Истукан. новые сказки для взрослых детей

Я не знаю, сколько времени и куда я бежал, но видимо бежал очень быстро. Потому что, внезапно остановившись, понял, что куда-то попал, а куда не знаю. И самый интересный вопрос – как теперь отсюда выбираться? В общем «попал». Хоревские мордовороты остались далеко позади, а в ушах у меня все еще гудело их лихое улюлюканье: «Ату его, ату собачьего сына! А!!! Зассал, сука!!!» Всё. В Хоревку к Раиске больше не ногой, иначе вся моя любовь к ней окончится «больничным».

В правом сапоге хлюпало болото, видимо в бегах угодил ногой под кочку. Леса у нас хвойные в основном, больше чистые, и такой простор меж стволов проглядывается, что кажется, выйдешь на прогалину - и вот те, мил-человек, цивилизация. Только обман всё это. Леса у нас, конечно, ясные, но огромные. Сибирь, одним словом. Тайга отсюда начиналась и заканчивалась много тысяч километров на восток, аккурат где-то на Камчатке.

Вспомнив про мобильник, я радостно хлопнул ладонями по задним карманам джинсов… Вот, блин горелый! Мобильник лежал где-то в тайге. Только бы мать позвонить не додумалась, у нее и так приступ нервный начинается, если я больше полуминуты не отвечаю на ее звонок. Придется лезть на ту сосну. Ну не мог я так далеко заплутать, не мог! Может хоть дорогу оттуда разгляжу, пока солнышко подсвечивает еще?

Процесс лазанья по деревьям меня, конечно, и в детстве не сильно увлекал. Я никогда не был из породы героев, и не дай Бог – супер-героев. Но спать ночью на холодной земле пусть и с бутылкой водки внутри организму – перспектива не из приятных. К тому же очень хотелось жрать. В кишках навзрыд выли волки. Выходя из дома, от мамкиного обеда я отказался, в расчете на Раискины пироги да ласки, но видимо, зря…

На верхушке сосны было гораздо теплее, чем внизу, заходящее солнце хоть как-то, но прогревало мои кости через джинсовую куртку. А вот дороги нигде не было видно. И что удивительно, и речка наша издали не блестела. Это куда ж я, балбес, метанулся с пьяных да перепуганных глаз, а??? Тушите свет, сливайте воду…

На заход солнца где-то в получасе ходьбы проглядывалась прогалина. Стоп! А это что мужик на ней стоит? Опаньки… Человек. Значит и шоссейка должна быть где-то рядом. Наверное, какой-нибудь грибник-лесовик с охоты припозднился. Как можно быстрее я «скатился» с сосны и помчался на заход солнца, пока еще хоть что-то под ногами увидеть было можно. Деревья потихоньку расступались всё шире и тут… бац! Я вылетел на площадку из мха и кустов в густой паутине. Нащупал глазами в сумерках мужика, подкрался сзади... Мало ли кто он есть. Пригляделся. Вот те раз! На поляне стоял наполовину заросший мхом каменный идол. Кто ж тебя когда сюда поставил, чудо ты серое?

Камень с лицом пропойцы, с опущенными вниз опухшими глазами и огромным носом, по всей видимости, стоял здесь очень давно. Еще одна полумузейная достопримечательность. Странно, а почему я про эту «знаменитость» никогда ничего не знал? Хотя.. меня никогда не интересовала ни история, ни музеи… Все больше бабы, «беленькая» и хорошие наваристые щи после работы. Нормальные интересы для нормального русского мужика. У меня, кстати, с Серёгой Есениным вкусы очень даже совпадают. Мне бы стихи еще про Русь и баб заморских калякать начать и одно лицо с ним буду.

Идол уныло смотрел на меня. Скорее мне под ноги. А я также уныло смотрел на него. Виду мы оба были весьма и весьма жалкого. Как два брата-близнеца, несчастные, опухшие, холодные, голодные и уже не пьяные. Всё, блин! Не пойду больше никуда! Почти ночь уже. Тут и спать залягу. С истуканом хоть не так страшно будет. «Утро вечера мудренее» - подумалось мне как тому Иванушке-дурачку и передернуло ознобом. Я натаскал сырых веток, мха, разложил это все под истуканом и прилег в тайной надежде на то, что за ночь, не приведи Господь, не случится дождя.

