Авель и Мозгоеб

     Мозгоёб - это не ругательство, это кличка. Кто придумал эту кликуху Вовке, и с чем конкретным она была связана, история умалчивает. Кого-то подобное погоняло могло обидеть, и уж точно солдат, прослуживший некоторое время, попытался бы избавиться от такой неблагозвучной клички. Однако Вован подобной мелочью вовсе не тяготился, и уже вступив в завершающий службу полугодичный срок, боец представлялся новому знакомому, пожимая протянутую руку, просто и уверенно:
      - Мозгоёб...
      - Как-как?- переспросил Вовчика Акашкин, сержант, замкомвзвода восьмой роты,- повтори еще раз, я не расслышал...
       Третий батальон этой зимой в палатках практически не ночевал, тому виной были непрерывные выходы, причем по самым разнообразным поводам.
       Колонны в Кабул и обратно для личного состава были едва ли не самыми желанными событиями, поскольку позволяли на пару суток избежать непонятной для обыкновенных солдат дерготни со стороны офицеров управления батальона и полка. При этом ничего приятного эта дерготня не доставляла и офицерскому составу рот и отдельных взводов, поскольку эта "воспитательная работа" штабного шакалья, а также всевозможных проверяющих была груба и унизительна в том числе и для них, боевых специалистов, на своей шкуре испытывавших все тяготы и лишения, выпадавшие на долю пехоты на афганской земле. Они - в основном молодые люди, выпускники военных училищ, ровесники или немногим старше своих подчиненных, жили в солдатских палатках, а в схватках с духами брали на себя ответственность за судьбы своих подчиненных,- вынуждены были подчиняться приказам и выслушивать нудные нравоучения из уст по сути ничтожеств, но обличенных званием и должностью. Солдаты это понимали, поэтому с сочувствием относились к таким ситуациям.
       Кроме колонн, этой зимой батальону пришлось принять участие в операции на Искаполе. Удивляло, насколько нагло вели себя духи, как много укрепрайонов и баз они создали в этом горном районе. А ведь эти места находились не так далеко от места постоянной дислокации полка.
       И вот не успев как следует привести себя и технику в порядок, батальон был брошен в район Баграма на какую-то войсковую операцию. До солдат дошла информация, что там якобы несладко пришлось какому-то батальону из ДШБ. И вот теперь они вынуждены были тут месить эту грязь.
       А грязь была знатная. Глинистая почва с такой силой налипала на обувь, словно хотела навсегда оставить ребят в этих местах.
       Вован долго не мог определиться, как поступать с этой грязью, вернее, с ботинками, к которым баграмская грязь прилипала намертво. Сменной обуви водителям не полагалось, а Вован не мог предвидеть это стихийное бедствие. Вован даже попытался разуваться перед тем, как занять свое водительское место, однако на дворе был не май-месяц, поэтому в носках особо не порулишь, поскольку те норовили примерзнуть к студеной броне. Потом Вован попытался мыть свои боты, однако вода быстро закончилась, а растратившего запасы отправили с рд за пополнением запаса. Таким образом вымытые ботинки снова оказались чумазыми. В конце концов Вован махнул на все это рукой и плюхался прямо в ботосах в свой люк.
      - Вот за то нас и зовут мазутой,- пытался Вован оправдать свой неряшливый вид.
      - Тебя, Вован, давно и по праву зовут Мозгоёбом,- смеялся Андрей Алферов, старший машины.
       На этом выходе батальон был в числе приданных другим войскам. Нет ничего хуже, чем быть во время боевых действий приданными какой-нибудь бригаде или полку. Это значит, неразбериха со связью, неразбериха с задачами. Да и вообще чувство, что ты чужой для командования - это очень угнетало. Но советский воин не ныл и в таких условиях.
       Батальону приказано было оцепить кишлак и обыскать дувалы. Два бронетранспортера оказались соседями на одном из участков оцепления. Один из них принадлежал восьмой роте, старшим на этой машине был Акашкин, а второй принадлежал седьмой роте, и на этой машине механиком-водителем был Вован-Мозгоёб. Так они и познакомились.
