Примечание автора: В оригинальном тексте для облегчения восприятия читателем пространственно-временных перемещений сюжетных линий романа был использован курсив; здесь же с данной целью использованы соответственно знаки {начало курсива} и {конец курсива}.
Посвящается Барти и Алисе,
а также тысячам других собак и кошек,
которые не потеряли веру в человека
Много-много недель спустя
- Мамочка, а когда вернется мой сигни… нифик… фика…
- Significant other. И не твой, а мой… Тебе он – папа.
- Когда вернется мой папа?
- Скоро, Машенька, скоро. Я же говорила тебе: он в длительной командировке.
- Потому что он – командир?
- Вроде того. Только не все его слушаются.
- А почему тебе он сигнифик… фика…?
- Господи, Машенька, чему тебя в садике учат? Столько бабла платим за дополнительный английский и китайский, а ты самых простых слов не знаешь.
- Мы таких слов еще не проходили…
- Быть не может. Слово other ты точно знаешь.
- Знаю. Другой.
- Правильно. А significant означает… Нет, вы только посмотрите, уже одиннадцать, а ты все еще не спишь… Быстро в кроватку!
- Мамочка, а ты расскажешь мне сказку?
- Расскажу, расскажу.
- Нам сегодня в садике читали сказку про Машеньку и Медведя. Она мне так понравилась! Ты ее знаешь?
- Знала… Попытаюсь вспомнить… А ты пока повернись на правый бочок, укройся одеялом…
- Начинается с того, что Машенька заблудилась в лесу…
Воскресенье
Черный бумер соскользнул на обочину дороги, ведущей через лес, и резко затормозил. Обе передние двери открылись практически одновременно, выплеснув на тихо дремлющий лес мутную волну музыки, и из машины поспешно выскочили двое: со стороны водителя - высокий коротко подстриженный темноволосый парень лет тридцати, одетый в модный фирменный кожаный пиджак и кожаные джинсы; со стороны пассажира - белокурая девушка лет двадцати пяти, одетая в эфемерный топик и предельно короткую мини-юбку, удачно подчеркивающую ее длинные загорелые ноги. Лица обоих были безукоризненно-рекламно красивы: монотонно правильные черты лица на вычищенной заморскими средствами смуглой от настойчивости элитных соляриев коже дополнялись обязательной белизной и ровностью зубов, привычно открытых миру в отягощенных взаимным презрением улыбках.
Девушка, не оборачиваясь на парня, пошла вперед по обочине дороги, неловко цепляя дорогими туфлями песок.
- Мэри, подожди! Давай все-таки поговорим…
- Отвали, Вэл, - сквозь зубы бросила девушка, продолжая идти.
- Не надо делать из одной мелкой запары целое событие…
- Не надо хвататься за каждую попавшуюся юбку…
- Ну, перебрал, ну, трахнул Ирку… так я теперь жалею об этом… ты в постели много круче… стопудово…
- Заткнись, урод…
- Подожди, Мэри, - Вэл схватил девушку за руку, но та резко вырвалась и, спрыгнув с обочины на бегущую рядом тропинку, задумалась на мгновение, а потом пошла от дороги к лесу.
Парень оставался на светлой кайме обочины, следя за нервной траекторией движения своей рассерженной подруги, пока та не слилась с сумраком ближних деревьев, а затем, пробормотав "ну, оставайся здесь, дура; сама пожалеешь", вернулся к бумеру и вновь сел за руль. Приемник, сообщнически подмигнув Вэлу, срыгнул пошлым приколом. Хоть парень и осознавал, что оставлять девушку одну в таком месте небезопасно, горечь обиды на полную несоразмерность совершенного им по недомыслию проступка и понесенного за него истеричного наказания взяла свое, и он уверенно тронул машину с места. Спустя минуту дорога была вновь тиха и пуста: бумер скрылся за поворотом, девушка - в ночном лесу.
* * *
Арр, откинувшись на могучую мохнатую спину, смотрел на звездное небо. Земля была мягкой и слегка влажной после прошедшего днем дождя. К вечеру небо прояснилось, и он мог следить за яркими точками над его головой, не думая об их сущности, значении или взаимной связи: просто легкие снежинки, застрявшие в немыслимой дали темно-синего простора. Они никогда не достигнут земли, не станцуют с навязчивым ветерком, не сгинут в предательской теплоте весны…. Они будут жить вечно… Как он сам… почти как он сам…
{начало курсива}
Ну, здравствуй, ублюдок… Или как тебя назвать?… мутант?… выродок?… инопланетянин?… пришелец?… Думал, я не догадаюсь? Побегу к идиотам в белых халатах, признаваться, что с детства хотел трахнуть собственную мутер и оттого ненавидел фатера?…
стреляет по-ковбойски, с двух рук…
металл рвет податливую плоть…
ты на меня рассчитывал?…
{конец курсива}
- Я на тебя рассчитывал, - отрезал Арр, чтобы выключить давно потерявшую смысл память.
Он запретил себе вспоминания. Постепенно это вошло в привычку, которую нарушало лишь спорадическое непокорство ассоциаций. Случайно сказанное слово могло опрокинуть многолетние терпеливые запреты, оттого он старался меньше говорить, даже мысленно. Он рычал, когда ему становилось совсем плохо, или молчал, когда приходило блаженное безразличие.
Когда-то давным-давно, когда Арр еще встречался с людьми и разговаривал с ними, один его знакомый, пришедший в Круг (кажется, Павел, если память не изменяет), показывал красиво вычерченные таблицы звездного неба с многочисленными пометками на полях и убежденно говорил, что знает, как по движению небесных объектов предсказывать будущее. Арр тогда посмеялся над ним, но не потому, что считал такое предсказание невозможным (скорее, напротив), а потому, что полагал его бессмысленным. Павел приходил в излишнее волнение, смешно тряс своей рано облысевшей головой, нервно потирал старый рубец на щеке («Смерть меня своим железным когтем задела, чтобы отвлечь от суеты мирских забот…»).
- Пойми ты, упрямый человек, - пытался охладить его Арр, - замысел Творца не понять с помощью математических расчетов. Предположим, скажешь ты человеку, что ему на роду написано утонуть, вот он и будет всеми силами сторониться воды, и в осевой момент своей жизни, когда ему суждено было бы спасти тонущего человека и, возможно, самому погибнуть, он будет спокойно сидеть у неглубокого и подернутого ряской пруда.
- Зато он останется в живых!
- Он мог бы, спасая человека, остаться в живых. Исход никогда не предрешен. Творец хочет от нас свободного выбора: мы честно держим перед ним экзамен, не заглядывая в шпаргалки твоих рассчитанных предсказаний; сдадим мы этот экзамен или провалим, зависит только от нас самих и нашего Творца. Главное в жизни - не избежать трудностей, а непостыдно их преодолеть, - сказал тогда Арр и сам устыдился своего менторского тона.
- Я сделал расчеты для вашего сына.
- У меня нет сына.
- У вас родится сын.
- Хорошо, пусть будет так… И кем он станет?
- Через него люди будут узнавать историю своего края…
- Историком?
- Нет, не историком…
- Ты прав: такие, как мы, редко общаются с людьми и не ходят в ваши академии и музеи. В нашем племени нет тех, кого вы называете историками. Наша общая память хранит все важнейшие события. Ну, а предположить, что через много лет, когда меня уже на свете не будет, какой-то человек, вроде тебя, будет приходить к моему сыну и беседовать с ним - так это я и без всяких предсказаний могу сказать… Давай, не будем говорить о пустом…
"Ошибся Павел…" - подумал Арр, вздрогнув от боли рвущего плоть металла, и ему было все равно, прошлое это или будущее, свое или чужое.
* * *
Девушка в мини-юбке устала идти по лесу и присела на землю. Злость на неверного бойфренда прошла, уступив место обступающему ее скользкому страху. Теперь, когда тишина не нарушалась звуком ее шагов, хрустом сломанных веток или прерывистым дыханием, окружающее темное пространство стало постепенно наполняться чуть слышными незнакомыми и непонятными городскому жителю звуками, каждый из которых мог предвещать невидимое приближение опасности. Страху суждено рождать худшие предположения, и девушка некстати вспомнила, что прославленный местной прессой серийный убийца, на которого возлагается вина за пятерых изнасилованных и зверски убитых девочек-подростков, а также за трех девушек, пропавших без вести, о трагической судьбе которых остается только догадываться, до сих пор не найден. Поскольку все жертвы маньяка были найдены в этом лесу, ходить по нему ночью в одиночку считалось более чем просто неблагоразумно.
Лежащая на земле хвоя колола голые ноги девушки, а тонкий топик не мог укрыть от ночной прохлады. Девушка, зябко поеживаясь, обхватила себя руками, но это не помогло.
"Надо возвращаться на шоссе и ловить проходящую машину. Тем более что при ходьбе и согреться легче", - подумала девушка, поднялась с земли и, пошатываясь на осмелевших в темноте неровностях почвы, пошла в обратном направлении.
* * *
- Добрый вечер, Арр.
- Махеу… Давно ко мне не забредал…
- Дела, медведь, дела…
- Вот что делает с нами жизнь среди людей: даже твои отговорки…
- Отмазки, медведь, отмазки…
- Даже отмазки твои обретают форму скользкой бессодержательности.
- Правильно применяемые принципы корпоративного управления философа сделают финансовым директором, а хакера – бухгалтером.
- Помнишь, прежде люди тешили себя куртуазностью, играя в прекрасных дам и благородных рыцарей. Но галантный кавалер превращался с беспощадное и ненасытное животное, получив три дня на разграбление города, а утонченная незнакомка обретала всеядность свиньи будь то постель или собственность. Теперь же они играют в слова, называя демократией убийство и любовью ненависть.
- Нет, я этого не помню, Арр. Да и ты забыл, что мы не живем так долго. Вам леса служили убежищем от человеческих несовершенств, а мы вынуждены были жить рядом с homo sapiens днем и ночью.
- Оттого и обрели способность мыслить по-человечески.
- Ты сам увлекся антропологическими сравнениями. Животные и в ненасытности, и в беспощадности значительно уступает человеку. А еще они не умеют лгать, даже если обладают способностью говорить.
- Сегодня ты не столь оптимистичен, как обычно.
- Позапрошлой ночью ушла моя хозяйка. Я проводил ее до грани миров и помог не бояться самого перехода. За последний год, который мы прожили вместе, она рассказала мне всю свою жизнь. Если посмотреть на нее, эту жизнь, со стороны - ничего примечательного, как у всех: одного обманула, другого предала, прошла мимо третьего; кого-то обидела, кому-то помогла; подвигов не совершила, но и прямо не убила никого. Изменяла мужу, потому что считала, что тот изменял ей с ее подругой, но когда узнала, что ошибалась, было уже поздно. Пыталась создать новую семью, не получилось. Дети выросли в постоянной смене приходящих пап, которые все-таки приносили с собой неплохие деньги. Последние годы она жила одна: дети и внуки редко ее навещали, да и то после истерик по телефону, боялись за собственную прихотливую память. Их интересовала только ее трехкомнатная квартира в ставшем теперь элитным районе города; пока готовились оформлять дарственные документы, приходили к ней, вместе, целыми семьями и поодиночке, склонять на свою сторону и обещать беспроблемный остаток дней, но она так и не решила, кого облагодетельствовать, а кого обидеть, и они постепенно опять потеряли к ней интерес. После ее смерти явились все, выгнали прочь незаконно заинтересованные стороны, включая и меня, и озлобленно-увлеченно делят теперь оставшиеся имущество и жилплощадь. Как бы друг друга не прикончили… Она предчувствовала, что так и будет, но не нашла в себе сил сделать свой единственный выбор и оставила столько выборов, сколько нашлось наследников. Удивительно, каждый из них достаточно хорошо обеспечен и уже многие годы мог самостоятельно удовлетворять свои потребности, но ее смерть словно открыла неведомый ранее источник возможностей, включая, например, квартиру, где сможет жить со своим будущим мужем ее правнучка, которой пару месяцев назад исполнилось три года… Бедная женщина стояла на границе миров, не чувствуя в себе сил сделать шаг вперед и не имея более возможности вернуться назад. Она: Ты не пойдешь со мной? Я: Я пока не могу, мое время не пришло. Она: Спасибо тебе за все. Если бы не ты… Я: Дело не во мне, я – лишь посредник. Она: А кто же тогда? Я: С Ним тебе предстоит теперь встретиться. Она: Я боюсь. Я: За пределами этого мира земной страх уже не имеет значения. Если и существует на свете момент истины, то именно он сейчас и настает, ибо ты встретишься с Истиной лицом к лицу. Она: Я не могу сделать этот шаг. Я: Ты не можешь его не сделать. Она: Если бы мне была дана возможность прожить свою жизнь заново, сколько совершенных ошибок я бы исправила. Я: Такая возможность людям не дается. Жизнь – не школьная доска, на которой все написанное можно стереть одним движением мокрой тряпки, а потом переписать заново; это скорее – тетрадь, белизну листов которой видишь, если пишешь без исправлений, но стоит допустить ошибку, и придется рвать стройность линий неуклюжими перечеркиваниями или воронками, пытающимися запоздалыми исправлениями влить в прошедший момент новое содержание. Она (опять): Сколько ошибок я бы исправила… Я: Важно даже не то, что ошибки совершены, а то, что их пытались исправить. Она (с горечью): Как мало я успела. Я: Главное – намерения, Он и их целует. Она (растерянно): Что? Что делает? Я: Мне трудно объяснить сейчас то, что будет совершенно ясно через мгновение. Она собралась с силами, последним, слабым движением руки скользнула по моей шерсти, глубоко вздохнула и, тонко и протяжно выдохнув на дрожащей ноте жизни, пересекла границу…
- Ты не устал помогать людям?
- А для чего иного мы с тобой существуем?
- Ты существуешь… Я уже много лет не выхожу из Круга в их мир. И ко мне никто из них не приходит…
- Люди стали другими. Может, вообще настало такое время, когда мы сами должны идти к ним.
- Как ты?
- Как я, например.
- Сколько таких, как ты, существ еще осталось на земле?
Махеу молчал, и только чуть заметные подергивания роскошного хвоста выдавали его беспокойство.
- Сколько же?
- Не знаю. Возможно, я – последний. Наша общая память не так хорошо развита, как ваша…
- Хорошо, когда последний раз ты встречался с подобным себе существом?
- Лет сто назад.
- Это тот, из кого предприимчивые нэпманы сделали беличью шапку?
Махеу поморщил усы и грустно кивнул.
- Хорошо, этот из Восточного полушария. Но ты упоминал однажды про еще одного, в Западном.
- Я давно не получал от него никаких известий.
- Может, тоже убит?
- Не думаю. Он устал от неприкаянности нашей миссии и нашел прибежище в одном очень респектабельном семействе. Все было прекрасно, пока он случайно не поцарапал дочь хозяев, когда она пыталась подстричь ему усы и брови…
- Ваши антенны…
- Вроде того... В общем, не успел он глазом моргнуть, как его кастрировали, и живет он теперь в уюте и тепле, кормится экологически обесчищенной пищей, щурится на экран домашнего кинотеатра с его двумя сотнями никчемных кабельных программ и, возможно, иногда вспоминает обо мне, но на связь никогда не выходит.
- Береги себя, Махеу. А то сделают из тебя шапку новые русские…
- Им сейчас не до меня, они «зелень рубят». Людям теперь друг до друга дела нет, не то, что до меня.
- А собаки?
- С этими я давно нашел общий язык. Они, по сути своей, хорошие звери, хотя иногда и склонны к неврозам и истерикам.
- Давно хотел спросить: как ты ухитряешься проникать в Круг?
- Это мое ноу-хау, как говорят теперь в мире людей, - усмехнулся в белые усы Махеу и элегантно выгнул мохнатую черную спину, - Думаю, скоро и люди этому научатся… Позволь и мне задать бестактный вопрос: скажи, а ты не устал от одиночества?
- Я теперь плохо переношу чужое присутствие рядом и неизбежные при этом информационные миазмы… Присутствующие, разумеется, – не в счет.
- И на том спасибо. Нет, действительно, неужели тебя совсем не интересует то, что происходит за пределами Круга?
- Разве есть нечто новое под солнцем? Я столько насмотрелся за свою долгую жизнь злобы, зависти, ненависти, предательств и прочих человеческих мерзостей, что потерял способность удивляться. Их информационный смог проникает даже в Круг, а я не могу заткнуть ушей сознания. Теперь каждый носит с собой трубку, в которую регулярно произносит одинаково пошлые фразы, столь схожие между собой, что порой видишь многоголово-многоголосое чудовище, апофеоз ничтожности творения.
- Ты несправедлив к ним, Арр. Твоя боль застилает тебе глаза и уши…
- Моей боли давно уже нет, осталось лишь смутное о ней воспоминание. Я теряю свое прошлое, и чувствую облегчение. Я прожил более тысячи лет, а воспоминаний и на год не наберется; все остальное – муть в моей голове: исковерканные образы, искаженные лица и морды, обрывки, осколки, черепки ставшими небывшими событий.
{начало курсива}
кургузая фигурка сикофанта, вцепившегося для собственной значимости в ружье
вонючая желтая струя
разорванная одежда
кровавые черви кишок
{конец курсива}
Арр поморщился, как от резкой боли.
- Воспоминания тревожат? – озабоченно спросил Махеу.
- Иногда.
- Ваша общая память?
- Нет, я потерял к ней доступ. Она дается нам незаслуженно: то ли дар, то ли бремя. От нее невозможно отказаться, но невозможно и вернуть.
- Ты говоришь так, словно ваша память – это живое существо.
- Любая память – живое существо со свойственными только одному ему пристрастиями. Она может упрямо скрывать от тебя искомое или же выставлять на обозрение с облегчением забытое. Память живет по известной ей одной законам… Извини, я отвлекся… Если я своей жизни не помню, что говорить о чужих…
- Даже собственной матери?
- Матери?
{начало курсива}
матери?
( век IX до Р.Х.)
- Что случилось, сестра? Почему ты встала в такую рань?
- Я еще не ложилась… Как ты думаешь, зачем мы существуем на этом свете?
- Я не думаю, я знаю. Как, впрочем, знаешь и ты. Мы живем рядом с этими безумными существами, помогая им оставаться людьми. Потому что так задумано Творцом.
- А в благодарность они встречают нас ножами и рогатинами, чтобы в порыве преклонения повесить потом наши косматые образы себе на стены или бросить под ноги таких же, как они сами, пришлых существ.
