умудрялся передать мне кусок хлеба, а иногда и свой паек, когда отлучался охранник, и не было ни кого из посторонних, а на глазах у людей и охраны - держал "фасон" - делал строгий вид.

    Здесь на заводе встретил бывшего комиссара нашей части Чернышева и начал выполнять поручения подпольной партийной организации. Шварц нам помогал.

     По слухам мы знали, что творится в мире, и на производстве стремились нанести вред, чтобы приблизить нашу победу и портили продукцию как могли.

     При обнаружении вредительства люди исчезали бесследно.

     После взрыва одного из станков взяли и меня. 13 февраля 1942 года нас с товарищами доставили в "лагерь смерти" Бухенвальд. Там и выкололи мне вот этот номер, смотри - клеймо, как на корове. До конца моих дней сохранится №34036 из Бухенвальда.

     Вскоре с востока начали приближаться звуки раскатов нашей артиллерии, на счет нее мы чуткие были. Росла надежда. 

     Скоро конец войне. Мучил вопрос: Что будет с нами?

     Нас строят в колонну и в начале апреля 1945 года... снова на запад...

     Ноги не идут на запад коль душа рвется на восток.

     В Германии лесов, таких как у нас, я не видел, но садов и посадок много.

     Повели под вечер, чтоб самолеты нас не обнаружили. Меж собой договорились мы втроем - рвануть в посадку, после того, как стемнеет. Собак у конвоя в тот раз не было, да и конвой одни старики - не побегут. Бог даст убежим, пусть в темноте пуляют куда хотят.

     В сумерках кинулись мы в правую сторону, там посадка была пошире, да и домов не было видно.

     Вдогонку стрельба... Кто-то еще побежали...

     В темноте вскрикнул один из наших, он постарше меня был, а с Леней - пареньком семнадцатилетним, что был из - под Смоленска, мы ушли, так и не найдя в темноте нашего товарища...

     Вышли к своим недалеко от Вены.

     После проверки в Особом отделе - дорога на родину, но не домой...

     Из огня, да в полымя, из лагерей германских, да в лагеря Коми... Эти почище немецких были.


     С Леней нас сразу разделили и спасла меня от смерти на этот раз - хорошая память.
Твердил одно и то же.

     Когда попал в плен? С кем?

     Где был? С кем бежал?

     Даты. Имена.

     Одни допросы сменялись другими. Допрашивали - днем и ночью.

     Ведут по тундре в республике Коми , где ни одного строения, ни одной тропы. Руки за спину.

     - Стой! - открывается люк и спускаемся вниз по лестнице.

     В бункере свет и тепло.

     - Фамилия! Имя! Как попал? С кем бежал? - Все начинается сначала...

     Память меня не подвела.

     - Веди дальше! - Это уже относится к конвойному.

     Открывается следующая дверь и снова те же вопросы, но у нового следователя:

     - Фамилия!...

    
     После этого кошмара направили  меня на строительство мостов под Игарку.
          
     Работал прорабом, но от нервов или простуды, а может и от всего пережитого – парализовало, думал - конец, но нашлась добрая душа, что направила меня самолетом в Красноярский госпиталь.
    
     Лежал как кукла или бревно, не двигаться, ни говорить не мог. Спасибо доктору – поднял на ноги, правда не сразу, сначала потихоньку стал шевелиться, затем на постели без посторонней помощи начал подниматься…
 
     Мало - помалу научился с кашей справляться, только потом научил он меня разговаривать.
      
     Был как малый ребенок. Несу ложку ко рту, а в рот не попадаю… Когда в рот, а чаще – мимо, да на колени.

      Начал осиливать и эту трудность, а язык все не говорит, все мычит: Мы – мы…
          
      Все вижу и слышу, а сказать не могу.

      Доктор наш обычно во время завтрака обход делал и в тот день, как всегда, вошел в палату, со всеми побеседовал и сел справа от меня на кровать, а я «работаю» с кашей.

      -  Молодец,  управляешься, а завтра ты у меня будешь разговаривать! – потрепал по плечу и ушел, задев самые больные струны моей души.

      Из глаз покатились слезинки…
                Сегодня не говорю, а может ли быть такое, что завтра смогу разговаривать? Велика вера в доктора, но что  будет завтра?               

      Будь что будет! Всему свое время. Уснуть не могу. В сильном волнении и муках провел всю ночь.
               
      Переживал прошлое и думал о завтрашнем дне: Утром буду говорить…   Как это может случиться? Язык сегодня словно деревянный, а завтра он что – мягче станет и начнет шевелиться?

      Наступал долгий рассвет.