      Мозгоёб!- громко повторил, механик,- да ты не смущайся, я уже привык, что это моё погоняло, оно мне удачу приносит, поэтому я горжусь им,- при этих словах Вован выказал свои зубы, нехватка одного из них сразу бросалась в глаза, а потом громко засмеялся. Такой смех никогда не бывает незамеченным. Это хохот полной грудью: "Га-га-га!"- когда так смеется кто-нибудь в кино или на выступлении юмориста, то зрители начинают смеяться уже не над представлением, а над этим смехом. Акашкин не удержался от улыбки...
       В дороге из Газни до Баграма Вован оторвался на участках трассы, покрытых бетонкой. Приладив на сиденье пустой ящик из-под гранат к АГС-у, Вован оперся пятой точкой в эту импровизированную подставку под свое бренное тело, облаченное в черный комбинизон. Этот "черт в черном", управлял БТР-ом, практически находясь в положении "стоя". При этом педаль газа вдавливал в полик так, что бронированная многотонная машина разгонялась до скорости под стольник. Высшим шиком Мозгоёб считал для себя на предельной скорости, изогнувшись, заглянуть внутрь "брони" и крикнуть громко, заглушая движки, расположившейся в десантах пехоте:
      - Ну, что, черти?! Притихли?!...- и подтвердить свой восторг от происходящего своим фирменным,- га-га-га...
       Вован хамски вел себя по отношению к водителям встречных "бурубухаек", осмелившимся продолжать движение навстречу колонне батальона. На полной скорости он направлял бронетранспортер на встречную полосу дороги и мчался прямо в лоб "бурубухайке". Напуганные афганцы вынуждены были сворачивать в кювет, одна из таких машин, груженная кругляком, съехав в придорожную канаву, опрокинулась, что вызвало еще больший восторг Мозгоёба.
       - Га-га-га, смотри-смотри, как кувыркается душара!...- так продолжалось до тех пор, пока хулигану не настучал по голове старший машины.
       Вообще-то Вован не всегда был таким оторвилой.
       Он прибыл в роту в составе молодого пополнения в конце 84-го. Был зачислен в роту рядовым пехотинцем. Возможно, все было бы замечательно где-нибудь на равнине в Средней полосе России или, скажем, в Германии, но не в пехоте ОКСВА. В Афгане стойкость и соответствие имиджу проверяли горы. Никто не мог быть достойным уважения, если он не прошел испытание горами. Про тех, кто спекся на подъеме, говорили коротко: "умер".
      Эти "мертвецы" были настоящей обузой для остального личного состава подразделения. Мало того, что приходилось перераспределять их ношу, наличие таковых было очень опасно, поскольку душманы часто умело использовали это обстоятельство. Поскольку "умирающего" не бросишь, приходилось подстраиваться под его темп или оставлять с ним пару человек. Ни то, ни другое не способствовало выполнению поставленной задачи. Медленный темп восхождения подразделения шурави позволял душманам опередить их и устроить засаду на высоте.
       Частенько в число таких "умирающих" попадали приданные роте "специалисты" - представители штаба, повара и проч., напрашивающиеся на выход для одной цели - получить возможность написать на себя наградной лист.
       Одного из поваров на легком выходе в окрестностях Газни пришлось буквально нести на себе, когда он "умер" при покорении небольшого холма. А через три месяца рота наблюдала этого "боевика" выходящим за наградой - медалью "За Отвагу". Обидным было то, что в той партии наград не было ни одной для их роты, хотя подразделение отпахало непрерывно тот отрезок времени, за который подавались наградные. Кстати, вместе с тем поваром награды получили и представители тыла, полкового оркестра...
       Мозгоёб "умер" на первом же выходе в горы. По возвращении на "броню" был подвергнут обычной процедуре опускания в "летающих". Ему доставалось. Выполнял самые неблагодарные задания, непрерывно ходил в наряды.
       Самое интересное было то, что именно так и происходило комплектование горно-стрелковых подразделений. Кто-то наверняка получал за эту программу звания и награды, кто-то защищал диссертации, а в горы с такими "карандашами" вынуждены были идти командиры взводов, ротные, сержанты и солдаты, готовые по физическим данным к выполнению боевых задач в условиях гор.
