Гитара и лира

Первый раз мы читаем про лиру в школьном учебнике. Трудно сказать где и когда этот полувымерший легендарный музыкальный инструмент впадает в нашу память – то ли в стихах Пушкина за второй класс, то ли в невесть как попавшем в наши учебники отрывке из «Одиссеи» - в общем, обратитесь к статистикам. Саму же лиру я увидел в первый раз в маленьком литературном кафе в Ленинграде. Увесистый разлапистый инструмент стоял посреди зала и дама постбальзаковского возраста томно щипала струны. Инструмент дзынькал, брынькал и через пять минут к даме подошел кавказский человек и попросил ее отдохнуть. В качестве аргумента он протянул десятирублевую бумажку и дама отдохнуть согласилась.
Больше в широком быту мне она (лира, не дама) не попадалась никогда.

С гитарой дело обстоит прямо наоборот. Если проглядывать школьную хрестоматию, то попадается она там едва ли не в тридцать раз реже лиры. В реальной же жизни она встречается нам буквально на каждом шагу. Нет, наверное, у нас в стране человека, у которого несколько верных слов под гитарный аккорд не вызвали резонанс в душе.

Тем не менее, и лира, и гитара, принадлежат к одному и тому же классу струнных инструментов.

Сравнение лиры с гитарой мне пришло в голову, когда я задумался о внешнем сходстве двух необычайных поэтов начала 20 века – Киплинга и Гумилева. А откуда, собственно говоря, пришло это сравнение? Из написанного в 1967 году стихотворения Владимира Корнилова?
…
Царскосельскому Киплингу
Пофартило сберечь
Офицерскую выправку
И надменную речь.

Откуда оно всплыло? Вот и Кузьминский утверждает:
«… я все хочу поговорить о "колониальности" творчества русских писателей /о чем почему-то молчат!/, взяв и пушкинские фонтаны и пленников, лермонтовско-бестужево-марлинские дела, всю сибирскую тему в литературе, среднеазитскую, ну - за бальмонтовский туризм мы говорить не будем! - но вот "царскосельский Киплинг" о Гумилеве - это очень точно найденная В.Корниловым характеристика! Помнится, ругался я с Сельвинским в письмах за В.Португалова, где, в "Студии стиха" Сельвинский не усек киплинговских интонаций у лагерника и камчадала Португалова». Вот и Петр Курков («Гимн первородству») утверждает, что «современники называли Гумилева «царскосельским Киплингом»…

Какие-такие современники?

Лишь в одном месте я встретил упоминание, что «поэзия Киплинга оказала сильнейшее воздействие на все творчество Н.Гумилева». И современник-то этот тоже был – из российских шестидесятых.

Может, тогда резоннее поговорить о влиянии Киплинга на умонастроение шестидесятников? Причем здесь Николай Гумилев? При том, что использовал те же слова в своих стихах? Но тогда можно говорить о сходстве Пиросмани и Эль Греко только на том основании, что и тот, и другой писали красками.Да, конечно, «Левант», «Бомбей», «Шейх-Гуссейн»…
С другой стороны, творчество Гумилева насквозь пронизано бессчетными цитатами и посвящениями. Здесь и Бодлер, и Теофиль Готье, Леконт Де Лиль и Леопарди. Никакого Киплинга здесь нет и в помине.

Кстати, у Гумилева и Киплинга была вполне реальная возможность встретиться. В январе 1918 года Гумилев прибывает в Лондон, где знакомится с Хаксли и Лоуренсом, Честертоном и Уайли. Киплинга в этом списке нет. Похоже, он был Николаю Степановичу просто неинтересен.

Если Гумилеву все время хотелось казаться, то Киплинг "был". Ему не надо было ехать в Аддис-Аббебу, потому что родился он в Индии. И то, что русский поэт использовал как декорацию стихов, у Киплинга было естественно, было воздухом, которым он по сути дышал. Некоторые писали о влиянии, которое оказал Киплинг на творчество Гумилева.  Но если Киплинг и оказывал на Николая Степановича какое-нибудь влияние, то это было влияние именно на уровне Майн Рида и Купера. Несмотря на блестящее знакомство Гумилева с современной ему зарубежной литературой, Киплинг ВООБЩЕ не упоминается ни в его письмах о русской и зарубежной поэзии, ни, тем более, в стихах и прозе. Киплинг, несмотря на свою маску "постороннего" активнейшим образом пытается повлиять на мысли и даже социальную позицию читателя. Гумилев же – в высшей степени сторонний человек. Он наблюдает внешние проявления жизни, не задевая ее внутренних струн. А так как внешние проявления жизни отнюдь не так живописны, как представления художников о ней, тут и появляются тролли, Фингалы и прочая готтентотская космогония.

