Турецкий транзит продолжение

7.
Мы с Ширин взяли такси и добрались до больницы. Как только я вошла в палату, то вслед за мной с радостной улыбкой на лице вошел доктор Шахин.
- Нашелся ваш муж, - обратился он ко мне. – Сейчас я сообщу ему, что вы на месте, и он подойдет. Он уже приходил, когда вас не было, тревожился, что я отпустил вас погулять. Кстати, он полностью оплатил ваше пребывание в больнице. Очень приятный человек!
И еще радостно покивав, доктор Шахин побежал звонить моему внезапно обнаружившемуся мужу.
Ширин, которая собралась было сначала уходить, решила остаться и посмотреть на моего мужа. Уж не знаю, что тут взяло верх: профессиональный долг или женское любопытство. Скорее всего и то, и это присутствовало в равной степени.
Я была рада, что она осталась. Какое-то необычайное волнение охватило меня: вот сейчас я увижу своего мужа. Интересно, он симпатичный? А вдруг он мне не понравится и я не смогу его снова полюбить? И как я попала в реку? Может, я решила утопиться из-за несчастной любви? Неужели он мне изменял? Хотел меня оставить ради другой? Но нет, он же нашел меня, оплатил лечение, значит, все-таки любит и, видимо, при деньгах. Это уже само по себе неплохо.
- О, да ты как волнуешься, как будто бы у тебя первое свидание! Просто вся дрожишь! – воскликнула, наконец, Ширин, глядя на то, как я наматываю круги по палате.
- Так и есть! Совершенно не помню, как он выглядит, если честно! – ответила я, клацая от волнения зубами.
Не успела я произнести эту фразу, как дверь палаты открылась, и на пороге возник мужчина. Мы с Ширин обе как по команде открыли рты от изумления: вошедший был стройным голубоглазым блондином неземной, просто какой-то ангельской красоты. Футболка сексуально обтягивала его мускулистые плечи и грудь, а улыбка открывала два ряда ровных, жемчужно белых зубов. Ровный загар, покрывавший его тело и лицо, придавал его внешности дополнительную мужественность, словно он был Индианой Джонсом и Данди-крокодилом в одном лице.
Красавчик остановился на пороге, переводя взгляд с меня на Ширин и обратно, и его улыбка сменилась легким замешательством. А мы стояли в восхищенном оцепенении, и тут я всерьез пожалела о том, что на мне надета какая-то хламида, а на голове, к тому же, платок.
- Это твой муж? – отмерла первой Ширин, не сводя глаз с красавца.
- Не знаю даже… Но если это он, то это не самый худший вариант, - пробормотала я ей с придыханием.
Наконец блондин кинулся ко мне с воплем:
- Дорогая, я так волновался!
Я после секундных колебаний поспешила упасть в его объятия. Муж он мне или не муж – этого я не помню, но лишний раз побывать в объятиях такого красавчика не откажусь. Он же, до неприличия страстно стиснув меня в объятиях, впился в мои губы поцелуем. После этого он начал бормотать что-то вроде: «Дорогая, я так волновался, когда ты пропала. Собирайся, поехали в отель».
Когда я слегка пришла в себя после такого бурного начала и собралась с мыслями, Ширин предъявила свое полицейское удостоверение и совершенно официальным голосом произнесла, обращаясь к моему мужу:
- Предъявите, пожалуйста, ваш паспорт, а также паспорт присутствующей здесь вашей жены.
Он сразу засуетился, заволновался и воскликнул:
- Мой вот он, пожалуйста, а ее предъявить не могу, я оставил его в отделе.
Ширин раскрыла паспорт моего мужа, и я тоже, не скрывая своего любопытства, сразу же сунула туда свой нос.
- Сергей Истомин, - многозначительно произнесла Ширин, листая паспорт, и посмотрела на меня.
Я лишь пожала плечами – это имя мне совершенно ни о чем не говорило.
- Куда вы обращались с просьбой разыскать жену, в какой участок жандармерии? – обратилась Ширин к моему мужу.
- Да я сам в полицию не обращался, я сказал администратору в отеле, что жена пропала, а тот сам обратился в полицию. Потом мне сообщили, что она нашлась.
- Как зовут полицейского, который с вами беседовал?
- Да я не помню, у меня плохая память на имена…
- В каком отеле вы отдыхали?
- В этом, ну как его, в отеле «Корона».
- А город?
- Анталия.
- Корона? Что-то я не припомню такого отеля. А адрес его вы можете назвать?
- Нет, ну что вы, я его не помню, откуда ж?
- Как ваша жена попала из Анталии в Мюглу?
- Понятия не имею.
- Давно вы в Турции?
- Несколько дней.
- Вы планируете продолжить отдых или вернетесь в Россию?
- Продолжим, еще неделю.
- В том же отеле?
- Да, а где ж еще?
- А как же зовут вашу жену? – наконец задала Ширин вопрос, который волновал, меня, по крайне мере, больше всего.
- Анна Истомина.
Ширин снова посмотрела на меня. Но и это имя не вызвало в моем мозгу абсолютно никаких воспоминаний.
- Хорошо, - сказала Ширин, - Сергей, подождите, пожалуйста, пять минут за дверью, напишите пока мне расписку, что вы забираете жену под свою ответственность, укажите там ваши паспортные данные и где вы продолжите отдых. Я задам еще несколько вопросов вашей жене и отпущу ее.
- Ладно, - с неохотой отозвался Сергей, - только побыстрее, мы торопимся, нам надо ехать.
Когда дверь за ним закрылась, Ширин сразу же бросилась ко мне с вопросом:
- Ну, ты что-нибудь вспомнила?!
- Неа,  - покачала я головой, - парень, конечно, симпатичный, и видно, что влюблен…
- Не то ты говоришь, не то, разве тебе не показалось что-либо подозрительным?
- Что, например?
- Паспорта твоего нет, фамилии полицейского он не помнит. Сказал, что вы здесь несколько дней, а въехал в страну, судя по визе, вчера. И, главное, ты ничего не вспомнила, совершенно ничего, когда его увидела.
- Нет, как будто бы возникло у меня ощущение, что я его где-то видела. Что-то показалось знакомым… Так промелькнуло вот, и…
- Точно? – с сомнением посмотрела на меня Ширин.
- Точно… Хотя, кое-что мне кажется странным, - начала я осторожно.
- Что? – оживилась Ширин.
- Он пахнет не так, как в моих воспоминаниях, ну просто совсем другой запах. И, помнишь, в мечети я вспомнила, что меня ждет кто-то большой? Такое ощущение, что обнимаешь его и падаешь во что-то теплое, обволакивающее, а тут он меня обнимает и совсем другие ощущения… хотя тоже приятные…
- Да… - разочарованно произнесла Ширин. – Как-то все непонятно. Ты знаешь, вроде бы и причин тебя дольше задерживать в больнице у меня нет – личность твоя установлена, муж нашелся, и вроде бы ты его даже вспомнила, а в то же время и отпускать тебя с этим человеком не хочется. Доктор Шахин, видимо, готов тебя выписать, самочувствие твое нормальное. Но интуиция мне подсказывает, что что-то здесь не так…
- Ну что может быть не так? – стала успокаивать я ее. – Кому я еще могу быть нужна, кроме собственного мужа?
- Помнишь того старика у мечети? Ты еще сказала, что это знак, вспомнила, что он говорил?
- Что-то о том, что нельзя верить кому-то, кто будет приятен… Но это может быть простым совпадением, ты же сама говорила, что это просто суры из Корана.
- Все равно, будь осторожна, - нахмурилась Ширин, - вот моя визитка, если что, сразу же звони мне на мобильный. И я тебе завтра позвоню в отель.
- Хорошо, спасибо, буду ждать, - обняла я ее на прощание.
Сунуть визитку мне было решительно некуда, поскольку на одежде не нашлось ни одного кармана, и я запихнула ее в носок на правой ноге. Авось пригодится.
- Прощай, Анна, да хранит тебя Аллах, - сказала Ширин и пошла по направлению к двери.
«Надо же, мы знакомы с Ширин всего ничего, а она мне стала практически самым родным человеком на этом свете», - подумала я с грустью. Даже жаль с ней расставаться.
Когда она вышла, в палату сразу же ворвался возбужденный Сергей и, хватая меня за руки, застрекотал:
- Скорее, дорогая, валим отсюда. Я в этой дыре больше торчать не намерен. Тачка уже ждет нас внизу.
- Почему в дыре, здесь неплохо…
- Нет, у меня всегда от больниц изжога, поехали скорее, собирайся. И сними этот дурацкий платок. Это ваще жесть!
- Да я уже готова, - пробормотала я, удивленная, стягивая с головы платок и набрасывая его на плечи.
Мой муж, хоть и красавец, но высоко литературной его речь не назовешь. Как меня угораздило за такого выйти замуж?
Мы быстро сели в машину – я заметила, что мой муж сильно торопился, поэтому решила тоже ускориться. Может быть, у него какие-то срочные неотложные дела?
Когда мы тронулись и понеслись прочь от больницы на запредельной скорости, я вежливо кашлянула и попыталась расспросить Сергея о нем, о себе: как мы познакомились, где мы оба работаем. Он, не глядя на меня, пробормотал:
- Потом все расскажу.
Тогда я стала задавать вопросы о том, как я оказалась в реке. Но и тут мне не удалось получить от него никакой информации. Он просто замолчал и сделал вид, что не слышит меня.
«Да, у нас явно какие-то семейные проблемы,» - подумала я. И тоже деликатно замолчала. Может быть, между нами произошла какая-то крупная ссора и он не хочет ворошить прошлое? Может быть, мне и вправду не стоит вспоминать какие-то моменты нашей семейной жизни?
Мы выехали за пределы города по направлению к побережью. Я опять невольно залюбовалась щедрой Турецкой природой – горы, зелень, прозрачно синее небо, просто рай на земле! Сергей все так же угрюмо молчал и смотрел на дорогу. Странно, мне сначала показалось, что он меня любит, а вот сейчас он даже не смотрит в мою сторону.
Мы мчались по трассе так долго, что я потеряла счет времени. Мимо мелькали указатели с названиями: Ула, Фетхие, Каш, Финикия, Кумлуджа… Внезапно я заволновалась. Что-то показалось мне знакомым в названии этих городов, какое-то смутное воспоминание тревожно сжало сердце. Да, кажется, я здесь уже проезжала. Но, с другой стороны, это и неудивительно, ведь попала же я как-то из Анталии в Мюглу.
Неожиданно Сергей притормозил и стал останавливаться у обочины в небольшом поселке, название которого я прочитала как Чамьюва. Странно, судя по указателям, до Анталии еще приличное расстояние. В чем же дело?
Сергей достал мобильный телефон, набрал номер и быстро сказал в трубку:
- Мы на месте. Да, со мной. Все в порядке.
Я с любопытством смотрела на него: нас здесь ждут какие-то знакомые?
Сергей бросил телефон в углубление между нашими сиденьями и, не глядя на меня, произнес:
- Выходи. Приехали.
И, видя вопросительное выражение на моем лице, сам быстро вышел из машины.
Влекомая непонятным мне самой странным предчувствием, я взяла телефон Сергея – хорошо, что он небольшой и легкий! - и быстрым движением приложив его сзади к своей шее, примотала его платком, обернув платок вокруг шеи несколько раз, а потом прикрыла всю эту конструкцию волосами. С виду ничего не заметно, а телефон мне может еще пригодиться.
Когда я вышла из машины, Сергей посмотрел на меня и хмыкнул:
- А шею-то зачем замотала?
- Так горло у меня болит, - стала оправдываться я, - река была холодной, у меня ж переохлаждение было.
- Ну ваще, офигеть! – воскликнул Сергей, мотнув головой, я так и не поняла по какому поводу. Может, он не знал всех обстоятельств моей болезни и таким образом выражает теперь мне сочувствие?
Он взял меня под руку и, озираясь по сторонам, поволок через территорию какого-то заброшенного по виду отеля к морю. Через пару минут мы оказались на галечном пляже. Сергей, обутый в кроссовки, бодро вышагивал по мелкой гальке, а мне мелкие камешки забивались в босоножки, и я то и дело норовила остановиться, тряся то одной, то другой ногой, выгоняя камни. Когда один мелкий противный камешек прочно застрял в недрах моей обуви, и я нагнулась, чтобы расстегнуть босоножку, мельком глянув на серую гальку, я вдруг внезапно увидела себя как будто со стороны: вот я иду по пляжу к морю, на мне голубые шлепанцы и голубой купальник. Но с этим купальником что-то не так. Он мне нравится, но я не хочу его больше носить. А вот рядом со мной кто-то…
- Хорош мечтать, пошли уже, давай, мухой! – скомандовал Сергей, прервав ход моих мыслей.
«Эх, жаль! – подумала я – Не успела рассмотреть, кто же был со мной. Но ничего, вспомню потом».
Пройдя по пляжу вдоль моря метров пятьдесят, мы оказались рядом с причалом, у которого на волнах качалась большая яхта с парусами, и Сергей уверенно стал подниматься на него по дощатым ступенькам. Видя, что я остановилась в недоумении, он махнул мне рукой и произнес:
- Ну давай, за мной.
«Интересно, зачем мы идем на этот причал? – подумала я. – И вообще, зачем он меня сюда привез? Может, решил утопить? Сейчас как скинет с причала в воду. Хотя я плавать, наверное, умею, и до берега тут недалеко…»
- Давай, давай, за мной, - снова позвал меня Сергей.
- А куда мы?
- Прокатимся на яхте.
- Ясно, - ответила я и пошла за ним.
Хотя на самом деле мне было ничего не ясно. Почему мы бросили машину и теперь собрались кататься на яхте? И откуда эта яхта, он что ее, арендовал? И сама яхта, кстати, такая шикарная! Довольно большая, метров пятьдесят в длину, в общем, выглядит впечатляюще. А, может, это - наша? Может быть, мы богаты? Ну ничегошеньки не помню!
Сергей пропустил меня вперед, и я ступила на палубу яхты и стала озираться по сторонам – все вокруг кричало о богатстве – отделка красным деревом, ковровые дорожки под ногами. Но насладиться видами в полной мере я не успела – Сергей схватил меня под руку и поволок по направлению к корме.
- Куда мы? – только и успела пискнуть я.
- На кок-пит, - ответил Сергей таким тоном, что задавать вопросы дальше я не решилась. Всегда считала, что кок-пит – это в Формуле-1 кузов гоночной машины. Но вряд ли на яхте есть гоночная машина. Хотя на такой яхте все вполне возможно…
Там меня ожидал сюрприз – скорее неприятный. Оказывается, на яхте присутствовало еще несколько мужчин: двое, явно играющие здесь не последнюю роль, сидели под навесом в плетеных креслах за столиком, уставленным бутылками и легкой закуской, а остальные, человека три, видимо, матросы – то ли турки, то ли итальянцы, суетились вокруг, передвигаясь по яхте, выполняя какие-то понятные только им действия. И тут я заметила, что яхта уже отошла от причала и несется в открытое море на полных парусах.
Я вопросительно посмотрела на Сергея, ожидая, что он представит мне остальных, но он только кивнул в сторону свободного стула и произнес:
- Садись.
Я села и в напряженном молчании стала рассматривать двоих мужчин, которые сидели напротив меня за столиком. Они тоже смотрели на меня недобрым взглядом. Тот, что постарше, с проседью в волосах, выглядел более респектабельно, да и взгляд его был более интеллектуально нагружен, и я решила, что он главный. Был он, видимо, невысокого роста, сухопарый, и всем своим внешним видом, в том числе и одеждой, напоминал мне английского аристократа на отдыхе. Тот, что помоложе, выглядел так же, как и Сергей – футболка, обтягивающая литые мускулы, бегающий взгляд. Наконец, тот, что постарше, произнес что-то по-немецки, обращаясь ко мне. Увидев по моему вытянувшемуся лицу и округлившимся глазам, что немецким я не владею, сказал уже по-русски с сильным акцентом:
- Такой красивой девушке, как вы, не пристало носить такую неподобающую одежду. Красавчик, проводи даму, пусть выберет себе что-нибудь… А то на эти тряпки смотреть страшно… Или вы – мусульманка?
«Ну вот, - подумала я, - ни здрасьте, ни до свидания. Ни имени, ни фамилии. Перешел сразу к делу. Или, может быть, мы с ним близком знакомы, просто я забыла?» Но вслух честно ответила:
- Не помню,  но почему-то мне кажется, что нет.
- Тогда переоденьтесь, мой вам совет! – произнес он и выразительно посмотрел на Сергея.
Сергей встал, взял меня под руку и опять поволок куда-то вдоль борта и вниз, вглубь яхты. Он открыл дверь в одну из кают и процедил сквозь зубы:
- Вещи в шкафу. Бери все, что нравится.
И удалился так быстро, что я опять не успела у него узнать никаких подробностей.
Я вошла в каюту и осмотрелась. Все выглядело очень шикарно – мебель из натурального дерева, может быть, даже красного иль того лучше – самшитового, - я не специалист в таких вопросах, кожаный диванчик, шелковые обои, плазменная панель на стене и огромная двуспальная кровать.
Все так тревожно и непонятно. С одной стороны, обстановочка здесь весьма приятная, а с другой – мой муж явно не главный, а всего лишь подручный того мужчины с проседью. И я решила потихоньку прокрасться на корму и подслушать, о чем они говорят, чтобы хоть как-то ситуация для меня прояснилась.
Короткими перебежками вдоль борта я добралась до кормы и, не выглядывая из-за угла, но, пододвинувшись как можно ближе, прислушалась. На мое счастье, двигатель не работал, яхта, шла только под парусами, и обрывки фраз долетали до меня, тем более, что мужчина с проседью сидел как раз с этой стороны, ближе к углу. Прислушавшись, я поняла, что он разговаривает с Сергеем.
- Значит, ты уверен, что она ничего не помнит?
- Абсолютно.
«Ага, - подумала я, - говорят обо мне. Так-так…»
- А как в больнице все прошло?
- Да вы бы мне хоть ее фотку показали, что ли. А то я вхожу – а там две черноглазые бабы в платках, и не поймешь, кто из них блондинка. Хорошо, они стали разговаривать между собой, я просек, кто из них кто.
- Проблем не было?
- Нет, кажись.
- А с полицией?
- Нет. Отдали ее без звука…
Потрясенная услышанным, я на полусогнутых ногах, цепляясь за перила борта, поползла в сторону каюты. Вот, значит, как! Сергей мне совсем не муж! Он в первый раз меня увидел только в больнице! Значит, меня похитили! Неужели с сексуальными намерениями?! Продадут в элитный бордель?! Или оставят здесь?!
«Ну что ж, - подумала я, - бежать отсюда невозможно. Во всяком случае, до тех пор, пока мы не приплывем в какой-нибудь порт. Буду действовать по обстоятельствам».
Войдя в каюту, первым делом я отвязала от шеи мобильный телефон Сергея и достала из носка визитку Ширин. Быстро набрав номер, я поняла, что связь очень плохая, видимо, мы уже далеко отошли от берега – во время разговора голос Ширин прерывался, и я не была уверена, что она хорошо слышит меня.
На ее «Якшамлар, Ширин Акалын» я быстро прокричала:
- Ширин, это Анна Истомина! Меня похитили! Сергей мне совсем не муж!
- …е …ы сейчас? – услышала я на том конце взволнованный голос.
«Где ты сейчас?» - расшифровала я ее вопрос.
- Я на яхте «Марина», мы вышли в море!
- Как …ы туда ….ала? – раздалось на том конце.
«Кажется, она спрашивает, как я сюда попала?»  - промелькнула у меня мысль.
- Мы ехали на машине до Чамьюва, потом здесь недалеко пересели на яхту. Теперь я не знаю, где мы находимся, но мы в пути не больше получаса!
- …шо! …ди! Мы тебя спасем! – последняя фраза прозвучала почему-то очень отчетливо, и тут связь прервалась.
- Из нот эвелибл нау… - услышала я в трубке.
Взволнованная сверх меры, я спрятала телефон и визитку Ширин в кожаных недрах диванчика, а затем открыла встроенный шкаф и стала рассматривать висящие на «плечиках» платья, сарафаны и блузки. Ого, на всех вещах присутствовали ярлычки известных фирм. Шикарно, люблю красивые и дорогие шмотки! Интересно только, чьи они? Вряд ли мои…
Быстро выбрав из кучи вещей розовое шелковое платьице, сшитое по принципу «ничего лишнего» и выигрышно показывающего мою фигуру,  я переоделась и посмотрела на себя в зеркальную дверь шкафа. Выгляжу шикарно! Просто типичный образец глуповатой блондинки, от которой без ума все мужчины! Главное теперь – не выдать себя, в смысле своего острого ума и проницательности. И я постаралась успокоиться и взять себя в руки.
В этот момент раздался стук в дверь, тут же без всякой паузы дверь распахнулась, и на пороге показался Сергей:
- Ну что ты тут копаешься? Все заждались уже…
- Да, любимый, я готова, - проворковала я как ни в чем ни бывало и посмотрела на Сергея самым невинным взглядом.
Он больше не казался мне таким уж писаным красавцем. Наоборот, я нашла, что его лицо какое-то уж чересчур слащавое и фальшивое. К тому же теперь он смотрел на меня каким-то отстраненным взглядом, не то, что в больнице, хотя я выгляжу сейчас просто конфеткой. И как он мог мне нравится?
Пройдя на корму, я без приглашения снова уселась за столик напротив мужчины с проседью.
Он улыбнулся, как он, видимо, предполагал, обезоруживающей улыбкой, демонстрирующей мне невероятно белые, но явно вставные зубы, и со своим ужасным акцентом произнес:
- Вы выглядите великолепно, фройлен…
По его лицу я поняла, что он явно забыл мое имя и теперь силился его вспомнить, но безуспешно.
- Анна, - подсказала я, - и совсем не фройлен, а фрау.
- Да-да, - тут же нашелся он, - конечно. Но вы так молоды и прекрасны, что я предпочел бы, что бы вы всегда оставались фройлен.
- Ой, ну что вы, что вы, - тут же кокетливо замурлыкала я, - ведь девушкам всегда хочется выйти замуж.
А про себя подумала: «Дяденька все-таки немец?»
- Меня зовут Зигфрид Ланс, это Хельмут Штойер, - кивнул он в сторону сидевшего рядом с ним накачанного красавца, не проронившего за все время ни слова, - мы друзья… эээ… Сергея. Мне жаль, что вы потеряли память… - продолжил он и вопросительно посмотрел на меня.
- Да-да, совершенно ничего не помню! – воскликнула я.
- Поверьте, Анна, мы ваши друзья и желаем вам только добра. Но нам необходима ваша помощь в одном деле… Это касается одной вашей вещи. Как только вы сообщите ее местонахождение, мы тут же вас отправим домой, в Россию. Для этого придется, конечно, восстановить вашу память. Вам будут созданы самые лучшие условия… И Сергей постарается сделать все возможное, - выразительно посмотрел дяденька в сторону моего лжемужа.
Тот, с постным выражением на лице сдержанно кивнул.
- Ну что ж, - многозначительно развела я руками, - я к вашим услугам. А что за вещь?
- Эта вещь лежала в вашем чемодане. Вы помните, у вас был чемодан, когда вы приехали сюда. Серого цвета с красными полосами по краям?
Я почувствовала, как все трое мужчин напряглись. Я удивленно посмотрела на них – они напоминали сторожевых собак, прислушивающихся к шороху в ночи. Так, значит, весь сыр-бор из-за моего чемодана? Что же там было? Драгоценности? Документы? А может быть, они мне самой нужны?
- Сожалею, но совершенно ничего не помню, - пробормотала я.
- Если не возражаете, сейчас накроют ужин, - с легким разочарованием на лице произнес герр Ланс.
- Не возражаю, - пробормотала я и почувствовала, что ужасно проголодалась.

