Траки

    (Из цикла "Неисправимый злопыхатель")   

    Траки... Те, которые переводятся с английского на русский как – «грузовик» или «фура». Когда на восьмидесяти милях в час они необозримые и неподвижные зависают в боковом стекле, в душе возникает легкое чувство экстаза. Некоторые, по-соседски поскучав, даже пытаются обогнать. Удается редко. Мне приятно ощущать их локтем. Летящих рядом. А не скрести взглядом, ползущих перед капотом. Ну и вообще: я уважаю твой трак – уважай мой минивэн. Будь добр.
    И они уважают. Правда, лишь до тех пор, пока наши пути не пересекаются...

    Мы в машине. Вокруг промзона, заполненная мастерскими и складами. Чудовище, перекрывшее три полосы, пытается втиснуться задом наперед, как мурена, в жерло какого-то терминала. О количестве его колес можно лишь сказать, что оно четное.
    Перед нами вынужденно отдыхают еще двое, такие же, как мы, маломерки.
    У монстра не пошло с первого раза. И со второго. В данный момент не очень-то получается с третьего. Пневматические тормоза выбрасывают в воздух что-то, наподобие громких вздохов, делающих извивающийся трак почти живым и немного уставшим.
    Все терпеливо стоят, понимая, что никто из нас не смог бы вообще запарковать это «нечто» за обозримое количество попыток.
    Впереди на разгрузку начинает сноровисто заходить следующий гигант, переводя наше ожидание из категории «уважительное» в категорию «бесконечное».
    Это заставляет первое застоявшееся авто тактично забраться на безлюдный тротуар, преодолеть двадцать тротуарных метров и мягко вернуться на дорогу. Теперь можно продолжить движение к своей сиюминутной цели.
    Второму водителю идея кажется вполне приемлемой.
    Теперь моя очередь...
    Сидящая рядом жена безмолвствует. Будь ей неугоден предстоящий маневр, уже минуту назад я бы услышал: «Даже и не думай! Мы никуда не торопимся!»
    Аккуратно заталкиваю передние колеса на поребрик... Подвеска постукивает. Неприятный факт. Но именно в этот момент получаю легкий стимулятор в виде задорного голоска Верки Сердючки, утверждающего, что «Хорошо, все будет хорошо! Все будет хорошо...» Он это знает. Наверно.
    В конце концов: если в семье оба работают, то ремонт подвески – такая мелочь по сравнению с неприятностями, которые могут в принципе случиться в эмигрантской жизни. Например, по сравнению с... ну, например... с полицейской машиной, выкатившейся мне буквально под колеса, и остановившейся на перекрестке, с помощью которого я уже почти вернулся на проезжую часть.
    Ничего хорошего в этом нет. Скорее всего, прицепятся. Бежать некуда.
    В машине двое ленивых копов. За рулем представитель китайско-азиатского континента, рядом – шоколадка, жующая резинку в только им, шоколадкам, присущей манере.
    Облеченная полицейской властью мулаточка вальяжно осмотрела правый сектор. Мазнула глазищами перед собой. Через голову водителя потащилась влево, где и наткнулась на меня. Супруга в дальнейшем будет утверждать, что полицейша сначала слегка прибалдела, потом, не желая меня видеть, попыталась отвести глаза. Но поскольку я полз на блюстителей, как кролик на удава (опять же – по словам жены), они были вынуждены меня заметить и барским движением одной из четырех рук указать место, на которое кролик должен возложить себя.
    На самом же деле этим пираньям было просто лень на меня таращиться. Они прекрасно понимали, что очередной жертве уже никуда не деться.
    Она выбирается из синего Форда. Подходит. Не дожидаясь дополнительных инструкций, передаю необходимые документы. Пожимаю плечами: «Ну вы же видите...» – «Нужно быть немного терпеливей».
    На мою идентификацию и оформление достигнутого результата уходит минут десять. Долларов на пятьдесят обеднею. Раз в пять лет – не смертельно.
    Возвращается. Верка Сердючка все никак не умолкнет. Меня происходящее почему-то начинает забавлять. Улыбаюсь: «Итак, офицер, во сколько мне обойдется этот трак?» Улыбка в ответ: «Сейчас не во сколько...».
    Надо же! А еще говорят, что среди нью-йоркских полицейских не бывает людей.
... «в Нью-Йорке езда по тротуару считается очень серьезным нарушением. Вам придется явиться в суд, и судья решит, как классифицировать ваше поведение».
    М-да... Это уже сотня.
    Года четыре назад было громкое дело по поводу того, что какому-то черному в полицейском участке засунули куда-то ручку от промывалки туалетов. Не могу точно сказать куда, но не в глаз и не в ухо – иначе с него не потребовалось бы снимать брюки. А годом позже какой-то – опять же, афро-американец – так напугал патруль из четырех человек, что они, защищаясь, всадили в него сорок восемь пуль. Хорошо еще, что дело происходило в освещенном вестибюле дома. Если бы они на него, абсолютно черного, наткнулись в абсолютно черной комнате или, не дай бог, он был бы вооружен – вообще, не представляю, что там могло произойти.
    Так что, сотню жалко, конечно, но бывает и хуже.