- Ты ждешь благодарности?
- Нет… теперь уже нет… Мне нужна не их благодарность, а собственное понимание.
- Разве его нет?
- Было… до вчерашнего дня…
- Вчерра мы защищали своего нового хозяина, - от слов говорившей повеяло холодком решимости.
- От этих безмозглых и злых ребятишек?
- Они бежали за нашим новым хозяином и дррразнили его…
- И за это мы их растерзали… Сколько их было? Двадцать? Тридцать?
- Они кррричали нашему новому хозяину «плешивый»…
- Да, я помню их грубые выкрики. Но ведь на его голове, действительно, мало волос.
- Это было гррррубо, непррррростительно грррррубо.
- Я сейчас не могу даже вспомнить: он ли, наш новый хозяин, нас позвал или мы сами бросились на этих грязных детишек. Помню только багряную пелену перед глазами и рвущую душу ненависть. Я испытывала ни с чем не сравнимую радость, терзая их тела…
- Рррррразррррывая их тела, - мечтательно протянула другая.
- Я долго пыталась отмыть лапы и когти от их крови, но до сих пор чувствую ее тошнотворно сладковатый запах. И самое страшное в том, что он одновременно и противен мне, и влечет меня. Помнишь, сколько было прежде таких, как мы? А сколько теперь осталось?
- Теперрррь – меньше…
- Значительно меньше. От человеческой крови теряешь рассудок и дар речи, превращаясь в бессловесную тварь.
- Дарррр рррречи… Нам пррррриказали…. Рррр…
- Да, приказали. Поэтому я и ухожу.
- Куда?
- Куда угодно, лишь бы не видеть завтрашних похорон.
- Ррррр… Они были плохими… рррр детьми. Из них вырррррросли бы пррррреступные взррррослые. Мы не дали им соверрррршить более тяжкие гррррехи…
- Взвалив на себя самих грех убийства.
- Но не невиновых же. Они - прррррреступники.
- Они – гадкие дети.
- Из таких выррррастают пррррреступники.
- Из таких могло вырасти все, что угодно. Многое зависело бы от нас.
- Нам пррррриказали…. Рррр…
- Да, это так. Поэтому я ухожу.
- Куда?
- На север, где больше лесов и меньше людей.
- Они пррррридут туда.
- Они и сейчас там. Но я смогу глядеть им в глаза, потому что они не спросят меня: где наши дети?…
И она ушла, оставив сестру бороться с припадком разрывающего ее горло рычания.
матери?..
{конец курсива}
Махеу исчез так же беззвучно, как и появился. Арр удивленно смотрел на примятую траву, где всего секунду назад сидел его лохматый друг. Ему на мгновение захотелось вновь поверить людям, открыть границы Круга другим или самому выйти за них, забыв, к каким трагическим последствиям это может привести.
«Ты долго будешь жалеть о таких мыслях», - только и успел подумать Арр, когда почувствовал, как впервые за много лет границу Круга пересекло человеческое существо.
* * *
Пространство порвалось.
В детстве, когда они ставили во дворце школьников очередную тупую пьесу с добрыми зверюшками и злыми, бомжеватого вида ведьмами, Мэри пришлось играть медведицу, которая по сюжету спасала помешанную на добре героиню. Она стояла за бумажной стеной и ждала фразу «теперь тебе конец, девчонка», которую хрипло произносила ведьма (Ленка, ее подружка, - не ведьмой, конечно, но стервой отменной стала со временем), чтобы шагнуть вперед, протаранив предусмотрительно подрезанный лист, с криком «а вот и нет!».
Пространство порвалось, словно Мэри шагнула в детство.
Понедельник
Девушка сидела на траве, пробегая пальцами по блестящей клавиатуре сотового телефона.
- Не работает, - уныло и безадресно констатировала она.
- Не работает, - подтвердил бесшумно подошедший к ней Арр, впервые прервав утреннюю тишину.
Он всю прошлую ночь наблюдал за девушкой. Как только она пересекла границы Круга, Арр сразу же восстановил его защитное поле, и оттого гостья, безуспешно побродив по замкнутому пространству, устало смирилась с собственным поражением, решив, что окончательно заблудилась в лесу, и, по-кошачьи свернувшись клубочком, заснула на траве, забыв удивиться, что не чувствует холода.
- Нет сети… - не оборачиваясь, ответила девушка, хотя Арр и заметил, как настороженно дрогнули ее плечи.
- Нет сети, - эхом подтвердил он.
- Даже ни одна радиостанция не ловится. Скучища без музыки! Как так можно жить?
- Как «так»?
- Ну, неинтересно… тоскливо, что ли.
- У меня от информационного мусора болит голова.
- Мусора! Скажешь тоже, - с легким раздражением в голосе ответила девушка и, резко обернувшись, посмотрела на Арра.
За свою долгую жизнь Арру приходилось видеть разную реакцию людей, которые впервые смотрели на него. Наиболее частыми были испуг и удивление: от его огромного роста или от его способности разговаривать, чаще - и от того, и от другого вместе. Иной цепенел, другой пытался спастись бегством. Лишь немногие смотрели в глаза, те, которые приходили к нему специально, поняв, почувствовав истину. Сидящая перед ним девушка не испугалась… или не показала страха, но и прямого взгляда не снесла.
- Вау, - сказала она, вновь уткнувшись в экран. - Разве сегодня Хэллуин?
Арр не нашелся, что ответить.
- Шучу, - продолжила она. – Знаю, что не Хэллуин. Тогда кто же ты? Поскольку я походу не ширялась, то стоит предположить, что ты пришелец. С какой планеты?
- С Земли, - ответил Арр.
- Значит мутант? Жил, бедняга, рядом с городской клоакой, полной радиоактивных отходов, вот и заговорил по-человечьи. Как насчет ниндзя и каратэ?
- Я не владею каратэ.
- Я тоже. Значит, остается последний вариант – я попала в сказку. The Beauty and the Beast. Аленький цветочек. Ты страшен, но добр, и если я тебя полюблю, ты станешь человеком.
- Я не стану человеком, даже если ты меня полюбишь.
- Жаль, что ты не веришь в волшебную силу любви. Ты не против, если я поживу у тебя немного? Не хочу в город возвращаться… А потом ты отведешь меня в свою избушку, я напеку пирожков, и ты отнесешь их в город. Правда, пирожки печь я не умею. Может, это и к лучшему. Отнесешь то, что получится Вэлу, может, сдохнет скорее.
- Кто такой Вэл?
- Интересно, значит со всем остальным ты согласен? Вэл – мой boyfriend… может, бывший… пока не решила. Короче, мы решили с ним вместе пожить, посмотреть, что из этого получится.
- И что получилось?
- Как видишь, ничего хорошего, а иначе бы я не беседовала сейчас с тобой.
- Твой… - Арр секунду помешкал и продолжал, - друг оказался недостойным человеком?
- Мой… - девушка сымитировала замешательство медведя, - оказался обычным человеком. Вэл может быть и нежнейшим любовником, и последнейшей сволочью.
- Почему же ты с ним не расстанешься?
- Не могу решить, чего же в нем больше, - сказала девушка, и возникшие было морщинки раздражения по краям губ приобрели оттенок беззлобной усмешки, - Вчера вечером, например, он был тривиальным подонком, но сегодня утром Вэл, уверена, места себе не находит, раскаивается и беспрерывно звонит мне… Может, и лучше, что сеть здесь недоступна. Очередной рекламный прокол: хвалились же, что теперь вся наша область находится в зоне досягаемости. Врали, наверно.
- Не исключено.
- Где я нахожусь? – сменила тему девушка.
- В лесу, - кратко ответил медведь.
- Никогда не думала, что наш лес заколдованный.
- Почему заколдованный?
- Целую ночь я безуспешно пыталась из него выбраться.
- Так часто бывает с теми, кто заблудился в лесу: они ходят по кругу, постоянно возвращаясь на одно и то же место, - излишне пояснил Арр.
- Это бывает в книжных или киношных лесах, - клише на девушку не подействовало. - А в нашем лесу прямо пойдешь - к нефтеперерабатывающему выйдешь, направо пойдешь - в городской парк попадешь и в собачье дерьмо вляпаешься, налево пойдешь - грибники обматерят, а если назад попятишься… в общем, лучше не пятиться.
- Этот лес не так уж и мал.
- Но и не так велик, - возразила девушка. - О медведях я последний раз слышала в детстве, с тех пор их никто в лесу не видел. Интересно, откуда ты взялся?
- Я живу здесь много лет, - ушел от прямого ответа Арр.
- Так тихо живешь, что ни один человек на тебя не нарвался, хотя нынешние любители природы с пионерской зорькой ниже пояса в летний сезон весь лес прочесывают не хуже белой швали в поисках провинившегося ниггера, - с усмешкой констатировала девушка.
- Всякое случается, - нейтрально согласился медведь.
- А может ты – маньяк? – Еще один резкий поворот.
- Что?
- Да нет, так, неудачно пошутила. Шляется у тебя под боком один подонок, до юного женского тела охочий.
- Ты имеешь в виду преступника? – уточнил Арр.
- Ага, - ответила девушка, потеряв интерес к теме разговора, - Кстати, как тебя называть?
- Арр, - представился медведь.
- Да не сердись ты.
- Арр – это имя.
- По каким святцам тебя только называли? – сказала бы моя бабушка… Будем знакомы: я – Мэри.
- По каким святцам тебя только называли? – эхом отозвался медведь.
- По святцам меня назвали Марией, но с таким отстойным именем можно только анекдоты про Вовочку рассказывать… Моей матери имя Анжелика очень нравилось: в детстве она фильмы про маркизу ангелов и с королем смотрела, и они на нее произвели такое впечатление, что она решила назвать этим именем свою будущую дочь, то есть меня. Потом книжки про эту Анжелику читала. Знаешь такие книжки? Там про дворцы и про любовь во Франции. Читал?
- Я редко читаю книги.
- А если и читаешь, то только умные. Я угадала?
- Почти.
- По-моему, книжки должны писаться для того, чтобы освободить людей от своих жизненных проблем, а не грузить их чужими. Помню как-то Вэл мне французскую книжку притащил: мол, прочти, прикольная, ее все сейчас читают. Название такое странное, как у учебника по физике. Ну, начала читать. Сначала мне понравилось: эротика с первых страниц. Но чем дальше я читала, тем больше ощущала, что автор ведет двойную игру, что он нечестен со своими читателями. Описания сцен становились все более откровенными, но ни радости, ни возбуждения они не вызывали, а оставляли гадкое чувство оскверненного любопытства. На обложке была фотография автора – такого же растрепанного, как написание его фамилии. Извини, отвлеклась. О чем я рассказывала?
- О том, как тебя назвали Машей.
- Это мой отец настоял: мол, назовем Машей, и все тут. Записали, но называл меня Машей он один. Мать меня сразу в Мэри перекрестила. Так все друзья меня называют, и мать с отцом.
- Отец изменил свое мнение? – удивился Арр.
- Какое мнение? А… Дело в том, что у моей матери было два мужа, а у меня, стало быть, два отца – один меня породил, другой за меня платил. Но это совсем отдельная история. В общем, называй меня Мэри.
- Твой первый отец жив?
- Не знаю. Давно его не видела, с самого детства, когда он нас с матерью оставил. Я его даже не помню. Разве у вас, медведей, не так? Разве медведь со своим медвежонком возится?
{начало курсива}
- Мама, расскажи мне об отце!
- Малыш, я тебе уже столько раз о нем рассказывала…
- Ну, пожалуйста…
- Твой отец был… прости, не был, а есть… огромный бурый медведь. Если он встанет на задние лапы, то закроет солнце, и кажется, что лучи исходят от его косматой головы. Голос его подобен ангельским трубам, которые слышны во всех концах земли.
- А почему я не слышу, когда он ревет?
- Потому что твое ухо еще недостаточно чутко; пройдет немного времени, и ты сможешь его слышать… Рев его как оглушающая буря, но она не пугает тех, кто чист сердцем. В другие моменты его голос журчит как ручей, освежающий в жаркий день усталого путника, колышется, как полевые цветы под ласковым летним солнцем…
- Звенит, как заблудившийся в вершинах вековых сосен весенний ветерок…
- Вот видишь, ты и так все помнишь.
- Нет, мама, рассказывай дальше.
- Хорошо… В голосе его звенит надежда, он – целебный отвар на ранах отчаявшихся человеческих душ. Разные люди приходят к твоему отцу, но он помогает только тем, кто верит в добро, кто не ходит по путям зла.
- Как ты?
- Как я. Как будешь и ты – но в свое время.
- Почему люди не понимают нашего языка, а мы их - понимаем?
- Наш язык – это тот язык, на котором говорил с нами Творец. Было это давным-давно.
- Когда ты была маленькой?
- Когда ни меня, ни моей матери, ни матери моей матери еще на свете не было. Люди могли говорить на языке Творца, но из-за собственной гордыни его отвергли. Когда человек затевает недоброе, он ищет сообщников и хочет, чтобы другие, против кого это недоброе направлено, их не понимали, вот и придумывает свой язык. Зло, один раз родившись, притягивает человека к себе, он забывает язык Творца, и начинает видеть врагов в тех, кто говорит не так, как он. Но, отвернувшись от Творца, человек сам перестает быть творцом, оттого и не создает новый язык, а берет лишь осколки прежнего. Словно люди оземь бросили хрупкую вазу, данную им Творцом, и каждому достался лишь малый кусочек с острыми краями.
- А звери?
- Звери помнят язык Творца до тех пор, пока не попробуют крови того, от кого получили имя, и тогда им достается лишь свой осколок в зазубринах ненависти.
- Значит, ты понимаешь все языки?
- Я просто не забыла язык Творца, которому научила меня моя мать.
- А я?
- Если ты не забудешь того, чему я тебя учила…
- Мама, расскажи мне опять про первого медведя.
- Давным-давно люди, мужчина и женщина ослушались Творца и были изгнаны из Рая. Шли они, согнувшись под тяжестью собственной вечной вины, придерживая ненужные прежде одежды, а следом за ними шел Архангел с огненным мечом. Собравшиеся на поляне звери смотрели им вслед: кто скулил, кто выл, кто шипел, потому что все поняли: на землю пришла нежданная беда, и всем теперь предстоит с ней жить. На прощание мужчина оглянулся, и в глазах его звери увидели неслыханную прежде боль. Первой не выдержала собака. «Я пойду следом за ними», - сказала она. «Знай, - ответил Архангел, - что сюда ты уже не сможешь вернуться». «Но как человек будет без меня жить?» - спросила собака. «Он сам выбрал свой тяжкий жребий», - сурово ответил Архангел, но рука, державшая меч, предательски дрогнула. «Мне трудно представить Рай без моего любимого хозяина», - задумчиво произнесла собака. «Будь по-твоему, - сказал тогда Архангел, - но помни, что человек стал другим, он пал, а это значит, что зло овладело им». «Я понимаю», - сказала собака. «Ничего ты еще не понимаешь, - ответил с несвойственной ему резкостью Архангел, - Человеку сказано, что отныне он будет со скорбию питаться от проклятой за него земли. Знаешь, что это значит? Кончилось для него блаженное счастье бытия со Творцом, будут теперь терзать его болезни и несчастия, от которых ему суждено все более и более озлобляться, вымещая гнев свой на слабых – жене и детях… и на живых тварях, если таковые будут рядом с ним». «Я понимаю», - сказала собака. «Подумай, - продолжил печально Архангел, - готова ли ты преданно лизать руку, которая будет нещадно бить тебя?» «Готова», - не раздумывая ответила собака, и Архангел выпустил ее из Рая. Звери поглядывали друг на друга, пока их растерянное молчание не прервала кошка. «Скучно мне будет без собаки», - промурлыкала она. «И ты хочешь уйти?» - удивился Архангел. «Пожалуй», - задумчиво произнесла кошка. «Помни, что та земля проклята, и в ней вы с собакой забудете, как были дружны в Раю. Помни, что человек будет тебя презирать и предавать», - сказал Архангел. «Поживем – увидим», - беззаботно сказала кошка, хвостом очертив в воздухе замысловатую фигуру, и Архангел выпустил ее из Рая, а потом обратился ко всем оставшимся животным: «Кто еще хочет уйти? Настало время выбора. Но помните, что человек – уже не тот, кто давал вам имена. Путь его теперь во мраке, и не придумано будет такое зло, которое он не совершит по отношению к себе подобным. Но это в сто крат справедливо по отношению к животным. Он будет вас мучить, калечить и убивать, не испытывая никаких раскаяний, ибо сочтет вас тварями бессловесными, недостойными жалости, и ничего, кроме презрения, вам от него ждать не следует». Животные грустно молчали, но потом, один за другим покинули Рай. Все, кроме медведя, самого мудрого среди тварей. «Почему ты остался?» - спросил его Архангел. «Я не остался, - ответил медведь, - я просто не спешу уходить». «Ты покинешь своего Творца?» «Творца невозможно покинуть. Он вызвал этот мир из небытия, и как бы мир ни пал, все равно в нем пребудет образ Создателя» - «Теперь этот мир лежит во зле». - «Тем достойнее суметь увидеть в нем добро». - «Прощай, медведь. Помоги человеку и тем, кто ушел вслед за ним», - сказал Архангел и, тяжело вздохнув, выпустил медведя из Рая.
Мать замолчала и посмотрела на внимательно слушавшего ее Арра. Неожиданно ее морда приняла озабоченное выражение.
- Мне надо идти, малыш, - сказала она.
- Куда?
- К людям. Они ждут меня. Им нужна моя помощь.
- Я с тобой, - быстро вставил Арр.
- Нет, малыш, оставайся в берлоге, - мать была непреклонна. - Ты уже достаточно взрослый, чтобы слышать меня на расстоянии.
{конец курсива}
- Арр, почему ты замолчал?
- Разве я о чем-то сейчас говорил? – растерянно переспросил девушку медведь.
- Я спросила тебя о твоем отце. Ты долго молчал, задумавшись, а потом так-то странно посмотрел на меня и стал рассказывать сказку.
- Сказку?
- Да, о первом медведе. Мне понравилось… Я с детства сказки люблю, мне их мама ужасно много рассказывала… Я считала, что все их на свете знаю, но твою услышала впервые.
- Это очень старая сказка.
- Понимаю.
- Маша, мне нужно отдохнуть. Я не спал уже много лет, и у меня болит голова.
- Классно! Мы теряем время на сон немеряно, а сколько прикольных вещей успели бы сделать вместо того, чтобы сопеть в подушку. Ночь – особое время, она обостряет инстинкты, утончает чувства и ускоряет реакции.