8.
Дэвид Джонс ощущал себя рыцарем, закованным в броню. Он чувствовал пистолетный ремень, врезавшийся в ногу, туго зашнурованные ботинки и самые разные предметы, навешанные на него в великом множестве, которые и создавали это ощущение. И поверх всей этой нагрузки он должен пристроить еще и винтовку!
Немного поколебавшись, Дэвид решил обойтись без нее. Пистолета калибра 10,5 мм, прикрепленного к его высокому ботинку, будет вполне достаточно.
Когда за ними прибыл транспорт, парашютисты поднялись и неуверенной походкой двинулись к своим автомашинам, неуклюже пытаясь взобраться в них, а сделать это в таком обмундировании было не так-то просто. В конце концов, солдаты службы снабжения и повара стали подсаживать их в машины, громко отпуская шуточки в их адрес, а потом махали им вслед рукой, выкрикивая пожелания удачи.
Да, удача им сегодня пригодится.
Из-за жженой пробки, которой они измазали свои лица, трудно было понять, кто сидит рядом, и Дэвид пытливо вглядывался в сидящих вокруг, с трудом узнавая их. Его охватило волнение – у них впереди длинный день. День Д.
Потолкавшись у самолетов «Дакота», выкрашенных в оливковый цвет, попозировав фотографам и выпив чашечку кофе, Дэвид почувствовал, что волнение его улеглось. Остались лишь напряжение и настороженность, которые не покидали его ни на минуту, несмотря на тихий летний вечер.
С наступлением темноты они были уже в воздухе.
В самолете, стиснутые со всех сторон и обремененные своим тяжелым грузом, десантники едва могли пошевелиться.
- Смотри, смотри, - крикнул, сидевший рядом с Джонсом Брикс  и показал взглядом на лунную дорожку, светящуюся внизу на поверхности воды.
Они, десантники 82-й американской воздушно-десантной дивизии, летели к побережью Франции. Если повезет, они быстро разобьют немцев, ведь русские уже порядком потрепали их на Восточном фронте. И он познакомиться с какой-нибудь симпатичной французской девчонкой. Говорят, француженки очень даже ничего.
Командир экипажа открыл люк в хвостовом отсеке, и Дэвид Джонс увидел в небе, в стороне огненные всполохи – это разрывались зенитные снаряды. Светящиеся точки взлетали по направлению к ним и подобно праздничному феерверку с шумными хлопками рассыпались в небе. Картина завораживала. Внутри предательски шевельнулся страх, и кожа покрылась мурашками.
По команде парашютисты слезли со скамеек и выстроились, каждый прикрепил фал к тросу, натянутому над головой. Загорелась зеленая лампочка и они друг за другом стали выпрыгивать вниз.
Дэвид Джонс выпрыгнул вслед за Бриксом, покувыркавшись в воздухе, завис, а потом стал плавно снижаться в скользящем потоке. Навстречу ему приближались поля полуострова Котантен.
Купол парашюта над головой хлопнул, раскрывшись, и Дэвид почувствовал боль в бедрах от врезавшихся лямок. Он быстро несся навстречу земле.
В это время немцы, увидев что на небольшой городок, в котором они были расквартированы, опускаются сотни парашютистов вражеского десанта, открыли огонь. Десантники падали с неба, приземляясь в разных уголках городка: прямо на улицы, в сады и на задние дворы домов,  цепляясь парашютами за яблони и крыши. Резкий ветер мешал их маневрам, и кто-то, не рассчитав, приземлялся прямо под немецкие пули, погибая еще в воздухе. Одного из десантников отнесло к колокольне, и он беспомощно повис, зацепившись парашютом за крышу, прямо рядом с колоколом.
Треск очередей все приближался. Дэвид хотел было ослабить передние стропы парашюта, чтобы не упасть ненароком на крышу дома, во дворе которого он планировал приземлиться, как вдруг резкая боль пронзила правое плечо – случайная пуля, царапнув его, на несколько секунд отвлекла его внимание. В следующую минуту Дэвид рухнул на крышу дома и, проломив хлипкую черепицу, пролетел сквозь нее и подгнившие балки на чердак, попутно цепляясь за них всем, что было на него навешано.
Дэвид выругался сквозь зубы: мало того, что прострелянное плечо кровоточило, теперь еще и нещадно болела правая нога – кажется он сломал ее. Или это только вывих? Он прислушался: выстрелы раздавались неподалеку, но его, кажется, немцы не заметили. Стиснув зубы, он попытался приподняться, но тут же застонал от боли в ноге. Вот, черт, угораздило его спикировать на этот дом!
Внезапно ему послышались шаги на лестнице – на чердак неспешным шагом явно кто-то поднимался! Дэвид Джонс быстро отрезал стропы парашюта, и потянул за него – парашют мягко упал на пол чердака – слава Богу, не зацепился за крышу! Затем Дэвид выхватил прикрепленный к ботинку пистолет и, приготовившись к обороне, отполз в угол чердака, спрятавшись за укрытое чехлом старое кресло.
Дверь на чердак со скрипом начала отворяться и Дэвид приготовился стрелять. В дверном проеме мелькнуло пламя свечи, и Дэвид заметил на пороге сгорбленный силуэт старухи с подсвечником в руках. Она несколько секунд смотрела на дыру в потолке, потом на парашют на полу, а потом прокричала хриплым голосом в темноту:
- Qui est l;?
- Же сви американ солдат, - решился отозваться Дэвид, с трудом восстанавливая в памяти свои познания во французском языке.
Старуха зашаркала по направлению к нему, освещая себе путь свечой.
- Же сви американ солдат, мадам, - повторил Дэвид и, показывая на свою ногу, не уверенный, что она его понимает, пробормотал, - Жэ сви малад.
- Suivez-moi, - сказала ему старуха и поманила за собой рукой.
Дэвид снова попытался встать, но снова застонал от боли.
- Же сви малад, - произнес он опять сквозь зубы и показал на свою ногу.
Старухи в ответ разразилось быстрой тирадой по французски, из которой Дэвид смог выхватить только слово «доктор».
- Ви, ви, - закивал он в ответ, - Жа бесон д ун доктор.
Если старуха приведет врача, может быть, тот окажет ему первую помощь? Ведь французы лояльно относятся к американцам. Вроде бы…
Старуха медленно удалилась, а Дэвид, стиснув зубы, приподнялся с помощью рук, и, цепляясь за чехол из холста, которым было закрыто кресло, стоящее перед ним, сел в него. Так было гораздо удобнее, и нога болела меньше. Зато рана на руке опять начала кровоточить. Но где же эта чертова старуха? Не привела бы она к нему немцев.
Сквозь дыру в крыше и небольшое оконце Дэвид увидел, что на улице рассвело. Чтобы не задремать, он начал рассматривать вещи, которые окружали его: старая мебель, ящики, набитые всякой всячиной, сломанный велосипед… А вон в углу, почти на расстоянии вытянутой руки, стоят, прикрытые тряпкой, какие-то картины. Видимо, семейные портреты. Дэвид потянулся и взял тот, что стоял первым. Немолодая женщина в зеленом платье была изображена в профиль, но картина была безнадежно испорчена – то ли на нее что-то пролили, то ли от сырости на чердаке, часть ее была размыта, а в нижнем углу, там, где должна стоять подпись художника, краска была содрана.
Дэвид потянулся ко второй картине. Это был портрет черноглазого мужчины в голубоватом пальто. Вроде бы на первый взгляд ничего особенного в портрете не было, но взгляд мужчины пронизывал насквозь, брал за душу, и Дэвид даже на секунду подумал, что мужчина на портрете видит его и снисходительно ухмыляется. Дэвид на секунду прикрыл глаза рукой, чтобы отогнать наваждение.
Эта картина была в отличном состоянии: ни царапин, ни разводов. Дэвид Джонс посмотрел в правый нижний угол и прочитал: «Винсент». Какое-то смутное воспоминание шевельнулось в его памяти… Ах, да, девять лет назад, в 1935 году, сразу после школы, он с ребятами был в Музее изящных искусств в Бостоне. В памяти всплыл портрет почтальона, как там его звали? Рулин? Рулен? С французскими именами у Дэвида были нелады, хоть он и изучал французский язык в школе.
На той картине в музее был изображен сидящий на стуле почтальон, в синей форме, с совершенно простецким лицом. Дэвида тогда поразило то, что у этой совершенно некрасивой картины стояла толпа. Кто-то стоял, замерев и приоткрыв рот от восторга, кто-то переговаривался вполголоса, восхищенно пришептывая. Дэвид прислушался к разговору двух женщин, остановившихся рядом.
- Смотри, сколько здесь собралось народа. Эту картину на прошлой неделе подарил музею… - назвала первая женщина фамилию какого-то богача.
- Да, дорогой подарок, нужно сказать. Не всякий в состоянии подарить музею ван Гога! Хотя не вижу здесь подписи. Ну да ладно, говорят, что он иногда не подписывал свои картины, или просто писал «Винсент», без фамилии. Но стоит эта картина недешево. Я слышала, ее оценивают в… - и тут вторая женщина назвала такую сумму, что Дэвид повернулся к ней в недоумении уставился на нее во все глаза. Не может быть, чтобы изображение этого невзрачного почтальона стоило таких денег!
Женщины в ответ тоже удивленно посмотрели на Дэвида, он опомнился – взгляд его был уже просто неприличным, и отвернулся. Женщины пожали плечами и отошли.
И вот теперь он держал в руках картину с подписью «Винсент». Может быть, она тоже стоит таких же немалых денег? А что, чем-то эти картины похожи: вроде бы и портрет, точно передающий черты лица, и в то же время становилось понятно, что в действительности таких лиц не бывает. Или таких цветов не бывает? Или… в общем, что-то с этими портретами было не так – а что именно, Дэвид понять не мог, в конце концов, он не специалист в искусстве. К тому же, ему больше нравились полотна эпохи Возрождения, с изображенными на них обнаженными девами…
Но на всякий случай Дэвид достал нож и, осторожно вынув картину из рамы, открепил ее от подрамника. Вырезав из чехла, наброшенного на кресло, на котором он сидел, большой кусок холста, Дэвид обернул картину и, скатав в трубку, надежно спрятал среди своего обмундирования.
Через некоторое время старуха вернулась в сопровождении доктора – лысеющего здоровяка средних лет, одетого в темный костюм. К счастью, он немного говорил по-английски.
Доктор осмотрел Дэвида, обработал рану на руке, пощупал ногу и, удовлетворенно хмыкнув, сильно дернул за нее. Дэвид взвыл от боли. «Не пристрелить ли этого французишку?» - тут же пронеслось в его голове.
- Все хорошо, приятель, - похлопал между тем его плечу доктор, - у тебя был вывих, я его вправил. Попробуй наступить на ногу.
Дэвид встал и сделал несколько шагов. Действительно, он мог идти, хотя нога все еще побаливала.
- Там твои друзья внизу, эта часть города уже свободна от немцев. Ты можешь спокойно идти туда, - сказал ему доктор.
- Мерси боку, - пробормотал Дэвид и пошел к лестнице. Ну вот, самое интересное он пропустил! Брикс наверняка будет над ним смеяться!