    До конца дня предстояло многое сделать. Инцидент забылся через пятнадцать минут, но я попросил самого себя больше сегодня от водительских щедрот городу не подавать.
    Дома разобрались, что дата проведения дознания уже определена, а мое сегодняшнее поведение описано, как «безответственное вождение транспортного средства по тротуару». Ни о безлюдности, ни о бездарных маневрах трака не было ни слова.
    Настроение упало. Вспомнились слова из песни Высоцкого – «При чем тут нож, при чем грабеж? Меняй формулировку!». Да-а-а, вот как они повернули.
    Пришлось позвонить одной хорошей знакомой. Организм, конечно, и сам справился бы с легким негативом, но иногда ему можно просто немного помочь.

    Желание получить от встреч с Ольгой хоть капельку сверх того, что они и так давали, было бы глупой неблагодарностью. В том числе и по отношению к Фортуне. Поэтому я ничего и не желал. Очевидно Фортуне это импонировало и в качестве поощрения...
    В один из «технических» перерывов несколькими мазками обрисовал истоки своей кручины. Оля не захотела отвлекаться на оплакивание моих гипотетических бед и сказала, что просто даст мне телефон хорошего адвоката. Он трижды спасал ее саму от заслуженной «порки». Очень даже не бесплатно, но неотвратимо.

    Адвокату я позвонил на следующее утро. Он попросил подъехать вместе с мерзкой полицейской писулькой.
    Профессионал есть профессионал. Одного взгляда на кляузу нью-йоркской дорожной охранки ему хватило, чтобы оценить ситуацию.
– Да, езда по тротуару – это серьезно.
– Я бы хотел объяснить...
– Достаточно, я все понял. За это полагаются пять штрафных поинтов. Поэтому, вы платите нам пятьсот долларов.
– Пятьсот?..
– Иначе вы платите им... Триста – основной штраф. Четыреста – обязательный взнос в недавно организованную штатом Нью-Йорк программу «Борьба с безответственными водителями». Вам на три с половиной года поднимают стоимость автостраховки, что составит тысячи две с половиной. Вот и получается примерно... три с половиной «грэнда».
– ...
– ...
– Пятьсот... И что потом?
– Ничего. Дело закрывается. Итак?
– Полагаю, вы знаете мой ответ.
– Тогда четыреста сейчас, и остаток – по окончании. Кстати, при таком нарушении у вас будут не только финансовые проблемы.
– А какие еще?
– Не забивайте себе голову – до этого не дойдет.
    Я отсчитал затребованное. Получил квитанцию. Отдал штрафную бумажку. За два-три дня до суда мне позвонят и дадут надлежащие инструкции. Ждать оставалось месяца полтора.

    В обещанные сроки меня никто не побеспокоил. Пришлось о себе напомнить.
    На том конце провода раздался далекий женский шумок – судя по всему – слегка потревожили стайку чаевничающих дам. Один из голосов приблизился, обрел отчетливость, назвался Ширли и поинтересовался, кто я, и что мне нужно. Я представился. Меня попросили минутку подождать, после чего Ширли появилась опять и радостно сообщила, что мое дело поручено довести до конца именно ей. Что она как раз собиралась мне звонить, но я ее просто минут на десять опередил. Свяжется со мной через полчаса, необходимые для решения пары каких-то относящихся ко мне вопросиков.
    Уже можно догадаться, что инициировать обещанную связь (часа через два) пришлось тому, у кого меньше дел и слабее нервы. Опять кого-то спугнул. Опять замурлыкала Ширли. Оказалось, что завтра, во вторник, в день моего слушания, справедливость вершит какой-то не очень приятный судья. Общения с ним желательно избежать. Поэтому мышки-чаевницы перенесли разбирательство на среду. Я узнал адрес и время. Требуется прийти в комнату заседания, и там меня найдут. На вопрос: «хоть как их зовут, и кого спрашивать, если что...» мне ответили, что не нужно волноваться и, тем более, кого-либо искать.