- Возможно, я слишком стар, чтобы это заметить.
- Ты не ответил на мои вопросы.
- Извини. Повтори их, пожалуйста.
- Можно мне остаться у тебя на пару дней?
- Оставайся, я буду рад.
- Еще вопрос: где я нахожусь?
- В лесу.
- Мы это уже проехали.
- Нет, действительно в лесу, и в этом лесу есть Круг, внутри которого мы находимся.
- Круг?
- Замкнутое пространство, изолированное от внешнего мира. Ты из него не сможешь выйти, пока я не сниму защиты.
- А извне в этот круг может кто-нибудь проникнуть?
- Нет, ни одно живое существо не сможет войти в Круг без моего ведома, - отрезал медведь, но, вспомнив своего друга, усмехнулся и добавил - По крайней мере, из людей – никто.
{начало курсива}
(год 1010 по Р.Х.)
Солнце стояло высоко, лишая вековые сосны, окружавшие поляну, бархатной тени. Собравшиеся люди молчали, ожидая появления существа, которому поклонялись и которому безоговорочно верили, как прежде их родители и деды. Каждый вслушивался в шорохи леса, мечтая первым услышать долгожданный хруст валежника под когтистыми лапами: это считалось добрым знаком и предвестником большой добычи на охоте.
- Слышу! – выкрикнул кареглазый мальчик, не веря собственному счастью, и все собравшиеся пали на колени.
- Матерь наша, будь милостива к нам, твоим детям! Спаси нас от диких зверей, от болезней и смерти, - шептали они, не осмеливаясь поднять глаза навстречу все более слышимой мягкой поступи.
- Встаньте, достойные люди, - раздался знакомый голос.
- Не встанем, матерь наша, не встанем. Досаждаем тебе нашими просьбами, ты уж прости нас, сирых. Без мудрости твоей не прожить нам и дня одного…
- Встаньте, достойные люди и поведайте мне ваши тяготы. Я помогу вам их одолеть.
Люди стали медленно подниматься с колен, не решаясь оторвать глаза от земли. Но голос покровительницы и заступницы племени смягчал их испуганные сердца, вселяя надежду на непостижимое, и они, один за другим, находили в себе силы оставить успокаивающую зелень травы и взглянуть на стоящую среди лесной поляны огромную, в два человеческих роста, медведицу.
- Матерь наша, - вышел вперед глава племени и опустился перед гигантским зверем на колени, - помоги своим малым детям.
- Говори же!
- Случилось так, что совсем недавно две наши женщины родили в положенное время двух младенцев, порадовав своих мужчин. Сегодня утром одна из них, проснувшись, обнаружила рядом с собой мертвого ребенка, и теперь говорит всем, что это не ее ребенок, что вторая женщина заспала своего ребенка, встала ночью и подложила ей своего мертвого младенца, а живого забрала с собой.
- И после этого она еще может говорить, что я заспала ребенка. Если она не услышала, как я будто бы подменила ребенка, так ей и собственного ребенка во сне придавить ничего не стоит, - раздался пронзительный женский голос.
Люди в толпе зашумели, но медведица, чуть слышно зарычав, мгновенно заставила всех снова уважительно замолчать.
- Продолжай, - обратилась она к стоявшему перед ней мужчине.
- Но вторая женщина, та, что кричала сейчас, все отрицает. Дошло до того, что их мужчины готовы между собой сразиться, никого не слушая – ни сродственников своих, ни меня. Матушка медведица, помоги нам, разреши их спор.
- Где эти женщины?
Толпа собравшихся людей расступилась, пропустив на поляну двух молодых женщин. Одна, светловолосая и статная собою, посмотрела прямо в глаза медведице и поклонилась ей до земли; другая стояла, растерянно озираясь по сторонам.
- Где ребенок?
- Вот он, - в руках человека, первым вышедшего на поляну, оказался младенец, который заливисто плакал.
- Передай его мне, - сказала медведица.
Мужчина покорно выполнил приказание. В огромных лапах медведицы младенец казался совсем крошечным.
- Это твой ребенок? – спросила медведица первую женщину.
- Конечно мой, - уверенно ответила та, - мой сын живой, а ее – мертвый.
- Это твой ребенок? – спросила медведица вторую женщину.
Та попыталась ответить, но слова не подчинялись ее воле, отчего ей удалось только утвердительно кивнуть головой.
- Значит, вы обе считаете этого ребенка своим? – сурово спросила женщин медведица, и все собравшиеся на поляне растерянно подтвердили сказанное, кто невнятным бормотанием, кто рывком головы.
- Пусть будет так, - сказала медведица и с невероятной ловкостью, подбросив ребенка в воздух, схватила его лапами за ножки. Маленький мальчик зашелся в крике.
- Пусть каждой из вас достанется по половине младенца, - медведица развела ножки ребенка в стороны…
Арр отключил свое усталое сознание от событий, происходивших на священной поляне племени, и вернулся в Круг, где он сидел на траве и наблюдал за перемещением по стебелькам отливающего синим маленького жучка со смешными рожками. Палочка в лапах Арра становилась для насекомого то непреодолимым препятствием, то мощным стимулом к движению. От жучка его отвлек голос матери.
- Ты следил за тем, что происходило на поляне?
- Ага, - торопливо пробормотал медвежонок, и, считая тему исчерпанной, вернулся к созерцанию жучка.
Медведица была настроена серьезно, а это означало, что разговор быстро закончить не удастся.
- Трудно пришлось тебе сегодня?
Медвежонок, смирившись с неизбежностью поучительной беседы, утвердительно кивнул.
- Скоро это станет для тебя столь же естественным, как дышать.
- Я не стал дожидаться конца, потому что знал, что ты им скажешь.
- Правда?
- Конечно, ты же рассказывала мне эту историю. Только там был царь…
- У тебя отличная память, малыш.
- Если бы ты рассказала людям эту историю раньше, они сами могли бы принять верное решение.
- Ты прав. Но учти, люди так устроены, что могут получать знания лишь постепенно и небольшими дозами. В противном случае их сознание может не выдержать, треснув, как перезревший плод, и через разрыв этот потечет сладкий яд гордыни, самого страшного из человеческих пороков.
- Поэтому ты и не рассказываешь им всего?
- Я расскажу им все, но в свое время, когда они смогут это все принять. Если мне ничто не помешает…
- Что может помешать тебе, мама? Они поклоняются тебе, как своему кумиру. Они внимают каждому твоему слову. Ты для них – высший судья.
- Людские умы просты и наивны, оттого им проще поклоняться видимому кумиру, чем невидимому Творцу. Да и легче грешить, скрывшись от видимого надсмотрщика. Я не льщусь надеждой, что они ведут себя так же достойно, когда меня нет рядом, ведь все их проблемы неизбывно возникают в мое отсутствие.
- Ты позволяешь им обманывать себя?
- Это не их вина, это их беда. Они позабыли о том времени, когда мы были не противниками, а друзьями. Мне проще учить их добру с позиций власть имеющего. Люди признают лишь грубую силу, и мой внешний вид ее с лихвой заменяет. Они подчиняются мне, я подчиняюсь Добру, следовательно, и они не чужды Добра… Скоро настанет день, когда им будет принесена истинная вера, и тогда моя миссия будет выполнена.
Арру показалось, что последняя фраза далась матери с трудом.
- И что мы будем делать тогда? – полюбопытствовал он.
- Вспомни историю о первом медведе…
- Значит, мы пойдем к другим людям?
- Да, к тем, кого не достигла еще истинная вера.
- Но ведь настанет момент, когда истинная вера достигнет всех, когда человек сможет различать добро и зло. Что мы будем делать тогда?
- Боюсь, ни мне, ни тебе до этого дня не дожить.
- Мама, я серьезно.
- И я серьезно, малыш. Когда-то очень давно человек лишился общения с Творцом, возжелав познания добра и зла. Это знание не принесло ему счастья.
- Тогда зачем же мы учим людей добру, раз это не принесет им счастья?
- Человек – странное существо. Многих из них познание добра и зла оставляет совершенно равнодушными, потому что это знание не кормит и не поит их, других же влечет в самые глубины греха, потому что это знание позволяет им возвыситься над другими людьми, но не утоляет безудержную жажду крови или неугасимый плотский жар.
- Значит, мы несем зло в мир? – растерянно спросил Арр.
Но медведица продолжала говорить, словно не слыша его вопроса.
- Есть среди людей и такие, которым познание добра дает силы изменять лежащий во зле мир, и именно ради них мы с тобой живем.
- Мы делаем людей сильнее?
- Знание, которое мы несем людям, находит избранных, превращая их в неустрашимых бойцов. Мы – лишь песчинка в замысле Творца. Я не смею познать этот замысел, да и не в моих это силах. На нас возложена миссия, и мы должны ее исполнить.
Медведица умолкла.
- Расскажи мне об отце, - набравшись смелости, спросил Арр.
Медведица удивленно взглянула на него и начала:
- Если твой отец встанет на задние лапы, то закроет солнце, и кажется, что лучи исходят от его косматой головы…
- Это я знаю, мама, - прервал ее Арр.
- Чего же ты от меня хочешь?
- Почему его нет с нами? Он умер?
- Я же говорила тебе, что он жив, что он ушел на юго-запад.
- Почему он ушел, мама?
- Для одного человеческого племени два говорящих медведя… даже три… недопустимая роскошь. Твой отец ушел к другим людям, которые ждали его помощи.
- Ты слышишь его?
- Иногда.
- А почему я его не слышу?
- Ты и так многого достиг, если слышишь меня на расстоянии. Будь прилежен в этом искусстве, и ты скоро услышишь своего отца. А теперь мне нужно отдохнуть. Знаешь, все последние дни меня одолевает странное чувство близких перемен. Надеюсь, положительных. В нашем племени есть одно глупое поверье: медведь, у которого родится медвежонок, скоро умрет. Впрочем, глупые поверья – они и самые цепкие. Когда ты родился, я прочитала страх в душе твоего отца, а он – самый отважный из существ, которых мне пришлось за свою долгую жизнь встречать.
- Прочитала?
- Раз, два, три – замри!… Нет, твои мысли по-прежнему в движении.
- Мама, я ни о чем не думаю, моя голова совершенно пуста.
- Ты сейчас думаешь: интересно, удастся ли ей на этот раз прочесть мои мысли. Мысль сама по себе никчемная, но она может послужить зацепкой, кончиком ниточки – потяни и распутаешь весь клубок. Тебе нужно научиться останавливать мысли: когда мысль неподвижна, ее невозможно прочесть. Ты чувствуешь мое присутствие?
- Немного. Словно кто-то щекочет мой затылок изнутри.
- Славно, с каждым разом ты становишься все искуснее. Думаю, отец был бы тобой доволен.
- А он может читать мои мысли?
- Не уверена. Он находится сейчас слишком далеко.
- Ему совсем-совсем неинтересно, что происходит сейчас с нами?
- Не в этом проблема, малыш.
- А в чем же, мама?
- Каждый должен делать свое дело...
Медведице явно не хотелось говорить на данную тему, и она не нашла ничего лучшего, как прибегнуть к обычной взрослой увертке: сказать расхожую мудрость, которой надумаешься возразить.
- Дело, - сердито подумал Арр, глядя на мать, - можно подумать, что дела есть только у взрослых. Изображают из себя… Когда вырасту, обязательно найду отца.
{конец курсива}
- Арр, а ты случайно не знаком с Анастасией?
Голос девушки вывел Арра из тины воспоминаний, и он отрицательно покачал головой.
- Она – вроде тебя, живет в лесу. Ее один мужик нашел, с интересной такой детективной фамилией… Холмс, кажется. В общем, ходила она по лесу полуголая и этому Холмсу мозги вправляла: мол, надо быть ближе к природе; он делал вид, что слушает (записывал, по крайней мере), а сам на ее задницу пялился; пялился, пялился, пока, наконец, не трахнул, и родила она ему ребенка. Наверное, надо самому читать, потому что в кратком пересказе совсем уж лажа получается. Я-то книг этого Холмса не читала, но у тех, кто прочел, крыша едет, и они сбиваются в кучи, чтобы то ли лесные гнезда, то ли родовые имения строить. У моей подружки родители чуть в какой-то Мухосранск не уехали, чтобы новую жизнь начать; она, моя подружка, за голову хваталась, боялась, что и ее с собой возьмут, пахать да сеять экологически чистые зерновые культуры помогать, а она эти культуры только на картинках в учебнике и видела. Родственникам жаловалась, но те поделать ничего не могли. Она - ко мне: плачет бедная, рассказывает, как те два придурка целыми днями свой лесной дом проектируют; а я ей говорю: не плачь, что-нибудь придумаем. Так и случилось: сказала она им, что на втором месяце беременна и не знает точно, от кого; возможно, от афро-россиянина. У родителей глаза на лоб полезли, а вспомнить, что дочь последние месяца три делала, не могут, потому что сами все это время на сходки свои ходили, а, возвращаясь домой, книжки Холмса между собой обсуждали. С неделю отец на нее орал, а мать на слезы исходила, но все кончилось хорошо: подружка изобразила аборт, а родители думать про лесные гнезда забыли, чуть на руках ее не носят, обо всем расспрашивают, от всего оберегают. Так что Холмс этой своей книжкой очень даже моей подружке помог…
Девушка замолчала, вопросительно взглянув на медведя.
- Я эти «гнезда-имения» уже несчетное множество лет наблюдаю, - ответил Арр, - а до меня их наблюдали другие. Человеку свойственно уйти в праведном возмущении, хлопнув на прощание дверью, словно он никакого отношения к грязи окружающего его мира не имеет. Пусть другие, не такие праведные и чистые, пытаются вычистить эту грязь. Но не в этом суть проблемы…
Арр замолчал. Мысли с трудом складывались в тяжеловесные фразы, пульсируя в своей готовности распасться на свои неказистые составляющие. Медведь осознавал, что по какой-то непонятной ему причине он начинает вновь обретать способности, казалось, навсегда утраченные после тех давних роковых событий. Событий, память о которых он надеялся навсегда похоронить вместе с остальными никчемными воспоминаниями. Теперь же целые пласты прежних слов, желаний, действий неожиданно вторгались в его уютное нынешнее бытие, защищенное границами Круга, вызывая раздвоение сознания, схожее с человеческой шизофренией. Они, эти слова, желания, действия, были не менее реальными, чем молодая девушка, стоявшая сейчас перед ним и ожидающая, что он закончит начатую фразу.
- Да, не в этом суть… Смотри что получается: собирается группа милых людей, объединенная общими добрыми помыслами и стремлениями, уходит куда-нибудь подальше от грешного мира и начинает строить новую светлую жизнь. Казалось бы, что может помешать им построить Рай на земле?
- Только они сами?
- Ты права, девочка. Только они сами. Им потребуется совсем немного времени, чтобы перегрызться между собой, возненавидеть друг друга. Прежние невинные слабости превращаются в чужих глазах в непростительные пороки, добрые шутки – в злобные насмешки. И остается им только разойтись в разные стороны, чтобы не дойти до последних страшных действий.
- Разве не бывает иначе?
- Бывает. Иначе, но еще хуже. Неожиданно в их среде появляется вождь, мессия, которому все начинают поклоняться. Люди, бежавшие от зла и несправедливости окружавшего их мира, регенерируют еще более жестокую иерархию «вождь – приближенные – быдло», в большинстве своем добровольно занимая нижнюю ступень и умиляясь собственному смирению… находя особую сладость в собственном унижении.
- Почему так происходит, Арр?
Арр хотел сказать, что не знает, что не хочет этого знать, хотел сообщить девушке о врожденной порочности ее рода, рассказать, как веками люди ненавидели, мучили, убивали себе подобных, хотел обжечь ее голубой вопросительный взгляд накопившимся от бессчетных обид презрением, ибо она, эта Маша, была за многие годы первым человеком, кому он мог, наконец, предъявить обвинение. Но неожиданно вместо всего этого он просто сказал:
- Прощение – самое трудное из деяний созданий Божьих…
- После ожидания и преследования?
Едкие пары раздражения сбили ровный ритм дыхания медведя. Ему на мгновение показалось, что девушка смеется над ним, но пристальный взгляд убедил его в обратном: там было сочувствие, а не издевка.
- Извини, я действительно хочу отдохнуть, - сказал Арр, чтобы прервать молчание и одновременно закончить начинавший действовать ему на нервы разговор.
- Постой, Арр. Еще один вопрос.
Медведь остановился и вновь обернулся к девушке.
- В чем дело?
- Я хочу есть.
- Тебе это только кажется.
- Послушай, я со вчерашнего дня ничего не ела.
- В Круге любое живое существо не испытывает потребности в еде.
- Вау! Так значит и rest room здесь не понадобится!
- Не понадобится, - улыбнулся отвыкшими от подобного упражнения губами Арр, и ему почему-то стало стыдно собственного раздражения.
Вторник
- Как тебе удается каждый раз подкрасться совершенно незаметно, Махеу?
- Не подкрасться, а подойти. Это – или есть от рождения, или его нет. Я имею в виду: у нас, кошачьих, есть, а у остальных просто нет. Вот и все. Full stop, как принято теперь говорить.
- Вчера я не успел с тобой проститься.
- Я не сержусь. Ты погрузился в такие думы, что меня просто не замечал. А мне пора было возвращаться…
- Куда возвращаться? Ты же говорил, что тебя выгнали? Нового хозяина нашел?
- Хозяйку, ибо именно доброе женское сердце безошибочно реагирует на мерзлые грязные лапки, прикрытые мокрым от непросохшего асфальта хвостом, печально опущенные усы и янтарную грусть глаз.
- Хорошо, хозяйку. Нашел ее?
- Даже искать не пришлось. Она сама нашла меня.
- Кто же она?
- Да одна моя старая знакомая, Елена Васильевна. Я тебе о ней рассказывал?
- Что-то не припомню.