Ужин был шикарным, подстать яхте: диковинные закуски, устрицы, омары, шампанское Дом Периньон. Не припомню, чтобы я так когда-нибудь ужинала. С другой стороны, я вообще ничего не помню. Может быть, это для меня норма жизни? Почему я тогда не знаю, как нужно есть омаров?
Во время ужина герр Ланс и герр Штойер перебрасывались между собой фразами по-немецки, не утруждая себя переводом. Лишь герр Ланс изредка обращал на меня внимание и со своей улыбкой, назначение которой  было обезоруживать, но у меня лично от нее холодок пробегал по коже, сдержанно предлагал мне попробовать то одно, то другое. Мне все время лезло в голову услышанное когда-то выражение: «Чувствую себя как TAMPAX: в хорошем месте, но в плохое время...» Хоть и пошло, но зато точно отражает мое теперешнее состояние.
Сергей сидел полный безразличия ко всем и ко всему. Немецким он явно не владел, и я окончательно сделала вывод, что он все-таки свой, россиянин. Но, в любом случае, вряд ли это мне как-то поможет.
Я сидела и изо всех сил изображала заинтересованность вкусной едой. Под конец я так увлеклась, что остановилась, только когда почувствовала, что есть больше уже не могу. И как это я так задумалась? Обычно я контролирую объем съеденного – все-таки стройная фигура требует некоторых жертв, и я изо всех сил всегда старалась привить себе привычку не переедать, но тут за короткий промежуток времени я поглотила невероятный объем продуктов.
После ужина я почувствовала, что сидеть на воздухе стало ужасно холодно и отправилась в каюту найти что-нибудь, чтобы накинуть на плечи. К тому же усилившиеся волны раскачивали яхту   из стороны в сторону, и я порадовалась, что у меня нет морской болезни.
К моему неудовольствию Сергей поплелся за мной. В полном молчании мы вошли в каюту, и я открыла шкаф. Сергей прилег на двуспальную кровать, заложив руки за голову, уставился на меня и стал наблюдать, как я перебираю вещи в шкафу в надежде найти какую-нибудь курточку. С одной стороны, я должна проявить любопытство и задать ему какие-нибудь вопросы, хотя бы о нашей совместной жизни, а с другой – на все, что я ни спрошу, все равно правды не услышу, так в чем же смысл расспросов?
Но, чтобы прервать тягостное молчание, я спросила первое, что пришло в голову:
- А почему яхта идет в шторм под парусами? У нее же наверняка есть какой-нибудь двигатель?
- С двигателями какие-то проблемы. Мы идем в порт приписки, чтобы поставить яхту на ремонт. Заодно и тебя покажем врачу.
- Ааа… Понятно. А что за порт приписки? В каком городе, в смысле?
- Ну… - развел руками Сергей, потом решительно подошел ко мне и, сильным жестом прижав к себе, поцеловал.
Мне осталось только ойкнуть от неожиданности и замереть в его объятьях. Что же делать?! Нормальная реакция жены на такие действия влюбленного мужа - ответить на его поцелуй. Но, зная все обстоятельства, мне что-то не хотелось этого делать. А если вообще отпихнуть его от себя – это будет выглядеть, по меньшей мере, странно.
«Не капризничай, парнишка-то все-таки ничего!» - сказала я сама себе и попыталась изобразить африканскую страсть, но получилось плохо.
- Что-то не так? – спросил Сергей, ослабив объятия и снова уставился на меня своим пустым взглядом.
- Э… милый, - проворковала я как можно более нежным голосом, - меня немного укачивает, что если мы просто прогуляемся по яхте, посмотрим на волны?
- Жесть, - откликнулся Сергей, - там шторм начинается, - иди мерзни, если охота, а я тут тебя подожду.
- То есть, как подожду? – удивилась я. – Зачем?
- Ну ты спать-то явишься? Иль на палубе всю ночь будешь куковать?
- А ты что, будешь здесь спать со мной? – удивилась я еще больше.
- Ну да. Мы ж в одной каюте живем. И тебе стресс надо снять. Я это хорошо умею, - откликнулся Сергей, но как-то без энтузиазма.
- А-а-а, - протянула я, - конечно, стресс.
А про себя подумала: «Ну где же Ширин с ее помощью?!»
Набросив на себя серебристую, отороченную мехом куртку от Прада, я выскочила на палубу. Рукава у курточки были, правда, всего лишь чуть ниже локтя – интересно, куда и в какое время года в таком можно пойти? Но все-таки я немного согрелась. И попыталась собраться с мыслями. Интересно, а куда мы плывем: в сторону Египта или в сторону Греции, и что это за таинственный порт приписки? Вообще, если честно, у меня топографический кретинизм, но все-таки, хоть и смутно, но я представляю, как выглядит побережье Средиземного моря.
Я огляделась вокруг в наступивших сумерках. Ветер усилился, и волны огромными валунами ходили вокруг. Мы были в открытом море, только где-то вдалеке сквозь пелену мелкого дождя виднелись огоньки. Может быть, это берег? Или просто мираж? Хотя нет, миражи бывают в пустыне, а в море, кажется, не бывают. Но я не уверена.
И тут мне пришла в голову мысль, что если мы находимся уже не в Турции, а, скажем, в Греции, или еще где подальше, то Ширин, конечно же, не сможет мне быстро помочь. Наверное, это не так просто – забраться ради моего спасения в чужие территориальные воды. Нужно сначала связаться с полицией другой страны, объяснить, в чем дело, запросить помощь.
И что же мне делать? Возвращаться в каюту, где меня ждал этот сексуальный маньяк Сергей, мне не хотелось. Ночевать на палубе, учитывая поднявшийся шквалистый ветер – тоже. И я поняла, что спасение моих рук – дело утопающих. То есть спасение утопающих – дело моих рук. В смысле, что  в роли утопающих придется сегодня выступить мне. Ведь, как известно, чем глубже прячешь голову в песок, тем беззащитней становится твоя… ну, в общем та, что ниже спины. Поэтому я решила что-нибудь срочно предпринять для своего спасения.
Конечно, пойти на мостик, - или где там находится у яхты руль? - чтобы порулить и развернуть яхту в обратном направлении, мне никто не даст. Хотя, если очаровать и напоить матроса, который несет вахту, подсыпать ему в спиртное снотворное, а затем быстро разобраться в управлении яхтой...
Но, во-первых, у меня нет с собой снотворного, во-вторых, я, конечно, девушка умная, но искусство вождения, - это же справедливо и для яхты, - поначалу всегда требует жертв, принести которые сейчас в открытом море я пока не готова, поэтому до технического оборудования яхты мне лучше не дотрагиваться. И, в-третьих, вообще не понятно, на каком языке разговаривать с командой, если владельцы яхты говорят по-немецки… Хотя язык любви – язык международный. Но, в-четвертых, я плохо представляю, где здесь находится тот самый мостик, или это, кажется, называется рубкой рулевого? И я решила сперва прогуляться по яхте, чтобы осмотреться.
Все члены команды были настроены по отношению ко мне явно дружелюбно, да и хозяева тоже изображали гостеприимство, поэтому я беспрепятственно бродила по яхте, никем не останавливаемая. Матросы, которые мне периодически попадались, говорили по-немецки, я же в этом языке не сильна, кроме «нихт ферштейн и Гитлер капут» ничего не знаю, поэтому мне приходилось лишь вежливо мычать и разводить руками на их реплики, пытаясь вставлять фразы на английском, которых они не понимали. Но, тем не менее, в ответ они всегда шумно реагировали, оживляясь и начиная так интенсивно жестикулировать, что я сделала вывод, что команда, видимо, давно не сходила на берег и не знала женского общества.
Яхта была огромной, и было просто удивительно, что внизу находится такая куча помещений – когда смотришь сверху, трудно представить, что внизу у яхты есть еще целый этаж, да еще и такой вместительный!
Почему-то первое помещение, в которое я попала, спустившись по лестнице и куда-то свернув, было кухней. То есть камбузом, как это принято называть на судне. Кок, увидев меня, расцвел и стал что-то настойчиво предлагать, маня меня рукой куда-то в угол комнаты. Я в ужасе застыла, но потом сообразила, что он всего-навсего предлагал мне чашечку кофе. Из вежливости я любезно приняла его предложение и, кивнув головой, пробормотала: «Я-я, данке шон» и хотела уже присесть на один из стульев, стоявших в уголке, но внезапно он с удивленным выражением лица стал бормотать что-то вроде: «Мессе, мессе» и показывать мне на дверь. Я хотела уже было возмутиться, но тут догадалась, что, видимо, мне по статусу не полагается пить кофе прямо на кухне и мне его должны куда-то принести. Только вот куда?
На выходе из камбуза я пошарила глазами, надеясь найти спиртное – а вдруг все-таки придется подпоить стоящего на вахте матроса? Но никаких бутылок, к моему сожалению, я не заметила, лишь в уголке у двери мой взгляд наткнулся на несколько прямоугольных жестяных банок с надписью «Flammable». Что-то легковоспламеняющееся. Интересно, что это может быть? Может быть, у них плита работает на керосине? Но, в любом случае, такое лучше не пить. И, ретировавшись под пристальным взглядом кока, я продолжила осмотр яхты.
На нижнем этаже также располагалась кают-компания, которая в данный момент пустовала, и каюты пассажиров. Я на цыпочках прошла мимо каюты герра Ланса, за дверью которой раздавалась громкая немецкая речь – жаль, что я не знаю этого языка, - и выскочила наверх на палубу.
Тем временем шторм снаружи разыгрался не на шутку. Огромные волны ходили по морю, разбиваясь о борта на тысячи соленых брызг, и было такое ощущения, что я попала в один сплошной дождь – он шел и сверху, и сбоку, и даже снизу.
Я мгновенно вымокла с ног до головы, и ткнулась наугад в одну из дверей надстройки над палубой – в конце концов, внизу я уже кое-что видела, интересно, что находится наверху. Помещение, в которое я попала, к счастью, и оказалось рубкой рулевого, где матросы и несли, по всей видимости, вахту. Ну конечно, как я сразу не догадалась! Все окошечки этой рубки смотрели как раз вперед – вполне логично было бы сразу предположить, что мне нужно именно помещение, из которого видно, куда яхта плывет. Рубка, кстати, была шикарно отделана деревом, а диванчики обтянуты кожей, к тому же все помещение было утыкано какими-то приборчиками, причем в невероятно огромном количестве. Поэтому я сразу распрощалась с мыслью освоить за несколько минут всю эту технику. Но на всякий случай я, стоя на пороге, покрутила головой по сторонам – вдруг меня осенит, на какую кнопку нужно нажать, чтобы яхта вернулась снова в Турцию?
Тут я наконец-то обратила внимание на матроса, который нес вахту, и мысленно ойкнула от испуга. Круглыми немигающими злобными глазками на меня смотрела совершенна зверская рожа рулевого. А шрам на щеке добавлял ему сходства с пиратом. Я мысленно посмотрела на себя со стороны – стою в дверях как принцесса на горошине в свой первый приход в замок к потенциальным свекрам – мокрая, дрожащая, под ногами натекла лужа воды, и совсем не похожа на принцессу.
- Эээ… Гутен так, - произнесла я и широко улыбнулась.
Матрос никак не отреагировал на мою улыбку, молча продолжая сканировать меня глазами.
«Может быть, он глухонемой? Или женоненавистник?» - мелькнула у меня мысль. И я решила ретироваться от греха подальше.
В тягостных раздумьях, заглядывая в оставшиеся помещения на палубе, которые были забиты всякой всячиной, я добралась до кормовой части. Здесь под навесом на кок-пите стояли уютные диванчики и стол, за которым мы недавно ужинали, с плетеными креслами вокруг. И здесь, по крайней мере, было хоть какое-то освещение. Мокрая, замерзшая и отчаявшаяся я плюхнулась на диванчик под навесом и на всякий случай огляделась по сторонам: никого. Матросы все куда-то попрятались. «Посижу здесь, - решила я, - ветер здесь почти не дует, и на голову ничего не льется».
Подобрав под себя ноги, съежившись и с сожалением подумав о чашке кофе, которая меня сейчас где-то дожидается, я еще раз решила обдумать свое положение. Неизвестно кто везет меня неизвестно куда неизвестно зачем. И намерения по отношению ко мне у неизвестно кого вряд ли дружелюбные – друзья не стали бы обманом заманивать меня сюда. Спасения, на которое я так надеялась, не случилось. Что же делать?
«Интересно, а что если повернуть паруса под другим углом? Удастся ли мне тогда развернуть яхту в обратном направлении, да так, чтобы никто этого не заметил? – подумала я. - Да нет, вряд ли. Ну а все-таки, может, попробовать?»
Мачт с парусами было две, и на каждой по огромному парусу, да еще пара больших парусов на носу яхты. Та мачта, что была поменьше, располагалась на корме, и как будто бы вырастала сзади из надстройки на палубе, в которой располагалась рубка рулевого. Выглянув из-под навеса кок-пита и задрав голову, я стала рассматривать мачту, уходящую куда-то ввысь, и сам парус, который располагался вдоль яхты над навесом, под которым я сейчас сидела.
Я пробежалась до платформы для купания, расположенной на самой крайней точке кормы, сзади яхты, и увидела, что свободный конец этой поперечной перекладины мачты удерживается на корме с помощью двух синтетических тросов, идущих к лебедкам. Покрутить лебедку вручную у меня не получилось, потому что никакой ручки на ней не наблюдалось, да и с первого взгляда понятно, что лебедка управляется с помощью электричества. Никаких кнопок поблизости я не нашла: или они были где-то хитро спрятаны, или парус управляется с помощью этих канатов из какого-то другого помещения. Видимо, из той же самой рубки рулевого. Остается одно – перепилить трос и, повернув парус под другим углом, привязать его за трос к чему-нибудь, да хоть к поручням на корме. Хотя, можно еще на всякий случай забраться на эту поперечную перекладину, которая идет от мачты и держит парус снизу, чтобы посмотреть, как он там крепится. Может быть, его оттуда удастся как-нибудь повернуть?
«В данном случае любое действие будет лучше бездействия», - решила я. И стала осматривать мачту с прицелом залезть на нее.
Тьма окончательно сгустилась над морем. Дождь уже не хлестал с прежней силой, а просто моросил, создавая ощущение, что я нахожусь в турецкой парной, правда, температура пара была довольно прохладненькой. Но из-за пелены дождя ничего не было видно на несколько метров вокруг, несмотря на мощный прожектор, который был установлен на мачте. Хорошо, что сейчас не зима, а еще осень, и мы находимся в более-менее благоприятном климате, иначе бы я давно заболела. Но дух борьбы помог мне забыть о лишениях, которые выпали на мою долю на этой роскошной яхте. И я решила найти какой-нибудь фонарь, чтобы осветить себе путь на мачту, поскольку прожектор светил вперед, по ходу яхты, а перекладина мачты, которая меня так интересовала, была погружена в непроглядную темень.
Когда я ходила по яхте, заглядывая во все двери, то в одном из помещений заметила несколько фонарей. Но теперь, когда я взяла один из них в руки и нажала на кнопку, то обнаружила, что фонарь вместо того, чтобы равномерно светить, стал мигать, то включаясь, то выключаясь, как будто бы посылая сигналы. Как я не колдовала над ним, мне не удалось добиться от него ровного постоянно света. К тому же его свет был довольно слабым. Мне бы что-нибудь такое бы помощнее, вроде прожектора.
А что если взять ту канистрочку с горючим, что я видела на камбузе и сделать что-нибудь наподобие факела? И я направилась по направлению к камбузу.
К моей радости на камбузе уже никого не оказалось – во всяком случае, свет уже не горел. Наощупь я нашарила выключатель и, быстро сориентировавшись, прихватила одну из жестяных канистр с горючим, вот только не знаю, с каким, да это и не важно, а также оставленную здесь кем-то зажигалку, и ретировалась.
В одном из подсобных помещений я взяла черенок от чего-то – может быть швабры, которой драят палубу? – и тряпку, вернее, оторвала рукав от рубашки, которая лежала тут же. Надеюсь, для хозяина рубашки это небольшая потеря, рубашка по виду совсем старая. Обмотав рукав от рубашки вокруг одного конца палки, я отправилась на корму – пропитывать мой факел горючим.
Я расположилась рядом с одной из лебедок, которая управляла парусом, после долгих мучений вскрыла банку, сломав два ногтя – но на войне, как на войне! и попыталась просунуть в горлышко банки палку с намотанным на нее рукавом. Палка упорно не пролезала сквозь узкое горлышко.
Тогда я решила облить горючим палку сверху и перегнулась через корму, чтобы лить горючее на свой факел над водой. У меня тут же закружилась голова и тошнота подкатила к горлу: огромные волны ходили по морю, норовя окатить меня соленой ледяной водой с головы до ног. Я отпрянула от поручней и решила поливать свой факел над палубой – правда, часть горючего прольется вниз на палубу и на ней образуются пятна, но, с другой стороны, тут такой дождь, что, в конце концов, к утру все смоется. Я наклонила жестянку, коричневая густая вонючая жидкость потекла вниз тонкой струйкой, и тут в очередной раз яхту качнуло, я не удержала скользкую жестяную банку и она, выскользнув из моих рук, опрокинулась на палубу, мгновенно образовав внушительную лужу.
Я бросилась устранять последствия своей неловкости. Часть горючего мне удалось спасти, и банку с его остатками я поставила на палубу, прислонив для верности к ограждению на корме рядом одной из лебедок, а в разлившуюся по палубе часть я стала тыкать палкой с примотанным рукавом, пропитывая ткань.
«Ну и подумаешь, разлилось, - решила я в итоге, - зато тряпка пропиталась на славу!»
Я чиркнула зажигалкой и запалила свой факел. Он вспыхнул так мощно, что мне стало жутко. Но, преодолев свой первобытный страх перед огнем, я, призвав на помощь всю мою ловкость, полезла на крышу палубной надстройки.
До перекладины на мачте я добралась без проблем. Сначала поднялась на крышу рубки, на которой располагалась смотровая площадка, огражденная перилами. Стараясь не уронить свой слишком длинный факел, горевший пионерским костром, я перелезла через перила и встала на навес кок-пита, под которым я недавно сидела на диванчике. Потом осторожными движениями я стала, задрав голову, продвигаться по мокрому скользкому навесу вперед, вдоль перекладины мачты.
Перекладина, похожая на белую металлическую трубу, располагалась у меня над головой на расстоянии вытянутой руки. Я подняла факел повыше, освещая перекладину и парус, который как будто вырастал прямо из нее, но ничего интересного не заметила.
Навес под моими ногами быстро закончился и, дойдя до его края, я поняла, что, наверное, зря сюда залезла, потому что как работает эта штука, которая управляет парусом, мне все равно понять не удастся – если и есть какие-то механизмы, то они находятся внутри этой металлической трубы. К тому же до конца перекладины мне так и не удалось дойти – она уходила в сторону кормы дальше в темноту.
И тут снова особенно сильная волна качнула яхту и я заскользила куда-то вперед и вниз, в последний момент ухватившись за синтетический канат, свисавший с перекладины над головой, и повисла на нем, как Тарзан на лиане. Спустя секунду я с ужасом поняла, что факел я выронила от испуга, и он упал прямо в лужу с горючим.
Парализованная неизбежностью разворачивающейся подо мной картины, с округлившимися от ужаса глазами, я наблюдала, как коричневая лужа на палубе вспыхнула и загорелась адским пламенем. Через минуту огонь добрался до банки с горючим, раздался хлопок, пламя взметнулось кверху, лебедки с канатами, державшими парус за перекладину, на которой я висела, занялись огнем.
Я шестым чувством уловила, что это грозит для меня какими-то неведомыми неприятностями, и в моей голове паровозом пронеслась мысль: «Все великие люди мало жили. Вот и мне сейчас что-то нездоровится...»
В следующий момент сначала первый, а затем и второй канаты, удерживающие перекладину с парусом, лопнули, порыв ветра ударил в парус, и он, ничем больше не удерживаемый, отклонился максимально вбок, и я, как на трапеции в цирке, прочно вцепившись в спасительный канат, с громким криком «Аааааа!!!», лишь частично описывающего ужас, охвативший меня, полетела, вслед за парусом, в темноту.
От такого резкого маневра с парусом яхта мгновенно начала заваливаться на бок, и волна, хлестнув через борт, хлынула на палубу, заливая кок-пит. Я было обрадовалась, что вода зальет разгоравшийся огонь, поглощающий все большее пространство палубы, но ничего подобного не произошло. Как только вода стекла, огонь разгорелся с прежней силой.
Тем временем ветер ударил в парус с другой стороны, парус качнулся в другую сторону, и я на своем канатике понеслась по воздуху вслед за ним, громко крича «Аааааа!!!» уже скорее по инерции, чем от страха. Яхта тут же накренилась на другой борт.
«Так, видимо, мне и придется качаться туда-сюда, - решила я, - пока яхта не сгорит целиком. А руки у меня уже, между прочим, устали». О том, чтобы спрыгнуть с высоты второго этажа прямиком в огонь, не может быть и речи, а до крыши кок-пита мне уже не дотянуться. На всякий случай я подобрала ноги и ими тоже зацепилась за канат, стараясь прижаться как можно ближе к перекладине – кто знает, сколько мне предстоит тут висеть. Я была бы рада уцепиться за саму металлическую трубу перекладины, но парус, словно выраставший из нее стеной, мешал мне это сделать.
Но тут я заметила на палубе какое-то движение. Это тот ужасный матрос с лицом пирата, выкрикивая проклятия на немецком, начал метаться по палубе с огнетушителем. «Ага, все-таки он не глухонемой!» - подумала я.
Вслед за ним на палубу стали выбегать и остальные матросы, и в толпе я заметила и герра Ланса, в ужасе метавшегося с поднятыми кверху руками и путающегося у всех под ногами. Матрос со шрамом отдавал всем приказания, часть людей схватилась за огнетушитель, а остальные побежали куда-то на нос яхты. Я поняла, что матрос со шрамом здесь начальник, может быть даже капитан. Матросы громко перекрикивались, и немецкая речь как обухом по голове отдавалась в моем мозгу.
Повиснув над головой у этой немецко-кричащей команды, я почувствовала себя советским партизаном, удачно выполняющим задание во вражеском тылу, и молилась, чтобы меня не заметили, но молитвы мои не были услышаны. Один из матросов принес веревку и стал накидывать ее на конец перекладины, пытаясь вернуть парус на место, и, конечно же, заметил при этом и меня. Он закричал, показывая рукой в мою сторону, матрос со шрамом поднял голову, тут же, видимо, вычислив виновника трагедии, и с перекошенным от злобы лицом выхватил из-за пояса пистолет, прицелился и выстрелил, можно сказать почти в упор, учитывая, что я висела практически у него над головой.
Герр Ланс, в последний момент отвел его руку в сторону, пытаясь меня спасти, и пуля просвистела над моей головой, звякнув о железо мачты. «Все-таки он женоненавистник», - решила я и хотела было снова испугаться, как вдруг парус опять резко качнуло ветром в другую сторону. Я привычно полетела вслед за ним, но вдруг канат резко ослаб и заскользил в моих руках, оторвавшись от конца перекладины, и я поняла, что нахожусь в свободном полете.

9.
Рядовой Дэвид Джонс проспал в поле до вечера. С наступлением сумерек он проснулся и вместе с ребятами из пехотного полка, который должен был сменить их, десантников, на этом участке, окопался на одной из живых изгородей – земляных насыпей, с вросшими на них кустарниками и деревьями, которые повсюду  вокруг обрамляли французские поля.
Потери воздушно-десантной дивизии, в составе которой находился Джонс, составили сорок шесть процентов, многие ребята погибли, и Брикс тоже. Дэвид не мог вспоминать об этом спокойно, слезы невольно наворачивались на глаза.
Когда новички из пехотного полка прибыли им на смену, их лейтенант спросил:
- А где ваши офицеры?
- Все погибли, - ответил кто-то из десантников.
- Кто тогда командует вами? – снова спросил лейтенант.
- Я, - выступил вперед один из сержантов.
А ребята их пехоты смотрели на них, небритых, в грязной одежде, с покрасневшими глазами, с немым благоговением.
И вот теперь их наконец-то должны сменить. И Джонс вместе со своими товарищами ждал отправки домой.
С наступлением рассвета противник обрушил на них минометный огонь. Никто из этих молодых ребят, еще не обстрелянных, даже не окопался. Вокруг раздались стоны и крики боли, призывы о помощи. Дэвид понял, что нужно отступать к лесу, который, казалось, был совсем рядом, но как преодолеть эти несколько сот ярдов?
Но кто-то рядом уже кричал: «Отступаем!» и Дэвид приготовился бежать вместе со всеми под минометным огнем, но внезапно почувствовал резкую боль в спине – осколок от мины вонзился между лопаток, и Дэвид упал на землю.
Сквозь пелену, стоявшую от боли перед глазами, он увидел, как один из новичков из пехотного полка бросился к нему и стал поднимать.
- Беги, - сквозь зубы простонал Дэвид, - спасайся сам!
- Нет, приятель, я тебя не брошу! – крикнул пехотинец и, схватив Дэвида как куль с мукой, взвалил его себе на плечи и, согнувшись, быстрым шагом понесся по направлению к лесу.
Каждый его шаг отдавался в спине Джонса невыносимой болью, но он терпел, стиснув зубы. Там впереди – его спасение, и оно теперь в руках этого пехотинца, и в руках Божьих.
Пехотинец вместе с Дэвидом добежал до леса и, когда они оказались в безопасности, осторожно спустил Дэвида на землю и положил на живот. Дэвид повернул голову и посмотрел на него – пехотинец тяжело дышал, прислонившись к дереву и вытирая пот, стекавший по его лбу и веснушчатому носу, но он улыбался. Совсем еще мальчишка, но уже герой. Да, вот такие они, простые американские солдаты… не бросают своих.
- Мы сделали это! – воскликнул он наконец. – Мы убежали от этих чертовых немцев!
- Как тебя зовут? – прохрипел Дэвид.
- Сэмюэл Дэвис, - сказал, улыбаясь, пехотинец. – Вот это, я понимаю, пробежка! Как ты? Крови вроде бы немного. Сейчас схожу за помощью…
- Подойди, Сэм.
- Что случилось? Тебе совсем плохо? – Лицо Сэма приняло озабоченное выражение, он подошел к Дэвиду и опустился на землю рядом с ним.
- Здесь у меня за пазухой, просунь руку, - приказал ему Дэвид, - давай, смелей.
- Что это? – Сэм вытащил сверток, обернутый холстом.
- Это картина, ее нарисовал известный художник, - из последних сил прошептал Дэвид, - это тебе.
- Да ты что, не нужно! – удивленно посмотрел на него Сэм. – К чему она мне?
- Возьми на память, это подарок от меня. Только, слышишь, береги ее. Обещай!
- Хорошо, хорошо, - заторопился Сэм и спрятал картину за пазуху, увидев как Дэвид побледнел, - только не волнуйся. Ты подожди чуть-чуть, я приведу кого-нибудь.
- Она дорогая, слышишь? – бормотал Дэвид, но Сэм уже умчался за помощью.

Я плюхнулась в ледяную воду, которая как иголками впилась в мое тело и тут же неожиданно вспомнила все. Я – Мила, и у меня есть Андрей Романов – любовь всей моей жизни, и мы приехали в Турцию, чтобы провести неделю вдвоем, а этих людей на яхте я вижу впервые в жизни – ну что ж, это хоть как-то компенсирует мои угрызения совести по поводу того, что я подожгла их яхту… В другой момент я бы обрадовалась возвращению моей памяти, но упав в соленые ледяные волны, ходившие по морю валунами, с воды казавшимися просто ужасно огромными, я тут же нахлебалась соленой воды, попавшей мне не только в рот, но и в нос, в глаза, в уши и стала бороться за выживание.
Первым делом я стянула с себя куртку и обувь и осмотрелась. Сразу захотелось зажмуриться от страха – так ужасен был вид набегающих на меня гигантских волн. Мне приходилось сначала взбираться на идущую на меня волну, потом скатываться с другой ее стороны вниз, чтобы попасть к основанию следующей волны. И так без конца. Я быстро обессилела и готова была уже позвать на помощь, но на секунду обернувшись, поняла, что яхта с костром на корме неспешно удалялась от меня, и я находилась уже на приличном расстоянии от нее. Сквозь рев волн и шум непогоды вряд ли бы они меня услышали. А если бы и услышали, не факт, что не захотели бы снова пристрелить.
Но вдруг совсем рядом сквозь пелену дождя я разглядела несколько ярко светящихся огней, и в следующую секунду моему взору предстал военный корабль, вернее его внушительный нос, остальная часть терялась где-то в темноте. Через громкоговоритель сначала по-английски, потом по-немецки, а потом на каком-то незнакомом мне языке мужской голос прокричал:
- На яхте «Марина». Приказываю немедленно остановиться!
Я повернулась в другую сторону и с интересом стала наблюдать за происходящим. Правда, волны теперь то наплывали на меня сзади, норовя накрыть с головой, то загораживали мне обзор, и мне приходилось бесконечно карабкаться на волну передо мной, чтобы ничего не пропустить. От любопытства я позабыла и о холоде, и о том, что силы мои на исходе, но на всякий случай я изредка помахивала руками, надеясь привлечь к себе внимание.
Появление военного корабля стало большим сюрпризом для тех, кто находился на яхте, и яхта не только не остановилась, но, идя с сильным креном, плыла прямо на корабль. Тот пытался маневрировать, неторопливо уворачиваясь от неизбежного столкновения, на яхте тоже царила суета, которая, несмотря на все усилия, никак не могла повлиять на произошедшее в следующую секунду: яхта как в замедленном кадре налетела на корабль, чиркнув бортом по его носу, медленно перевернулась и еще медленней начала тонуть. Матросы с яхты попрыгали в воду.
Перевернувшаяся яхта выглядела как-то грустно, и я почувствовала себя главной героиней фильма «Титаник». Но мысль о том, что я практически в одиночку потопила вражеский корабль, немного согревала меня. Ну, совсем чуть-чуть эти военные помогли, конечно…
В следующую секунду кто-то бросил в мою сторону спасательный круг с привязанной к нему веревкой, который плюхнулся прямо рядом со мной, я уцепилась за него и вскоре оказалась на палубе очень длинного светло-серого корабля с нарисованным на его борту синим флагом с белой полосой. «Греческий морской патруль,» - догадалась я.
Меня тут же обступили со всех сторон симпатичные брюнеты с легкой степенью небритости и, увидев перед собой очаровательную блондинку, бросились приводить меня в чувство. Кто-то тут же проводил меня в каюту и набросил на меня шерстяной плед, кто-то плеснул в пластиковый стаканчик спиртного трудноопределимой марки, кто-то даже стал растирать мне ноги, и я всерьез испугалась, как бы мне не начали делать искусственное дыхание.
Все они были очень шумными, громко выкрикивая на греческом фразы, смысла которых я даже приблизительно не понимала, жестикулировали при этом, гоготали во всю глотку и строили мне глазки.
Видимо, не каждый день они вылавливают в море таких симпатичных блондинок.
Наконец, к нам в каюту зашел еще один моряк, видимо, старший по званию, потому что все сразу умолкли и расползлись по кораблю, и он с самым что ни на есть серьезным выражением лица заговорил со мной по-английски:
- Как ваше самочувствие?
- Спасибо, уже лучше, - очаровательно улыбнулась я в ответ.
- Вы Анна Истомина? – не повелся он на мою улыбку и стал еще серьезнее.
- Нет… То есть да… Но на самом деле нет.
- Не понял, - округлил глаза моряк, видимо испугавшись, что я от стресса повредилась рассудком.
Кстати, очень часто на лицах мужчин, которые имеют со мной дело, приходится читать эту мысль, и даже иногда в те моменты, когда я и не переживаю никаких стрессов. Уж и не знаю, почему?
В конце концов, я, для верности кивнув головой, заплетающимся языком подтвердила:
- Я Анна Истомина.
- Извините, забыл представиться: Константинос Муратидис, - кивнул мне моряк. – Скоро вас доставят на берег, там вас ждут представители турецкой полиции.
- Отлично! – произнесла я и поняла, что выпитое мною начинает действовать.
- Вам еще необходимо что-нибудь?
- Нет-нет, спасибо, все прекрасно… А хотя, знаете что, Костя, плесните мне еще вот это штуки, - сказала я и протянула ему пластиковый стакан.