Безусловно, с точки зрения дела извлечения прозрачных, чистых и ясных звуков лира стоит неизмеримо выше гитары. Но…

Пианино не потащишь на плечах,
Скрипка сырости и тряски не снесет,
Не поднять орган по Нилу на плотах,
Чтоб играть среди тропических болот.
А меня ты в вещевой впихнешь мешок,
Словно ложку, плошку, кофе и бекон, -
И когда усталый полк собъется с ног,
То отставших подбодрит мой мерный звон.
….
Пусть орган возносит стоны к потолку –
Небу я скажу о жребии людском.
Пусть труба трубит победный марш полку –
Я труню над отступающим полком.

Несмотря на свое подчеркнутое стремление к независимости, Николай Гумилев всегда выступал как часть какого-то человеческого общества. Собственно, создание сообщества «акмеистов» говорит именно об этом. Можно ли сказать, что Киплинг принадлежал к какому-нибудь творческому направлению или кружку? Об этом даже смешно предположить.

Если и существует сходство в стихах Гумилева и Киплинга, то оно поверхностно до такой степени, с какой можно говорить о разных типах полировки дерева.

Люди они были разные практически во всем. Гумилев в жизни никогда ни в чем не нуждался – Киплинг был то, что называется self-made man (путь, начавшийся в редакции «Пионера» в Лахоре и закончившийся в Вестминстерстком аббатстве). Многие критики упрекали Киплинга в вульгарности – однако рискну сказать, что в области так называемого «чистого искусства» он сделал  не менее Оскара Уайльда. Просто слово его было таким непривычным, что мы до сих пор поворачиваем его так и эдак, любуясь новыми гранями его прозы и поэзии.

Интересно отношение к Киплингу в России.

Так сталось, что в ту историческую эпоху, когда жил поэт, Россия считалась очередным «историческим врагом» Великобритании. Отголоски этого общего отношения мы видим и в «Балладе о царской шутке», и особенно – в его замечательном «Киме». Тем не менее, никогда в СССР Киплинг не был такой фигурой умолчания, как наш соотечественник Гумилев, у которого, пожалуй, во всем творчестве не найдешь не то что антисоветской – политической строчки. Я помню листки с машинописными копиями стихов обоих поэтов, бродивших в студенческих communities Москвы и Питера. Степень доступности была – примерно одинаковой, может быть, Гумилева было доставать чуть сложнее. Ну именно – чуть. Однако, в стихах российских поэтов конца ХХ века рассыпано несчетное количество прямых и непрямых ссылок на Киплинга. От матвеевского «Песня шагом-шагом» до «Песни космических негодяев» Владимира Высоцкого. Не будет преувеличением сказать, что в шестидесятые- семидесятые годы Киплинг в столицах СССР был «народным иностранным поэтом».  Цитирование Киплинга Константин Кузьминский находит и у В.Португалова, не говоря уже о явном влиянии его на раннего Тихонова и Багрицкого. Цитат Гумилева я при этом особенно не припоминаю.

Запрещенный поэт? Да что-то сомнительно. Во-первых, какой же запрещенный поэт появляется в «Хрестоматии русской поэзии» за 1973 год. А во-вторых – зная уровень образования литчиновников, я допускаю, что они в творческом тексте  могли пропустить непрямые ссылки не только на Гумилева, но и на Романа Гуля. Нет, не был (и не стал) Николай Степанович «народным поэтом». Да и не мог.

Вроде бы не сходятся концы с концами – с одной стороны – «Протянем же кабель – взять – от Оркнея до Горна и звезд» и вообще «господа инженеры Инженерных ее величества войск с содержаньем и в чине сапера» - с другой – «В оный мир, когда над миром новым…». (Не так много стихов в русской поэзии, сравнимых со «Словом» по экспрессии и силе). А вот тем не менее, Киплинг остается мировым феноменом, а Гумилев – русским поэтом.

Можно спорить здесь о том, что в силу многих причин очередным мировым языком сегодня стал английский (так было не всегда, были столетия господства французского, немецких диалектов, а задолго до того – латыни. Да и то – мы говорим лишь о романской стороне Ойкумены). Гумилев остается достоянием узкого круга славистов. Стихи Киплинга, говоря словами его российского «визави»

Много их, сильных, злых и веселых,
Убивавших слонов и людей,
Умиравших от жажды в пустыне,
Замерзавших на кромке вечного льда.
Верных нашей планете,
Сильной, веселой и злой,
Возят мои книги седельной сумке, читают их в пальмовой роще,
Забывают на тонущем корабле.

И это – не о нем. Это - о Киплинге.

Сравнивая Киплинга и Гумилева постепенно приходишь к выводу, что имеешь дело с обычным явлением в мире творчества. Два художника строят свои Вселенные средствами искусства. Но один использует для этого ярчайшую палитру, изысканные штрихи, филигранную технику, и тем не менее, мы видим за его Вселенной лишь произведение искусства. И спорим мы именно об этих штрихах, технике и красках. Для второго же построить свою Вселенную естественно как воздух и мы уже спорим не о методах ее создания, а о ней самой.