- Жил я у нее лет несколько назад. Неплохо, кстати, жил. Мужчин в их квартире, кроме меня, не было: Елена Васильевна овдовела, а дочке Ирине с поклонниками не везло. Нет, уродиной она не была, хотя и красотой особой не блистала; много таких, даже большинство. В восемнадцать лет все девушки хороши, потому что молоды. Но годы идут, и исчезает свежесть, которую невозможно сымитировать никакой косметикой. Если к тридцати женщина не замужем, то она или убежденная business woman, или в жизни ее что-то не заладилось. Понятно, брак – не панацея, но разведенки гордо держат голову, не то что те, кто вообще в браке не был, даже гражданском. Не знаю, что не заладилось в жизни Ирины, но к тридцати годам она замужем не побывала. Потом наступил новый этап в жизни семьи Елены Васильевны: началось с пробных выходов в церковь, которые постепенно переросли в регулярные, а потом уже дня не проходило, чтобы кто-нибудь из них не побывал на службе. Семейный уклад был ужесточен с типичной неофитской непреклонностью, так что теперь Великим или иным постом мне приходилось побираться по окрестным помойкам. Но не это было самым печальным. Батюшка, освящавший квартиру Елены Васильевны, сказал ей, что после такого таинства не престало зверей безмозглых пускать, чтобы осквернения какого не сотворили. Хозяйка моя долго не раздумывала, пошла во двор, меня позвала. Я, конечно, мигом отозвался, по привычке ласки или вкусной подачки ожидая; но, увы, настало время менять привычки: она взяла меня на руки, погладила по голове, грустно вздохнула, да в мешок сунула. От неожиданности я даже мяукнуть не успел, но о худшем не подумал. Вдруг слышу голос Елены Васильевны.
- “Гриша, отвези его куда-нибудь подальше в лес, чтобы обратной дороги ему не найти, да выпусти.
- “Тык ведь, коты они звери ушлые, он отовсюду вернется, - узнал я голос нашего соседа, Григория, незатейливого пьянчужки, тоже новообращенного в православие.
- “Если далеко увести – не вернется.
- “Не знаю, не знаю, - в голосе Григория слышалось явное сомнение.
- “Прощай, Васька, не поминай лихом. Найди себе новую хозяйку, - голос Елены Васильевны смолк, и я услышал удаляющиеся шаги.
- “Мяу! – заорал я что было мочи, но получил в бок чувствительный удар мужского кулака.
- “Орать будешь – убью, - сурово и убедительно сказал Григорий, закинул мешок за спину и пошагал куда-то. – В лес подальше отвезти! Скажет тоже! А кто за бензин заплатит?
- Тут-то я и понял, что смерть моя пришла, и жить мне до ближайшей помойки и стоящего рядом с ней бетонного столба. Шипеть и царапаться было бесполезно: холщина мешка была достаточно грубой, добраться до Гриши не было никакой возможности. На минуту я загрустил и стал прощаться с жизнью. Тут Григорий остановился, начал отводить руку с мешком (и мною в нем) подальше в сторону (для сильного удара?) и глубоко вздохнул.
- “Ой-ой-ой! – крикнул я по-человечески и почувствовал, как ослабла рука, державшая мешок.
- “Это кто? – услышал я испуганный голос Григория.
- “Я.
- “Кто я?
- “Я – кот.
- “Какой кот?
- “Сибирский. У тебя в мешке сижу.
- “Васька что ли?
- “Васька.
- “Врешь!
- “Проверь.
- “Коты разговаривать не умеют. Они мяучат и орут.
- “Некоторые мяучат, некоторые орут, а некоторые с людьми разговаривают.
- “Господи, - услышал я голос Григория, - пить меньше надо, такое мерещится. – И рука снова напряглась для удара.
- “Да не мерещится, - сурово сказал я. – Открой мешок, сам увидишь.
- Григорий послушно открыл мешок и выпустил меня на волю. Первым моим желанием было, конечно, бежать подальше, но я усилием воли принял сосредоточенный вид, сел на землю, обвив лапы растрепанным от метания в замкнутом пространстве хвостом, и посмотрел мужчине прямо в глаза.
- “И не стыдно тебе губить душу живую?
- “Так у вас же, зверей, души нет.
- “Это кто тебе такое сказал?
- “Отец Валентин.
- “А еще что он о нас говорил?
- “Что боли вы не чувствуете. Он научную передачу смотрел.
- “Ты когда-нибудь коту на хвост наступал?
- “Наступал.
- “И что делал кот?
- “Орал.
- “А чего орал, раз боли не чувствует?
- “Не знаю.
- “Так подумай хорошенько. А насчет передач… Вот ты – человек немолодой, много научных фильмов посмотрел?
- “Конечно, у меня же телевизор есть.
- “Помнишь, сколько научных фильмов было про то, что Бога нет?
- “Помню.
- “То-то же. Взрослый человек, а верит во всякую чушь.
- “Так ведь батюшка говорил…
- “А ты пойди и скажи ему, что с тобой произошло.
- “Так он же не поверит.
- “Не поверит? Батюшка, он кто? Разве не человек? Почему вы при жизни из них иконы делаете? Готовы ботинки им целовать, как католики - Папе Римскому. Бабы вокруг них вьются, пытаются их желания угадать, прежде чем они, желания эти, у них появятся. Вот и начинают мнить себя старцами, вершителями ваших душ. А вы и рады: священник сказал, вы выполнили; сделали плохо, вина не на вас. А еще нас, зверей называете тварями бессловесными! Тебе, только тебе, и никому другому, ответ пред Господом за прожитое держать.
- Григорий вздрагивал от моих слов, как от ударов, и мне стало жаль моего бедного несостоявшегося убивца.
- “Иди, Григорий. Больше зла не совершай, помни о нашей встрече. Долг Федору, другу своему, отдай, самому будет легче. Да и он о долге не забыл, как тебе кажется.
- На этом мы с ним и расстались. Назад к Елене Васильевне я, конечно, не пошел…
Махеу тонко, как умеют одни коты, чихнул, захлебнувшись в накрывшей его волне воспоминаний.
- Может, ты и рассказывал мне об этом, - задумчиво проговорил Арр, - Уверен, рассказывал. Только вот память у меня стала совсем дырявой: не то что твои прежние истории, не помню даже, что было со мной пару дней назад. Словно туман перед глазами, а в нем тусклые огоньки мечутся.
- Чтобы вспомнить, необходимо захотеть вспомнить.
- Ты прав, я ничего не хочу вспоминать. Продолжай…
- Так вот, когда меня изгнали возникшие родственники моей умершей хозяйки, я отправился по самой естественной кошачьей нужде, то есть искать себе пропитание. Шатался по городу, шарахаясь от обезумевшего транспорта, пока не оказался на знакомой помойке. Совершенно случайно оказался, и даже не сразу понял это, потому что задумался о превратностях жизни, прикорнув на кромке битком набитого мусорного ящика. Опасная, должен сказать, ситуация: так и жизнью можно поплатиться. В общем, вдруг хватают меня человеческие руки, и я думаю: опять попался, глупый кот. Но слышу: Васенька, родненький, наконец-то тебя нашла (к груди меня прижимает), где ж ты пропадал, черненький? по всему городу тебя искала. Тут только и сообразил я, что это – моя прежняя хозяйка, что соседу Григорию меня когда-то сдала. Несет меня домой, в ту же самую квартиру, из которой прежде изгнан был, а по пути приговаривает, как в содеянном раскаивалась, как без меня тосковала. Потом кормила меня на кухне, да о своей жизни рассказывала. За то время, что мы с ней не виделись, речь ее совсем плоха стала, думаю, даже не каждому человеку понятна, разве что нам, котам, великим лингвистам. Что не возражаешь, медведь?
- Попробуй, возрази тебе. Вон, когти какие.
- С твоими не сравнить… В общем, рассказала она мне, как дочь в паломничество уехала и не вернулась из него, получив благословение старца на монашеский постриг. Живет теперь в одном монастыре, изредка матери письма пишет, но все какие-то бесцветные да однообразные: мол, живу хорошо, все у меня в порядке, молюсь за тебя, да за отца покойного. Сколько раз Елена Васильевна ни пыталась ее домой на побывку зазвать, отказывается: мол, настоятельница не велит, мир в грехе лежит, лучше ты ко мне приезжай. Не выдержала Елена Васильевна, сама поехала. Сказала так мне, да и заплакала. Я ей: что плачешь? Она: не могу я одна, болею сильно. Я: так напиши дочери; даже святые отцы ради престарелых родителей с монашеством не торопились. Она: Васенька, не приедет она сюда; придется мне к ней насовсем ехать. Я: придется так придется. Она: боюсь я не доехать; разве ты со мной поедешь; если простишь меня, глупую, конечно.
- Понятно, кот. Уезжаешь, значит.
- Уезжаю. Я ей нужен, Арр… Мне пора, а то хозяйка искать будет, а у нее сердце больное.
- Когда уезжаешь?
- На этой неделе, в субботу.
- Не забудь придти попрощаться.
- Не забуду. Спокойной ночи, медведь.
- Они, ночи, в моем Круге всегда спокойные.
* * *
{начало курсива}
(год 1010 по Р.Х.)
Самыми спокойными были ночи, проведенные рядом с матерью. Ее косматая шкура казалась Арру полноводной рекой, приветливо теплой под лучами солнца, подобно той реке, на берегу которой они жили.
В месте, где в бескрайнюю гладь реки впадала речка, образуя стрелку, был островок, особенно полюбившийся медвежонку. Он часто переплывал туда и бродил по лесу, представляя его своим владением. Если большой лес на берегу, где жили люди, был царством его матери, то десятки деревьев на островке были в его власти; здесь он учился реветь, встряхивая с веток белок и заставляя заикаться сорок.
В тот памятный день он лежал с матерью на поляне на берегу своего островка. Мать не дремала, вопреки своему обыкновению, беспокойно ворочаясь с боку на бок. Арр попытался разговорить ее, спрашивая об отце, но она отвечала односложно, ссылаясь на то, что все уже рассказала. А потом замерла, словно прислушиваясь к чему-то, и произнесла.
- Малыш, мне надо идти.
- Опять к этим людям, мама?
- Они зовут меня.
- Что случилось?
- Случилось то, чего я так давно ждала. К ним пришли люди князя. Моя миссия заканчивается.
- Мы уходим?
- Не сегодня. Сейчас те, кого я учила, и кто мне верит, пребывают в испуге. Я иду их успокоить.
- Возьми меня с собой.
- Разве это необходимо? Ты увидишь все в своем сознании.
Мать быстро пересекла полоску воду, отделяющую островок от песчаной стрелки, и начала подниматься на крутой берег. Сколько раз видел это Арр, но не уставал по-детски восхищаться удивительным сочетанием мощи и проворности движений медведицы. Иногда он пугался: а вдруг у нее не хватит сил, подведет зрение или некстати подвернется под лапой камень, и она бурым валуном рухнет с обрыва, но мать, презирая все страхи и предчувствия, преодолевала препятствие гигантским прыжком и скрывалась в лесу. Так случилось вновь, и медвежонок облегченно вздохнул, остро осознавая, что сильнее, умнее, красивее его матери зверя на земле нет.
Разве только отец? Эта мысль и волновала медвежонка, и смущала его. Ему было недостаточно рассказов матери: что-то в них неизменно вызывало в душе Арра неконтролируемую тревогу непонимания. Чтобы избежать этого, медвежонок быстро перебрался на песчаную стрелку, хранившую отпечатки лап матери, и попытался взять штурмом обрыв в том же самом месте, где это сделала медведица. Несколько раз Арр кубарем срывался вниз, но вновь и вновь кидался вперед, пока вконец не выбился из сил. Радуясь, что никто не видел его поражения, медвежонок взобрался на обрыв более пологой тропкой, а потом стоял и смотрел вниз на свой островок.
Только теперь он вспомнил о словах матери, сказанных перед уходом, и попытался увидеть, что же происходит с ней.
Кольцо человеческих существ, где вперемежку стояли люди князя и люди племени, различны лицами, но схожие охватившей их страстью поединка и желанием победы того, на кого сделана ставка; а в центре этого живого круга – его мать, стоящая на задних лапах, и могучий человек с секирой в руках. Она без труда отбивала наносимые ей удары, мощь ее лап бросала человека на землю, и по толпе проходила новая волна возбуждения и страха. Человек на земле сжимался в комок, ожидая смерти, но медведица, глухо рыча, отступала, и он поднимался вновь, подбирал с истоптанной его сапогами и ее лапами травы оружие, злобно прищуривался, примериваясь к смертельному удару, выдыхал очередную порцию отдающих страхом ругательств и вновь бросался вперед под удар огромной лапы.
Арр уже представил, как человек окончательно выдохнется, как попытается очередной раз встать, но ноги будут неподвластны ему, они опрокинут князя навзничь к восторгу племени, к бессильной ярости воинов, когда из толпы раздался знакомый голос, голос одной из женщин, споривших недавно о судьбе младенца:
- Кто говорил нам, что если тебя ударят по одной щеке, нужно подставить другую?
Медведица от неожиданности остановилась на мгновение, а человек, прорычав «сила нечистая, над верой глумится», со всей силой вонзил зверю оружие в незащищенную шею, покрытую темно-коричневой шерстью, каждое волокно которой медвежонок помнил с раннего детства. Мать пошатнулась, удивленно глядя на предательское лезвие, все глубже уходящее в плоть, туда, где во влажной тишине прячется душа.
Арр тряс головой, прогоняя злобное видение, пытался вновь и вновь увидеть поляну, где люди почтительно внимают словам его матери, но вместо этого видел только рычащую яростную толпу и тихо оседающую на землю мать, видел новые удары, в упоении победы нарушавшие привила единоборства, видел хлынувшею потоком кровь медведицы. С каждой секундой изображение поляны становилось все более нечетким, пока, наконец, не превратилось в какофонию звуков и мерцание теней.
И тогда Арр побежал.
«Спасаться, спасаться»? - стучала в его голове навязчивая мысль, и медвежонок ускорил свой бег, - «Мне не помочь матери, она умирает; эти люди убьют и меня».
И когда ему показалось, что он уже далеко от поляны, что теперь-то наверняка его никто не догонит, изображение вновь обрело четкость. Арр ясно увидел распростертое на траве, неподвижное тело матери, увидел торжествующие лица людей князя, увидел сбившихся в мычащую от страха толпу лесных жителей, осиротевших без своей защитницы.
В центре поляны стоял князь, гордо взметнув над головой окровавленную секиру.
- Я принес вам новую веру, - сказал он и наступил грязным сапогом на устремленные в непостижимую даль неподвижные глаза медведицы.
Медвежонок не мог сдержать рвущий горло крик звериного горя и закрыл глаза. К его удивлению видение исчезло, чего никогда не случалось раньше: закрытые глаза позволяли сознанию видеть более четко. Арр понял, что произошло, прежде чем снова открыл глаза: он стоял на краю роковой поляны, и взоры всех собравшихся были устремлены на него.
Расстояние между ним и людьми было слишком невелико, чтобы попытаться спасти себе жизнь бегством. Да и хотел ли того Арр? У него было время оказаться далеко отсюда, а он, вместо этого, пришел на поляну, где только что люди убили его мать.
Арр поднялся на задние лапы и заревел, мешая человеческую речь со звериной.
- Отец, молю тебя, приди и накажи этих людей! Нет им прощения и никогда не будет, ибо нет в них света, ибо пожирает их тьма и становится душою, грязной и душной, как болото! На колени, ничтожные существа, встретьте смерть свою, как избавление, на колени! Отец, великий медведь, уничтожь недостойных жить на этой земле! Молю тебя, отец!
Впервые рев медвежонка не был обращен на белок и сорок, впервые он увидел воздействие его на людей. Люди племени попадали на колени, как, впрочем, и некоторые из людей князя, остальные же окружили своего командира, выставив вперед оружие. Арр понимал, что пройдет всего несколько мгновений, и люди придут в себя от страха, бросятся на него, и оттого он заревел еще громче. Люди, находившиеся на поляне, князь, его воины, лесные жители, замерли неподвижно, страшные в своей немоте.
Медвежонка пронзила радостная мысль, что дело не в его реве, что за его спиной стоит отец, услышавший его крик и пришедший к нему на помощь; он поднялся на задние лапы, головой раздвигая облака и закрывая солнце, лапы раскинуты в разные стороны, они обнимают всю поляну, весь мир, закрывая медвежонка от человеческого зла.
- Отец, отец, наконец-то ты пришел», - сказал медвежонок и обернулся к своему защитнику, - «Я так долго ждал тебя, отец».
Но лес за спиной Арра был пуст. Отец не пришел к нему на помощь. Отец не придет к нему на помощь никогда. Если он не защитил его мать, то что стоит жизнь маленького медвежонка.
- Беги, малыш, беги, - услышал Арр звук родного голоса, слегка бесцветного, несмотря на тревожные нотки.
- Мама, ты жива? – мгновенно среагировал он, вновь посмотрев на место, где лежала медведица, но на поляне ничего не изменилось, и промелькнувшая надежда легкой вспышкой растаяла, оставив за собой едкий дымок нарастающего отчаяния.
- Тело мое уже мертво, малыш, - вновь услышал Арр голос матери, звучавший в его голове. - Беги скорей отсюда. У меня хватит сил удержать всех этих людей, но совсем недолго. Силы мои уходят. Не медли, малыш! Они и тебя убьют.
- Почему они всех убивают, мама?
- Им кажется, что чужой смертью можно утвердить свою правоту. Они ошибаются: утвердить свою правоту и победить можно только собственной смертью.
- Они не люди, мама?
- Они пока только внешне люди. Чтобы они смогли стать настоящими, ты должен их простить.
- Я никогда не смогу их простить.
- Люди – они разные, сынок.
- Они все ослушались Бога.
- Так написано древними. Но мне приходилось среди них встречать совершенно удивительных людей, словно их предки не знали падения… Или нет, только осознавая глубину падения своих праотцев, могли они найти силы подняться так высоко.
- Расскажи о них, мама.
- У нас уже нет времени. Впрочем, давай так: я буду рассказывать, а ты беги, беги отсюда со всех лап, пока эти люди не могут двигаться.
- Хорошо, мама…
- Молодец… Только не оглядывайся… Вот так… А теперь слушай: было это очень-очень давно, когда я еще была совсем молода. Расставшись со своею сестрой, я долго блуждала, пока не оказалась в дальнийской земле, славящейся, на мою беду, бесстрашными охотниками…
- Ты попала в западню?