- Эй, Василий! Василий! – выкрикнул в вечерние сумерки командир дивизии. - Где помощник начштаба? Вот черт, только что здесь был!
- По вашему приказанию… - тут же «нарисовался» перед ним майор Белоусов.
Командир еще раз посмотрел по сторонам, блаженно прищурил глаза и подумал: красота-то какая! Начало мая, одуряющие весенние запахи сводят с ума. И войне вот-вот конец. Вчера они штурмом взяли город Нойрупен, примерно километров 20 - 25 севернее Берлина, а теперь подошли к Эльбе.
Потом он повернулся в сторону реки – здесь вид был совсем другой. Вдоль берега виднелись сотни и, может быть, даже больше палаток и плащей, на которых лежали раненые немцы. В основном они были из подразделений нескольких дивизий СС. Ранения они получили в боях с американцами.
На той стороне реки стояли американцы, которые подошли сюда примерно за неделю или дней за пять до этого. Они уже организовали переправу – ходил маленький пароходик, который и перевозил людей с одного берега на другой.
- Вот что, Василий, - обратился он к Белоусову, езжай-ка ты на тот берег, договорись о моей встрече с командиром американской дивизии. Бери с собой двух связных и дуй вперед, к ним в штаб.
Гвардейцы вышли к берегу и помахали фуражками, привлекая к себе внимание людей на пароходике.
- Вась, ты по-ихнему шпрехаешь? – обратился к майору связной Загоруйко.
- Разберемся, - сурово сдвинул брови Василий.
Пароходик подошел к ним и доставил их на тот берег, прямо в объятия подполковника американской пехотной дивизии. Красноармейцы по очереди обнялись и расцеловались с ним под его восторженные возгласы:
- Комрэйдс, комрэйдс!
А потом он жестом пригласил их в джипы:
- Фэллоу ми.
Вскоре они подъехали к штабу. Штаб располагался в готическом особняке, половину первого этажа которого занимали офицеры, работавшие за столами. Повыше был кабинет командира полка, полковника. Он радушно принял гвардейцев, и, пожимая им руки, бормотал:
- Ду ю спик инглиш?
- Нам бы, кто по-немецки понимает, - отозвался Василий, - Дойч.
- Дойч, окей! – тут же обрадовался полковник, и через минуту в комнате появился американец – переводчик немецкого языка.
Полковник выдал несколько фраз по-английски, а переводчик бодро залопотал по-немецки,  переводя Василию:
- Полковник Хоу высказал восхищение тем, как Красная Армия освободила от фашистов Берлин. Приглашает вас выпить с ним коньяк за будущую победу!
Полковник широким жестом пригласил гвардейцев к столу и налил им по маленькой мензурке бурой жидкости. Переводчик остался стоять.
- А чего ж переводчика не позвали? – пробормотал Загоруйко. – Мы, значит, пить будем, а он смотреть на нас. У нас если у командира обедаешь, всех к столу приглашают, со своими котелками, законные сто грамм дают…
- Ну, ты сравнил! - пробормотал Василий, - То у нас, в стране, где все равны. А у них – буржуазный этикет!
Когда после переговоров с полковником они вышли из штаба на улицу, их тут же обступили американские солдаты. Они хлопали их по плечу, улыбались и показывали на звездочки на погонах гвардейцев, делая знаки руками.
- Чегой-то они хотят? – пробормотал второй связист Стародубцев.
- На память чего-нибудь получить хотят, чего ж еще, - сказал Загоруйко и, сковырнув звездочку со своего погона, протянул одному из солдат - держи!
Американцы оживились и в ответ стали совать красноармейцам свои сувениры. Василий тоже отодрал звездочку с погона и протянул ее молодому веснушчатому американскому солдату.
Тот с восхищением принял подарок и протянул Василию обернутый холстиной сверток.
- Что это? – удивился тот и развернул.
Это оказался портрет какого-то старика в голубом пальто, написанный так странно, как будто рисовал не серьезный взрослый художник, а ребенок. Или нет, ребенку такое изобразить не под силу. Додумать до конца свою мысль Василий не успел, потому что американец тут же залопотал:
- Презент, презент фо ю.
- А, презент, значит, - улыбнулся в ответ Василий, - ну что ж, спасибо!
И скатал картину обратно в трубку.
- Чегой-то? – удивился опять Стародубцев, - Чей это портрет?
- А хрен его знает, может президент ихний, - осторожно предположил Василий, - ну, погостили и будет. Пора и честь знать.

Представителями турецкой полиции оказались Ширин и, что было для меня легкой неожиданностью, - Сулейман. Я сначала бросилась на шею Ширин, а затем уж и ему за компанию, хотя не сказала бы, что я была слишком рада его видеть.
Он, засмущавшись, дружески похлопал меня по спине, и, конечно же, тут же открыл рот и произнес:
- О прекраснейшая особа, кою рад я видеть всегда здоровой и живой из всех трудностей выходящей!
У меня тут же от его речей привычно заболела голова, а Ширин уставилась на него круглыми от удивления глазами и открыла рот. Я прыснула, увидев ее изумление. Интересно, где все-таки Сулейман учил русский язык?
Но Ширин, как деликатная восточная женщина, быстро пришла в себя и произнесла, обращаясь ко мне:
- Мы так волновались за тебя! Ты в порядке?
- В полном! – воскликнула я. – Как вам удалось меня спасти?
- О, это долгая история! Поехали, по дороге расскажу!
Мы пошли к полицейской машине, которая стояла тут же, неподалеку от пирса. Сулейман немедленно пристроился на переднем сиденье рядом с шофером, а мы с Ширин сели сзади и, когда машина тронулась, Ширин продолжила:
- Когда ты мне позвонила с яхты, у меня уже была на руках информация, что разыскивается похожая на тебя пропавшая женщина. Если бы твой так называемый муж Сергей приехал за тобой чуть позже, думаю, он бы уже не успел тебя увести, потому что Сулейман, который ведет дело о твоем похищении, связался со мной, и у меня тут же возникло предположение, что пропавшая женщина – это и есть ты. Честно говоря, я очень за тебя переволновалась, как только поняла, что зря тебя отпустила с этим красавцем. Тем более что мы проверили те паспортные данные, что он оставил и выяснилось, что этот паспорт был украден вчера у одного из отдыхающих из России. Тут уж мы с Сулейманом сообща стали принимать срочные меры. К сожалению, у нас еще нередки случаи, когда девушек похищают, особенно таких красивых, как ты, продают, принуждают заниматься проституцией… А уж когда ты позвонила и сообщила, что ты на яхте «Марина» и тебя увезли насильно, мы поставили на уши всю турецкую полицию и береговую охрану. Сулейман остался со мной, чтобы убедиться, что Анна Истомина и женщина, которую он ищет – одно лицо. Еще нам рвался помогать твой жених. Он был в таком отчаянии, когда ты пропала…
- Да, как он? – воскликнула я и сердце мое екнуло от нахлынувших чувств. Бедный Андрей! Он, наверное, не знал, что и думать! Меня похитили прямо во время экскурсии. Не знаю, надеялся ли он еще когда-нибудь увидеть меня живой!
- Скоро мы вернемся в Турцию, и ты сама с ним поговоришь.
- А как вам удалось меня разыскать?
- О, это было уже несложно, ты же сообщила нам название яхты! Мы связались со своими коллегами в соседних с Турцией странах, граничащих с берега, и, в конце концов, яхта обнаружилась в греческих водах. Тут греческая береговая охрана оказала нам огромную помощь, взяла под арест всю команду яхты и спасла тебя. Завтра нам придется заехать к ним в управление, уладить формальности, все-таки похищение человека – очень серьезное преступление, и греческая полиция заинтересовалась этим делом. А сейчас в гостиницу – отдыхать.
- Не узрели вы тех, кто посмел похитить вас в Турции? – наконец прервал наше щебетание Сулейман, вклинившись в разговор.
- Да! Конечно! – воскликнула я. – Одним из похитителей был Тонер, аниматор из отеля! А помогала ему одна моя знакомая из России, Лара!
Глаза Сулеймана заинтересованно заблестели, он достал блокнот и стал расспрашивать меня, подробно записывая все, что я ему рассказала о моем похищении во время экскурсии, но о том, что Тонер и Лара интересовались моим чемоданом, я скромно умолчала. И, конечно же, вспомнив весь ужас, который со мной приключился, я снова загрустила.
Ширин, слушая мой рассказ, сочувственно вздыхала:
- Вот мерзавцы! Одного только не пойму: зачем им это было нужно? Они ничего не требовали от тебя?
Мне было очень неудобно обманывать Ширин, но все же я решила умолчать о тайне моего чемодана. Хочу сама во всем разобраться, на крайний случай, вместе с Андреем. Поэтому я лишь пробормотала:
- Сама не пойму… Нет, не успели… я убежала…
И тут же перевела разговор на другую тему:
- Жаль только, что яхта затонула… Такая она была красивая…
- Ничего. Эта яхта принадлежит одному очень состоятельному человеку, уверена, она застрахована, к тому же она у него не единственная. Он немец, у него свой очень большой бизнес, а еще он известный коллекционер и вообще личность широко известная в Германии, да и во всем мире...
- Ты имеешь в виду этого дядечку аристократического вида, что был на яхте? Герр Ланс, кажется.
- Да, я имею в виду его. Он – личность непростая, давно находится под наблюдением Интерпола, ну да это уже информация для служебного пользования, думаю, она будет тебе неинтересна, - хитро прищурилась Ширин, поймав тревожный взгляд Сулеймана, и замолчала.
- После сильнейшего стресса пребывания необходим сильный отдых, - тут же перевел разговор на другую тему Сулейман, - чтобы красота ваша не пострадала.
«Ну да, - подумала я, - с самого приезда в Турцию пытаюсь отдохнуть, да все не удается. А красота моя все страдает и страдает!»
А Ширин, снова выбитая из колеи издевательством Сулеймана над русским языком, осторожно спросила у него что-то по-турецки. Сулейман в ответ гордо изогнул бровь, кратко ответил и отвернулся к окну с чувством собственного достоинства.
Я вопросительно глянула на Ширин, но она лишь улыбнулась, покачала головой и приложила палец к губам. Тогда я тоже повернулась к окну и стала наслаждаться созерцанием проносящихся мимо огней, которых было немало, несмотря на поздний час. Неожиданно мне стало очень весело – то ли повлияло спиртное, выпитое на греческом военном судне, то ли, наконец, меня накрыла радость от спасения и от предстоящего свидания с Андреем.
Сулейман же достал мобильный телефон и быстро застрекотал в трубку по-турецки, не отрывая взгляда от своего блокнота.
Полицейская машина довезла нас до гостиницы, где я и провела остаток ночи, забывшись безмятежным сном.

Утром, натянув на себя просолившееся розовое платье «от кутюр», высохшее на мне накануне, я предстала пред очи греческой полиции. Меня допрашивал с помощью переводчика немолодой следователь. Весь его вид говорил о необычайной серьезности – и взгляд сквозь линзы очков, делающие его глаза маленькими и строгими, и седина на висках, и плотно сжимавшиеся после каждого вопроса губы.
Он старался хоть как-то уложить в голове подробности моих приключений, но концы с концами упорно не сходились, и он недоуменно переспрашивал меня несколько раз, видимо, считая, что имеет дело с редкостной идиоткой:
- Из больницы вы поехали с человеком, которого не знаете, так?
- Я потеряла память и думала, что это мой муж.
- Но когда ваша память вернулась и вы поняли, что вас похитили незнакомые вам люди, вас это не удивило?
- Ну, немного удивило.
Следователь испепеляющим взглядом впивался в меня поверх стекол очков, проверяя, не издеваюсь ли я над ним, и продолжал:
- Похитители выдвигали какие-нибудь требования?
- Нет, - мурлыкала я, предпочитая на время «забыть» о том, что эти гостеприимные немцы на яхте интересовались моим чемоданом. В конце концов, если я расскажу этому милому старичку всю историю с чемоданом, то останусь тут, пожалуй, еще на неделю, пока они будут все выяснять.
- Что вы делали на яхте?
- Сначала поужинали, потом я осматривала яхту…
- То есть совершенно незнакомые вам люди похитили вас неизвестно зачем, не предъявляли никаких требований, накормили вас ужином, и у вас нет никаких предположений по поводу причин похищения?
- Нет, - разводила я руками.
- Может быть, все-таки, вы раньше встречали этих людей и поплыли с ними на яхте по доброй воле?
- Нет, я же вам уже говорила! – возмущенно восклицала я.
И разговор тут же переходил на следующий виток:
- То есть вы утверждаете, что поехали из больницы с человеком, которого не знаете?
Ширин и Сулейман, которые, по всей видимости, относились спокойно к методам ведения допроса, кстати, одинаковым во всем мире, и не имеющие претензий к своему греческому коллеге за то, что он меня пытает своими бесконечно повторяющимися вопросами, мирно сидели в углу, лишь изредка вставляя реплики. Пару раз во время допроса, когда нить разговора приближалась к обсуждению причин моего похищения, у Сулеймана возбужденно поблескивали глаза. И я подозревала, что Сулейман-то как раз догадывается о связи моего похищения с убийствами, которые происходили вокруг меня в Турции. Но, поняв, что я не собираюсь делиться с греческим следователем информацией о странностях, происходивших со мной в Турции, и своими соображениями по поводу их причин, он успокоился и впал на время в дрему. Видимо, он также как я, хотел поскорее вернуться на турецкую землю.
Ширин проявляла большее любопытство – я поняла это по ее глазам. Действительно, со стороны все выглядело странно: девушку, не слишком богатую и весьма относительно молодую, похитили, да еще такой уважаемый человек, бизнесмен из Германии, а она ни сном, ни духом – кто и зачем. А учитывая, что похищения моей персоны в последние дни стали для меня просто образом жизни, все выглядело вдвойне непонятно.
В конце концов, дверь в кабинет неожиданно распахнулась и на пороге появился сам герр Ланс в сопровождении полицейского и человека в костюме, видимо, адвоката. Выглядел он неплохо, несмотря на пережитые волнения, связанные с потерей яхты и арестом всех, кто находился на ней.
С гордо поднятой головой он прошествовал мимо меня, вежливо кивнув и пробормотав «Гутен морген», и сел на предложенный стул.
Греческий следователь на время отстал от меня и начал задавать вопросы ему, а я тут же впала в полудрему и погрузилась в свои мысли – как же все-таки местный климат располагает к отдыху! Но, машинально глянув на часы, стоящие на столе у следователя, я про себя ужаснулась: за приятной болтовней несколько часов пролетели незаметно. Пора бы уже и возвращаться в Турцию, к Андрею. В конце концов, я жертва похищения, а не преступница!
Вдруг следователь, обращаясь ко мне, что-то грозно произнес, а переводчик вслед за ним не менее безапелляционным тоном перевел:
- А что вы на это скажете?
От неожиданности я встрепенулась, уставилась бессмысленным взглядом в пространство, пытаясь сфокусироваться одним глазом на следователе, а другим – на переводчике, и забормотала:
- Что-что? На что?
Следователь, видимо, окончательно убедившись в моей умственной неполноценности, повторил то, что произнес ранее:
- А вот герр Ланс утверждает, что познакомился с вами и вашим спутником в Кемере и пригласил вас покататься на его яхте, и он не понимает, о каком похищении идет речь!
Я про себя мысленно застонала: дело запуталось окончательно! О горе, мне не выбраться теперь из этой страны во веки веков! А я так хочу наконец-то увидеть Андрея!
Оставив бесплодные попытки ухватить взглядом следователя и переводчика одновременно, я попыталась нащупать взглядом хотя бы одного из них, и, встретившись, наконец, глазами со следователем, я поняла, что только мой статус жертвы, а не преступницы, удерживает его от применения ко мне силовых методов.
Машинально я перевела взгляд на герра Ланса. Он сидел с выражением такого искреннего непонимания на лице, - как его, такого хорошего и честного, могли обвинить в похищении, - что даже я на минуту поверила вдруг, что сама согласилась покататься с ним на яхте, и он мне ничегошеньки не говорил про мой чемодан, о котором, кстати, я не хотела рассказывать греческой полиции. Представляю, если бы я сказала, что меня похитили, да еще и убили двух женщин на моих глазах из-за моего чемодана, серого с красными полосочками! Тогда бы я точно отправилась отсюда прямехонько в греческий сумасшедший дом!
- А где человек, который назвался моим мужем, где Сергей? – неожиданно для себя самой выпалила я.
- К сожалению, он погиб при крушении яхты, - произнес герр Ланс по-русски и так выразительно посмотрел на меня, что по моему телу тут же забегали мурашки, - ударился обо что-то головой, и рана оказалась смертельной. А если у вас была амнезия, кто знает, может быть, вы просто забыли, как приняли мое приглашение покататься?
И я, снова заглянув в его ледяные голубые глаза, вдруг подумала: «Удобная версия. И волки сыты, и овцы целы, и пастуху вечная память...»

10.
- Вот отец не дожил до радости такой! – воскликнула Любовь Ильинична и ее глаза, не успевшие просохнуть от счастливых слез, снова увлажнились.
Ну и как тут не всплакнуть, такое счастье пришло в их дом на окраине Рязани: сыночек вернулся с войны, живой, здоровый, гвардеец, майор! Сейчас женим его, невесту сосватаем самую лучшую, там, глядишь, и внучата пойдут.
- Ну что вы, мам, все плачете, да плачете, - обнял мать Василий, - я ж вернулся, живой. Радоваться нужно!
Василий открыл свои видавшие виды чемоданы и весело крикнул двум сестрам-подросткам, которые тихонько стояли в сторонке и с восхищением, открыв рот, рассматривали брата:
- А ну, девки, налетай! Смотрите, каких гостинцев вам братуха из Германии привез! А вот вам, мама, посмотрите…
Комната надолго наполнилась женскими охами и ахами: сестрицы и мать с восторгом рассматривали отрезы ткани, платки, меховую горжетку из песца и прочее богатство, привезенное братом.
- А это ж что такое, Вась? Картина никак? – развернула Любовь Ильинична скрученный в трубку холст.
- Да, солдат один американский подарил, это на Эльбе дело было, я тогда с американским полковником встречался, ну и солдат один мне презентовал… - ударился в воспоминания Василий.
- Куда ж ее повесить? И не поймешь, кто нарисован-то… ладно бы лицо приятное какое было, девушка иль ангелочек там какой, - стала придирчиво рассматривать она портрет.
- Да хоть в комнате моей повесить можно, - нашелся Василий, - в углу над тумбочкой. Все-таки память об американцах.
- Ну, делай как знаешь, - поджала губы Любовь Ильинична и, сунув картину в руки Василию, стала рассматривать отрез шерстяной ткани, прикидывая, хватит ли его сыну на костюм.