    Я нахожусь в нужном месте в нужное время. Опередило меня человек тридцать.
    Чтобы попасть в здание суда, нужно подняться на невысокое каменное крылечко, на котором стоит вооруженный страж порядка, и весело треплется с каким-то мужичком.
    Запускают человек по пять, чтобы не создавать нездоровый ажиотаж около находящегося сразу за дверью металлодетектора. По пять – это нормально. Плохо то, что входным пропуском является бумажка, которую я отдал своему предполагаемому спасителю при первой встрече. Если я не попаду в здание, то обнаружить меня в комнате заседаний будет невозможно. Но должны же мои благодетели знать местные порядки?
    Оглядываюсь вокруг. Внимательно. Не видно никого, кто хотел бы меня найти. Странно.
    Пропускают все так же, пятерками. Забавно, что когда страж поворачивается к покорной очереди, его лицо приобретает выражение достаточно строгое, хотя и не зверское. Когда же возвращается к собеседнику – обыкновенный советсткий старший инженер в курилке.
    Прихожу в себя, осознав, что следующий заход – мой. Черт! Больше ждать нечего! Нужно звонить в эту адвокатскую богадельню и выяснять, что происходит. Как минимум, я пропускаю очередь. А вдруг они вообще мной не занимались и, когда я все же попаду внутрь, выяснится, что мне уже нанесен максимальный материальный ущерб, да еще накинуто за вчерашнюю неявку? Это за четыре-то сотни!
    Беру мобильник. Именно в этот момент штатский весело кидает полицейскому последнюю реплику, хлопает по плечу и начинает спускается по лестнице, что-то напевая под нос. Коп-привратник немедленно поворачивается к нам. Даже позвонить не успеваю. Вот ведь... вашу мать! Еще этот, довольный жизнью, кретин, распевающий свой идиотский шлягер!
    Когда «кретин» оказывается от меня метрах в двух, удается расслышать, что в шлягере всего одно слово... моя фамилия. Делаю шаг вперед...
– Здравствуйте, это я.
– Здравствуйте. Меня зовут Билл.
– Очень прятно.
– Как настроение?
– Это будет зависеть от решения судьи.
– Ну, значит хорошее.
    Слово «хорошее» он произносит по-русски.
– Oh, you speak Russian?
– Actually not. Do not pay attention. Я просто сумасшедший.
    Теперь он хлопает по плечу уже меня и продолжает снова на английском.
– Вы, кажется, имеете небольшой баланс в сто долларов?
– Я помню.
– Заходите в здание. Вас пропустят. Проходите металлодетектор и сразу направо, в комнату заседаний – я вас там буду ждать. Езду по тротуару вам переоформят в неправильную парковку. Никаких «поинтов» не будет. Просто штраф от ста до двухсот. Устраивает?
– Вполне.
    Когда наша пятерка подошла к входной двери, полицейский очень внимательно проверил бумаги у стоящего передо мной. Не менее тщательно у стоящих «за». Я ему был абсолютно неинтересен или не виден.
    После входного контроля попадаешь в нужное помещение не сразу. До этого нужно постоять у окошечка, показать бумаги, которые у меня так и не появились, получить номерок и лишь затем двигаться дальше.
    Я приготовил краткую объяснительную тираду, положил руки на маленький прилавочек, слегка наклонился вперед. Именно в этот момент... – «Я же сказал, чтобы вы сразу проходили в зал».
    Зал был обыкновенный. Я в подобных уже несколько раз бывал. В данном конкретном находились: судья, компьютер с секретаршей, пара мулаточек в форме (абсолютно не знающих, чем заняться), американский флаг и, пред ликом судьи, стол, к которому нужно подходить для дачи правдивых показаний и выслушивания справедливого решения. Кроме того, рядов в десять деревянные лавки, на которых сидела нарушительская братия. В первом ряду – Билл, его портфель и я.
– Что я должен буду делать?
– Услышать свою фамилию, после чего подойти к столу.
– Что говорить?
– Я подойду первым. Вы просто встанете рядом. Говорить ничего не нужно.
– Такое ощущение, что здесь даже никто не знает в чем мое нарушение.
– Не волнуйтесь, кто-нибудь, да знает.
    Мы уже стоим. Мое мнение, действительно, никого не интересует. Белыми играет судья.
– Мистер... Дело номер... Езда по тротуару.
– Господин судья. Я представляю интересы клиента адвокатской конторы миссис Тэйлор. Езда по тротуару... Составивший рапорт офицер полиции прокомментировал происшествие... там, на оборотной стороне.
– Я знаю.
