Полундра

ПОЛУНДРА

На вопрос «Как тебя зовут?» Прохор бурчал что-то себе под нос. И приходилось переспрашивать. «Как? Как ты сказал? «Плохо»?»»
 «Прохор, -- повторял он, -- Прохор». Если бы родители знали, что сын будет говорить невнятно,  они дали бы ему другое имя...
Но беда даже не в имени, а в том, что Прохору было скучно. Скучными были и дорога до детского сада, куда его, полусонного, тащили за руку, и тихий час, потому что, когда этот час наступал, спать ему уже не хотелось, и вечера – в ожидании, когда же его заберут домой...
И обидно Прохору было, что окружающие не разделяют этой скуки. «Ничего не успеваю», -- жаловалась мама.  Да и отцу, который возвращался домой затемно, не надоедало глядеть по телевизору футбол или чинить что-то в автомобиле.
С минутами, которые текли медленно и скучно, Прохор пытался справиться самостоятельно. Как-то раз мама, поставив ему во время болезни горчичники, завела будильник.
-- Лежи, терпи. А как прозвенит, сразу зови меня.
 Прохор полежал немного и принялся вертеть будильник в руках.  На эту кнопочку нажал, тот винтик крутанул. Стрелочки на циферблате заволновались, забегали, обгоняя друг друга. Прохор крутил винтик и в одну, и в другую сторону, однако будильник не звонил и не звонил. Сломался?..
Как вернуть стрелки на место, Прохор не знал. Просто поставил непослушный ему механизм на пол и терпел жжение до тех пор, пока с кухни не пришла мама, удивлённая, отчего это сын её не зовёт.   И такой красной оказалась  у него спина, что мама и ругать его за будильник не стала.
Как только Прохору исполнилось семь, он с нетерпением стал ждать первого сентября. Ему казалось, что уж в школе начнётся жизнь быстрая, захватывающая, как катание с американских горок. У-ух! – с горы. Э-эх! – в гору. Только успевай вскрикивать да по сторонам поглядывать
Но и в школе оказалось тоскливо. Каждый день одно и то же.  Та же парта, та же доска. Те же сорок минут, которые длились, длились и длились.
И снова – Прохор развлекал себя он сам. Белые ягоды паслёна, что рос на школьном дворе, Прохор обрывал и давил ногой. Ягоды издавали при этом сухой и отчётливый щелчок. И чем крупнее была ягода, тем этот щелчок был громче. Начав с нескольких ягодок, остановиться Прохор не смог. Обрывал очередную ягоду и давил. Обрывал и давил. Когда вся асфальтовая дорожка, вдоль которой росли кусты, покрылась скользкими ошмётками раздавленных ягод, за воротник Прохора схватила чья-то бабушка. «Вот я тебя!» -- кричала она, тряся Прохора, как грушу, насилу он от неё отбился. В другой раз Прохор подошёл к соседней, ожидающей сноса пятиэтажке, и начал обстреливать её камешками, метя в те окна, в которых ещё сохранились стёкла. И снова – едва унёс ноги от дворничихи.
А как трудно оказалось зимой вставать в школу... В синюю ветреную позёмку выходить из дома... Эта вынужденная утренняя прогулка настолько не вдохновляла Прохора, что ему и засыпать-то не хотелось. Однажды ночью он вышел на кухню и долго глядел на каток, что залили под окнами. Там без устали кружила чья-то крошечная фигурка. Одна --при свете звёзд и тусклых, раскачивающихся от ветра фонарей. Фигурка отрабатывала вращение, делала подсечку, прыгала перекидной. Падала, вставала, отряхивалась – и снова, разгоняясь, прыгала.
-- Купи мне коньки, -- попросил он на следующий день маму.
-- Коньки? – удивилась та. – Лучше плавать учись. Может, в бассейн запишемся?
Прохор только хмыкнул.
Первое же школьное лето оказалось таким же, каким оно было у Прохора и до школы, -- дачным, под присмотром бабушки. Делать на участке было особо нечего – и Прохор слонялся по улице.
Ходить мимо забора, вдоль которого бегала рыжая Полундра, он опасался: несмотря на несерьёзные размеры, нрав у таксы был крутым, а голос – грозным. Помимо «трУсов», к которым она относила и Прохора, Полундре не нравились шагавшие по посёлку с лестницей, с ведром или с каким другим инструментом. Необыкновенную ярость вызывал у неё велосипед, который соорудил соседский Виталька. Представлял он собой обыкновенную доску с приколоченным к ней деревянным «рулём» и привязанными при помощи двух верёвок колёсами. Конструкция была примитивна, как дубина первобытного человека, однако катила взад-вперёд по улице, сопровождаемая весело орущей компанией. Полундра лаяла до хрипоты. Время от времени из домика появлялась старушка в очках. «Стыдно, Полундра, стыдно!» -- говорила она. – На детей лаешь. Куда это годится? Вот я тебя!» -- и снова уходила в дом.
«Дурная собака», -- говорил Виталька, делая пугающее движение ногой в сторону оскаленной за забором морды. «Вот я тебя», -- грозил он ей камнем. Полундра не унималась.
Когда Виталька уехал, жизнь в посёлке сделалась совсем пресной. И даже велосипед, от которого отвалилось, отвихляв, переднее колесо, чинить не стали. Без Витальки игра не клеилась. Так что единственным сколько-нибудь  значащим событием для Прохора оставались встречи с Полундрой.
«Дурная собака», -- говорил он, подражая Витальке. И рожи строил, и язык показывал. Полундра бросалась на забор, ошалев от такой наглости. Когда гнев её достигал высшей точки, а голос хрип, Прохор, по-кошачьи щурясь, говорил «мяу». Мяя-у, мяя-у. Полундра умолкала, глядя на мальчика тяжёлым взглядом. И тогда Прохор поворачивался и уходил.