Обратно в Турцию мы попали уже к вечеру, и то только благодаря тому, что Ширин и Сулейману удалось убедить следователя, что в виду полученных мной ранее травм здоровье мое пошатнулось и вести допрос дальше не имеет смысла, поскольку хоть какой-нибудь связной информации получить от меня все равно не удастся. Следователь охотно согласился с их доводами, поскольку и сам подозревал, что со мной не все в порядке, и милостиво разрешил нам отбыть, оставив вопрос с похищением до конца невыясненным, видимо, передав все-таки дело в руки турецкой полиции.
Герр Ланс удалился из кабинета следователя с гордо поднятой головой, в полной уверенности, что с него сняты все подозрения и репутация его осталась незапятнанной. А я решила не настаивать на возмездии, поскольку испытывала лишь одно желание: увидеть поскорее Андрея.
На греческом корабле на пути в Турцию я еще раз обдумывала случившееся со мной и удивлялась: что же такое может лежать в моем чемодане? Я готова поклясться, что он был абсолютно пуст, когда я его осматривала в последний раз!
Сулейман пытался задавать мне какие-то вопросы касательно убийств и моего исчезновения во время экскурсии, но я отмахивалась от него как от назойливой мухи. Сообщила же я ему имена своих похитителей, вот пусть теперь ищет и допрашивает их. Почему-то я более чем уверена, что про чемодан ни Лара, ни Тонэр полиции не расскажут.
Когда мы, наконец, прибыли в отель и я рысью помчалась в свой номер, томимая желанием поскорее упасть в объятия Андрея, там меня ожидал более чем холодный прием.
Дверь в номер была приоткрыта и я, толкнув ее, замерла на пороге. Андрей сидел на кровати, сложив руки на коленях и смотрел на меня таким убийственным взглядом, что мне тут же захотелось вернуться обратно в Грецию. Ноги мои словно приросли к полу, язык прилип к небу, и я была близка к тому, чтобы разрыдаться от отчаяния но, сделав над собой усилие, я двинулась по направлению к Андрею, уже заранее предполагая, чем все закончится.
Как только я подошла к нему и попыталась обнять, он тут же, сдвинув брови, картинным жестом убрал мои руки со своих плеч, вскочил и отошел к окну, повернувшись ко мне спиной. Всем своим видом он демонстрировал гнев и осуждение моего поведения. Ну и ну! Не виновата же я, в конце концов, что меня похитили! И что мне теперь делать? Как реагировать на такой холодный прием?
По-прежнему хотелось разрыдаться и начать оправдываться. Но, с другой стороны, никакой вины за собой я не чувствую. Конечно, я понимаю, что он переживал за меня, но мне-то досталось еще больше, чем ему!
Сколько раз в моей жизни, да и в жизни любого человека, случались ситуации, когда приходится кого-то ждать до позднего вечера, а иногда и до утра, ломая голову, куда ожидаемая персона могла запропаститься. В порыве ожидания начинаешь сначала слегка волноваться, что нужный человек так и не появляется, несмотря на поздний час, потом в волнении обзваниваешь друзей и знакомых в надежде найти его в гостях, потом судорожно ищешь в справочнике телефоны больниц и моргов… Потом просто тупо ждешь, запивая свою тревогу валерьянкой и валокордином и вздрагивая от каждого шороха за входной дверью.
И когда долго ожидаемый человек живой и невредимый, да еще и в легком подпитии и приподнятом настроении, наконец-то появляется на пороге, то неизменно в нашем сознании возникает вопрос: что делать? Убить его на месте за все только что перенесенные многочасовые страдания или броситься ему на шею с радостным воплем: «Ну наконец-то! Как я рада, что ты все-таки пришел!»
Думаю, первый сценарий точнее отражает суровую действительность, и тому, кто в конечном итоге появился на пороге дома, где его так верно и с таким волнением ждали, рискует получить скалкой по лбу, ну, или, в лучшем случае, истерику с проклятиями и битьем посуды. Хотя, по логике вещей, мы же очень надеялись, что тот, кого мы ждем, все-таки придет, что с ним ничего плохого не случилось. Но, увидев, что наши надежды сбылись, мы готовы убить его за это. Вот если бы он не пришел, а оказался бы в милиции, в больнице или даже в морге, – ну или какие там еще бывают уважительные причины для отсутствия? - вот тогда бы мы со слезами на глазах бросились бы его выручать из трудной ситуации, ну или, в худшем случае, опознавать его тело.
А тут, казалось бы, вот он – живой, здоровый. Бери и радуйся. Но нет, нам непременно нужна демонстрация нашей тревоги и внимания. Чтобы тот, кто пришел, не усомнился, что его здесь всегда любят и ждут.
То есть Андрей мне сейчас ни больше, ни меньше демонстрирует свою любовь и заботу? Так что ли получается? Нет, конечно, ради того, чтобы быть с ним и создать, в конце концов, крепкую семью, я готова выдержать и это. Но как же теперь выйти из создавшегося положения с наименьшими потерями? Он стоит передо мной, отвернувшись, готовый в любой момент взорваться…
«Ну, давай, Мила, - подбодрила я сама себя, - ты же женщина, и должна уметь строить отношения с любимым мужчиной. Ведь умные женские издания нас уверяют, что успешность отношений в большей степени зависят от женщин, а мужчины – лишь ведомый элемент, зависящий от нашего настроения».
Внезапно я вспомнила бородатый анекдот о том, как муж приходит домой заполночь и в подпитии, а жена встречает его на пороге со скалкой в руке и гневно восклицает:
- Я же сказала тебе прийти домой не позже десяти часов и пить не больше двух кружек пива!
- Правда? – удивляется мужчина. – Значит, я опять все перепутал!
Вот и я стою теперь перед Андреем в позе провинившегося мужа из анекдота. Единственное, чего мне не хватает – это его чувства юмора.
Я невольно улыбнулась своим мыслям, и как раз в этот момент Андрей повернулся ко мне, чтобы выдать какую-то гневную фразу. Увидев улыбку на моих губах, он возмущенно поднял брови и воскликнул:
- Мила, я не понимаю, что здесь смешного?! Или нет, я прекрасно понимаю! Ты превратила меня в клоуна, в самого настоящего шута! Я бегаю за тобой по всей Турции, пока ты то исчезаешь, то появляешься! Переживаю за тебя! А ты потешаешься надо мной!!!
Я смотрела на покрасневшее от крика лицо Андрея, на его гневно сузившиеся глазки, на возмущенно дрожащие щечки и подумала: «Если я действительно планирую жить с этим человеком, то неплохо бы мне получить еще одно высшее образование – психологическое, а лучше сразу переквалифицироваться на психиатра».
Андрей же, видя, что никакой реакции с моей стороны не последовало, - в том плане, что я не начала в раскаянии заламывать руки и просить прощения, посыпая голову пеплом, - начал нервно метаться по комнате и разговаривать с самим собой:
- Нет, ну надо же, как же меня так угораздило! Связаться с тобой! Да от тебя всегда одни неприятности! Ведь недаром же говорят, что в отношениях соотношение хорошего и плохого должно быть пять к одному, тогда отношения имеют смысл, а с тобой все наоборот! Стоит мне только на минуту расслабиться, как ты тут же вляпываешься в какую-то историю!
От возмущения у меня перехватило дыхание. Вот оно, значит, как! И это рассуждения влюбленного мужчины? Никаких вопросов: ну как ты там, любимая? Никакого сочувствия. Никакой нежности. Только вопли о том, какой он бедный, несчастный!
Так и не произнеся ни слова, я вылетела из номера, хлопнув дверью, и побежала вниз по лестнице. Даже услышав брошенный вслед вопль моего некогда любимого мужчины: «Мила, вернись немедленно! Куда ты уходишь, я же с тобой разговариваю!» - я не обернулась.
Пропустив пару коктейлей из джина с тоником у бара, я решила прогуляться. В конце концов, Андрей мог отправиться на мои поиски, а я еще не готова была с ним разговаривать. Я совершенно не понимала теперь, как к нему относиться после всего, что он мне сказал, и мне нужно было тщательно обдумать дальнейшее мое поведение.
В конце парка, у самого забора, служащего границей между нашим отелем и соседним, я нашла укромный уголок. Я села на скамеечку, огороженную зарослями декоративного кустарника, и задумалась. В голове было пусто, мысли как будто роились вокруг, слегка касаясь меня, но в голову ничего определенного не залетало.
Конечно, Андрей повел себя странно. И то, что переволновался за меня, ни капельки его не оправдывает. Может, он больше меня не любит? Может быть, даже, и никогда не любил? Чего же я сама, в конце концов, хочу – от Андрея, от наших отношений? Мне непременно нужно самой это понять и исходя из этого и предпринимать какие-то дальнейшие действия.
И я задумалась: а хочу ли я действительно за него замуж? Вроде бы все меня в нем устраивает, но вот если бы он завтра позвал меня под венец, положа руку на сердце, я бы отказалась. Чего же я тогда хочу?
Нет, конечно, как известно, тот, кто знает, чего хочет, или слишком мало хочет, или слишком много знает, но вот сейчас вдруг я осознала, что сомневаюсь в своих чувствах к Андрею, и в его чувствах ко мне тоже. Как же мне тогда быть? Бросить его? Но я же была уверена, что люблю его? Вдруг, у нас просто временное охлаждение? А ведь вернуть потом Андрея будет ой как трудно, ведь он такой обидчивый...
А, может быть, он уже сам решил меня бросить? Тогда я должна его опередить, хотя бы для того, чтобы не страдала моя самооценка. Ведь одно дело, когда тебя бросает мужчина, тем самым демонстрируя, что он собирается найти кого-нибудь получше, и совсем другое – когда бросаешь ты сама, пусть даже ты уже данному мужчине и не интересна, но зато он поймет, что и ты не так уж и хотела быть с ним, таким неидеальным.
Откинувшись на спинку скамейки и вдыхая пахнущий морем и цветами воздух, я прикидывала и так, и эдак, но все равно понять кто виноват и что делать, мне не удавалось. Услышав за спиной легкое шуршание, я хотела было обернуться – может быть, это одна из местных кисок, которые бродят здесь в огромном количестве, но тут я почувствовала, как что-то твердое уперлось мне в затылок, а рот мой зажала огромная шершавая мужская рука, отчаянно пахнущая мылом. Конечно, я рада, что этот мужчина, прежде чем совать свои руки мне рот, тщательно вымыл их, но чувствовала я себя почему-то некомфортно. Видимо, меня опять похищают. Кто же на этот раз?
Представив, как разозлится Андрей, узнав, что меня опять похитили, я приоткрыла рот и, вложив во внезапно возникший порыв все свое отчаяние, изо всех сил укусила своего похитителя за палец. Он заорал, выкрикивая проклятия на немецком, пребольно ударил меня по голове чем-то тяжелым, отчего у меня зазвенело в ушах, но все-таки я нашла в себе силы, воспользовавшись его замешательством, оттолкнуться от приближающейся ко мне земли, вскочить и побежать по тропинке, петляющей между пальмами. На всякий случай я обернулась и чтобы рассмотреть своего похитителя. Им оказался герр Штойер с яхты, к тому же с пистолетом в руке. Почему-то меня это не удивило.
Перемахнув через скамейку и совершив пару мощных скачков в мою сторону, он мгновенно оказался рядом со мной. На всякий случай я громко закричала: «Хелп, хелп!», но в ту же секунду поняла, что мне нужно приготовиться к самому худшему – место здесь уединенное и вряд ли кто-то немедленно прибежит на мой крик. Но так просто сдаваться я не собиралась. Резко изменив траекторию движения, я кинулась к кустам, плотно растущим справа вдоль дорожки.
Внезапно сзади послышались сдавленные крики и какая-то возня. Я обернулась и замерла в изумлении: герра Штойера изо всех сил лупил непонятно откуда взявшийся Андрей.
Именно лупил - как боксерскую грушу, потому что, несмотря на прекрасную физическую форму и спортивное телосложение немца, весовые категории были явно неравны. Андрей, напоминающий разъяренного льва, мощными движениями своих могучих рук буквально вытрясал из герра Штойера душу. Тот пытался сопротивляться, но это еще больше раззадоривало Андрея, который, применив в итоге к сопернику какой-то борцовский прием, сильным пинком своей плотной могучей ножки повалил его на землю и уселся сверху, ударив его по голове невесть откуда взявшимся пистолетом.
Герр Штойер пискнул что-то невразумительное и лишился чувств.
Я выбралась из кустов и в полном восторге уставилась на Андрея, восхищенно выдохнув:
- Ну, ты крутой!
Андрей небрежным жестом отмахнулся от меня и, всем видом показывая, что он лишь скромно выполняет свою обычную работу, быстро произнес:
- Мила, беги быстро звони Сулейману!
Но по его лицу я поняла, что мой комплимент достиг цели.
Со всех ног я бросилась к рецепции отеля, и, увидев администратора, заорала что было сил:
- Скорее звоните в полицию! Там в парке на меня напал бандит! Мой жених обезвредил его!
Через минуту в сторону Андрея уже неслось человек пять из обслуживающего персонала, они быстро скрутили герра Штойера и отвели в служебное помещение, а через полчаса туда подъехал и Сулейман.
По его недовольному лицу и пятну жира на рубашке я поняла, что по моему вызову ему пришлось прибыть прямо из-за стола. Поэтому я предусмотрительно спряталась за спину Андрея и вообще старалась не попадаться Сулейману на глаза.
Но он быстро запеленговал меня среди кучки сотрудников отеля и мрачно произнес:
- О, прекраснейшая Мила, красота ваша столь сильна, сколь и опасна. Поведайте, кому на этот раз понадобилось на вас напасть.
Мы присели за столик для гостей, стоявший в холле рядом с рецепцией, и один из администраторов принес нам поднос с чаем. Пока он расставлял чашки и наливал чай, Сулейман многозначительно молчал, не сводя с меня тяжелого взгляда. И я поняла, что на этот раз он настроен решительно.
Администратор взял пустой поднос и хотел уже было удалиться, но, глядя на мой подавленный вид, ему захотелось сказать мне, видимо, что-то ободряющее, поэтому он улыбнулся мне и произнес:
- А ваш чемодан в полном порядке. Если хотите, его принесут вам в номер.
Ошарашенным взглядом я вперилась в администратора – ну да, это тот самый, которому я отдала чемодан на хранение.
- Э… - произнесла я, - э… здорово… спасибо…
Андрей и Сулейман настороженно смотрели на меня, чувствуя, что происходит что-то важное. Наконец, Сулейман не выдержал и спросил:
- О, уважаемая, с какими целями вы доверили ваш несравненный чемодан администрации?
Андрей лишь мрачно ухмыльнулся. По его глазам я поняла, что он о чем-то догадался, но, взяв себя в руки, я улыбнулась Сулейману и как можно непринужденнее пошарила по карманам в поисках долларовой бумажки.
Андрей понял меня с полуслова, протянул доллар администратору и тот, довольный, удалился.
Я посмотрела на Сулеймана максимально честными глазами и произнесла:
- Пришлось отдать чемодан администратору после того, как в наш номер проникли грабители. Сложила туда самое ценное и отдала на хранение.
Сулейман, видимо, удовлетворился моим ответом, кивнул с пониманием и перевел разговор на другую тему.
Мне пришлось рассказать ему все, что я знаю о  Штойере. Знала я не так уж и много, но один факт, что этот немец из окружения герра Ланса, вызвал у Сулеймана шквал вопросов.
С одной стороны, я сочувствовала Сулейману. Он чувствовал, что разгадка где-то рядом, но я не даю ему нужной информации. С другой стороны, рассказывать ему про чемодан я не собиралась – лучше уж, в конце концов, я поделюсь своей тайной сначала с Андреем, а потом уж мы вдвоем решим, что нам делать. Поэтому наш допрос напоминал хождение по кругу.
Андрей молча наблюдал за нашим разговором, лишь его глаза насмешливо поблескивали, и по его взгляду я понимала, что ему доставляет удовольствие наблюдать, как я издеваюсь над Сулейманом. Все-таки я не очень верю в мужскую солидарность, и даже в солидарность полицейских. Во всяком случае, Андрей к ней точно не склонен. Вот конкуренция – это да. Особенно, когда Андрей чувствует, что он на коне, и никто ему не соперник. Вот тогда он может и поконкурировать, заранее зная, что выйдет победителем, и, зная заранее, что до Олимпа ему осталось сделать полшага, непринужденно наблюдать за возней соперника. Да, таков Андрей.
В конце концов, когда Сулейман уже готов был биться головой об стену, пытаясь разгадать загадку моего очередного похищения, Андрей небрежно произнес:
- Дружище, моя невеста нуждается в отдыхе. Давай встретимся позже, после того, как ты допросишь этого Штойера?
Сулейман тоскливо вздохнул и согласился.
Когда он отошел от нас на безопасное расстояние, я закатила глаза и воскликнула:
- Ох, Андрей, ты такой крутой! Такой сильный! Как ты отдубасил этого немца! Я просто любовалась тобой! А как ты догадался, где я?
Андрей удовлетворенно хмыкнул и произнес:
- Проследил за тобой… А ты, давай, красавица, бери свой чемодан у администратора и пошли в номера.
Когда мы поднялись в наш номер, Андрей быстро запер дверь на ключ и с горящими глазами бросился к моему чемодану.
Он открыл и проверил все отделеньица, все кармашки, потряс чемодан и так, и эдак, убедившись еще раз, что он пуст и многозначительно посмотрел на меня:
- Тащи ножницы.
Я принесла свои маникюрные ножницы и протянула Андрею. Он с азартом начал резать подкладку чемодана, тщательно распарывая ее по швам. Когда, наконец, мой чемодан превратился в кучу лоскутов и арматуры, Андрей воскликнул:
- Эврика!
- Что? Что? – заволновалась я.
- Смотри – показал Андрей на металлические трубки, вшитые в одну из стенок чемодана. – Там, сверху и по бокам, арматура тоненькая, трубки маленького диаметра и алюминиевые, а здесь внизу трубки прочные, металлические, к тому же спаянные между собой.
- Ну и что, - возразила я, осматривая конструкцию из четырех трубок, выкрашенных в приятный кремовый цвет, и образующих между собой прямоугольник – две длинные были концами припаяны к двум коротким, а короткие, в свою очередь, закрыты с концов пластиковыми заглушками, тщательно подобранными по цвету,  - Здесь же колесики, низ, так сказать, если чемодан поставить. Вот его и укрепили снизу, раз сюда приходится основная нагрузка.
- Ну да, это если ты в чемодане кирпичи собралась перевозить, то такая мера обоснована. А если одежду – то это ни к чему. Уж больно трубки толстые – сантиметра полтора-два в диаметре. Потом, смотри, мы весь чемодан исполосовали – ничего не нашли. Если тебя все-таки похищали из-за твоего чемодана, то разгадка здесь, в этих трубках. К тому же… - постучал Андрей по каждой из четырех трубок, - мне кажется, эти трубки полые, а вот в этой что-то есть…
- Ну не знаю… - скептически произнесла. – Похитили меня точно из-за чемодана – и Лара с Тонэром, и герр Ланс на яхте упоминали о нем. Может быть, он был ценен сам по себе, а мы его изрезали!
- Мила, не говори глупости! – раздраженно воскликнул Андрей, пытаясь моей металлической пилочкой для ногтей выковырять из коротких трубок пластиковые заглушки. – Кому нужен твой копеечный чемодан! Разгадка в этих трубках! Только как их вскрыть? Нужна ножовка! Или нет – ножовкой тут не справиться!
Я посмотрела в горящие огнем азарта глаза Андрея и задумалась. Распилить такие трубки – дело непростое. Хотя, судя по всему, в деле исследования моего чемодана Андрей решил идти до конца, и останавливать его сейчас – бесполезное занятие. Легче остановить паровоз, несущийся на полном ходу. Может быть, сходить в один из магазинчиков, расположенных рядом с отелем, вроде бы был среди них один, торгующий хозтоварами…
И тут в дверь нашего номера постучали. Причем очень настойчиво и, я бы даже сказала, властно. Мы с Андреем посмотрели сначала друг на друга, а потом по сторонам: весь пол был усеян железками и лоскутками, некогда служившими мне чемоданом. Я бросилась собирать с пола весь этот мусор, а Андрей, которому так и не удалось вытащить ни одной заглушки, схватил рамку из металлических трубок и рванул с нею в санузел, в котором располагался туалет и душ.
Стук в дверь повторился, да так, что она задрожала, готовая вот-вот оторваться от косяка, к тому же стук сопровождался выкриком Сулеймана:
- Откройте незамедлительно! Полиция!
В голосе Сулеймана мне послышались стальные нотки, которые раньше я за ним не замечала. Надо же, кто бы мог подумать, что он умеет так разговаривать! Да уж, дело, видимо, серьезно, и с ним лучше сейчас не шутить.
- Минуточку, - прокричала я, заталкивая последние лоскутки в мусорное ведро, и бросилась к двери.
Как только я ее открыла, в комнату ворвался Сулейман в сопровождении нескольких полицейских. Они быстро расползлись по комнате, открывая все шкафы и вытряхивая из них вещи, Сулейман же, сунув мне под нос какую-то бумагу, начал стучать в дверь ванной комнаты, в которой заперся Андрей.
Тем временем ко мне подошел один из вошедших в номер мужчин, одетый в штатское, и представился, протянув мне руку:
- Здравствуйте, я – российский консул, меня зовут Сергей.
- Что здесь происходит, вы не знаете? – сразу набросилась я на него.
- Обыск, - кратко ответил он и хитро глянул на меня.
- Ух ты, а что ищем? – заинтересованно воскликнула я.
- А вы не знаете? – заговорщицким тоном спросил он меня.
Нас прервал Андрей, появившийся на пороге ванной комнаты в весьма живописном виде: весь он был в капельках воды, как будто бы только что принимал душ, и практически голый, лишь кокетливо наброшенное на бедра полотенчико, которое он для верности придерживал руками, скрывало самые интересные детали его фигуры.
- Господа, что здесь происходит? – произнес он, приподняв брови в картинном удивлении.
- Господин Озер, потрудитесь объяснить, - произнес стоявший рядом со мной Сергей.
- От имени прокуроров Турецкой республики я произвожу обыск, - с достоинством произнес Сулейман и сунул Андрею под нос какую-то бумагу.
- А где консул? – тут же оживился Андрей, глянув в документ.
- Я здесь, - произнес Сергей и шагнул к Андрею.
- Хорошо… - удовлетворенно кивнул Андрей. – А что ищем? Может быть, сразу скажете, и мы добровольно отдадим интересующую вас вещь?
- Если вы ищете мой чемодан, - встряла я, - то скажу сразу, что он весь здесь.
И я кивнула на ведро для мусора, который бережно держал в руках один из полицейских.
Сулейман заинтересованно порылся в ведре, многозначительно обвел взглядом меня, Андрея, а потом и Сергея, и воскликнул:
- От имени прокуроров Турецкой республики приказываю вам выдать наиценнейшую картину широко известнейшего живописца Ван Гога!
Мы с Андреем, не ожидавшие такого поворота событий, одновременно округлили глаза, удивленно приоткрыли и хором выкрикнули:
- Что?!
Сулейман, уже не так уверенно, продолжил:
- Не обманет нас изумление ваше, сколь бы не было оно велико, ибо в чемодане изрезанном была спрятана сия картина. Прошу незамедлительно отдать ее!
- Я протестую! Никакой картины в чемодане не было! – воскликнул Андрей и красивым жестом, призванным подтвердить его слова, простер вперед свою правую руку, отчего наброшенное на бедра полотенчико тут же упало на пол.
Я лишний раз отметила про себя, как же хорош мой любимый! Хоть он и полноват с точки зрения общепринятых канонов красоты, и пузико уже слегка нависает над тем, что ниже, но я от него просто в восторге! Такой он славный, коренастенький, розовенький, и его круглый волосатый животик не только его не портит, но, лично у меня, вызывает только умиление и желание незамедлительно прижаться к нему…
Андрей небрежным жестом подобрал полотенце с пола и снова набросил его на бедра, а Сулейман смущенно кашлянул и выдавил из себя:
- Мы вынуждены обыскать ваш номер.
- Пожалуйста-пожалуйста, - произнес Андрей и кивнул в сторону ванной комнаты, - не стесняйтесь.
Тут же двое полицейских просочились туда и начали тщательно все осматривать. А Андрей подошел к послу и протянул ему правую руку, левой придерживая полотенце.
Они с Сергеем обменялись рукопожатиями и стали с непринужденным видом что-то обсуждать вполголоса, как будто бы они говорили о погоде – во всяком случае, мне так показалось, судя по их скучающим лицам.
А я присела на край кровати и задумалась. Значит, в металлической рамке находится картина Ванг Гога! Вот это сюрприз! Немудрено тогда, что за ней идет такая охота. Вот сейчас полицейские обнаружат рамку и картина перейдет в руки турецкий властей… странно только, что они до сих пор ее не нашли. Такую крупную вещь просто так не спрячешь. Интересно, куда Андрей ее пристроил? Не съел же он ее, в конце концов? И под полотенчиком у него ничего лишнего не было…
Тем не менее, к моему глубочайшему удивлению, полицейские вышли из ванной с пустыми руками. Они снова принялись обыскивать номер, перетряхнув все наши вещи, постель, передвигая мебель с места на место, потом снова зашли в санузел и так без конца в течение нескольких часов.
В конце концов, Сулейману все же пришлось сдаться. С видом побитой собаки он еще раз посовещался со своими помощниками и произнес, обращаясь к нам:
- О достопочтимые лица, прискорбнейше сообщаю вам, что понапрасну потревожили ваш покой. Указанная картина остается ненайденной. Я должен распрощаться с вами.
- Мы собираемся завтра утром отбыть в Россию, - перебил его Андрей.
- Вынужден сообщить, что не имею к этому возражений, - грустно произнес Сулейман, - пусть скатертью вам будет дорога.
- Хорошо, и вам того же, и вас чтоб так же, - удовлетворенно произнес Андрей и кивнул Сулейману и консулу на прощанье.
- Воспользуюсь вашим туалетом? – смущенно произнес Сергей. – Сулейман, подождите меня, я на минутку.
- Да-да, жду… - произнес Сулейман покорно.
А Сергей забежал в наш санузел и действительно буквально через пару минут вышел оттуда под звуки спускаемой воды с довольным выражением на лице. Я лишь удивилась про себя, что он прихватил с собой в туалет свой дипломат. Но, может быть, у него там какие-то важные документы, с которыми он никогда не расстается?
Когда мы с Андреем наконец-то остались в номере одни, мы еще помолчали пару минут, вслушиваясь в удаляющиеся шаги на лестнице, а потом я с горящими глазами бросилась к Андрею:
- Ну, рассказывай! Куда ты ее дел?
- Кто с чем к нам зачем, тот от того и – того, - со смешком произнес Андрей, удовлетворенно потирая руки. – А ты, Мила, чем меньше знаешь, тем лучше спишь!
Я забежала в ванную комнату, окинула ее взглядом и удивилась: здесь что-либо спрятать решительно некуда. На всякий случай я заглянула даже в бачок унитаза, хотя до меня это уже не раз сделали полицейские – ничегошеньки!
- Нет, ну, правда, расскажи, - начала приставать я к Андрею, обняв его и пытаясь одновременно укусить его за шею и погладить по попе.
- Даже если будешь пытать – не расскажу, - хитро прищурился Андрей, - и если будешь приставать – тоже.
- Нет, ну мне же интересно, как ты ухитрился спрятать эти трубки так, что полицейские их не нашли? И куда они теперь делись?
- Знаешь, какой ключевой вопрос математики? – все в том же тоне спросил меня Андрей.
- Какой? – томно произнесла я и усилила атаку на его попу.
- Ключевой вопрос математики: не все ли равно? – сказал Андрей и засмеялся, глядя на мое обиженное лицо.
Я поняла, что расспрашивать его - дело бесполезное, и, надув губы, отодвинулась от него. «Ах, вот как! Ну, ладно, раз он так, то я, я…»
- Мила, продолжай, мне нравится, - придвинулся ко мне Андрей и вернул мою руку на свою попу, - может, ты мне еще спинку помассируешь?
- А шнурки тебе не погладить? – ехидно прошипела я.
- Мне так нравится, как ты сердишься, - продолжал подсмеиваться надо мной Андрей, высвобождаясь из полотенца, обмотанного вокруг его бедер, - ты становишься такая смешная…
Прикоснувшись к его нежной розовой коже, слегка подрумяненной турецким солнышком, я сразу же забыла обо всем на свете.
- Что-то, Мила, на тебе так много одето, а я совсем голый, - пропыхтел Андрей мне на ухо, стягивая с меня маечку, - непорядок…
Вместо ответа я, дурея от запаха его кожи, впилась в его губы поцелуем. И пусть все картины на свете подождут!