    Судья неспешно и устало читает какой-то листок, хотя не могу поручиться, что он смотрит именно в него. Переворачивает. Изучает оборотную сторону. В этот момент к нему подходит кто-то из персонала, с кем он тихо и медленно перебрасывается парой фраз. Снова обращает взор к бумаге. Очевидно забыв, что только что перевернул ее, переворачивает еще раз. Секунд пять что-то рассматривает в предполагающемся тексте. Слегка хмурит брови.
– Данное нарушение классифицируется как неправильная парковка. Сто долларов. Возражения?
    Вопрос задается Биллу, переадресующему его мне.  Я не возражаю против сотни вместо возможных двух.
    Теперь подает голос одна из бездельничающих девиц – ей требуется узнать, буду я платить сейчас, или мне оформлять месячную отстрочку.
    Отделаться пятью сотнями гонорара и сотней штрафа – не так уж и плохо... как я теперь понимаю. Рассчитаться хочется немедленно.
    Мысль перескакивает от стоящего рядом Билла к тому, который Клинтон. Интересно – во сколько этому тромбонисту обошлась «парковка» Моники в Оральном Кабинете? Тогда Высокий Суд просто постановил не считать оральный контакт сексуальным. Любопытно – можно ли это рассматривать как прецедент? А ведь могли припаять и совращение в изощренно-извращенной форме, и злоупотребление служебным положением. И дачу заведомо ложных показаний под присягой в Верховном Суде, со всеми вытекающими.
    Мы возвращаемся на место. Хотя разговор ведется на английском и мое музыкальное ухо не слышит ни малейшего акцента, понимаю, что общаюсь с соотечественником.
– Ну как?
– Профессионально. На все ушло не более пары минут.
– А зачем больше? Этот судья знает, что я никогда не приношу ему никакого дерьма.
– Как вообще такое возможно...
– Это же Нью-Йорк. Идите к кассиру и платите, а я пока вам выпишу квитанцию на наш остаток.
    Плачу. Мои денежки пересчитывают. Какая-то машинка что-то печатает и выцеживает сквозь презрительно сжатые металлические зубы полоску бумаги. Полоску отрывают и дают мне. Глядя на размытые разводы симпатических чернил ничего нельзя сказать о сущности приобретения. Судя по ситуации – это квитанция об оплате.
    Появившемуся Биллу отдаю положенную сотню.
– Вот и все. Поздравляю.
– Спасибо.
    Ко мне возвращаются обычные жизнерадостность и ироничность.
– Появилось чувство легкости?
– Заметно?
– Отчасти оно может быть обманчивым.
– Что вы имеете в виду?
– Не могу поручиться, что вы смогли бы в одиночку убедить судью в незначительности вашего проступка. Тогда, кроме всего прочего, у вас появился бы и criminal record.
– Criminal record? За простой объезд трака?
– По законам штата Нью-Йорк – да. Трак закрывал вам обзор, и вы могли не заметить пешеходов. А если бы там бежал маленький ребенок? Даже страшно подумать о возможных последствиях вашего легкомыслия.
    Услышанное повергает меня в некоторую задумчивость.
– Не мните чек, сохраните его. Это единственное доказательство окончания вашего дела.
    Criminal record... Это, конечно, не в смысле, что мое преступление является рекордным для Нью-Йорка. Это просто запись о совершении серьезного правонарушения. В Штатах подобные записи хранятся пожизненно. Они всплывают каждый раз, когда имеешь дело с государственным или хотя бы просто достаточно компетентным учреждением. Мне через две недели нужно сдавать экзамен на получение лицензии для работы в области медицины. Когда я заполнял соответствующие бумаги, там спрашивалось о наличии подобных записей в моей американской биографии. Недвусмысленно предупреждалось, что сокрытие или сознательное искажение информации может повлечь за собой задержку в оформлении разрешения на экзамен или даже запрет работать по данной профессии...
– Постарайтесь больше ничего не нарушать. Но если вдруг что-то – вы знаете, как нас найти. Всего доброго.
– Спасибо. До свидания.

    Вот так. Из-под подола этой профуры я выскочил с грязной бумажкой в руке, но с чистой репутацией.
    Какого хрена она все время таскает эти архаичные весы? Все равно же ни черта не видит. И повязку с глаз ей не торопятся снимать. Наверно, чтобы не высмотрела чего лишнего и не возомнила вдруг о себе. Хотя... Вот Статуя Свободы. По форме – шедевр и Символ. Но по сути-то – пустышка с лестницей внутри. Может, и эта тоже?
    Да бог с ними, с этими лесбиянками. Разговор, вообще-то, о траках.
               
                2009, Нью-Йорк