       Выходили из положения кто как мог. Вот и Мозгоёба в конце концов перевели в число механиков-водителей. Благо на то были у Вована соответствующие корочки.
       Но у Вована была в голове иная мысля. Кто и каким образом ее туда вбил, история умалчивает. Но однажды Вован, ни с кем не посоветовавшись написал письмо. Письмо в Министерство Обороны. Письмо прошло все инстанции и дошло до адресата...
       О чем же писал Вован в том "письме Надежды"?...Об этом чуть позже, а пока посмотрим на происходящее с ротой в окрестностях Баграма.
      
      Как и полагается приданным подразделениям, им была поставлена задача, не соответствующая профилю: прочесать кишлак. Пошли. Рассредоточились по дувалам. Первые пару дворов осматривали с осторожностью, никого не обнаружили, зато нашли кишмиш, леденцы в мешках, сразу смекнули, что из всего этого выйдет неплохая брага, отправили носильщиков из молодых с трофеями на броню. Замполит тот вовсе выбрал момент для отправления естественной потребности по большому. Сам-то он тоже был еще необстрелянным, но гонор имел - постоянно грозился дембелям, что сдаст их со всеми потрохами, дескать, остались у него записи прежнего замполита. А вот тут сам обосрался. Сидит в позе орла и видит: чалмы мелькают над забором, речь афганскую слышит, но не оторваться от процесса...Так и закончил свое дело не спеша...
       Тут и выстрелы раздались. Это духи расстреляли в спину Андрея Енова и Борю Бегмонова, а потом не спеша ушли от расплаты.
      Ранения у Андрея и Бори были разными. Андрей получил пулю в спину. Потерял сознание. Санинструктор пытался сделать все возможное, но тщетно. Андрея даже не донесли до брони. Вован побледнел, когда увидел труп Ены. Язык был приколот булавкой к вороту гимнастерки - так поступали в случае тяжелых ранений, чтобы раненый не проглотил язык и не умер от удушья.
       Борю донесли до брони живым. Он держался молодцом. Пуля вошла в брюшную полость справа и застряла под кожей в районе пупка. Четко было видно, что это АКМ-овская пуля 7,62мм. Боря сам передвигался, отвечал на вопросы, хотя его лихорадило. У вертушки друзья расстались. Как оказалось, навсегда. Боря умер в госпитале.
       Так бесславно закончился рейд.
       Обратная дорога в полк была тоже безрадостной. Седьмая рота шла в замке колонны. На подъезде к полку, в нескольких километрах от Газни у БТР-а Мозгоёба закончился бензин. Машина встала прямо в середине большой лужи. Пока суд да дело, мороз крепчал. Смеркалось. Колеса БТР-а намертво вмерзли в эту лужу. Пришлось дожидаться танк. Танк с трудом выдернул бронетранспортер из ловушки. Все это время пехота мерзла в десантах. Офицеры успели приговорить закупленную в Кабуле водку. Так и отметили славный праздник 23 февраля 1986 года...
       Что до письма Мозгоёба в Министерство Обороны, то письмо дошло. И меры были приняты...
       У Вована был старший брат. Он благополучно дослуживал свой срок в охране какого-то аэродрома в Шинданте. Служба шла хорошо. Парень был на хорошем счету, обзавелся друзьями и прочими хорошими мелочами, присущими второй половине службы в подразделениях охраны. Вован это знал или догадывался об этом в период своей "лётной" поры. И смекнул малый, что можно оказаться в том же подразделении, где и брат. Там и скоротать остаток службы. В Минобороны приняли доводы солдата о том, что братья должны служить вместе. И перевели старшего к младшему. Так и оказался братан Мозгоёба в седьмой роте. В отличие от Вована, брат хорошо ходил по горам, и успел пройти с ротой Панджшер и Алихейль, за что был особо благодарен своему братишке...
       За понесенное от родного братишки получил брат Вована кличку Авель.
       Возможно старший брат и дал такую кличку Вовану - Мозгоёб. Не называть же своего братана родного Каином...
      
      А война продолжалась...