- Не хочу об этом вспоминать, маленький. Главное, что мне удалось уйти живой. Но в тот момент мне было так плохо, что хотелось умереть. Долго лежала я на побуревшей от моей крови траве, пока вездесущий голод не погнал меня на близлежащие поля. Конечно, мне было жаль посевы людей, но искать другую пищу у меня не было сил… Очнулась я от человеческого голоса: пойдем со мной, - услышала я. Подняв глаза, я увидела человека, стоящего передо мной на коленях; он гладил мою голову, и лицо его лучилось добротой, которой я никогда не видела прежде. Вот так выглядел человек до грехопадения, - подумала я, прежде чем как преданная собачонка поплелась за ним следом. Он привел меня к себе домой сквозь ошалевшую от страха и ненависти толпу. Видимо, люди уважали и боялись его, ибо не посмели пересечь порог его дома, где я оказалась в безопасности. Люди часто боятся того, чего не могут понять… И вот настало самое счастливое время в моей жизни… извини, в моей жизни до твоего рождения. Удивительный человек целыми днями сидел рядом, гладил меня, кормил хлебом и плодами и говорил со мной. Мне казалось, что тяжелые раны заживали прямо на глазах: вот только одна начинала кровоточить ноющей болью, но он касался ее, и боль уходила.
- Наверное, таких людей больше не осталось.
- Я уверена, что ты еще встретишь таких людей.
- Но тебя не будет рядом, мама.
- Таков закон жизни: родители всегда покидают своих детей, и им приходится брать на себя тяжкий груз ответственности. Иначе невозможно, малыш.
- Мама…
- Прощай, малыш. И помни: без прощения ты бессилен против зла.
- Не уходи, мамочка.
- Я уже не могу остаться. Но я так рада, что ты у меня есть, что я смогла перед уходом все это сказать. Верю, что когда настанет твоя пора, рядом будут сын или твоя дочь.
- Не уходи, мамочка.
- Будь счастлив, медвежонок…
{конец курсива}
Арр очнулся от воспоминаний. Ему показалось, что он услышал крик – чужой или свой собственный. Медведь прислушался, но только тишина звенела в его ушах. Если он и крикнул, то не слишком громко.
Небо над вершинами деревьев начинало светлеть.
«Вот так мне и пришлось повзрослеть раньше времени», - подумал Арр.
{начало курсива}
После гибели матери он несколько дней в отчаянии бродил по лесу, не выбирая ни путей, ни направлений, шел напролом под аккомпанемент ломаемых веток и сполохов испуганных птиц. Он не знал, как жить дальше; он не знал, надо ли вообще жить. Не известно, как бы сложилось его дальнейшая судьба, если бы ветки под его ногами не только хрустнули, но провалились, увлекая Арра на дно глубокой ямы. Удар был не сильным, и медведь быстро пришел в себя. Он попытался выбраться из западни, но бурые корни, торчавшие из боков ямы, предательски рвались под его лапами и падали на дно вместе с комьями земли.
Арр не помнил, сколько времени он пытался одолеть неприступную стену, важен был лишь результат: обреченный медведь на дне глубокой ямы. В бессилии он заснул, и очнулся, лишь заслышав приближающиеся человеческие шаги. Они остановились на краю западни.
- Какой красавец к нам пожаловал! Повезло тебе, Михайло, сын Ивана. За такого зверя можно у князя немалые деньги получить.
Арр с ревом кинулся на стену, опять безрезультатно.
- Полно, полно, медведь! Не выбраться тебе отсюда. Смирись, дикий зверь.
Блуждая по лесу, Арр мечтал навсегда забыть человеческую речь, никогда более не слышать ее певучие переливы, которые чаруют своей красотой, но неизбежно несут смерть.
- Передохни, косолапый. Чего рычать понапрасну?
В окантовке темных краев ямы Арр ясно видел человека, присевшего на корточки, чтобы лучше рассмотреть плененного зверя.
- Самому мне не управиться, надо будет тестя позвать, он по вам, медведям, большой дока, стольких за свою жизнь переловил, скольких ты за свою и не видел Чего молчишь?
Арр не видел дальнейшего смысла в рычании. Он смотрел в лицо своему врагу и думал о том, как беспечно вел себя в последние дни. Мать перед смертью завещала ему долго жить, а он и этой единственной просьбы выполнить не сумел.
- Господи, помилуй. Мерещится это мне! Знаю, что медведи плакать не могут, и все же вижу, как огромные слезы по твоей косматой морде струятся.
Сказанное человеком явилось для Арра полнейшей неожиданностью. Он провел лапой по морде: она, действительно, стала мокрой. Арру стало безумно стыдно, что он, как ребенок, показал врагу свой страх, и он грузно сел на землю.
- Будь что будет. Просить пощады не буду. Живым они меня не возьмут. Суждено умереть – умру, - горестно подумал медведь.
Человек молчал и по-прежнему изумленно смотрел на зверя.
- Сколько лет тебе, парень? Год? Два? Тебе еще с мамкой быть надлежит, терниям этого мира обучаться. Потерялся что ли? Или… - человек осекся.
- Или… - мысленно ответил Арр, - разве вы, люди, дадите медведю живым уйти, коли его заметите.
- Трудно тебе, медведь, придется. Ты уже не так мал, чтобы приручать тебя кто решился. Так что или сразу шкурой расплатишься, либо предварительно людей развлечешь, разорвав пару дюжин собак. А мне от тебя доход немалый будет: избу в порядок приведу. И, правда, зачем тебе жить на свете? Все равно рано или поздно охотникам попадешься. Так что лучше сразу… Мне доход будет… Доход…
Голос человека потерял прежнюю четкость, перейдя в неясное бормотание, и Арр неожиданно увидел маленькую девочку в грязном рваненьком платьишке, которая стояла рядом с охотником и теребила его за край одежды, называя «тятенькой». Арр закрыл глаза: охотник исчез, но девочка обрела еще большую четкость. Она одно мгновение постояла на самом краю ямы, сочувственно глядя на попавшего в западню зверя, а затем, засмеявшись, перепрыгнула через роковое пространство, произнесла «отпусти его, тятенька» и исчезла. Затихающий отзвук ее смеха вопреки логике случившегося стер страх и усталость с измученной прошедшими днями души медведя.
- Машенька, солнышко ясное, знал я, знал, глупый, что жива ты, что просто в лесу потерялась. А Настасия не верит… вот уже два года, как не верит…» – услышал Арр сбивчивые слова человека и открыл глаза.
Охотника на краю западни уже не было, он скрылся из поля зрения медведя. Человек продолжал говорить, но слова его опять стали терять четность.
- Отпущу я его, раз ты просишь, доченька. Ты зверушек всегда любила, правда… (что-то неразборчивое)…Отпущу... Ты только возвращайся к нам. Осиротели мы без тебя с матерью, а Алешка до сих пор плачет… (удары топора)… Если кто узнает, худо мне будет. Что я делаю…
Арр услышал треск падающего дерева, и еле успел отскочить к стене, прежде чем сосновые ветки заполнили яму. Реакция медведя была мгновенной, и через секунду он уже стоял на краю ямы, чуть не ставшей для него роковой.
Человек был в нескольких шагах от него, его руки испуганно вцепились в древко топора. Он поздно осознал свою полную беззащитность перед медведем, и оттого истово крестился. От рева Арра задрожали окрестные деревья и отчаянно заголосили птицы. Топор выпал из рук человека, колени сами собой подогнулись под ним.
Только в этот момент Арр осознал, что делает, и сколь неразборчивым бывает чувство мести. Он вновь заревел, заревел совсем по-другому, и человек не пал наземь, а поднялся с колен и посмотрел медведю прямо в глаза.
- Бог простит, косолапый, - сказал он, - Иди своей дорогой, и больше не попадайся охотникам. Мало на свете таких дураков, как я.
{конец курсива}
* * *
Арр открыл глаза и удивился солнцу: он не заметил, как оно взошло. Впервые за долгое время медведь не смог с уверенностью сказать, спал ли он этой ночью. Он так долго боролся с воспоминаниями, что, увидев их снова, не сумел определить, насколько они соответствуют истине.
Медведь встал на задние лапы и почесался спиной о ствол дерева, сознательно соизмеряя силы, чтобы не вывернуть его с корнем. Эта простая операция подтолкнула его к размышлениям:
Что есть истина воспоминаний, когда разные живые существа запоминают одни и те же события по-разному?
Арр подумал и ответил, что так учинено Богом специально, чтобы тварный мир казался себе еще богаче, интереснее, красочнее.
В общем, лживый камуфляж? Побеленные гробницы?
Нет, высокое эстетическое чувство Творца, не терпящее ни упрощений, ни повторений.
Почему же созданные Им люди из рода в род, из века в век повторяют одни и те же роковые ошибки, и нет надежды разорвать этот порочный круг?
Надежда всегда есть, нужен лишь тот, кто найдет в себе силы совершить это.
Не найдется такое существо.
Это не тебе судить. Ты можешь лишь сказать, что к собственному стыду сам не нашел в себе силы.
Да, сил нет… как, впрочем, и стыда.
Что же у тебя тогда есть?
Круг и спокойствие.
Ты не забыл, что ты теперь не один в Круге, а это ставит под сомнение его спокойствие.
«Действительно, - подумал Арр, - о девушке я совсем позабыл. Пора проверить, как она».
Мэри встретила приближение медведя радостным возгласом.
- А вот и хозяин идет!
- Как спалось, Маша? – осведомился медведь.
- Отлично, - ответила девушка. - Давно себя так хорошо не чувствовала. Здесь у тебя атмосфера полного пофигизма: стоит только подумать о какой-нибудь неприятной проблеме, как в сознании возникает ласковая колыбельная на слова типа «все будет хорошо», и самое смешное в том, что действительно в это начинаешь верить.
- Ты почти угадала: силовое поле Круга удаляет недобрые помыслы… изгоняет бесов… подавляет отрицательные эмоции – выбирай любое.
- Мне ближе последнее.
- Из чего, конечно, не следует, что первых двух не существует.
- Тебе виднее, ты здесь живешь, - согласилась девушка, а потом уточнила: Кстати, давно?
- Очень.
- А конкретно?
- Не помню, - ответил Арр. – Не меньше тысячи лет…
- Тысячи лет? Правда? – переспросила пораженная девушка.
- Понимаешь, - пояснил медведь, - в Круге время течет иначе, и если давно не выходил из него, трудно определить какой год на дворе… то есть вне…
- А ты сам выходишь за пределы Круга?
- Нет… теперь уже нет.
- Значит, прежде выходил?
- Да, но это было прежде.
- Теперь же не видишь в этом смысла?
- Не вижу смысла, - согласился медведь, - Впрочем, я и раньше редко выходил за пределы Круга. Чаще люди приходили ко мне.
- Зачем? – удивилась девушка.
- У каждого была своя причина.
- Они просили помощи?
- Да, только каждый по-разному. Часто это внешне мало походило на просьбу.
{начало курсива}
(когда это было?)
Лицо человека было искажено таким отчаянием, что Арр на минуту испугался за его рассудок.
- Я убил Бога, - выдохнул человек.
- Бога невозможно убить, - спокойно возразил Арр, - Тысячи лет люди безуспешно пытаются это сделать, и тысячи лет отступают в страхе и бессилии.
- Я доказал, что Бога нет.
- Невозможно доказать, что Бога нет. Бог неподвластен логике. По крайней мере, человеческой логике.
- А разве существует какая-либо другая логика?
- Конечно, существует. Только называется она верой, и лишь ей можно попытаться понять Творца.
{конец курсива}
То ли минутное забытье, то ли воспоминание.
- Ты помогал им?
- По мере своих сил. Не каждый человек в силах принять помощь любомудрствующего медведя, разве что уж совсем допечет…
{начало курсива}
(когда это было?)
- Я долго болел… Нет, не так, медведь… Я не знаю такого мгновения в своем детстве, когда бы я не болел. Я помню свою боль, сколь помню себя. Сперва она, эта боль, была физической, ибо я родился таким и видел вокруг себя только отца с матерью да сестер, перепуганных моими криками. Их не терзала боль, они могли ходить без посторонней помощи, и оттого вились вокруг меня – безнадежного отпрыска семейства, лозы, которую надлежало отсечь за ненадобностью. Родители и сестры ухаживали за мной, втихомолку вздыхая. Изредка приходил священник, рассказывал мне поучительные истории, временами сверкал на родителей очами: мол, вот до чего грех в пост доводит. Матушка – в слезы оправдания, а отец тихо ворчал себе под нос… Хуже стало, когда я подрос и понял, что отличаюсь от других людей, что другие дети в деревне здоровы. Более того, сами родители здоровы, а мне суждено расплачиваться за их грехи. И тогда я начал их ненавидеть… А как было иначе, когда я, пятнадцатилетний отрок, вместо того, чтобы тискать пышногрудых соседских девчонок, по-лошадиному громко, обильно и беззастенчиво мочился под себя? Я начал терзать родных бесчисленными болезненными придирками, требуя их постоянного внимания, как расплаты за совершенные ими грехи. Мне доставляло удовольствие словно невзначай ударить мать и видеть, как поджались от боли ее тонкие губы. Подобные трюки с отцом не проходили, но и его кожи я научился касаться. Сидишь, бывало, с ним, судачишь о делах семейных, да как вставишь, мол, гнилое наше семя, один я у тебя наследник да и то… Слова эти были для отца чувствительнее любого физического удара… Окна нашего дома выходили на череду высоких холмов, покрытых лесом, и я часами смотрел на их скользящие зеленые гребни, на густой подшерсток зеленых крон и мечтал когда-нибудь встать на ноги, подняться на самую высокую вершину, взглянуть на свой бедный дом внизу и приветливо махнуть рукой несчастному калеке, сидящему у окна без друзей и надежды.
- Тебе удалось это сделать, раз ты стоишь сейчас передо мною, - трезво заметил Арр.
Человек утвердительно мотнул головой и замолчал. Его глаза подернулись мутью воспоминаний: он увидел себя таким, каким был когда-то, и уголки его большого рта прогнулись вниз под тяжестью воскресшей боли. Молчание обретало вес, понуждая собеседников его прервать.
- Да, - заговорил человек, - я научился ходить, и ты, медведь, знаешь, как это случилось.
- Напомни мне, - ответил Арр.
Человек печально усмехнулся, но продолжил рассказ.
- Хорошо, будь по-твоему… Было лето, и мы всей семьей выехали работать в поле. Все работали, кроме меня, а я сидел на кромке поля в своей проклятой неподвижности и по привычке ненавидел весь мир. Я так увлекся, что даже не заметил, как ко мне подошел…
Человек вновь замолчал, пристально глядя в глаза Арра.
- Кто подошел? – прервал молчание медведь.
- Я поднял глаза и увидел ужас в глазах отца и матери, услышал обрывки застрявшего в горлах моих сестер крика, который рвался наружу, обращаясь в звериный вой. Я решил, что они сошли с ума, отвернулся к лесу, но наткнулся на стену бурой шерсти; скользнул по ней вверх, чтобы упереться в чудовищно огромную морду зверя. Такую же, что вижу сейчас перед собой. Это был ты, медведь?
Арр ничего не ответил, и человек продолжал.
- От страха я рухнул на землю, закрыл глаза и подумал: вот и хорошо, что все сейчас кончится; лучше умереть сразу, чем умирать целую жизнь. Я ждал боли вонзающихся в мою плоть когтей, ждал плотоядного рева, но услышал тихие слова: ты не умрешь, гадкий человечек; чтобы умереть, ты должен хотя бы начать жить; сложнее всего преодолеть ненависть к людям, любящим тебя, но пока этого не сделаешь, сил не обретешь. И все, только эти слова. Потом тишина… нет, отдаленные крики, трусливый скулеж собаки. Я открыл глаза, но медведя не увидел. Он ушел обратно в лес так же тихо, как и появился.
- Занятная история, - сказал Арр, - теперь я понимаю, зачем ты искал меня. Но что случилось потом?
- Потом я безуспешно пытался остаться прежним. Когда однажды мать с трудом приподняла мое бессильное тело, поправляя подо мной сбитые простыни, я выжидал момент, чтобы посильнее ее ударить, но вместо этого провел рукой по ее спутанным седеющим волосам, и она испуганно мне улыбнулась, привыкшая к неожиданным ударам. И прикосновение к ее волосам, и униженная улыбка были мне так глубоко неприятны, что я изготовился было для удара, но удобный момент нечаянности был безвозвратно утерян. «Мама, я тебя люблю», - выдавил я из себя, поперхнувшись последним словом. Оно, это слово, произнесенное через силу, вышло из меня, как кусок, который мешал дышать, который медленно убивал меня. И, веришь ли, в одно мгновение мир вокруг меня изменился, потому что я перестал его ненавидеть. Нет, я еще не полюбил моих родителей и моих сестер, но их скорбные лица перестали раздражать меня. Когда моя младшая сестра поднесла мне чашку с горячими щами, я не выбил ее рассчитано неуклюжим движением плеча, а поблагодарил ее и принялся за еду. Она обречено стояла рядом, ожидая привычной гадости с моей стороны, стояла так долго, что я не выдержал и засмеялся. Я, конечно, смеялся и раньше, но смеялся, вероятно, совсем иначе, потому что сестра моя всхлипнула и, наклонившись, поцеловала меня в грязный лоб, раздвинув слипшиеся от пота волосы… На следующий день, утром, когда все остальные ушли из избы, она подошла ко мне и сказала: Брат, давай учиться ходить. Я не могу ходить, ты же знаешь, - ответил я. Сестра: Ты не не можешь, ты не хочешь ходить. Я: Пробовал, ничего не получается. Она: Так попробуем вместе. Если мы вместе прикажем шевельнуться пальцу на твоей правой ноге, он обязательно шевельнется; не сегодня, так завтра, не завтра, так через два дня; вот увидишь. И я действительно увидел…
Человек замолчал, пристально глядя Арру в глаза.
- А потом я дошел и до вершины холма, я махнул рукой и решил никогда больше не возвращаться в дом своих скорбей. Ты сотворил чудо, медведь.
- Нет, - ответил Арр, - чудо сотворил ты сам. Я лишь помог понять, на что ты способен.
- Пусть так. Я долго искал тебя, чтобы вновь испытать это чувство.
- Что бы я ни сказал тебе, что бы ни сделал, все будет неполным, как были бы неполны прежние мои слова, если бы вы с сестрой не сделали усилие.
- Я понимаю, к чему ты клонишь.
- Но готов ли ты совершить это?
- Мне нет смысла лукавить пред тобой, мудрый медведь: я боюсь вернуться в дом своих скорбей, узнать, что стало с отцом, матерью, сестрами.
- Но хочешь ли ты этого?
- Хочу, медведь.
- Тревога и страх – вечные спутники человека, словно старые колья в ограде твоего двора, и в той же степени достойны внимания. Ты когда-то ушел, чтобы стать сильным, теперь тебе надлежит вернуться, чтобы помочь тем, кто слаб… или ослаб пред неумолимыми законами пространства и времени, под тяжкой ношей бытия.