11.
Когда на следующее утро мы стояли в зале вылета в аэропорту Анталии, я предавалась мрачным размышлениям. Неделя, которую мы провели на турецкой земле, прошла совсем не так, как я планировала. Вместо солнца, моря и удовольствий мы получили лишь кучу неприятностей и проблем. Сблизила ли эта поездка меня с Андреем? Понял ли он, что я – его идеал, и меня нужно срочно вести под венец? Ох, что-то я сомневаюсь…
Во время таможенного досмотра таможенники в течение двух часов с мрачной сосредоточенностью на лицах шмонали нас Андреем по полной программе. Из моего наспех купленного нового чемодана вынули все вещи, тщательно перетряхивая пакеты с бельем и открывая все, что можно открыть, включая тюбики с зубной пастой, а под конец заставили раздеться в специальном помещении. Андрея постигла та же участь.
Так и не найдя того, что они искали, с угрюмым сожалением на лицах, таможенники вынуждены были все-таки нас отпустить. Вылет нашего рейса задержали, и остальные пассажиры дожидались нас уже в салоне, когда, наконец-то, нас подвезли к самолету и мы заняли свои места.
Все это утро, несмотря на бурно проведенную ночь, Андрей тоже оставался мрачным. Но когда мы оказались на своих местах, и самолет тронулся с места, выруливая к взлетной полосе, Андрей позволил себе улыбнуться.
- Ну, Мила, каких мы дел-то наворотили! – воскликнул он вполгоса и заговорщицки мне подмигнул.
Я тоже в ответ неуверенно улыбнулась и подумала: вот и пойми этих мужчин. То он мрачнее тучи, то улыбается ни с того, ни с сего… И куда же он дел эту рамку?! Ведь ни за что не признается…

В аэропорту в Москве нас встречал сослуживец Андрея с Петровки. Они с Андреем тут же принялись что-то возбужденно обсуждать, пока мы шли к автостоянке, и беседа их закончилась тем, что Андрей сунул мне в руки ключи от своей квартиры и свой багаж и быстро побежал к служебной машине, прошелестев мне на прощанье:
- Мила, мне нужно срочно на работу, завези мои вещи ко мне домой и жди меня там!
Я осталась стоять с открытым ртом, провожая взглядом Андрея, который мгновенно укатил своим по делам и бросил меня с чемоданами в руках. Ну что же, конечно, он – мент, к тому же руководит опергруппой, и работа у него всегда на первом месте, но мне тоже хочется заботы и внимания! И вообще, я же женщина! А вдруг у меня нет денег на такси? Что тогда?
Действительно, что тогда? А тогда бы Андрей сказал мне: «Ничего, можно добраться и общественным транспортом. И вообще, теперь из Домодедово ходит электричка прямо до Павелецкого вокзала». А от Павелецкого вокзала до дома, в котором живет Андрей – ну, конечно же, просто рукой подать!
Я возмущенно топнула ногой под тяжестью навалившихся на меня грустных мыслей и пошла по направлению к стоянке такси.

Кое-как дотащившись до квартиры Андрея, я заволокла в коридор свой громоздкий багаж и отдышалась. Ну что ж, все не так уж и плохо. В квартире у Андрея уютненько, и царит здесь какая-то особенная атмосфера, пропитанная запахом сигар и его кожи, так что мне всегда нравится здесь бывать. Сейчас приму душ, почищу перышки, выпью кофе с коньячком…
От приятных размышлений меня оторвал звонок моего мобильного. Звонил Андрей.
- Ты уже дома? Завезла чемоданы? – воскликнул он безапелляционным тоном, - Это хорошо. Быстро подъезжай ко мне на Петровку, у наших ребят к тебе есть пара вопросов.
- Как на Петровку? – промямлила я, слабо сопротивляясь такому повороту событий, - Я устала, мне нужно отдышаться, душ принять…
- Мила, все потом! Ты мне нужна сейчас здесь, мне нужно прояснить кое-какие детали, - недовольно начал ворчать Андрей.
- Хорошо, милый, - ответила я упавшим голосом и впервые за все время мысленно пожурила себя за бесхарактерность, - уже еду.
Нажав кнопку отбоя, я сжала кулаки и заорала от злости на всю прихожую: «А-а-а!»
Проорав так в полный голос несколько минут и почувствовав, что напряжение от разговора с Андреем немного спало, я подумала в который раз: «Построить семью с Андреем будет непросто».
И пошла на кухню. Душ принять не успею, но кофе все-таки выпью.
За чашечкой кофе я принялась в который раз размышлять о наших отношениях с Андреем. Как страшно порою он меня злит! Нет, чаще, конечно, я надышаться на него не могу, все в нем мне кажется таким милым, родным, сексуальным. И он очень умен, интересный собеседник, эрудированный, гоняет на мотоцикле, машина у него хорошая, квартира отдельная, да и вообще он обворожительный мужчина. Но почему он считает, что может так помыкать мной? Ведь я тоже девушка очень интересная, значительно моложе его, фигурка у меня стройная, образование высшее, работа хорошая… и вообще, масса достоинств. И что он вообще о себе возомнил? Ведь, если говорить откровенно, он толстоват, на голове лысина намечается, да и морщинки уже, прямо скажем, заметны на лице – не Брэд Питт, одним словом. А уж если учесть его характер, то вообще трудно представить, что какая-то женщина может на него польститься! Только разве совсем идиотка какая-нибудь! Вроде меня! Нет, конечно, если он нужен мне, то можно предположить, что он может понадобиться и какой-то другой женщине. Но вот мне, честно говоря, трудно даже такую женщину представить! И то, что на него обратила внимание такая девушка как я, он должен принимать как подарок судьбы! А не злить меня на каждом шагу!
И в таком боевом настроении я отправилась на Петровку.
Поднявшись в кабинет Андрея, я сухо поздоровалась с тремя его сотрудниками, сгрудившимися за столом, и холодно посмотрела на своего любимого в ожидании вопросов.
Он, мгновенно почувствовав мое настроение, так же холодно взглянул на меня в ответ и, даже не предложив присесть, произнес:
- Мила, мы собрались здесь, чтобы ты еще раз подробно рассказала обо всех обстоятельствах, связанных с убийствами женщин в Турции и твоими похищениями.
Я тут же вспомнила Сулеймана и его манеру разговаривать, и невольно улыбнулась. Мы так и оставили бедного турецкого полицейского в неведении. Да и сама я пребываю в неведении относительно многих событий, произошедших со мной. А еще я вспомнила Ширин, как она тогда, прощаясь со мной у отеля, сказала:
- Сулейман так смешно разговаривает по-русски, как ты понимаешь, что он говорит?
- Да так как-то, догадываюсь, - улыбнулась я в ответ.
- Я спросила его, где он изучал русский язык, и он ответил, что занимался частным образом с преподавателем. А преподаватель этот был татарином, муллой, выходцем из России, он эмигрировал еще во время революции, попал сначала в Константинополь, потом к нам, в Анталию.
Я тогда представила юного Сулеймана, как он сидит рядом со старым, бородатым муллой и учит премудрости русского языка, и рассмеялась.
- А ты где научилась так хорошо говорить по-русски? – спросила я Ширин.
- Я училась в России, в Центре турецкого языка, в Саратовском Государственном университете имени Чернышевского.
- Надо же, не знала, что в России есть такие центры! – удивилась я тогда.
- Там замечательно, - начала рассказывать Ширин, - и даже дипломы, полученные турецкими студентами в СГУ, имеют силу на территории Турецкой Республики.
- Мила, ау! – оторвал меня от приятных воспоминаний Андрей. – Мы все тебя внимательно слушаем.
Его снисходительный тон разозлил меня. Я готова была уже разразиться гневной тирадой, и даже приоткрыла для этого рот, как тут один из сотрудников Андрея, Рома, с которым я уже прежде встречалась, когда заезжала как-то к Андрею на работу, с благоговением, чуть ли не заикаясь, видимо под впечатлением от моей несравненной красоты, пробормотал, краснея:
- Присаживайтесь, пожалуйста. Вот на этот стульчик. Тут вам удобней будет. Хотите кофе? У нас, правда, только растворимый, вы, наверное, и не пьете такой…
Я посмотрела на Рому страстным взглядом, преисполненным благодарности, увидев который Андрей хмыкнул, демонстрируя свою независимость, но налившиеся румянцем его щеки говорили, что этот взгляд, подаренный другому мужчине, его задел.
- Спасибо, Рома, - пропела я и присела на предложенный стул. Покинувшая меня было уверенность в себе, снова вернулась ко мне. Конечно, так откровенно вызывать ревность в мужчине, да еще и в мужчине-Льве, всегда грозит ссорой, но он мне просто не оставляет выбора! Сначала беспардонно бросил в аэропорту с чемоданами в зубах, потом вытащил из дома, не дав принять душ, теперь еще и строит из себя мистера Холодность.
Я положила ногу на ногу и слегка облокотилась о спинку стула, отчего моя грудь сразу стала как-то особенно заметна, неприлично выпирая под обтягивающей ее водолазкой и намертво приковывая к себе мужские взгляды. А Андрей, увидев, что моя грудь мгновенно стала центром внимания присутствующих в кабинете мужчин, сурово сдвинул брови и покраснел румянцем злости еще больше.
- Ну, так что вы там хотели узнать? – промурлыкала я и посмотрела самым наглым взглядом, на который только была способна, в синие глаза Андрея. – Я вас внимательно слушаю.
Андрей кашлянул и начал задавать вопросы. Я подробно вспоминала все, что происходило с нами в самолете, а потом на пляже. А потом то, как меня похитил Тонэр, мое бегство, Сергея, герра Ланса, потопление яхты, допрос в греческой полиции...
Сотрудники Андрея тоже задавали иногда уточняющие вопросы, изредка вставляя реплики одобрения:
- Вот это да!
- Мила, вы просто молодец!
- Не растерялись в трудной ситуации!
- Да, не каждый мужчина бы справился на вашем месте!
Несмотря на невероятность рассказанной мною истории, я снова в полной мере ощутила ее реальность. И, правда, я молодец! Столько испытаний пережила, и вышла победителем в схватке с врагами! А Андрей… вот если бы его сотрудники узнали, как он встретил меня, когда я вернулась после всех потрясений в отель!
Но именно на этом месте Андрей перебил меня:
- Ну дальше я и сам все знаю… Все ясно. Ты свободна. Поезжай домой и жди меня там!
Нисколько не выбитая из колеи его комадирским тоном, я распрощалась со всеми и снова вернулась в квартиру Андрея.
Вволю поплескавшись в ванне, я сбегала в магазин, приготовила Андрею шикарный ужин и стала дожидаться его прихода. Около двенадцати ночи, поняв, что ждать больше у меня нет сил, я махнула на все рукой и легла спать.
Уже в полусне, услышав стук входной двери, я обрадовалась приходу любимого. В конце концов, ну что такого? Прощу его и на этот раз, как всегда прощала. Ну что поделать, если у него такой характер? Либо терпеть, либо…
Андрей в темноте прокрался к кровати и тихо нырнул под одеяло. На ощупь найдя меня на просторах своей холостяцкой кровати, он обнял меня и прильнул ко мне всем телом. Я прижала его голову к своей груди, поглаживая его мягкие, коротко остриженные волосы, чувствуя, как по кончикам пальцев, проникая во все клеточки моего тела, в меня проникает нежность, наполняя меня невероятным блаженством.
Андрей тихонько вздохнул у меня на груди, а я подумала: что означает этот вздох? Может быть, он так извиняется, что бывает иногда со мной излишне резок? Или это своеобразное признание в любви, в котором он старается выразить, как ему хорошо рядом со мной?
Андрей вздохнул еще раз и произнес:
- Мила, скажи, пожалуйста, а у нас с тобой будет когда-нибудь такая ночь, когда мы будем лежать рядом и не заниматься сексом?
- Ну не знаю… - задумчиво произнесла я, сбитая с толку ходом его рассуждений, - а что, ты предлагаешь сейчас устроить такую ночь?
- Нет, вот как раз сейчас я предлагаю заняться сексом, - сказал Андрей и жадно сжал своей рукой мое бедро, - я так, чисто гипотетически рассуждаю: возможно такое или нет. Просто когда ты рядом, я все время о сексе думаю. А если нам когда-нибудь расхочется заниматься сексом так часто, нам не будет тогда скучно друг с другом, как ты считаешь?
- Ты хочешь сказать, что мы тогда расстанемся?
- Мила, ну мы же все равно когда-нибудь расстанемся, - произнес Андрей равнодушным тоном.
И, почувствовав, как я всем телом от отчаяния напряглась в его объятиях, он, довольный, засмеялся и произнес:
- Ну, Мила, нельзя же так откровенно демонстрировать свои страхи. Я вот ничего никогда не боюсь. И тебе не советую.
- Не боишься, что потеряешь меня? – спросила я, чувствуя, как на глаза накатываются слезы обиды.
- Я же говорю: ничего не боюсь, - сказал он и перевернул меня на живот, подмяв меня под себя и навалившись сверху всех тяжестью своего тела.
Где-то я читала, что мужчины-Львы предпочитают позы, в которых женщина чувствует себя беспомощной. Да, я действительно чувствую сейчас себя беспомощной. Но не потому, что он прижал меня к кровати своим мощным телом, порыкивая от удовольствия, а потому что он ничего не боится. А я боюсь. Ужасно боюсь его потерять.
После занятий любовью Андрей быстро уснул. А ко мне сон не шел. Может быть, мне просто уйти сейчас? И показать, что я тоже ничего не боюсь? А вдруг он обидится, не захочет меня больше видеть и не станет мне больше звонить? Тогда как бы мне самой еще не пришлось просить у него прощения за такой внезапный ночной уход. Ведь он так не любит, когда ему демонстрируют невнимание и пренебрежение. Нет, но почему он тогда так легко говорит о том, что мы когда-нибудь обязательно расстанемся? Совсем не дорожит мной? Или это просто способ лишний раз выбить из меня подтверждения моей любви к нему? Убедиться, что он мне дорог?
В этих мрачных размышлениях я провела остаток ночи, заснув только под утро. А когда проснулась, то обнаружила, что Андрея рядом нет. Он уже убежал на работу, несмотря на то, что сегодня воскресенье и последний день его заслуженного отпуска.
Быстро собравшись, я взяла свой чемодан и поехала к себе домой. С завтрашнего дня для меня снова начинались трудовые будни.