Однако в тот день всё вышло по-иному. Проходя мимо дома, где жила Полундра,  мальчик заметил распахнутые ворота и серую «Ладу», из которой выгружал вещи хозяин дачи --  дядя Слава. Прохор развернулся было, понимая, что развлечения не получится, и вдруг... замер на месте. Посреди улицы, без ошейника и поводка сидела Полундра и глядела на него хорошо знакомым ему «прощальным» взглядом. Собака размышляла недолго. В горле у неё заклокотало. Рванув с места, в два прыжка оказалось она возле мальчика. Тот в ужасе отмахнулся от неё ногой. Клац! – острый собачий клык вонзился ему в голень.
-- А-а-а-а! – что есть сил закричал Прохор. -- А-а-а!
-- Полундра, ко мне! – раздался мужской, не терпящий возражений голос.
Прохор, утирая кулаком слёзы, бросился к дому.
Там нашлось всё необходимое, чтобы обработать ему рану: и перекись водорода, и йод, и стерильный бинт. «А собака не бешеная?» -- испугалась вдруг бабушка. – Вот горе-то!
Отправились к соседям, прихватив вещественное доказательство – перевязанного и заплаканного мальчика.
Дядя Слава вышел к ним на улицу, притворив за собой калитку.
-- Так уж ни с того ни с сего укусила? – с сомнением  глянул он на Прохора. Прохор то ли опустил голову, то ли кивнул.
-- Ни с того ни с сего, -- уверенно сказала бабушка. – Вы уж примите меры.
Дядя Слава досадливо сплюнул. Через минуту он вернулся, держа на поводке присмиревшую Полундру.
-- Это кто сделал, кто? – ткнул он её носом в повязку на ноге мальчика. Прохор в ужасе отпрянул.
-- Не бойся, больше не укусит, -- успокоил его дядя Слава и принялся стегать распластавшуюся по земле собаку.
-- Будешь кусаться?.. Будешь?
Поводок со свистом рассекал воздух, Полундра взвизгивала от боли, извиваясь всем телом.
-- Слава! – умоляла вынырнувшая из-за спины дяди Славы старушка в очках. – Всё! Хватит! Она уже старая, Слава!
-- Не надо, Вячеслав Иванович! Ну, не при ребёнке же! – повторяла и Прохорова бабушка.
Возвращались домой молча.
Вечером, когда стали укладываться спать, бабушка подошла к внуку, нагнулась над ним, хотела поцеловать. Тот  с головой нырнул под одеяло.
На следующее утро, взяв из холодильника вчерашнюю котлету, Прохор выскользнул из дома. Полундры у забора не оказалось. Крикнуть? Позвать?.. С тоской поглядев на серую «Ладу», Прохор поплёлся обратно.
Что у тебя в кармане? – пристала к нему бабушка. Вытащив из промасленного его кармана мятую, пахнущую мясом и чесноком бесформенную массу, она всплеснула руками. – Надо было за столом есть...Отстирывай теперь эти жирные пятна... Дурень!
-- Сама дува! – выпалил Прохор. – Ставая, а дува! Ничего не понимаешь.
На глазах у бабушки выступили слёзы.
-- Крутишься тут целый день, обихаживаешь его, а он ещё и хамит...
Прохор стащил с себя рубашку, и, взяв кусок липкого мыла, стал застирывать пятна над рукомойником.
-- Погоди, я тебе тазик дам, -- сказала вдруг бабушка.