{конец курсива}
- Есть в этом лесу другие медведи? – услышал Арр голос Мэри, выведший его из раздумий.
- Нет, давно уже нет, - ответил он.
- Я с детства помню, здесь медведицу с медвежонком поймали лет десять назад. В прессе шума много было.
- Убили, - коротко поправил Арр.
- Ну, да, убили, - согласилась девушка. - Охота – она и есть охота, ничем другим не бывает. Честное состязание с дикой природой.
- Охота никогда не была честным состязанием, - сухо возразил медведь. - Именно поэтому она и называется охотой.
- А, по-моему, многие хорошие люди были охотниками.
- Слово «хороший» не является синонимом слова «честный».
- Пусть так. В лес без ружья ходить страшно, всякое может случиться.
- А по улицам своих городов вы тоже с ружьями ходите?
- Сравнил город с лесом… Хотя, возможно, ты и прав. Я тоже ночами одна стараюсь никуда не ходить. Мало ли их – обкуренных, маньяков… всех не перечтешь. Но в лесу еще страшнее. Звери всякие…
- Белки да ежики. И тех скоро не останется.
- Это ты зря, Арр, - назидательно возразила девушка. - Человек сейчас об экологии очень заботится, по телевизору все об этом говорят. А зверей много.
- Нет, зверей мало, и с каждым годом их становится все меньше и меньше.
- А, Красная книга… Нам в школе о ней рассказывали. Но ты забываешь, Арр, о научно-техническом прогрессе, основе развития человечества. Слышал что-нибудь о клонировании? Теперь, если хоть одна белка останется, от нее можно будет клонировать столько белок, что деревьев в твоем лесу не хватит.
- А потом начнут клонировать людей…
- А что в этом плохого? – удивилась девушка. - Это же пока только для пересадки органов… Знаешь, а я даже и не против, чтобы меня саму клонировали. Прикольно: будем мы, Мэри-один, Мэри-два и Мэри-три вместе жить-поживать, и никого другого нам и не надо. Идеальные подружки… Шучу, медведь, шучу. Ты шуток не понимаешь? Вообще, как у тебя с чувством юмора?
- Напряженка, как говорится в вашем мире.
- Это плохо, Арр. Без шуток жизнь пресная.
- Да, для того, кто шутит, но не для того, над кем потешаются.
- Извини, борьба за существование. Основа жизни на Земле. Не я, кстати, выдумала.
- Но одобряешь?
- Конечно. Борьба – это победа.
- Или поражение.
- О поражениях стараешься скорее забыть.
- А как насчет делать из них выводы?
- Это – для лохов. Пока они выводы делают, их опять кто-нибудь на бабло раскрутит.
- А кроме бабла проблем нет?
- Когда бабло есть, проблем нет.
- Ты уверена?
- Все реальные пацаны так говорят.
- А нереальные?
- Что таких слушать…
- А если о поражении невозможно забыть?
- Забыть можно все. Кроме смерти. Впрочем, смерть – это тоже забвение, правда, Арр?
- Правда, девочка.
- Вот ты сидишь здесь, помогаешь людям. А они тебе когда-нибудь помогали?
- Да…
{начало курсива}
( год 1337 по Р.Х.)
Арр лежал на покрытой хвоей земле, влажной от его собственной крови. Он понимал, что умирает, но страха не чувствовал. По природе своей Арр способен был жить бесконечно долго, и уже бесконечно долго жил; за все это время он не встречал зверя, который был бы сильнее его… кроме человека. Оттого фатальный исход полагался только один: западня, задыхающиеся от раболепного лая собаки, да люди с рогатинами, копьями, ножами. Арр знал, что случится, оставалось только гадать – когда и где.
Сегодня и эти вопросы получили ответ…
Увидев приближающегося человека в черных одеждах с капюшоном, Арр сначала подумал, что ему это померещилось. Но видение не исчезало, Арр даже четко различал теперь черты лица, скрытые под окладистой бородой. Именно она, эта борода, придавала человеку вид старца, но светлые добрые искорки делали его голубые глаза подобными небу.
Человек опустился на колени рядом с медведем, коснулся его своими огрубелыми от работы руками.
- Бедный мой зверь, душа простая, кто же тебя так?… Знаю, люди… Что зверье, друг друга режут без жалости. Зверь, он убивает, когда голоден, а человек – и когда голоден, а чаще когда сыт… Ничего, вылечим тебя. Вот, подкрепись.
Человек без опаски протянул черствую краюху хлеба прямо в пасть медведя. Арр ожидал ощутить на языке каменную твердость, но почувствовал, что хлеб мягок и благоухает так, словно его только что вынули из печи. Медведь с трудом проглотил подарок.
- Ну, вот и хорошо. Теперь дело пойдет на поправку. Дай-ка я посмотрю твои раны.
Человек касался истерзанного тела Арра, и свирепствовавшая там боль замирала, словно испугавшись монаха.
{конец курсива}
- Да, помогали, - повторил задумчиво Арр.
- Рада, что в этих устремлениях у тебя есть взаимность. Лично я, чем дольше живу, тем меньше верю и в помощь, и в дружбу, и в любовь, - спокойно констатировала девушка.
- Мне грустно подумать, куда это тебя приведет.
- Вот к тебе, например, привела, - усмехнулась Мэри, подмигнув медведю, - Если бы меня окружали святые личности, что любовь и дружбу чтят, я бы здесь не оказалась.
- Ты это о чем? – удивился Арр.
- Да так, история со мной дурацкая вышла, тривиальная донельзя. Вроде анекдота, как муж из командировки возвращается. И, самое интересное, ведь Вэл мне сам ключи от квартиры дал…
- Вэл – это бойфренд? – уточнил медведь.
- Да, он самый, - подтвердила девушка, а затем продолжала. - В общем, собиралась я с матерью и отчимом к их друзьям на дачу съездить. Типа юбилей какой-то. Скучища, как все подобные мероприятия. Ну, думаю, сделаю Вэлу подарок. На трубку звонить не стала, а поймала мотор – и к нему. Захожу, бросаюсь на шею, но радости в лице не вижу. Отвечает как-то невпопад и все предлагает пойти куда-нибудь посидеть. Я ему: мол, с одних таких посиделок еле ушла, лучше вдвоем побудем. Достаю из бара бутылку вина, фужеры, отдаю ему, чтобы открыл и разлил, а сама иду в ванну руки помыть. Вижу, с лица Вэла последние краски стекают. Открываю дверь, а там Ирка испуганная стоит. Прикид мой ванный, стерва, нацепила, но чувствую, что под ним, прикидом этим, ничего на ней нет… Вот такова история. Не очень оригинальная, не правда ли?
- А Ирина? – вопросом на вопрос ответил медведь.
- Подруга моя, - пояснила Мэри. - Именно ей я как-то сетовала на то, что Вэла подозреваю в западении на телок, даже помочь просила, типа присмотреть за ним. Вот и присмотрела… В общем, выгнали мы с Вэлом общими усилиями мою бывшую подругу, да поехали на его машине отношения выяснять. Поругались, конечно. Выскочила я из машины и в твой Круг попала.
- Действительно, похоже на анекдот.
- Как и все в жизни. Какой бы ты поступок ты не совершил – благородный, подлый, наконец, глупый – его уже совершали бесчисленное число раз бесчисленные человеческие существа. Поиск оригинальности – пустейшая трата времени. Нам никогда никого не удивить, потому есть смысл сделать свою жизнь просто приятной.
- Даже если придется совершить для этого нечто недоброе?
- Как по-твоему, хороший человек моя подруга Ирка?
- Я слишком мало о ней знаю, - сдержанно ответил медведь.
- Хорошая отмазка, - чуть притворно восхитилась Мэри. - Так вот, мне бы ее считать змеей подколодной, как говорили прежде, но я этого не сделаю. Она увидела свой шанс и поспешила им воспользоваться. Она приняла решение, и ей за него расплачиваться потерей моего доверия и многими-многими другими вещами. Но осуждать ее не буду.
- Что бы ты сделала на ее месте?
- It depends. Скорее всего, не стала бы прыгать на Вэла, но совсем не из высоких моральных соображений. Мне бы хватило ума сравнить минутное сомнительное удовольствие и долговременные вероятные потери и сделать правильный выбор: против меня Ирка практически не имеет никаких шансов.
- Гордыня-матушка?
- Почему бы и нет, если есть чем гордиться? – спокойно согласилась девушка. - А о Вэле что бы ты сказал?
- Опять же: я слишком мало его знаю.
- Так вот, и его осуждать я не буду. Мачо есть мачо. Вернусь, помиримся. Но прежде пусть помучается, пусть поймет, что не принимать меня всерьез нельзя.
- Значит, все останется по-прежнему, словно ничего не произошло?
- Совсем нет. Случившееся будет принято в учет, из него будут сделаны соответствующие выводы, - произнесла задумчиво Мэри.
- Ты хочешь уйти из Круга? – поинтересовался Арр.
- Нет, совсем нет. Мне все кажется, что я попала в какую-то сказку. Или будто сплю и боюсь проснуться. Хорошо мне здесь, я тебе уже говорила. Как в детстве… Конец лета перед первым классом: садик уже закончился, школа еще не началась, но мой верный друг Славка клялся оказаться со мной в одном классе. Я у бабушки на даче, они с дедом праздничный обед готовят (внучка приехала!), а я вышагиваю по участку в новом красном платье, и кажется мне, что все соседи тайно мною любуются. Вижу огромную перламутровую бабочку (такие редко в наши края залетают) и думаю, что ей, как и мне, сейчас хорошо. Может быть, лучше всех на свете. Потому что мы обе неповторимо красивы, потому что мы умеем летать. В тот момент я не на минуту не усомнилась, что смогу взлететь. Я смотрела на бабочку: ее сказочные крылья слегка колебались по легким ветерком, подчеркивая тем самым свою легкость, потом раскрылись в неповторимости узора, чтобы через секунду захлопнуться, срастись воедино. Я от счастья закрыла глаза, а когда открыла их вновь, увидела, как бабочка парила рядом со мной, принимая меня за равную и призывая в полет. Как я могла отказать ей? Взмахнув руками, я поднялась над землей, но гудок подъехавшей родительской машины лишил меня сил, рывком вернув в блеклую реальность этого мира. Я упала на землю, крестом распахнув руки-крылья. Ко мне подбежала мама, сначала испугавшись, а потом и вызверившись на меня за этот испуг, да за перепачканное праздничное платье. Потащила меня к дому, а я безудержно рыдала в ее руках, оплакивая свой прерванный1 полет, который мог стать первым, но которому суждено было стать последним… С тех пор я не летала даже во сне. А здесь, в твоем Круге, Арр, мне все кажется, что я могу взлететь. Я могу летать, Арр?
- Это зависит только от тебя, извини за банальность.
- Странно, но сейчас это мне не кажется банальностью… - задумалась Мэри. - Постой, может, тут какое-нибудь духовное ширянье?
- Ширянье? – переспросил медведь.
- Извини, опять неудачно пошутила. Отец мне в таких случаях обычно говорит, мол, давно русский народ отметил, что шуткой можно человека убить… или быть убитым, и этак многозначительно на меня смотрит.
- Да, конечно, отец…
{начало курсива}
( год 1337 по Р.Х.)
Монах протянул Арру привычный кусок хлеба.
Хмурый человек, сидевший рядом, чуть заметно вздрогнул, увидев подошедшего огромного медведя, но мгновенно справился со своими чувствами и продолжал, обращаясь к монаху:
- Что происходит с людьми? Откуда в них столько ненависти, столько жажды власти. Кровь, кровь кругом… Князья целуют крест, а через день предают… Киев - мать городов русских – разграблен, и свои, Рюриковичи, страшнее татар. Гибнет в мерзости запущения Русь…
Монах ответил не сразу.
- Ты прав. Прежней Киевской Руси уже не бывать. Но, скрытая от алчных глаз поганых лесами и болотами непроходимыми, рождается новая Русь, Московская. И не в имени здесь дело. Имя что? Внешность. Ты в суть смотри: на твоих глазах в муках рождается Русь Святая, верой православной от скверны очищаемая. Видел ли ты, как женщина рожает? И кровь, и боль, и мука, но пока через все это не пройдешь, ребенок не родится… Много у Святой Руси испытаний впереди, но страха нет в моем сердце: все она преодолеет… и мы – если будем вместе с ней.
Монах продолжал говорить, и когда из леса вышел другой медведь, больший чем Арр, вышел, чтобы смиренно принять из человеческих рук хлеб, настало время удивляться Арру.
{конец курсива}
- По правде сказать, я своего отца почти не знал… - тихо признался Арр.
- Точно, я про это по ящику смотрела: самки остаются с детенышами лет до двух, а самцы уходят. Так? – уточнила девушка.
- Дело-то не в этом… - покачал косматой головой медведь. - Я встретил его позднее.
- Почти по-человечески… У нас так же: сделает мужчина женщине ребенка, и с глаз долой. Мать из сил выбивается, чтобы растущий без отца ребенок ни в чем отказа не знал, при этом родному папаше до этих трудностей дела нет. Пройдут годы, ребенок подрастет и возжелает узнать, кто же был его отцом, а, узнав, к нему направится для разговоров и тому подобного. Отец, конечно, драные перья на собственной заднице распустит – вот, мол, я каков, хорош, не правда ли. Правда, папочка – говорит подросшее чадо, а глазки уже влюбленным огнем пылают, и гореть в этом огне многолетним маминым потугам…
- Зачем ты так зло?
- Извини, Арр, сорвалась. Насмотрелась я на подобные санта-барбары.
- Давным-давно, когда я был ранен, один добрый человек подобрал и вылечил меня. К его избушке приходили многие звери, и ко всем монах относился с той же заботой и лаской, что и ко мне. Выздоровев, я поселился недалеко от его жилища и стал регулярно его навещать. При виде меня звери не пускались наутек, как бывало в лесу, словно дом монаха был подобием водопоя в засуху. Однажды я встретил там огромного медведя, который, подобно мне, мог разговаривать по-человечески.
- Отца?
{начало курсива}
( год 1337 по Р.Х.)
Медведь нагнал Арра уже в глубине леса.
- Подожди минуту, - услышал Арр хрипловатый голос и остановился от удивления.
- Значит, я не ошибся, - продолжил второй медведь и, обогнав Арра, резко обернулся к нему, вынудив тем самым остановиться, - ты умеешь говорить.
- Умею, - пришлось признаться Арру.
- Я сразу это понял, когда увидел тебя. Откуда ты? Кто твои мать и отец?
Арр помедлил с ответом, махнув лапой на северо-восток.
- Немногословно.
- Я не помню ни матери, ни отца. Думаю, их убили, когда я был еще совсем маленьким.
- А кто научил тебя говорить?
- Никто… Слова в какой-то момент стали сами возникать в моей голове, а когда однажды издали услышал голоса людей, я неожиданно понял, о чем они говорят.
- Значит, твой отец и твоя мать были из нашего рода.
- Возможно, - вынужденно согласился Арр.
- Ты знаешь, сколько осталось таких, как мы с тобой?
- Полагаю, немного, поскольку впервые встречаю говорящего медведя.
- Ты прав. Но я помню времена, когда все было иначе, - сокрушенно добавил медведь, - пойдем, я познакомлю тебя со своей семьей… Чего удивляешься? Да, есть медведица, и есть медвежонок. Чтобы избавить тебя от ненужных вопросов, сразу скажу: говорить они не умеют. Может, это и к лучшему… Идем.
Арр пошел вслед за медведем, спрашивая себя, почему он сказал неправду в тот самый момент, когда сбылась мечта всей его жизни.
Шли годы, и в их череде Арр иногда виделся с тем медведем, имя которого теперь не мог вспомнить. Каждый раз при встрече он хотел задать главный вопрос, но так никогда и не сделал этого. Изредка он видел медведицу, а медвежонок, не проронив ни одного слова, тем временем стал большим медведем и ушел куда-то, в одном ему известном направлении.
Медведь и он подолгу разговаривали, и из этих бесед Арр узнал много разных полезных вещей.
Однажды медведь, глядя Арру прямо в глаза, сказал, что когда-то у него была другая медведица и другой медвежонок, что они, вероятно, погибли, когда медведь был в отлучке, и Арр ощутил знакомое с детства чувство, словно кто-то щекочет его затылок изнутри.
{конец курсива}
- Да, отца.
- И как прошла встреча?
- Почти как в твоей истории: я кинулся к нему на шею, поскольку был им страшно горд.
- Шутишь? – не поверила девушка.
- Шучу, конечно, - грустно согласился Арр, а потом добавил: Чтобы ты не подумала, что я лишен остатков чувства юмора.
- Знаешь, когда ты говоришь серьезно, все… как-то убедительнее.
- Юмор вообще сложная штука.
- Это у вас, в лесу. А у нас юморят все – и дома, и на работе, и по радио, и по телевизору.
- Хорошо получается?
- По-разному. Но все смеются.
- Трудно оставаться серьезным, когда все смеются.
- Да и нужно ли?
- Смотри, как стемнело…
- Типа пора расходиться?
- Типа пора…
{начало курсива}
Сколько времени прошло с их последней встречи?
Арр дремал в вечерней лесной прохладе, когда его сознание разорвалось, и он увидел, как сквозь сжатые желтые собачьи зубы брызнула темная медвежья кровь. То ли вид крови, то ли зависть от успеха другого члена своры прибавили силы нападающим, позволив преодолеть первобытный страх перед огромным зверем. Судорожная разноцветная волна накрыла медведя. Какое-то время он стоял выпрямившись, и погонщик яростно тыкал ему в бок пикой, желая вызвать агрессию, не обращая внимания на то, что некоторые его удары доставались нападающим, и те, жалобно скуля, отскакивали в сторону и принимались зализывать раны. Потом пестрая гора зашаталась и просела, вызвав новую бурю кровавого энтузиазма собачьей своры. Погонщик, забыв о предосторожности, подошел ближе, яростно орудуя пикой и злобно матерясь. Толпа, осознав, что ее надули, что медведь неизбежно проиграет, и все выставленные на кон деньги будут ими потеряны, завыла, заглушая победный клич атакующей своры. Когда погонщик приготовился нанести очередной удар, из водоворота собачьих тел возникла голова медведя; его глаза пристально смотрели на человека, были в них боль и отчаяние, но отчетливее всего увидел человек обращенное к нему безграничное презрение; и в довершении всего огромный зверь выпростал косматую лапу и выпущенными мясницкими ножами когтей коротким движением распорол живот одной из нападающих собак (та, захлебнувшись от боли, уползла в сторону, оставляя кровавый след волочившихся за ней кишок), давая понять человеку, что так же может поступить и с ним. Погонщик, осознав, как близко к медведю находится, окаменел от страха, выронив бесполезную теперь пику, но медведь, смерив его взглядом, смертельного удара не нанес, а спустя мгновение исчез под скулящей и воющей пестрой безжалостной волной.