Весь день я ждала звонка Андрея, но он не позвонил. Я ждала на следующий день, сидя на работе, и на следующий, периодически доставая из сумки мобильный телефон и с жадным любопытством поглядывая на его экран: нет ли пропущенных вызовов?
Иногда на меня накатывали порывы отчаянья и я, глотая слезы, мысленно восклицала: «Ну почему так?!»
Иногда я мысленно говорила себе: «Да-да, все правильно. Просто он меня больше не любит. Я сама виновата, что все испортила». Хотя, что именно я испортила, я до конца не понимала. Отпуск, конечно, вышел неудачным, но что я сделала не так? Была недостаточно заботлива? Недостаточно ласкала его эго? Говорила недостаточно комплиментов? Ну да, конечно же, меня же похищали, и у меня не было возможности для этого. Но он-то, видимо, ждал совсем другого отпуска!
Позвонить самой очень хотелось, но это не в моих правилах. Если мужчина больше не хочет общаться, то навязываться бесполезно. Будет только хуже. Я уже представила, как я наберу его номер и услышу снисходительное: «Ну, Мила, пойми, я не звоню, потому что не хочу».
И появится лишь чувство унижения оттого, что я в нем так нуждаюсь, что даже звоню, когда и так все понятно, а он во мне - нет, и он даже не считает нужным это скрывать. Когда мужчина любит, когда хочет быть рядом, он просто будет рядом и все. Найдет и время, и возможность. А раз его нет, раз он даже мне какой-нибудь завалященькой эсэмэсочки не бросил за эти несколько дней, значит, я не нужна ему.
И моя рука, уже тянувшаяся было к телефону, опускалась на полдороги.
Но спустя несколько дней, когда я уже потеряла последнюю надежду и твердо решила, что между нами все кончено, Андрей мне позвонил. Когда я сняла трубку и похоронным голосом произнесла «Алло», он, как ни в чем ни бывало, совершенно не замечая моего настроения, радостно прокричал:
- Мила, поздравь меня, мне вчера удалось завершить это дело! Представляешь, прошли слухи, что даже готовится приказ о моем повышении в звании!
- Поздравляю, - произнесла я тоном еще ироническим, но уже радостно недоумевающим: так, значит, он был просто занят эти дни, а я уж решила, что он меня бросил! – Но ты так долго не звонил, я уж было решила, что ты забыл про меня…
- Ну, во-первых, это ты сама куда-то пропала, - сразу отрезал Андрей, опасаясь последующего возможного «пиления», - а потом, я же целыми днями был на работе, даже ночевать иногда там приходилось, встретиться все равно не получилось бы. Но зато теперь…
- Подожди, ты говоришь, раскрыл дело, - нетерпеливо перебила я его, взбудораженная внезапно посетившими меня мыслями, - и убийства тоже? И как картина попала ко мне в чемодан, ты тоже выяснил?!
- Мила, ну я же об этом тебе и говорю! Мне удалось выяснить абсолютно все!
- Рассказывай немедленно! – потребовала я, предвкушая интересный рассказ.
- Давай встретимся после работы, во сколько ты заканчиваешь?
Я посмотрела на часы: еще целых три часа до конца рабочего дня! Я просто не доживу!
- Я отпрошусь! – воскликнула я в ажиотаже, - Во сколько ты сможешь заехать за мной?
- Договорились! Через полчаса у твоего офиса!
Я поплакалась начальнику на свое внезапно наступившее плохое самочувствие, и он, как человек добрый и сострадательный, отпустил меня домой. С виноватым лицом я схватила свою сумку и побежала на улицу дожидаться Андрея. Но как только я увидела его черный джип, подруливающий ко мне, чувство вины мгновенно покинуло меня, уступив место любопытству.
Я быстро забралась к нему в машину, и вместо «Привет!» воскликнула:
- Ну, рассказывай!
- А поцеловаться? – засмеялся Андрей, сияя как медный начищенный чайник, и потянулся ко мне за поцелуем.
Быстро его чмокнув, я выжидающим взглядом уставилась в его хитрые голубые глаза. Но Андрей не собирался мне ничего рассказывать прямо сейчас. Он заявил, что данная история заслуживает того, чтобы рассказать ее не торопясь, в непринужденной обстановке, и что мы поедем сейчас в какое-нибудь в укромное место, где за чашечкой кофе он, может быть, соизволит изложить ее во всех подробностях...
Договорить он не успел, потому что я пребольно его ущипнула за упитанный бочок. Андрей ойкнул, удивленно округлил глаза и произнес:
- Мила, я даже не подозревал, что ты способна на такую агрессию! Но ничего, мне даже понравилось…
Я тоже удивилась своему поступку. Ущипнула его как-то машинально, лишь потом осознав, что щипок получился весьма болезненным, и в первый момент даже хотела начать извиняться, предположив, что Андрей моментально обидится. А ему понравилось, вот странно! Или он просто сделал вид, что понравилось? Он же всегда так тщательно контролирует свои эмоции, что понять, что он испытывает на самом деле, невозможно.
Слегка обескураженная я в молчании доехала с Андреем до итальянской пиццерии, и, когда мы сели за столик в уголке и, не глядя в меню сделали заказ, он наконец-то начал свое повествование. Народу в пиццерии, несмотря на то, что это был разгар рабочего дня, было предостаточно, но в гуле голосов и мурлыкании музыки Андрей мог говорить свободно в полный голос, не опасаясь, что его услышит кто-то посторонний.
- Как ты догадываешься, вся эта история случилась из-за картины. Я надеюсь, Мила, ты хотя бы немного знакома с творчеством Ван Гога? – начал Андрей провокаторским тоном и, поймав мой гневный взгляд, довольный вызванной реакцией, лукаво улыбнулся и начал свой рассказ, пересыпая его всяческими утомительными подробностями, призванными лишний раз показать его эрудицию, - Находясь в психиатрической лечебнице в 1889 году, Ван Гог среди прочих картин написал два портрета четы Трабук – портрет Шарля-Эльзеара Трабук и его жены Жеан Лафуй Трабук. А также сделал с этих портретов копии, которые отправил своему брату Тео. То есть всего четыре картиры – два оригинала и две копии. Ты следишь за моей мыслью?
Я, делая вид, что его тон совершенно не задевает меня, кивнула. Тогда Андрей продолжил:
- Подаренные супругам Трабук оригиналы картин считались утерянными, а вот копии остались, и как раз они-то и считались на сегодняшний момент единственно сохранившимися. Копия портрета госпожи Трабук находится в России, она тоже одно время считалась утерянной, но вновь появилась в середине девяностых годов нашего века. Картину эту в свое время выкупил Отто Кребс – до тех пор она принадлежала Художественной Галерее Траннхойзера, что в Берлине – и сохранил ее в сейфе в своем собственном доме в окрестностях Ваймара. Так полотно пережило Вторую Мировую войну. Затем ее унаследовал созданный Кребсом фонд. Приблизительно в 1947 году в дом Кребса въехал некий русский офицер, который вскрыл сейф и, обнаружив там картину, переслал ее в Ленинград. До 90 годов двадцатого века копия портрета мадам Трабук хранилась в особом секретном хранилище Эрмитажа. А вот копия портрета господина Трабук, хранится в музее Солотурна в Швейцарии.  Конечно, и эти так называемые копии также принадлежат кисти Ван Гога и стоят немалых денег, но…
- Давай ближе к делу! – нетерпеливо воскликнула я, сгорая от любопытства. – Причем здесь какие-то копии!
- Мила, не кипятись, - менторским тоном осадил меня Андрей, - Я специально рассказываю подробно, чтобы вся информация отложилась в твоей голове. Итак, речь пойдет как раз не о копии, а об оригинале одной из этих картин. Судьба оригиналов была неизвестна до настоящего времени. Но! Тут-то и начинается самое интересное. Не без помощи твоей подруги Лары нам удалось выяснить кое-какие подробности, это просто невероятная история. Дело в том, что герр Ланс, с которым ты каталась на яхте по Средиземному морю, пока я не находил себе места в турецком отеле, беспокоясь о тебе…
- Я протестую! – воскликнула я, гневно сдвинув брови, - Меня похитили!
- Ну хорошо, твой похититель герр Ланс, обществом которого ты наслаждалась на шикарной яхте, - продолжил Андрей, - делая вид, что не замечает моих гневных взглядов, - является страстным коллекционером предметов искусства, известным во всем мире. Кстати, он является не просто коллекционером, а также и руководителем международной организации, занимающейся похищением и контрабандой предметов искусства и находится на заметке у Интерпола, но доказать его причастность к чему-либо криминальному до сих пор не удавалось - если в руках полиции и оказывались члены этой организации, то только мелкие сошки, исполнители. Сам герр Ланс происходит из старинного немецкого рода, и коллекционирование у них в роду ведется на протяжении нескольких веков, он обладает одной из величайших коллекций в мире, но ее содержимое известно широкой общественности лишь частично.
Его отец во время Второй Мировой был офицером в одной из дивизий СС в Нормандии, а война порой предоставляет хорошие случаи для коллекционеров предметов искусства, чтобы пополнить свою коллекцию. В одном из французских городов, во время высадки десанта союзников он оказался на чердаке дома, на крышу которого приземлился американский парашютист. Когда офицер Ланс в сопровождении солдат оказался на этом чердаке, парашютиста там уже не было. Но от его цепкого взгляда не ускользнул портрет пожилой дамы, скромно лежащий у стены, и, как знаток искусства, он не мог не заинтересоваться им.
Во время допроса хозяйка дома, уже очень пожилая женщина, призналась, что это портрет ее родственницы мадам Трабук, написанный одним из пациентов психиатрической лечебницы, в которой служил муж мадам Трабук. А также она поведала, что портретов была два, но, второй портрет забрал, вероятно, американский десантник, который упал на крышу дома и находился на чердаке некоторое время и продемонстрировала пустую раму, на которой ранее находилось исчезнувшее полотно. Хозяйка дома утверждала, что портреты, написанные сумасшедшим художником, не представляют никакой ценности, и она хранила их лишь как память о своей родственнице. Но предок герра Ланса сопоставил кое-какие факты, и понял, что картина, которую он нашел чердаке, принадлежит кисти Ван Гога. Картина была не в лучшем состоянии, но это же Ван Гог! Его охватил азарт, присущий всем коллекционерам, и он во что бы то ни стало захотел получить второй портрет.
- Подожди, как же хозяйка не знала, что Ван Гог – известный живописец? Он стал весьма популярным уже в начале двадцатого века, - перебила я Андрея.
- Во-первых, Ван Гог не всегда подписывал свои портреты, иногда он писал просто «Винсент», иногда совсем ничего не писал. Во-вторых, его манера живописи не всем была близка и понятна – при жизни очень долго его картины считали обычной мазней и они не продавались на выставках, никто не видел в нем гения. Самое интересное, что когда Ван Гог прославился, уже после его смерти, жители той французской деревни, в которой он жил, бросились на чердаки и в подвалы – искать его картины, которые он раздаривал своим знакомым просто так. Но практически ничего не нашли, потому что холсты, на которых были написаны картины, они уже успели использовать для хозяйственных нужд, представляешь! А уже в те годы эти картины могли бы стоить немалых денег!
Итак, хозяйка дома не смогла назвать имени американского солдата, который проломил крышу ее дома, но чердак тщательно обыскали и… о, чудо! Среди хлама обнаружилась небольшая стопка писем со следами крови – это были письма, адресованные рядовому Дэвиду Джонсу, и на них был обратный адрес.
Через пару-тройку лет война закончилась, и остаток своей жизни отец герра Ланса посвятил поиску пропавшего портрета господина Трабук. Он сумел избежать участи военных преступников, осужденных за военные преступления, эмигрировав по поддельным документам в Америку и живя всю жизнь под чужим именем. Ему удалось даже сохранить и передать сыну большую часть родовой коллекции. Его сын, теперешний наш знакомый герр Ланс, во время войны был практически младенцем, естественно, не подвергался никаким преследованиям и унаследовал титул и фамильный замок в Западной Германии. Его отцу удалось со временем наладить и поддерживать связь с семьей, и даже воспитать в сыне страсть к коллекционированию, хотя, может быть, это передается генетически? Кстати, ты знаешь, в некоторых семьях в Германии своих предков, воевавших на стороне Гитлера, не считают преступниками, и хранят о них память, как о героях войны, даже не стесняются выставлять напоказ их фотографии…
Тут задумчивый взгляд Андрея устремился куда-то вдаль, и я, чтобы вернуть его к прежней нити разговора, шумно вздохнула.
Мой вздох вывел его из задумчивости, и он продолжил:
- Как бы там ни было, через третьих лиц бывший офицер СС Ланс разыскал рядового Джонса, который после полученного в боях ранения стал инвалидом, но не утратил силу духа и даже опубликовал свои воспоминания о высадке десанта в Нормандии. Лансу удалось выяснить, что Джонс передал картину другому американскому солдату, Сэмуэлю Дэвидсу, а тот, в свою очередь, во время встречи советской и американской армий на Эльбе подарил ее русскому офицеру, имя которого оставалось для офицера Ланса неизвестным, он смог лишь подробно выяснить обстоятельства, при которых картина перешла из рук в руки.
Наш теперешний герр Ланс, как сын своего отца, продолжил поиски пропавшего портрета. Портрет мадам Трабук, вероятно, был отреставрирован и хранится в его частной коллекции, содержимое которой тщательно скрывается от посторонних глаз, но одно дело обладать одним из портретов супругов, и совсем другое – иметь оба портрета четы Трабук. Все-таки это портреты супругов, и вместе эти картины ценились бы гораздо больше. К тому же все старинные предметы искусства, как правило, уже известны мировой общественности и находятся либо в частных коллекциях, либо в музеях, поэтому редко когда коллекционер имеет возможность приобрести действительно стоящий экземпляр для своей коллекции. А уж если речь идет о неизвестном ранее шедевре, да еще кисти такого знаменитого художника! Тут уж поиску и жизнь не жаль посвятить!
Но в советское время герру Лансу не удалось отыскать следы русского офицера, который увез картину в Россию. Лишь после перемены власти в нашей стране у герра Ланса появился реальный шанс выяснить судьбу портрета господина Трабук. Он получил доступ к архивным сведениям и выяснил фамилии трех советских солдат, одному из которых Сэмюэль Дэвис передал картину. Не буду утомлять тебя излишними подробностями, скажу лишь, что Ланс вышел на след картины, и она была уже буквально у него у руках. Оставалось лишь переправить ее в Германию.  И тут на сцену выступила Лара…
- А при чем тут Лара? – пробормотала я, поглощая только что принесенную официантом пиццу с грибочками. – Она водила знакомства с немецкими аристократами?
- А что ты знаешь о Ларе вообще? Кто она такая, чем она занимается? – произнес Андрей и, воспользовавшись тем, что наступила моя очередь говорить, тоже откусил кусочек одурманивающее пахнущей пиццы и заурчал от удовольствия.
- Ну, Лара вроде бы журналистка, бывала в горячих точках – в Ираке, например… - сказала я и запнулась.
Больше ничего о Ларе я не знала. Я часто встречала ее в кругу своих знакомых, с которыми я иногда каталась на лыжах в Подмосковье, а потом мы ехали кутить к кому-нибудь из них на дачу с ночевкой и шашлыками. И Лара всегда была звездой – в любое время суток при макияже и уложенной голове, в весьма приличной дорогой одежде, купающаяся в мужском внимании… Но что-то в ней неизменно меня настораживало. Она мало рассказывала о себе. Почти ничего.
- Твоя Лара – член банды герра Ланса. Подумай сама – война хороший повод для коллекционеров предметов искусства пополнить свои коллекции, потому что на разворованные во время войны музеи общественность обычно смотрит сквозь пальцы – тут уж не до жиру, главное спасти человеческие жизни. А уж о том, как во время войны в Ираке разворовывались музейные экспонаты, я думаю, ты наслышана. Лара также помогала похищать предметы искусства из российских музеев. И не только в провинции. Одно время она была замужем, и у следствия есть подозрения, что ее муж причастен к совершенной недавно краже из Эрмитажа, вследствие которой похищены весьма ценные экспонаты этого музея.
- Она сказала мне, что она теперь вдова…
- Нет, не вдова. Просто она поторопилась откреститься от своего мужа и быстро развестись с ним, чтобы отвести от себя подозрения в причастности к этому похищению.
- Ничего себе! Кто бы мог подумать…
- Кто-то мог бы и подумать на твоем месте, но только не ты! Вечно ты заводишь какие-то неподходящие знакомства!
От возмущения я даже чуть не подавилась пиццей. Нет, ну надо же, называет теперь Лару неподходящим знакомством, а сам с ней ворковал, между прочим, когда покупал у нее путевки в Турцию! Но я, конечно, как умная женщина, не буду указывать любимому мужчине на его промахи. Лучше промолчу, а то так и до ссоры недалеко. А если мы поссоримся, я могу и не узнать продолжения этой истории. Поэтому я одним усилием воли подавила свой гнев, улыбнулась, стараясь, чтобы улыбка не была похожа на гримасу возмущения и проворковала:
- Конечно, милый, без тебя бы я пропала. Отныне буду общаться только с твоими друзьями.
- У меня, Мила, друзей нет, - сказал Андрей, подозрительно косясь на мою улыбку, - я человек самодостаточный.
- Как, совсем нет друзей? И не было? Ну, в школе там?
- Нет, ну есть у меня один знакомый, мы вместе играем в теннис два раза в неделю. С ним-то я как раз учился вместе в школе. Но мы общаемся так, по-приятельски. Не скажу, что мы вот прямо делимся с ним чем-то сокровенным.
- И все? – удивилась я и начала перечислять в уме своих друзей.
Нет, самых близких подруг у меня тоже не так уж и много. Это Варька, с которой я дружу с детства, и Марина, с которой мы когда-то вместе работали, а теперь общаемся просто потому, что нам это приятно – мы чувствуем, что мы близкие по духу люди. И, конечно же, с ними я часто делюсь сокровенным. А также еще с десятком-другим друзей и подруг – одноклассников, одногруппников из первого и второго институтов, которые я закончила, с работы, соседями по подъезду… И, конечно же, среди подруг я могу назвать и свою маму, и тетю, и прочих родственников. Вот они-то уж точно всегда в курсе всех событий, происходящих со мной.
- Мила, мы отвлеклись, - недовольно пробурчал Андрей, показывая, что данная тема ему неприятна. – Давай закончим с картиной.
- Да-да, конечно, и что там наша картина?
- Портрет господина Трабук нашелся в Рязани, и в весьма в приличном состоянии. Офицер, которому был подарен портрет, уже умер, и его сын, пенсионер, который, естественно, не подозревал о реальной стоимости портрета, продал этот портрет Ларе за смешную цену. Но тут встал вопрос о его переправке за границу.
Лара, которая помогала в розыске портрета в России и была в курсе дела, вызвалась самостоятельно организовать переправку портрета. Конечно, существуют специальные курьеры для таких случаев, но… Лара  обнадежила своего патрона герра Ланса, сказав, что сама доставит ему этот портрет. План был такой: доставить картину в Турцию, поскольку на этом направлении таможенный досмотр не такой серьезный, как, скажем, при выезде в страны Западной Европы, а в Турции герр Ланс на своей яхте должен был подхватить портрет и перевезти его во Францию, где на Лазурном берегу в одной из его вилл находится часть его обширной коллекции. Ты спросишь меня: «Почему же Лара сама взялась за это дело, тем более, что ее бывший муж находится под следствием в связи с кражей?»
- Ну и почему же? – сделала я вид, что мне и вправду пришел в голову подобный вопрос.
- А потому, Мила, что она решила вести свою игру. Она сделала вид, что послушна воле патрона и действует в его интересах, но она также поняла, что если ей удастся завладеть этим портретом, переправить его за границу и там продать, то она сможет зажить где-нибудь в Швейцарии и очень неплохо. Естественно, не под своей настоящей фамилией. Желание завладеть портретом было настолько велико, что она решила рискнуть, можно сказать, жизнью.
- Ну, не знаю… - промямлила я, представив, сколько неприятностей в этом случае Лара могла приобрести на свою голову, - а сколько же может стоить эта картина?
- Э-э-э, Мила, это очень важный вопрос! Один из самых важных во всей этой истории! Вот, например, в мае прошлого года в СМИ прошла информация, что в одном из банков греческих Афин нашли картину, которая может принадлежать кисти Ван Гога. На полотне был изображен доктор Поль Гаше, который в свое время ухаживал за неизлечимым художником. По словам экспертов, картина, если она, конечно, подлинна, будет считаться последним творением Ван Гога, написанным за несколько дней до смерти, а ее рыночная стоимость составит примерно сто миллионов долларов.
- Сколько-сколько? – переспросила я, от удивления пронеся кусок с пиццей мимо рта и угодив себе в нос.
- Мила, не нужно так бурно удивляться, - пробормотал Андрей, вытирая салфеткой кетчуп с моего носа, - в нашем случае речь, конечно, идет не о последней картине Ван Гога, но и ее цена должна быть, согласись, немалой.
- Да уж, - согласилась я, откусывая наконец-то от куска наивкуснейшей пиццы, который я для верности проводила до рта глазами. – За такой куш можно повести любую, даже самую опасную игру.
- Ну, Мила, видишь, ты и сама все понимаешь. Тогда тебя не удивит то, что я тебе расскажу дальше. Лара в двух словах обрисовала герру Лансу свой план: курьер доставляет картину в Турцию, Лара забирает у курьера чемодан с картиной, передает герру Лансу. Да-да, она решила везти картину не сама, а найти для этого курьера, причем не профессионального курьера, который мог бы быть подконтролен герру Лансу, а человека, скажем так, послушного ее воле. На роль курьера Лара решила пригласить какую-нибудь дурочку, которая бы выполнила любую ее просьбу и ни о чем не заподозрила.
- Что-о-о? – воскликнула я возмущенно. – Дурочку?
- Мила, я лишь рассказываю со слов Лары, - ехидно посмотрел на меня Андрей, - и честно говоря, если бы мне понадобилась для каких-нибудь целей дурочка, я бы тоже выбрал тебя…
- Ах, так! – еще громче крикнула я, а Андрей, довольный произведенным эффектом, гаденько захихикал и попытался увернуться от папки с меню, которая все-таки опустилась на его голову.
Как ни странно, удар по голове вызвал у него новый приступ довольного смеха. Видимо, чем больше ему удавалось достать собеседника, тем больше он был доволен собой. Ну что ж, запомню эту его особенность! И буду всячески демонстрировать, что его поведение не идет ни в какие ворота!
- Мила, - прохрюкал Андрей, пытаясь успокоиться, - Ну почему мне так нравится, когда ты злишься?
- Сама удивляюсь! – отчеканила я и посмотрела на него иронично.
Мне-то уже давно все ясно – то ли предыдущий брак наложил на Андрея такой отпечаток, то ли он таким родился, но он, как ребенок, постоянно стремиться привлечь внимание к своей персоне и вызвать у оппонента как можно больше эмоций, пусть даже и негативных. А может его родители в детстве не доласкали? Тем более, что отец его – генерал и тоже служит в милиции… Да, тут есть над чем подумать.
- Ну, так вот… Лара выбрала на роль дурочки тебя…
- А тебя, видимо, на роль дурачка? – ехидно спросила я у него, не сдержавшись.
- Почему это? – тут же обиженно выдавил из себя Андрей и посмотрел на меня ледяным взглядом.
- Ну, ты же прилагался ко мне в качестве сопровождающего. Она считала сначала, что я в данный момент – свободная девушка и поеду одна, ну, в крайнем случае, с подругой. А тут – жених. Лара познакомилась с тобой, поняла, что ты вполне устраиваешь ее в этой роли, и решила реализовать свой план, - сказала я и тут же пожалела о сказанном.
Андрей смотрел на меня отчужденным взглядом. Его глаза, как две маленькие голубые льдинки, угрожающе сверкали под нахмуренными бровями.
Он шумно вздохнул и попытался взять себя в руки. Да, обидела я его. По полной программе.
- Слушай, может, тебе не интересно то, что я тебе рассказываю? Тогда поехали по домам, - произнес Андрей и стал делать вид, что собирается: руками шаря по столу, а глазами выискивая в зале официанта.
- Нет-нет, прости, пожалуйста, ну, пожалуйста, - заискивающе заглянула я в глаза Андрею и схватила его руки, - сама не знаю, что несу… Ляпнула, не подумав… Мне очень интересно, как все было, просто умираю от любопытства. Уверена, что никто кроме тебя не смог бы раскрыть это дело…
- Ну не знаю… - начал Андрей, скидывая мои ладони со своих запястий.
- Ну, пожалуйста, - молитвенно сложила я руки, уже ни на что не надеясь, - я больше так не буду и в подтверждение своих слов выразительно махнула правой рукой, как бы отрицая малейшую возможность какой бы то ни было критики Андрея в будущем.
Моя рука, во взмах которой я вложила всю глубину своего чувства к Андрею, многозначительным широким жестом мелькнула пред взором моего любимого и угодила локтем в живот проходящему мимо мужчине. Мужчина, не ожидавший такого внезапного подлого нападения, охнул, согнулся пополам и рухнул в проходе рядом с нашим столиком. Жадно глотая воздух, он несколько секунд молящим взором смотрел на Андрея и попискивал, не в силах вымолвить ни слова. Но продлилось это недолго, поскольку внезапно появившийся в проходе официант с подносом, идущий к соседнему с нами столику, в царящей в зале полутьме не заметил препятствия под ногами и, пронзительно вскрикнув, рухнул на лежавшего мужчину, не выпустив при этом из рук подноса, приземлившегося мужчине прямо на голову и скрывшего от нас на время его молящий взор. Тарелка с пиццей и чашки с восхитительно пахнувшим кофе по инерции полетели вперед и вбок, как раз на ноги девушке, сидевший за столиком через проход от нас. Девушка пронзительно завизжала, и я ее, безусловно, не осуждала за это, поскольку это было приличное заведение и кофе здесь подавали обжигающе горячим.
- Мила, я, конечно, подозревал, что ты опасна для окружающих, но чтобы до такой степени! – воскликнул Андрей, наблюдая за пытающимся встать на ноги официантом, и сунул мне в руки ключи от машины, - скорее беги в джип и закройся изнутри, а я пока постараюсь здесь все уладить!
Ему не пришлось повторять дважды. Я, схватив ключи, свой плащ и сумку, пулей рванула к выходу под проклятия пострадавшего от моего локтя мужчины, у которого наконец-то прорезался голос. Запершись в машине изнутри, я отдышалась и посмотрела на себя в зеркало. Выгляжу, конечно, неважнецки…
Минут через десять к машине подошел мрачный Андрей. Он сел на водительское сидение, выразительно посмотрел на меня и протянул руку за ключами. Затем он так же молча завел двигатель и тронулся с места.
- Ну, как там? Все в порядке? – робко спросила я его.
Андрей хмыкнул и процедил сквозь зубы:
- Я все уладил. Но больше тебе соваться в этот ресторан не советую.
- Ясно, - проглотила я его грубость, - ты мне теперь не расскажешь, чем все закончилось?
- У меня мало времени. Так что вкратце, - смилостивился он, и тем же холодным тоном продолжил - Лара, убедив тебя, что теперь работает в туризме, продала нам путевки. Меня не удивляет, что тебя не насторожило, что журналист, бывающий в горячих точках, переквалифицировался в турагента, - мстительным тоном начал Андрей, но я молчала, опасаясь, что так и не услышу конца истории, если буду сейчас показывать характер, - Затем она приобрела такой же чемодан, какой потом вы купили вместе в бутике. Не сомневаюсь, что уговорить тебя купить чемодан ничего не стоило… А затем, когда вы грузили покупки в машину, подменила его. О том, что в чемодане, который она тебе впарила, лежал контейнер с картиной, ты, надеюсь, сама догадалась?
Я снова промолчала. Лишь сдержанно кивнула.
- Ну так вот… - продолжил Андрей. – Лара решила вести свою игру. Она рассчитывала, что ты привезешь чемодан в отель, в котором аниматором работал ее сообщник Тонэр. Он был полностью в курсе дела. К тому же Тонэр – турок по национальности, поэтому Лара и решила действовать на турецкой территории. А также он, как и Лара, занимался похищением и перевозкой краденого, а иногда и убийствами, так что идеально подходил для этого дела. В Турции у сообщников уже было готово убежище, в котором они могли временно затаиться, ну и все необходимое. Ты, кстати, в этом убежище побывала. Лара и Тонэр были давно знакомы, и много лет их связывали весьма романтические отношения. Всю операцию они спланировали заранее, Тонэр устроился аниматором в отель, и должен был выполнить часть своей работы – убить тебя и меня, а Лара в это время должна была вынести твой чемодан из номера. Но и герр Ланс был не лыком шит. У таких людей сильно развито чутье и они никому не доверяют, поэтому он, естественно, решил подстраховаться, перехватить чемодан с картиной по дороге. В итоге в нашем самолете летел не один красный чемодан с серыми полосками, а два. План герра Ланса был таков: один из стюардов на борту авиалайнера, - разумеется, член банды, - должен был забрать твой чемодан, в котором находилась картина, до того, как он попал бы среди прочих на ленту багажа, и подменить его другим таким же чемоданом, но набитом для веса журналами.
- Ах вот как! – перебила я Андрея, - Конечно! Стюард! Они так часто ходят туда-сюда, что на них и не обращаешь внимания! Вот почему мне казалось, что мимо этой убитой в самолете полной блондинки никто не проходил! Но почему же ее, кстати убили? Она тоже причастна к этому делу?
- Мила, - посмотрел на меня Андрей каким-то странным взглядом, - ее убили по ошибке. Хотели убить тебя…
И, глядя как у меня вытянулось лицо и округлились глаза, Андрей продолжил:
- Видимо, убийце просто назвали место, на котором ты должна была сидеть и в двух словах описали тебя: блондинка в джинсах и футболке. Но на твое счастье вы поменялись местами…
Я молчала, пытаясь осознать произошедшее. Бедная Фира Иденбаум! Так, кажется, звали эту женщину. Но и бедная я! Вот если бы мы не поменялись местами…
- А как же убийце удалось вколоть яд, не привлекая внимания? Ведь это дело не одной секунды? – пробормотала я.
- Есть такие желатиновые шприцы, совсем маленькие, ими пользуются диабетики, чтобы не привлекая внимания колоть лекарство. Стюард не торопясь шел по проходу между креслами, может быть, даже катил тележку с напитками, и быстро уколол жертву. Но самое интересное, что ему не удалось забрать чемодан с картиной – я, зная, что нас станут в аэропорту долго допрашивать полицейские, первым делом потребовал, чтобы полиция позаботилась о нашем багаже – мало ли что… И мне удалось опередить стюарда, который быстро понял, что чемодан с картиной от него ускользнул. Дело в том, что на другом чемодане, набитом газетами, на бирке стояла другая фамилия, не твоя. У стюарда изначально было задание по прилету переклеить бирки с твоего чемодана на чемодан-близнец, но он не успел. Увидев, что чемодан с картиной забрала полиция, он просто бросил второй чемодан с журналами на произвол судьбы. Так этот второй чемодан и попал к тебе.
- А зачем нужен был второй чемодан? Я же все равно должна была умереть…
- Видимо, для меня. Я, безутешно рыдающий в виду постигшей меня утраты, должен был бы получить твой багаж. Кстати, герр Ланс оказался более гуманным человеком, чем Лара с Тонэром – собирался убить только тебя, а меня оставить в живых, - произнес Андрей и улыбнулся своей шутке.
- Да-да, ясно, - сделала я вид, что положительно отношусь к «черному» юмору и решила подольститься к Андрею, - значит, ты оказался совсем не дурачком, как предполагала Лара, а наоборот, спутал преступникам все карты. А та женщина на пляже? Тоже по ошибке?
- Да, - замогильным голосом произнес Андрей, тут же вспомнив, что я назвала его дурачком. – Тонэр, который тоже не знал тебя в лицо, ориентировался на цвет волос и на купальник, который показала ему Лара – вы точно такой же купили с ней в бутике. Он играл в волейбол с отдыхающими и краем глаза следил за женщиной, которую считал тобой и решил не откладывать устранение ненужных свидетелей – ведь в любой момент мог объявиться герр Ланс, и тогда бы Тонэру и Ларе пришлось бы несладко, а мы могли бы проваляться на пляже до вечера. Вообще, преступники могли бы просто забрать чемодан из номера, пока нас не было, и скрыться, но они действовали очень кровожадно, решив не оставлять в живых никого из свидетелей. Я могу объяснить такое поведение только страхом перед герром Лансом, но… В общем, во время игры в волейбол мяч закатился под лежак, на котором лежала женщина, которую Тонэр принял за тебя. Он побежал за мячом, и, повернувшись к волейбольной площадке спиной и делая вид, что достает мяч, застрелил ее, не вынимая пистолета с глушителем из кармана, прямо через полотенце, которое она набросила на лицо.
- Да-да, - пробормотала я, вспоминая, что Тонэр всегда носил капри примерно одного и того же кроя – выцветшие, широкие, с многочисленными накладными кармашками, разбросанными по штанине аж до колен, кармашки эти были всегда наполнены всякой всячиной, вроде батончиков мюсли или шариков для настольного тенниса.
- А потом он намеревался застрелить и меня, по всей видимости, ведь я лежал рядом и даже уже задремал, но именно в этот момент мне захотелось пить, и я встал с лежака, чтобы сходить к бару. Кстати, я увидел тогда, как Тонэр прошел мимо меня с мячом, но не придал этому значения, - произнес Андрей и тяжело вздохнул, - Вообще, я удивлен тем, как нагло, почти открыто действовали преступники во всей этой истории – вероятно, близость миллионов вскружила им голову… Потом, поняв, что убил не того, кого надо, Тонэр пытался устранить нас вечером на дискотеке, и опять неудачно. К тому же Лара по ошибке вынесла из номера не тот чемодан. В общем, преступникам в этой истории не слишком везло.
- А тот стюард из самолета, убийца, его поймали? Хотя… я теперь понимаю… - запнулась я на полуслове, вспомнив все детали, а особенно стюарда, который продал мне в самолете бутылку с коньяком. - Это же был Сергей!
- Да-да, Мила, убийца Фиры Иденбаум – тот самый стюард из самолета и твой муж Сергей, которого, если следовать официальной версии, ты утопила вместе с яхтой в Средиземном море, - сказал Андрей и осекся. Даже ему на этот раз его юмор показался слишком уж «черным» .
Я в очередной раз сделала вид, что ничего не заметила.
- Преступники, уверенные, что ты ничего не вспомнишь, подослали его к тебе в больницу в качестве мужа. Они рисковали, хоть и знали, что ты потеряла память, но Сергей был единственным, кто на тот момент говорил по-русски без акцента и был под рукой, и бандиты решили использовать его. Кстати, интересно, что им удалось разыскать тебя быстрее, чем это сделала полиция… Ну, да ладно – в конце концов они были в этом очень сильно заинтересованы. В их планы входило увезти тебя подальше, сделать все, чтобы память к тебе вернулась, а там бы ты уж добровольно или под пытками рассказала бы о том, где находится твой чемодан. Естественно, никто не предполагал оставлять тебя в живых, поэтому герр Ланс решился познакомиться с тобой лично – видимо его разбирало любопытство, что же это за курьера такого нашла Лара, у которого невозможно отобрать чемодан с перевозимым сокровищем. Кстати, интересно, откуда он узнал, что чемодан все еще не у Лары? Видимо, она была все это время под наблюдением… Думаю, что и российская тюрьма для нее – не самое безопасное место теперь.
- Ну что ж, - пробормотала я, - многое становится теперь понятным. – А что будет с ней, и с остальными?
- Лара, как ты уже поняла, арестована, и Тонэр тоже. Тонэр понесет наказание у себя на родине в Турции, а Лара находится в СИЗО в Москве. Она пыталась бежать из Турции, и что самое главное, не в Европу и не в Азию, а на родину-матушку, и была задержана в аэропорту нашими сотрудниками. Ну, а что касается герра Ланса, сама понимаешь, доказать его причастность будет очень трудно, но мы направили соответствующие материалы в Интерпол.
- А картина? Где картина? И как тебе удалось тогда в туалете спрятать ту металлическую рамку? Мне этот вопрос несколько дней не давал покоя!
- Ну, Мила, ты же меня знаешь, без ложной скромности нужно сказать, я человек очень изобретательный, - рассмеялся, наконец, Андрей, очень довольный собой, и хитро посмотрел на меня - Как только я вошел в ванную, мне пришла в голову замечательная идея! Ты знаешь, что для того, чтобы что-нибудь надежно спрятать, лучше всего положить это что-то на самое видное место!
- Ну, не томи уже! – воскликнула я в нетерпении. – Куда ты ее дел?!
- Дело в том, - не торопясь начал Андрей, - что с моим техническим складом ума и способностью абстрактного мышления, я увидел, что рамка в точности повторяет очертаниями одно отверстие, которое находилось в ванной комнате. А поскольку рамка была выполнена очень аккуратно и даже покрашена в такой, знаешь, ненавязчивый кремовый тон, то осталось только вставить ее в отверстие, и она становилась практически незаметной. То есть она была видна, но так гармонично вписалась…
- Слушай, я тебя сейчас убью! – вышла я из себя и ущипнула Андрея за бочок, как в прошлый раз.
Андрей, довольный выбитыми из меня эмоциями, засмеялся и сказал:
- Ну, ладно, а то еще, правда, убьешь, чего доброго! Или покалечишь, как того мужика сейчас в пиццерии… Рамку я вставил в форточку.
- То есть как? Не поняла… - произнесла я, глядя на Андрея круглыми глазами.
- Ну что тут непонятного. – ответил Андрей. – Помнишь, когда входишь в ванную, справа раковина, слева душ, а прямо – унитаз, а над ним окно? Форточка всегда открыта, а рамка по форме совпадала с форточкой – такая же прямоугольная, и оконная рама покрашена, кстати, в такой же ненавязчивый цвет. Я просто вставил рамку в проем форточки – получилось такое приспособление, чтобы форточка не закрывалась… никто ничего и не заметил! Все гениальное просто!
- А потом куда эта рамка делась? Хотя нет, постой, - перебила я Андрея, открывшего было рот, чтобы мне ответить, - консул! Он ее забрал, когда зашел в туалет!
- Соображаешь, Мила, когда захочешь – видимо, похвалил меня Андрей, - Я ему сообщил, где она лежит, и он ее забрал и с дипломатической почтой отправил в Россию. Так что картина теперь в надежном месте – в хранилище одного из московских музеев. И это справедливо, ведь картина была обманным путем вывезена за пределы России, а теперь всего лишь вернулась обратно. А если бы мы официальным путем пытались получить картину, то турецкая сторона могла бы чинить нам в этом деле какие-нибудь препятствия, и не известно еще, чем бы дело кончилось, – все-таки картина имеет огромную ценность, такую не прочь был бы заполучить любой музей мира.
- Так что ты – герой, и патриот, и вообще, лучший опер во всем управлении, а то и в мире! – подытожила я.
- Да, я такой, - важно ответил Андрей и посмотрел на меня, чтобы убедиться, что я действительно прониклась этой мыслью и говорила сейчас без иронии.
Я посмотрела на Андрея восхищенно. Все равно, несмотря на все его недостатки, он, как ни крути – молодец. И убийства раскрыл, и картину вернул, и меня от злого мужчины в пиццерии спас.
Андрей, довольный моей реакцией, подытожил:
- А вот и мой дом родной!
И я поняла, что, действительно, за разговором он привез меня к себе. Значит, все в порядке! Несмотря ни на что, он меня любит и хочет продолжать наши отношения. Во всяком случае, сегодня ночью – точно.