      Сердце бьется тревожней, но в палате все как всегда…

      Зашевелились и тихо разговаривают товарищи по  палате.               

      Нянечка принесла бачек с кашей и разложила  всем по тарелкам.
      
      С великим трудом поднялся, поставил тарелку на колени и начал ковырять ложкой…

     В палату вошел доктор, но в мою сторону даже не глянул и я с затаенной обидой и злостью слежу за его действиями...               

     Закончив обход больных, он подсел на мою кровать, положил руку на плечо и молча  смотрит на мои муки.

      - Ну, как, Яша, кашка? – спросил он неожиданно.               

      В ответ я со злостью прокаркал как ворон:

      - Хор – р – ро – шая!
               
      Он вновь потрепал меня по плечу и  сказал:
                - Ну, вот и заговорил! Почему мне не верил? Ты что думаешь, в Кремле дураков держат?
                На радости я не понял его слов, но запомнил.

      Выздоравливание затянулось еще на полгода. Мы с доктором подружились, и он рассказал свою историю:
            
      -Был заведующим аптекой московского Кремля.

      Однажды, приходит главврач кремлевской поликлиники доктор Левин и просит дать яд без рецепта и каких либо документов. Я не дал. Приходит в другой раз, встречается в третий… Не отстает!

      Увидев мои колебания – начал настаивать еще больше.

      Главный врач носил обеды «самому хозяину», а в Кремле его боялись и не любили – этот факт, наверное, и вам известен. Решился. Дал.

      На утро срочно вызывают в Кремль.

      Я был не только заведующим аптекой, но и хирургом.

      На столе труп Валериана Куйбышева.

      Вокруг: члены Комиссии. Рядом – Комендант охраны Кремля Ягода, он отвечал и за охрану Сталина.

      - Приступай! – Вскрываю грудь, живот – все, что положено по регламенту.
         
      Осмотр закончен…
          
      Пишу заключение: В связи с тем -  то  и тем – то, и так далее…
         
      - Закончил? – спрашивает комендант Кремля.
         
      - Да.
          
      - Дай-ка скальпель.- Никто из кремлевских не знал, что комендант Кремля был еще и классным хирургом.

      Он берет скальпель, вскрывает почки и взяв чайную ложечку – набирает из них жидкости и протягивает мне:

      - На выпей!
          
      - Да вы что?
            
      - Ты знаешь что здесь?
      
      - Да.
    
      - Пошли!
               
      Дали мне десять лет лагерей и поселение… Главного расстреляли.   

      Теперь вас доходяг на ноги ставлю.- Сказал он задумчиво.

      Спасибо доктору, поднял меня на ноги, спасибо ему.

      Дали мне группу. Я мог работать. Я живу! Теперь, снова отказывает правая половина…
                - На, вот посмотри, кто это! – говорит он протягивая фото могучего, бравого лейтенанта в довоенной форме.

      - Как я могу его знать.- Отвечаю невпопад, плененный его рассказами, живой историей недалекого прошлого, переплетением людских судеб.   

      - Вот он, перед тобой, этот человек. – Сказал мой  собеседник, неловко повернувшись и доверчиво улыбаясь.

      В последний раз, встретил его на улице райцентра в 1970 году, потом долго, с  огромной горечью, смотрел ему в след, как он шел с повисшей плетью рукой, упрямо волоча негнущуюся правую ногу, словно, неся за своей спиной непосильную кладь своей нелегкой судьбы.
                Он уходил искать поддержки у районного руководства, чтоб помогли перебраться из села Белоногово в райцентр, поближе к больнице, чувствуя в ней большую необходимость. Но сытый голодного не разумеет.

      Помощи он не получил.

      Яков Васильевич, низкий поклон тебе, воин и труженик нелегкой судьбы и вечная тебе память!
 
     Твою боль прекрасно понимал еще тогда, но помочь ни чем не мог. Ныне мое состояние здоровья точно таково, ныне испытываю такое же равнодушие и безразличие к своей личности.

      Подтверждение его рассказа о судьбе Куйбышева я искал много лет во многих источниках и нашел, где бы вы думали? В мемуарах Троцкого!

      Я не упомянул фамилий кремлевских сотрудников, но они звучали в рассказе Якова Васильевича Семочкина, и был в шоке встретив их вновь в упомянутых мемуарах, удивляясь памяти и точности повествования моего собеседника.

      Семочкин не нашел сочувствия в кабинетах партократии в советское время.

      Теперь многое изменилось, но под новой вывеской сидят прежние люди – новые демократы.


Фото из интернета, но в первой шеренге четвертый справа ростом и лицом похож на Семочкина, справа от него юный семнадцатилетний друг Лёня.