- Прощай, малыш, - услышал Арр знакомый голос, который звучал в его сознании, - и прости.
Ответить Арр не успел, потому что окружавшая его лесная тишина поглотила отзвук чужой нестерпимой боли.
Больше Арр своего отца никогда не видел.
{конец курсива}
Среда
Арр смотрел в медленно светлеющее утреннее небо и безнадежно думал о том, что позабыл. Зуд воспоминаний, практически утихший за последние годы, вновь стал нестерпимым с появлением в Круге человеческого существа. События, звери и люди переплетались в его голове клубком, произнесенные когда-то и кем-то слова сливались в зловещую неразборчивость.
Маша заснула прошлым вечером в центре Круга, поэтому Арр, который давно прекратил сопротивляться одолевавшей его бессоннице, ушел в дальний сектор. Он не удивился, услышав рядом с собой легкий шорох травы.
- Что-то ты зачастил ко мне, Махеу.
Сидящий напротив Арра кот коснулся ребром правой лапы усов, словно собрался умываться, отчего те плавно сдвинулись к влажному розовому носу, необычным положением эффектно подчеркивая свою потрясающую белоснежную длину.
- Обстоятельства, Арр, обстоятельства. Что еще может заставить меня ночью шататься по лесу?
- Нечистая совесть, например.
- Нет, медведь, тут ты хватил через край. Проявил полное непонимание кошачьей психологии. Нам чужд психоанализ, поскольку созданы мы так, что рефлексиями не мучаемся и успешно находим причину вовне. Души наши чисты, как золотящаяся на солнце аккуратно вылизанная шерсть домашней кошечки, которая беззаботно раскинулась на хозяйском подоконнике и, прищурив янтарь глаз, смотрит на снующих по балконным перилам растрепанных воробьев… - Кот мгновение помолчал и добавил, - Хотя и своевольны…
- Что-то случилось?
- Случится… Я окончательно решил ехать с моей старой-новой хозяйкой. Она к дочери уезжает, в монастырь. Будет жить в соседней деревушке. И я с ней…
- Будешь орать лунными ночами на завалинке, да гоняться за деревенскими мохнатыми простушками. Детей, наконец, заведешь. У кошки в одном помете по шесть котят бывает. Может, хотя бы один и будет похож на папу… Не только внешне… Будет тебе с кем поговорить.
- Да, по шесть котят… А знаешь, что с ними люди делают?
- Прости, Махеу.
- При чем здесь ты, медведь? Ты за людей не в ответе.
- Теперь – не в ответе.
- Ну, что за сумрачное существо! Ты когда-нибудь улыбаешься, радуешься жизни?
- Редко.
- Плохо это, Арр. Вижу, как ты сам себя тоской уничтожаешь, да помочь не могу, потому что ни слова мне о своей беде за все время нашего знакомства не проронил.
- Не привык на друзей собственную ношу перекладывать.
- Вдвоем нести легче.
- Если друг не знает, что в этой ноше – легче. Спокойная совесть, как сам пару минут назад говорил.
- А если знает?
- Не понял?
- Если догадывается?
- О чем?
- Что люди твою медведицу с медвежонком…
- Остановись, Махеу.
- Надо, не надо – упрямый ты медведь. Знаешь, как я догадался? Да потому что сам через это прошел! Встретил однажды кошку, которая была на других не похожа. Для меня – на других не похожа. Самая обычная кошка: говорить, как мы с тобой, не умела, да и вселенскими проблемами утомлена не была. Эдакая серенькая хохотушка… Улыбаешься? Думаешь, коты только «мяу» произнести могут? Вот и ошибаешься! Ты просто не жил с нами, котами: издаваемые нами звуки своим разнообразием бесчисленных оттенков интонаций любое ощущение передать могут, любое чувство… Извини, в апологии отвлекся. Так вот, шел я как-то по своим делам и вдруг вижу, сидит на завалинке (или как теперь называются эти выступы по бокам домов?) серая кошечка и жмурится от яркого солнца, меня не замечая. Глаз от нее оторвать не могу, но по привычке закоренелого холостяка прохожу мимо и вдруг слышу «мууурр», «куда идешь?» значит. Смотрю на нее, а она по-прежнему солнце сквозь прищур рассматривает, словно и не она меня позвала. Тогда я запрыгнул на завалинку, сел рядом с ней и лизнул ее левое ушко, которое весеннее солнце расписало затейливыми красными узорами. Она улыбнулась, и стали мы вместе смотреть в бесконечную даль голубого неба. А через пару месяцев родила она мне котят… Шестерых, тут ты прав, Арр… Жили мы тогда в подвале того дома, на завалинке которого познакомились. Двор был как двор, люди разные в нем жили. Одни, видя наше беспризорное подвальное братство, от ненависти шипели, как обезумевшие змеи, другие проходили, окинув нас безразличным взглядом, а третьи жалели нас и делились тем, чего самим недоставало. Семейство мое приглянулось одной славной девочке, и она, куда бы из дома ни шла, всегда нам чего-нибудь прихватывала, а мы, издалека ее заметив, бежали к ней, благодарно распушив хвосты и называя ее самыми добрыми кошачьими словами. Даже когда видели, что из школы она возвращается, и знали, что ничего с собой не несет. Девочка смущалась и спешила к своему подъезду, а мы спешили за ней, зная, что она прокричит маме, и та сбросит ей с балкона приготовленный нам подарок. Но настали трудные времена, появился во дворе новый управляющий, который, если сам и не ненавидел кошек, то прислушивался к тем, кто нас ненавидит. К тому времени у моих котят уже глаза открылись, и мама стала выносить их из подвала на солнышко, где они неуклюже друг за другом гонялись, вызывая восхищение одних и неприязнь других homo sapiens. Наш подвал дворники переоборудовали под свою кладовую, так что нам пришлось оттуда убраться, благо погода на дворе стояла теплая. На время счастливой семейной жизни я совсем позабыл о своих обязанностях, перестав беседовать со старушками, только в восторге бродил по соседним дворам, как и положено настоящему коту. Вернувшись из очередной прогулки, я застал свою кошечку перед миской, полной вкусной кошачьей еды, которую теперь продают в магазинах.
- “Знаешь, кто нас сегодня угостил? - взглядом спросила меня она.
- “Конечно, - ответил я, - наша девочка.
- “А вот и нет! Это была та, кого ты называешь Гадюкой.
- (В клубке змей нашего двора она была самой ядовитой.)
- “Не может быть, - не поверил я.
- “А вот и может. Напрасно ты не веришь людям. Они – добрые.
- “Если бы ты прожила столько, сколько я, ты бы не была так поспешна в суждениях, - подумал я, но смолчал.
- “Не прикасайся к еде, - вместо этого сказал я.
- “Я уже поела, и старшие котята поели, - блаженно улыбаясь, сказала она.
- (Старшие – это те трое, которые родились первыми и которые были первыми во всех играх.)
- “Просто эта женщина исправилась и перестала быть Гадюкой.
- “Рад, что был неправ», - нехотя согласился я.
- “Ты даже не попробуешь?
- “Конечно, попробую, - через силу улыбнулся я, чтобы кошечка не заметила моей растерянности... или отчаяния, и принялся за еду.
- (Еда была вкусной…)
Махеу помолчал, собираясь с силами для продолжения рассказа. Арр не проронил ни слова, предощущая дальнейшее развитие событий.
- Потом я, по обыкновению, пошел прогуляться по двору… Это было как удар по голове. Я, действительно, подумал, что кто-то незаметно подкрался сзади (всякого я за жизнь насмотрелся): мои конечности разом отяжелели, я попытался сделать шаг, но вместо этого стал заваливаться набок. Почва уходила из-под лап, неприязненно покачиваясь. Не помню, как оказался на земле. В памяти остались только судорожные всплески неповинующихся лап и горькая зловонная струя, терзающая мне горло. Помню еще двоих людей, проходивших мимо: один сказал: «какая гадость», другая отвернулась. Потом настала тьма… Возвращался в сознание я в той же последовательности, что и терял его, только в обратном порядке. Первым вернулся слух, и я услышал голоса людей.
- “Бедный кот, - женский голос.
- “Ничего, выберется. Коты – они народ живучий, - не слишком уверенный мужской голос.
- Я попытался открыть глаза, и это мне удалось. Не сразу смог понять, где нахожусь: незнакомая квартира, застиранный половичок, рядом блюдце с молоком. Я стал перебирать в памяти дома, в которых жил прежде, но быстро понял бесполезность такой попытки: сознание застонало от боли возникшего из черной дыры воспоминания последнего своего часа.
- “Бедный котик, - повторила женщина, - не знает еще, что стало с его семьей.
- “Не выдумывай, кошки не живут семьями.
- “Эти жили.
- “Тебе просто так казалось. Мы часто приписываем животным человеческие черты. На самом деле у них все проще…
- “Откуда ты знаешь?
- (Мужчина не ответил. Он нагнулся, и моя голова утонула в его широкой руке, отчего терзающая боль немного стихла.)
- “Кто это сделал?
- “Какая разница? Кто-то из соседей. Это – уголовно не наказуемо.
- “Жаль.
- “Жаль – не жаль, не нам с тобой решать. Кто-то должен сокращать популяцию бродячих кошек.
- “Не говори гадостей. То, что случилось, ужасно.
- “Как все в нашей жизни. Как сама жизнь.
- “Я слышала, отравили только мать и троих котят, остальные трое не успели попробовать пищи. Двоих добил дворник лопатой, а последнему соседский Лешка раздавил головку ногой и рассказывал потом друзьям, как славно она хрустнула.
- “Сказано же: будьте, как дети. В этом смысле фашисты были идеальными христианами: они с детской незатейливой врожденной жестокостью уничтожали низшие расы. Как мы – собак и кошек. Так что мы недалеко ушли от Освенцима, он – в каждом нашем дворе.
- “Ты не прав.
- “Тогда объясняй все дочке сама… Бедный кот.
- Так я понял, что не хочу больше жить.
Махеу замолчал.
- Что случилось потом? – спросил Арр.
- Потом случилось чудо. Я лежал на коврике в жаркой тишине собственной нестерпимой боли и ждал смерти. Не знаю, сколько времени так прошло, но почувствовал, как рядом со мной на пол присела наша девочка, наклонилась ко мне и, легко поцеловав между ушами, заговорила:
- “Милый, славный котик, пожалуйста, не умирай. Я больше не буду бояться соседей и дворников, когда они кричат на меня, когда опрокидывают блюдца с молоком и растаптывают мелко порезанные кусочки ливера… Прошу тебя, черненький.
- Не знаю, что со мной произошло, но я открыл глаза, приподнялся на непослушных лапах и потянулся к блюдцу с молоком, которое было удивительно вкусным. Я выздоровел, но, как ни грустно было расставаться, жить в этом дворе уже не смог.
- Живешь теперь в других и опять помогаешь людям. А в свободное время утешаешь старого медведя, разуверившегося в человечестве.
- Да, опять помогаю людям. Сижу иногда на земле, смотрю на проходящие человеческие ноги, и закрадывается мысль: а не они ли раздавили головку моему котенку. Ведь он, мой котенок, был еще совсем мал, чтобы начать говорить… и не только по-кошачьи. Вот так, Арр.
- Бывает и хуже.
- Хуже, медведь, не бывает. Свое хуже всегда хуже чужого, потому что ближе. Что случилось с медведицей? Охотники?
- Да.
- И ты не смог ее защитить?
- Не смог. С момента нашей первой встречи я заботился о ней. В тот день я натолкнулся на нее, израненную, лежавшую на земле, и вдалеке услышал пьяное от испробованной крови и предчувствия неминуемой победы тявканье. Я сделал единственное, что мог, и именно то, что не должен был делать. Я установил вокруг нас Круг. Потом были мат и растерянный скулеж под ударами грязных сапогов, но скоро все звуки смолкли, кроме тяжелого дыхания раненой медведицы. Охотники ушли, утащив с собой собак, правда, те напоследок загадили все кусты по периметру Круга – то ли от злости, то ли от испуга.
- Ты выходил медведицу.
- Да, а потом отпустил ее восвояси…
- Но она не хотела уходить.
- Ни уходить, ни говорить…
{начало курсива}
- Не бойся, скажи что-нибудь. Поверь, когда-то давно все звери могли говорить. Ты удивляешься, почему они не могут говорить теперь? Все очень просто: этот мир так сотворен, что если хотя бы малая его частичка теряет свою первозданную чистоту, это отражается на всех его остальных частях и частичках. Не знаю, был ли человек задуман центром творения, но его самой слабой частью он, несомненно, был. Он, человек, не выдержал испытания, и вместе с ним пали все мы… Впрочем, не совсем так. Это произошло не мгновенно, поскольку каждый сам принимает решение. Распалось единство мира, и каждый стал сам за себя. Трудно подниматься вверх, но легко катиться вниз, и здесь слов не нужно, кроме разухабистого «эх». Столько тысячелетий весь мир катится в пропасть, и каждый раз кажется: все, вот оно дно, так нет же, дорога опять срывается вниз. Ты послушай, как сейчас разговаривают между собой люди: не слова, а осколки слов – ни собрать, ни склеить, как ни старайся, кругом одни осклизские острые края взаимного безразличия. Скоро весь их словарный запас сожмется до нескольких слов и звуков, выражающих желание совокупиться или уничтожить соперника, и с помощью их немногочисленных сочетаний станут они выражать все остальные чувства, если эти другие чувства, кроме инстинкта продолжения рода и господства над ближним, у них еще к тому времени останутся.
Медведица восхищенно смотрела на Арра.
- Я не простой медведь… Нет, не то говорю. Я – самый что ни на есть простой медведь, ибо мне удалось сохранить хотя бы часть первозданного облика нашего косматого племени. Я помогу тебе стать тем, кем задумывал нас Творец. Начнем с самого простого. Меня зовут…
- Арр, - нежно прорычала медведица, ткнувшись огромной мохнатой головой в плечо Арра.
Арр почувствовал, что его глаза подернулись влажной пленкой, как случалось, когда он слишком долго и пристально смотрел на звездное небо, с той разницей, что смотрел он сейчас не на небо, а на спину прижавшейся к нему медведицы.
- Пусть так, - подумал он. – Я навсегда забуду свое прежнее, настоящее имя и стану Арром. Лишь бы она была рядом. Я так устал от людей, устал бороться с их высокомерием, недоверчивостью, непостоянством.
Те немногие, что приходили в Круг, были ему близки – не телесно, так по духу, - и они вместе пытались вернуть человечество к его подлинной сути; но временами эти люди казались песчинками, брошенными в ураган человеческой ненависти. Как, впрочем, и он сам… Арр подолгу объяснял им очевидное, и когда результат бывал достигнут, теплое облачко доверчивого покоя опускалось на его сердце, и он тонкими невидимыми пальцами сознания чертил на этом облачке узоры юного мира и думал: именно ради таких редких моментов и стоит жить.
Облачко, которое опустилось теперь на его сердце. Но людей рядом не было. Рядом была медведица.
{конец курсива}
- Она была рядом со мной, и это казалось таким естественным. Говорить она так и не научилась, зато я без труда научился понимать ее урчание и рычание. Не научился я другому…
- Любить ее?
- Любить ее… Нет, не так. Научился, когда было уже поздно. В отличие от тебя…
- Мне жаль тебя, медведь.
- Но это еще не все.
- Медвежата?
- Медвежонок.
- Те же охотники?
- Только его взяли живым…
- Он был обычным медведем или бастрюком вроде нас с тобой?
- Я считал его обычным медведем, я относился к нему, как к обычному медведю, который не смог стать особенным. И он это чувствовал. Жил и чувствовал, что не стал тем, о ком мечтали родители. Я был ужасным отцом, Махеу. Подлым отцом…
- Ты был обычным отцом, необычный медведь.
- А когда я понял, что ошибался, опять-таки было уже поздно.
- Ты не смог его спасти?
- Не смог.
- И тогда ты отомстил одному из обидчиков.
- Егерю.
{начало курсива}
Арр заметил его издалека: кургузая фигурка сикофанта, вцепившегося для собственной значимости в ружье – надежду всех ублюдков. Медведь мог напасть сзади, тихо, но тем самым он уподобился бы этому мерзкому падшему человеческому племени, с которым он больше не хотел иметь ничего общего.
Арр зарычал и увидел, как просели плечи идущего впереди человека, как всю его фигуру покорежило такой волной страха, что его избытки потекли вонючей желтой струей в сапоги. Арр шел медленно, хотя видел, как лесник вскинул ружье и прицелился. Он не считал, сколько прогремело выстрелов, он смотрел человеку в глаза, и у того безудержно тряслись руки. Арр встал на дыбы, одним движением левой лапы выбил замолкшее ружье, а затем средний коготь правой лапы, огромный и острый, как охотничий нож, всадил в то место, откуда текла желтая жижа, и с силой рванул его вверх. Целое мгновение человек висел в метре от земли, и в глазах его вибрировал ужас, не давая произнести ни слова. Арр, морщась от доносившегося до его чуткого носа смрада дыхания, смотрел на человека и думал: это – венец творения? образ и подобие Творца? не рождалось еще на свете более подлого и низкого существа, даже в животном мире…
Когда струйка крови потекла из распахнутого рта лесника, Арр брезгливо сбросил человека со своего когтя. Тот упал на спину и по-игрушечному задергал руками и ногами. Из разорванной одежды выползли кровавые черви кишок.
«Тухлятина… Гниет заживо», - подумал Арр и, не оборачиваясь, пошел прочь. Он поморщился, услышав последние мысли лесника: Люська, белокурая падла средних лет, так и не трахнутая умирающим, да крупный заем собутыльнику Леньке, который теперь этими деньгами поживится, и бесчисленные невинные души убитых им живых существ, которых он призван был охранять…
{конец курсива}
- И тогда ты замкнулся в Круге? Не смог простить человеку его подлость?
- Устал прощать homo sapiens его подлость и низость, ведь все эти долгие годы я ничем другим и не занимался.
- Люди бывают разными, медведь. Плохих всегда больше, чем хороших. Кто им поможет, если не мы?
- У меня нет больше сил, кот.