На следующий день у меня был выходной, и я, довольная и умиротворенная, проводив Андрея на работу, поехала к своей подруге Варьке. Не успела я сесть за стол, как к ней зашла соседка, еще довольно молодая женщина, но уже обремененная тремя детьми. В итоге у нас образовалась теплая женская компания, в которой я под пару стопочек коньяка и вкуснейшие испеченные Варькой пирожки поведала своим товаркам о приключениях, которые произошли со мной в отпуске.
- Ну и что мы имеем? – попыталась в конце моего рассказа подвести итог Варька, - Жениться он не собирается, как я посмотрю, и вместо того, чтобы сблизиться с тобой, у него наоборот появились какие-то сомнения. Бросай его и дело с концом. Найдем тебе другого принца.
- Нет, ну что так сразу – «бросай», - возразила Таня, Варькина соседка, - все-таки столько времени на него потрачено, столько усилий. Нужно дожать его, вот и все. И женится, как миленький. Ты вот что – забеременей. И пусть попробует отвертеться.
- Ну, нет, так нельзя! – горячо возразила Варька. – Если нет любви, нет настоящих отношений, то нечего и рожать.
- А любовь придет со временем, знаешь, как аппетит приходит во время еды! – тут же нашлась Таня. – А если ждать, пока они, эти мужики, дозреют, так всю жизнь и прождешь.
Она, конечно, знала, о чем говорила. Вышла замуж так же вот, по беременности, да с тех пор все не могла остановиться – родила уже троих, при этом задумывалась и о четвертом.
Но и Варька приобрела в свое время в первом, весьма неудачном, браке бесценный опыт, который тоже давал ей право для безапелляционных высказываний. Тем более, что сейчас она встречалась с неплохим мужчиной, была влюблена и любима.
Я вполуха прислушивалась к их спору, думая о своем. Что нас ждет с Андреем? Ведь, кажется, я так его люблю, но мне с ним очень трудно. С другой стороны, любовь все преодолеет, было бы желание. Но есть ли оно, это желание, у Андрея? И любит ли он меня?
- Слышь, Мила, - вывела меня из задумчивости Таня, - посмотри, пожалуйста, ты у нас умная. Там Ваньке по литературе задали на вопросы ответить, никак не соображу, чего писать. Глянешь, а?
- Ну, давай, тащи, что у тебя там… - согласилась я.
- Я мигом, - обрадовалась Танька и бросилась к двери.
Через пять минут она появилась на кухне с учебником по литературе для пятого класса, а вслед за ней плелся Ванька, ее старшенький сынуля.
- Ну, показывай, что у нас тут, - пробормотала я, открывая учебник.
- Во, - ткнул Ванька пальцем в нужную страницу, - страница девятнадцать. Прочитать рассказ и ответить на вопросы.
- Ты прочитал уже?
- Да, только на вопросы все равно ответить не могу.
- Почему?
- Сложно очень.
- Хорошо, посмотрим, так, так, Бунин, рассказ «Косцы», - забормотала я дальше. – Вопрос: Какой увидел Бунин жизнь русского крестьянина… пыр-пыр-пыр… бла-бла-бла…
Мне было неохота читать весь рассказ, и я бросила свой взор в середину и начала читать вслух:
«…А на возвратном пути я видел их ужин. Они сидели на засвежевшей поляне возле потухшего костра, ложками таскали из чугуна куски чего-то розового.
Я сказал:
- Хлеб-соль, здравствуйте.
Они приветливо ответили:
- Доброго здоровья, милости просим!
Поляна спускалась к оврагу, открывая еще светлый за зелеными деревьями запад. И вдруг, приглядевшись, я с ужасом увидел, что то, что ели они, были страшные своим дурманом грибы-мухоморы. А они только засмеялись:
- Ничего, они сладкие, чистая курятина!..»
 Я в шоке замерла. Вот тебе и крестьяне – мухоморы едят, как ни в чем ни бывало.
Девчонки тоже уставились на меня круглыми от удивления глазами, а потом мы, как по команде, все разом, прыснули от смеха.
- Нет, ну надо же, они шаманскими грибочками баловались! – заливалась Варька.
- А еще говорят, крестьяне плохо жили! – вторила ей Таня.
- Ага, вам смешно, а ведь ребенку что-то отвечать надо, - сквозь смех выдавила я, - Вот возьмет и напишет: «У бедных крестьян не было водки, чтобы снять напряжение в конце рабочего дня, поэтому они варили и ели мухоморы!»
Ванька стоял и в полном недоумении смотрел на наше веселье.
- Мухоморы есть нельзя, можно отравиться! А они их ели! Видно, не было у них даже хлеба. Бедные крестьяне, - произнес он наконец и на его глазах засверкали слезы.
Мы, с трудом подавив свой смех, поочередно прижимали к себе Ваньку и целовали его в макушку.
И я подумала:  «Жизнь так прекрасна и так разнообразна, что иной раз не знаешь, что произойдет в следующую минуту. Нам все время кажется, что мы все спланировали, просчитали, все знаем наперед, и вдруг случается что-то такое, что и в голову прийти не могло! Так что все будет хорошо, нужно только немного подождать, и скоро я узнаю, какой сюрприз жизнь мне уготовила…»