Прошло ещё несколько дней. Навес, под которым стояла серая «Лада», опустел. Возвратилась к забору, на свой наблюдательный пункт, и Полундра. Приметив мальчика, она сделала несколько неуверенных шагов – от забора.
-- Полундва, -- сказал Прохор, присаживаясь на корточки. – Полундва, ты ховошая собака. Пвости.
Несколько дней приходил он к забору, разговаривал с таксой. Та не лаяла, но глядела недовольно, будто ждала, когда же Прохор наконец уйдёт.
-- Она тебя фиг понимает, -- сказал Прохору подошедший к нему сзади Виталька. – Полундра в Киеве родилась. Там по-украински говорят.
Прохор обернулся к Витальке... Шутит?.. Вроде, не похоже. Глаза не щурит, не усмехается...
-- Скажи ей «здоровеньки булы», --  посоветовал Виталька.
-- Как? Как? – заволновался Прохор.
-- Здоровеньки булы, – терпеливо повторил Виталька.

В следующий раз Прохор принёс Полундре кусочек сахара. Бросил под калитку.
-- На, Полундва.
Полундра походила вокруг, потом неожиданно проворно схватила кусочек и с хрустом разгрызла.
Прохор повеселел, прислонил к сетке калитки липкую от сахара ладошку. Полундра понюхала её, лизнула. Потом потянулась носом к лицу мальчика... Кто сказал, что Полундра дурная? Два умных коричневых глаза внимательно глядели на него...
-- Полундвочка....
На дорожке показалась старушка в очках.
-- Помирились?.. Нет, ты всё-таки руки к ней не тяни... Она собачка с характером, а заниматься ею некому. Внук вырос, собаку побоку...
-- А можно я с ней погуляю?
Старушка задумалась.
-- Если только на поводке...

По улице Прохор не шёл, а бежал. Собака тянула его в поле... И кто сказал, что она старая? Мускулы Полундры напряглись на спине, красиво играли, шерсть блестела...
-- Здоровеньки булы, -- раздалось насмешливое. Прохор поднял голову. Виталька и с ним ещё несколько пацанов.
-- Здоровеньки булы, здоровеньки булы, -- запрыгал вокруг него кто-то.
Прохор крепче сжал в руке поводок. Он чувствовал дрожь, закипавшую в собаке. Полундра напряглась всем телом... Из пасти её вырвался мощный собачий рык.  И столько досадливого презрения было в нём, что смех оборвался.
-- Полундра... – с уважением сказал кто-то. Пацаны расступились, пропуская Прохора. 
Когда подошли к калитке,  Полундра повернула голову к мальчику. «Вот мы и дома», -- красноречиво говорил её взгляд.
-- А я уж беспокоилась, -- призналась старушка в очках. – Да и бабушка твоя неизвестно что скажет...
-- Всё будет ховошо, -- уверенно произнёс Прохор.

Первого сентября, когда учительница задала вопрос о самом памятном летнем дне, среди нескольких поднятых рук её удивила эта... Нефёдов Прохор. Мальчик с трудным характером, не выговаривающий несколько букв, сейчас напоминал сурка, очнувшегося от долгой спячки.
-- Да, Прохор, говори, -- с интересом кивнула она ему.
-- Я гулял с собакой, --  коротко сообщил Прохор.