Ложась на боковую, я почувствовал, что что-то твердое уперлось мне под ребро и булькнуло. Посмотрел за отворот куртки… Спасибо тебе Боженька!!! Это булькнула от обиды за недостаток внимания в потайном кармане куртки, позабытая мною, недопитая «Пшеничная». Прямо как женщина. Но допивать ее всю я не стал, так как не знал насколько холодной будет ночь. Просто сделал большой глоток, подержал во рту, пока из ушей не задымило, и проглотил. Стало теплее. Хуже всего, что сигареты были потеряны где-то вместе с мобильником. Они лежали в одном и том же с ним кармане. В другом кармане куртки я нащупал пару пластмассовых зажигалок. Но костер разводить поленился. Да и мало ли… кто из леса выйти может… на костер-то…

«Пшеничная» спасла меня от нервных волнений за свою непонятную сейчас судьбу, и, несмотря, на мокрый холод и зловещее уханье и шуршание где-то меж деревьев, тело быстро одолел сон…

Меня выдолбили мужики из серого куска камня и поставили вдоль лесной дороги по приказу светлого волхва. И пока волхв был еще жив да здоров, рядом со мной несколько раз собирался народ, палили костры, волхв на камне у моих ног убивал лесную дичь, в основном зайцев да куропаток, и мазал их кровью мои губы. А потом как-то сразу ходить ко мне перестали. Редко-редко, какой одинокий путник шел мимо, останавливался, кланялся мне в пояс, да клал на камень подле меня какую-нибудь безделицу из своего худого мешка.

Потом гораздо позднее, мимо проходили как-то гуртом несколько всадников в богато расшитых одеждах, да черный волхв с большим крестом на груди. Черный волхв остановился, пошептал на ухо что-то всаднику, возглавлявшему строй. Потом мужики в богатых кафтанах спешились, и некоторое время пихали меня в начале в грудь, потом в бок, но не смогли даже пошатнуть. Да так и уехали, не довершив дела. Черный волхв, уходя следом за всеми, обернулся, да начертил от досады в воздухе над собой непонятный знак. Дурачье, когда меня ставили, светлый волхв приказал стержнем глубоко в землю закопать. Двадцать мужиков меня в землю укрепляли. А тут впятером хотели одолеть. Люди…

А потом живые мимо меня ходить перестали. Долго никто не ходил. Медведь только один раз вышел из чащи, потер об меня зудящий после линьки бок, нагадил недалёко, и отправился обратно в чащобу. Дорога подле меня заросла травой, кустами и мхом. И стало совсем скучно…

Как-то поздним вечером из леса вышла рыжая девчушка, вся заплаканная. Орала «Ау, ау!» Да все без толку. «Не было здесь людей давно, миленькая, не было». Подошла ко мне, порыдала пару часов над моим камнем-алтарем. Потом, всхлипывая, вылезла на холм позади меня, да повязала на мою шею свой платочек. Пошла было обратно в лес, но тут из его глубины далеко завыли волки. Рыжая вздрогнула, да кинулась обратно ко мне в ноги. Там и уснула, накидав веток. Рано по утру в лесу вдруг заголосили люди, залаяли собаки. На мою поляну быстро со всех сторон начал собираться народ, а девчонка всё спала крепким сном, не слыша даже лая собак. Из толпы к ней кинулся угрюмый рыжий мужик да заплаканная баба. Мужик подхватил дитё на руки и понес в лес, за ним пошли остальные люди… Когда последний человек исчез за стволами деревьев, из кустов, испуганно озираясь, вдруг вынырнула её мамашка, подбежала ко мне, спрятала под рубаху маленький деревянный крест на веревочке, такой же какой был у того черного волхва, только гораздо поменьше, подошла как бы стыдясь того, что делает и положила на камень подле меня краюху хлеба.

И опять надолго в округе наступила тишина первозданная…

Спустя время чащоба зашелестела вновь. Был поздний летний вечер. В этот день года, тоже вечером, когда светлый волхв был еще жив - подле меня собиралась молодежь. Жгли костры, танцевали и пели. На мою холодную голову зачем-то вешали венки, а на камень возле меня клали еду и мелкую домашнюю утварь.

Вот и сейчас кто-то шел ко мне… Вспомнил, может, сквозь столько веков про мой праздник... Из леса вышла красивая рыжая девка в длинной рубахе, кутаясь в большой теплый платок. Подойдя ко мне ближе, вдруг разрыдалась, и упала на колени обессилено, как будто умер у нее кто или пропал… Что-то шептала про себя и прятала в ладонях какой-то непонятный предмет. Потом положила этот предмет под мой камень и отступила в лес, также горько рыдая, продолжая шептать и долго-долго кланяясь…

Дрых я, наверное, часов 8-9 к ряду, или с перепугу, или с перепою. Потому что утреннее солнце засветило мне в глаз довольно уверенно. Чем и разбудило. Под мокрой джинсовкой меня вдруг пробил озноб и я сразу рыпнулся с места, чтобы от движения согреться. Выхлебал до дна «Пшеничную», подскочил и забегал вокруг истукана, с почтением поглядывая на его унылую каменную физиономию. «Это мне, верно, от вчерашнего стрессу такая фигня в сон влезла… Или же «Пшеничная» постаралась мозги набекрень свернуть», - оправдывал я так свои сновидения, бегая-прыгая по поляне и растирая руки, ноги. А потом вдруг встал как вкопанный… Еще более дурная, чем этот сон, мысль пригвоздила меня к земле… А ну-ка я… Да ну нафиг! Не может такого быть! Да и нет там ничего. Это ж сон! Морилка комаринная! Болотная да пьяная одурь…. Что ж я баба, чтоб в сны да приметы верить? Хотя… Чем истукан не шутит?

С этой думкой я подошел обратно к идолу, раскидал в разные стороны мое лежбище перед ним, потом кривой веткой стал ковырять подле него густой мох и траву. Ветка несколько раз глухо ударилась в камень. Дрожа от нетерпения и непонятного азарта, я откинул ее в сторону и стал отскребать мох, траву, землю вокруг плоского камня когтями, и тут, наконец-то, плоская булыга немного шевельнулась. Затаив дыхание, я перевернул ее. На мелких камешках перед идолом лежала не очень искусно расшитая цветной нитью тряпочка. Вернее мешочек. Мешочек оказался легким, придавленным и немного сырым. Но в нем определенно что-то было мягкое. Я поднял его к глазам поближе, потянул за веревочку и осторожно понюхал… Ё-моё! Этож табак!!! Крепчайшей крепости табак без фильтров и химии. От радости я аж запрыгал вокруг истукана как дурной! Долго выбирал в чью кору завернуть табачёк для раскурева, но потом нащупал в глубинах карманов несколько помятых бумажек. Записки какие-то с уже ненужными мне телефонами знакомых «тёлок»… чеки… корешок путевого листа… вот ты, гад, куда запропастился тогда.. Из одной такой записки я и смастерил трясущимися от холода руками самокрутку, насыпал в нее табаку и в первый раз сильно затянулся. Табак естественно оказался мокрым и крепким. В легкие больно садануло облако дыма, но потом приятно заныл желудок, пропал зверский аппетит и кайфово затянуло дурманом мозги. Курил я самокрутку долго и смачно, еще не до конца веря в то, что со мной произошло этой ночью. Заворожено разглядывал истукана.

Потом встал, взобрался на самое высокое дерево и вгляделся в ясную даль… День был солнечный… Толи сумерки вчерашние, толи алкоголь не дал зрения, но шоссе я увидел где-то в двух часах ходьбы по чащобе, и по дороге в этот момент красной черепахой полз вверх КаМаЗ. Ну что же… С цивилизацией мне повезло. Направление и ориентиры я еще раз запомнил как следует и слез с дерева. Подошел к истукану.

Кланяться не стал. Не, ну что мы не мужики с ним что ли? Должен же он понимать, Голова лысая, что мужику не гоже перед камнем шапку ломать? Положил плоский камень перед ним на место. Подумал, подумал, и, присев, положил под тот камень кисет с остатками табака и одну из своих зажигалок.

А то мало ли… кому еще пригодиться сможет…