- Тебе только так кажется. Силы добра неистощимы.
- Ты ошибаешься, неистощимы только силы зла, поэтому оно и правит в мире.
- В этом мире, Арр.
- Другого мира я не знаю, Махеу.
- Знаешь, медведь, знаешь. Он – в глазах того монаха, что вытащил тебя из объятий смерти, или той девочки, что вернула меня к жизни. От нас требуется самая малость – передать его отсвет другим, тем, кому плохо, как было когда-то плохо нам с тобой. Что такое десяток лет отчаяния в твоей тысячелетней жизни? У нас с тобой все еще впереди… Время прощаться.
- Если скажу спасибо тебе за все, покажется несоизмеримо мало.
- Нам, котам, все мало покажется, такие уж мы безмерные существа. Будь счастлив, медведь. Может, еще и встретимся, - пообещал Махеу, и одним прыжком, элегантно развернувшись прямо в полете, оказался в нескольких шагах от медведя.
- Обязательно встретимся, - сказал вслед ему Арр, мало веря в собственные слова.
Кот пушистым хвостом исполнил замысловатую фигуру, посмотрев на медведя через лохматое плечо, и спрятал улыбку в белые усы.
* * *
- Арр, в этом мире существуют зеркала? – вопрос девушки зацепил Арра и потянул из сумрака мыслей в простоту солнечного сегодня.
- Ты отлично выглядишь, - успокоил ее медведь.
- Верю, но хотелось бы убедиться самой.
- Придется поверить мне на слово.
- Нет - так нет. Можно обойтись и без зеркала.
- Прежде обходились.
- Понимаешь, Арр, сейчас и жизнь другая, и темп ее другой, совсем не тот, что ты видел сто, пятьдесят или даже двадцать лет назад.
- Куда вы торопитесь?
- Все успеть. Люди сейчас живут средне статистически все дольше, а на самом деле – все меньше. Теперь мужчины в тридцать лет – импотенты, а в пятьдесят – покойники. Ну, пусть, в тридцать лет – почти импотенты, а в пятьдесят – почти покойники. Посуди сам: какая мне разница, отчего у моего парня в штанах вместо бейсбольной биты студень – синдром менеджера его доконал или таким бог создал; лично я не собираюсь таскаться с ним по психоаналитикам и разбираться в его детских психических травмах-фобиях. Или вот мой родной дядя: пятьдесят лет, а он без таблеток дня не проживет; начальник лет на двадцать моложе его, мой дядя скачет перед ним, кося под молодого и резвого, а, приходя домой, падает без чувств до нехорошего утреннего пробуждения, трястись во сне от пропитавшей его существо гремучей смеси ненависти и страха.
- Если это реклама нового времени, то она не впечатляет.
- Арр, наступил новый век! Кто будет теперь вспоминать, что было раньше? Кому это интересно? Старикам, обсасывающим в памяти моменты, когда они были молоды, и жалеющим о том, что эта молодость давно прошла, а они не имели и сотой доли тех возможностей, которыми пользуется сейчас молодежь. Вот и роются они в мусорных ящиках собственной памяти, пыжась от собственной незначительности, которую уже невозможно скрыть. Время идет вперед, и никому его, к счастью, не остановить.
- Да, время не остановить, - задумчиво протянул Арр.
- Сейчас свобода, везде и во всем свобода. Когда я обучалась на курсах топ-моделей, наш инструктор не уставал повторять, как важна подлинная свобода движений. Без нее…
- Тогда самые продвинутые люди – это сумасшедшие, потому что у них есть предельная свобода движений.
- Нет, Арр, тут ты перехватил…
Беседы с Машей сильно отличались от тех, которые Арр привык когда-то вести с приходившими в Круг людьми, но и это было хорошо: на простые вопросы и отвечать было проще.
* * *
Уже наступил вечер, когда девушка спросила медведя:
- Арр, неужели тебя не интересует то, что происходит за пределами твоего Круга?
- Абсолютно, - поспешно ответил медведь.
- Даже если в этот момент кому-то нужна твоя помощь?
- Моя помощь никому теперь не нужна.
- Напрасно ты так думаешь, - возразила девушка. - Или, по-твоему, за время отшельничества в Круге внешний мир стал царством Божьим на земле, где утерты все слезы и утолены все печали?
- Сомневаюсь, - грустно усмехнулся медведь, но отметил про себя, что обороты речи его собеседницы приобретают несколько архаичный оттенок.
- Правильно сомневаешься. Не я прожила на земле более тысячи лет, срок вполне достаточный, чтобы лишиться последней иллюзии.
- Чего ты хочешь, Маша? – спросил медведь.
- Ты можешь сделать так, чтобы мы услышали все, что происходит вокруг твоего Круга?
- Конечно.
- Так сделай же так. Хотя бы на несколько минут.
- Это ничего не изменит.
- Посмотрим.
- Хорошо, попробуем, - согласился Арр.
Некоторое время они ничего не слышали, кроме невнятного гула, и на минуту Арр засомневался, не утратил ли он свои способности. Потом возник голос – хриплый, пропитый или простуженный.
- Хорошо пошла…
- Переключай канал, - усмехнулась Мэри, - с этими все понятно. Далеко они от нас?
- Где-то на выезде из города.
- Следующий!
Опять гул, пробиваемый навязчивым треском. Затем – усталый голос произнес:
- Вот и все. Что сделано, то сделано. И винить здесь некого: бизнес есть бизнес. Где он начинается, дружба кончается.
- А это где? – спросила почему-то шепотом Мэри.
- На шоссе. Двое разговаривают в машине.
- Переключай канал.
На этот раз настала тишина, оттого и показался таким страшным последовавший женский крик.
- Нет, нет! Не делайте этого! Мамочка! Ааааааа!
- Что это, Арр?
- Это в лесу, недалеко от нас. Мужчина и женщина… Женщина очень молода и очень испуганна.
- Shit, - проговорила Мэри, и Арр почти физически ощутил ее страх.
- Что случилось? – встревожено спросил он.
- Это маньяк.
- Кто?
- Козел один. Я тебе о нем уже говорила: он заманивает девчонок в твой лес, насилует и убивает. И выследить его никто не может.
Тошнота от необходимости принятия решения подкатила к горлу медведя.
- Прошу тебя, помоги ей, Арр!
- Мне нет дела до того, что происходит с людьми.
- Я понимаю, медведь, тебя кто-то круто обидел, и ты решил оставить людей. Но эта девчонка чем перед тобой провинилась?
Мэри осталась на поляне, и Арру было безразлично, уйдет она или нет – защита Круга была снята, а он сам огромными прыжками мчался к тому месту, из которого исходили звуки, терзавшие его сознание.
Четверг
Из газеты «Фарт таймс»
Эксклюзивное интервью маньяка
Сегодня ночью работниками правоохранительных органов был задержан человек, который в течение долгого времени безнаказанно терроризировал жителей города. Задержан прямо при попытке совершения очередного сексуального преступления. Нашим корреспондентам Фуфе Кларсену и Климу Самгину (яркий дебют!) удалось получить эксклюзивное интервью у пойманного маньяка…
* * *
Клим с детства мечтал стать журналистом, чем вызывал иногда молчаливое, а чаще гулкое недовольство своих родителей, типичных представителей нового среднего класса – людей успешных и недалеких.
Конечно, в молодые годы их тоже терзали экстравагантные замыслы: мать закончила факультет психологии в университете, воображая себя Юнгом в юбке; отца на факультет археологии привела жажда славы Картера, но процессы формирования новых капиталистических отношений похмельем безденежья и изжогой собственной ненужности быстро отрезвили их. Оба посмотрели в суть проблемы и, осознав, что никакой олигарх не обойдется без учета расходов и доходов, а также их правильного, хотя бы внешне, отражения, отец и мать Клима, похоронив без лишней помпы юношеские мечты, признали важность бухгалтерского учета и регулирования финансовых потоков. Теперь мать работала главным бухгалтером преуспевающей фирмы, отец же стал представителем одной из самых бессмысленных и одновременно самых уважаемых профессий, то есть аудитором. Клим так и называл их – Бухгалтер и Аудитор, иногда даже вслух. Впрочем, теперь первое прозвище придется тиражировать, поскольку сестра, недолгое время полелеяв мечты стать актрисой, тоже избрала бухгалтерскую родительскую стезю, научившись без запинки к месту и не к месту произносить тупую аббревиатуру МСФО.
Клим оказался сильнее своей сестры, выдержав нападки родителей, и стал профессиональным журналистом. После окончания университета, поменяв пару никчемных газетенок, он попал в «Fart-Media» - городское отделение одного из самых влиятельных в стране медиа-холдингов. Пока он работал на подхвате, не имея не только собственного проекта, но сколько-нибудь явно выраженных должностных обязанностей, что отражалось на размере получаемых доходов. Впрочем, Клим не брезговал брать необходимые деньги у родителей, искренне полагая их своими мелкими меценатами.
Судьба была к Климу благосклонна: полгода назад его передали в распоряжение Влада Стокольского, одного из самых звездных журналистов холдинга. Клим не терял времени, стараясь научиться у Влада премудростям профессии, которым не учат в университетах, и быстро из мутной личности второго плана превратился в эффективного и незаменимого помощника.
Были здесь и свои отрицательные стороны, как, например, в эту ночь. Влад сказал, что снял клеевую телку, которую необходимо сразу трахать, поэтому исчезает из офиса на несколько часов, а чтобы никто не мог его побеспокоить, отдает свою сотку Климу: мол, отвечай за меня, ни больше, ни меньше.
Клим задремал за компьютером, доводя до ума невнятную статью своего любвеобильного шефа, когда раздался телефонный звонок: кто-то яростно пытался добраться до Влада. Клим нажал клавишу и услышал торопливое приглашение в местное отделение милиции – мол, дело срочное, без отлагательств.
- Что случилось? – со сна глуповато полюбопытствовал он.
- Пока я буду рассказывать, что случилось, другие журналисты…
- Сейчас буду, - оборвал нарождающуюся тираду Клим.
Когда Клим вошел в комнату и представился, ожидавший его лейтенант многозначно улыбнулся и барским жестом предложил присесть.
- Выпендривается, сволочь, - тускло подумал Клим, но предложенный расшатанный стул занял. – Наши его хорошо подкармливают, вот он и стучит обо всех интересных происшествиях. Интересно, сегодня-то что случилось? Не мог подождать до утра?»
- Клим, я предоставлю вам исключительную возможность, - начал лейтенант и утонул в театральном молчании.
- Цену себе набивает, - безжалостно подумал Клим.
- Я предоставлю вам возможность поговорить с давно разыскиваемым маньяком, - выдал реплику милиционер.
Сонливость Клима мгновенно прошла.
- С маньяком? – немного растерянно переспросил он.
- Именно, с ним, родимым, прости Господи. Взяли подонка сегодня ночью, да еще с поличным, так сказать…
- Новая жертва?
- Да, новая попытка изнасилования и убийства. Но на этот раз мы успели как раз вовремя.
- Кто-то дал наводку?
Милиционер невразумительно хмыкнул, и Клим расценил это, как утвердительный ответ.
- Анонимный звонок?
- Вроде того. К счастью, вовремя. Кто-то, видимо, проезжал мимо, заметил машину и нам позвонил.
- Опять в лесу? – задал вопрос Клим.
- Именно, - подтвердил милиционер.
- Жертва? - лапидарно уточнил Клим.
- Молодая девчонка. От страха потеряла сознание…
- А тут как раз вы подоспели.
- Вот именно, как в кино. Взяли этого гада тепленьким.
- Сопротивлялся?
Милиционер презрительно хмыкнул, из чего журналист должен был сделать вывод, что сопротивление, несомненно, было, но так же несомненно оно было быстро сломлено.
- Дубинками мочили, а потом, чтобы не наклоняться – ногами, - подумал Клим, но сам оборвал себя, - А чего иного эта сволочь заслуживает, если, конечно, это нужная сволочь попалась, а не какой-нибудь мелкий начинающий извращенец, начитавшийся подробных отчетов в вездесущей и неразборчивой прессе.
- Могу я его видеть? - вслух спросил он.
- Разве Влад не появится?
- Я - его помощник.
- И все-таки…
- Вот его сотка, на которую вы мне звонили. Другой связи с шефом я пока не имею. Будем жевать сопли – тему перехватит кто-нибудь другой. И еще одно: я хотел бы после встречи с маньяком поговорить и с вашим сотрудником, который принял анонимный звонок. Хорошо? - видя нерешительность лейтенанта, Клим добавил: - Условия оплаты остаются прежними.
Последняя фраза привела механизм в действие.
- Итак, начинаем: Вас зовут?
Сидящий перед Климом человек мало походил на существо, само существование которого уже несколько лет внушало ужас жителям города; Самгин даже подумал, что менты ошиблись или подсадили совершенно другого человека. Перед ним сидел задрюченный мужичонка средних лет с лицом испуганного пацана, взятого с поличным физруком у женского туалета.
Поскольку мужчина молчал, Клим повторил вопрос.
- Отвечай представителю свободной прессы, - грозно пришел на помощь Климу лейтенант и грязно выругался для острастки.
Мужчина забормотал что-то невнятное насчет адвоката и своих прав, но искренний хохот лейтенанта поставил все на свои места.
- Итак, как вас зовут? – еще раз повторил вопрос Клим.
- Алексей… Алексей Кузьмин.
- Очень приятно. А меня – Клим, я – журналист. У вас сейчас есть уникальная возможность сообщить нечто нашим читателям. Вы можете быть со мной вполне откровенны – все, что вы скажете, я напечатаю без купюр. Это уже потом, когда за вас примется система, начнутся купюры и удары по почкам. Итак, Алексей…
Но договорить ему не дали: дверь комнаты неожиданно открылась, и на ее пороге Клим увидел Фуфу Кларсена. (Ну, и имя… Псевдоним, как, впрочем, и у него, Клима; взял из отцовской любимой книжки, чтобы поиграть на родительских нервах, да постепенно к нему привык.)
До сегодняшней ночи он видел Фуфу только на экране, чего было вполне достаточно. Этот (эта?) раскрашенн… это раскрашенное существо вело невнятную программу на музыкальном канале. Новая политика группы «Fart-Media» была Климу известна: обычно на интервью посылались два журналиста, один – специалист по освещению подобных вопросов, второй – для контрапункта и развлечения публики, повторяя удачный опыт продюсеров совмещать в одном номере нескольких попсовиков.
- Быстро сработали, - отметил про себя Клим, кивнув Фуфе. – Лейтенант подсуетился или другой источник отзвонился?.. Кругом шестерки.
Разговор с маньяком вел Клим, поскольку Фуфа понятия не имело, как разговаривать с подозреваемым, постоянно влезало в разговор с бессмысленными замечаниями, стоило глазки маньяку, при этом беззастенчиво пытаясь потискать его, Клима, промежность. Хотя поведение партнеро действовало Самгину на нервы, он всячески пытался сдержаться. Лишь спустя некоторое время, наблюдая за Фуфой, отмечая холодное презрение к нему/ней лейтенанта и делая пометки в своем блокноте, несмотря на стоящий на столе включенный диктофон, Клим с удивлением оценил предусмотрительность холдинга: дурацкое поведение Фуфы всей своею непредсказуемостью позволило задержанному расслабиться, что сразу сказалось на теме и тоне разговора.
Из комнаты Клим вышел вместе с Фуфой, мельком глянув на вновь просевшего под взглядом лейтенанта маньяка.
- Отличный получится материал, - сказало, улыбаясь, Фуфа.
- Это точно, - согласился Клим.
- Зайдем в кафе, выпьем чего-нибудь? Утро уже…
- А редакция?
- Перебьются.
- Точно, перебьются, - Фуфа все больше нравилось Климу.
- Кофе? – спросило Фуфа, занимая столик у окна.
- Не помешает, - согласился Клим. – Кстати, ты как пробил… пробила…
- Пробил, - весело уточнил Фуфа.
- Как ты пробил насчет гомосексуальных наклонностей, которые жестоко в нем подавлялись извне?
- Из личного опыта… Шучу, шучу. Открой любую газету, там такого дерьма валом. Немного соображения, чуточку воображения – и все в ажуре.
- Но он подтвердил…
- А куда ему, мудаку, деваться? Чем круче, тем читателям интересней.
- Стал вспоминать, рассказывать о матери, о зоне…
- Именно то, что требуется сегодня читателям. Отразим его первый сексуальный опыт максимально подробно: обида, фрустрация, поломанная жизнь. Стал убивать, желая померяться силами с полицией и собственными комплексами. Такова сила печатного слова и новостного видеоряда. Иными словами - насмотрелся, начитался. Поверь моей интуиции: здесь есть, где развернуться. Домыслим, конечно, кое-что, кое-что подправим; сократим большую часть нецензурных фраз, оставив пару-тройку для антуража. Классно все получится, уверяю тебя.
- Только насчет медведя… - смущенно напомнил Клим.
- А вот про это упомянем мельком. Глюки, брат, глюки. Случается такое, читал… Но пикантности и мистики в текст добавит. Наши тинэйджеры кто по Кингу, кто по «Властелину колец» тащатся. Оно понятно – меня самого от реальности блевать тянет. Вот и порадуются пацаны, - а затем неожиданно серьезно: - Без Влада справишься?
От последних слов у Клима перехватило дыхание: о Владе он совсем позабыл. Только что рожденная мечта о славе с неприличным звуком лопнувшего шарика превратилась в ничто. Фуфа, наблюдая изменения в лице своего собеседника, хохотнул было, но сам себя прервал, назидательно повторив.
- Без шефа своего справишься?
- Справлюсь, - с надеждой выдавил из себя Клим.
- Тогда какие проблемы, брат? Пусть Влад Жизи трахает, телки вне графика до добра не доведут. Едем ко мне.
- А насчет продажи прав на публикацию его воспоминаний ты серьезно?
- Конечно. Из-за моратория ему больше пожизненного не дадут. Вот и будет, чем заняться. Поговорю со своими, найдем деньги.
- Минут десять подождать можешь?
- Конечно, еще чашку кофе возьму. Проблемы?
- Нет. Хотел у ментов одну вещь выяснить.
- По теме?
- Спрашиваешь!
- Давай, действуй…
Разговор с Фуфой произвел на Клима столь сильное впечатление, что он чуть не забыл о назначенной встрече.
- Добрый день, - поздоровался ожидавший его человек. Он протянул руку, и Клим с неприязнью заметил, что она немного дрожала.
- Вероятно, нервные нагрузки, - подумал он, а вслух спросил: Трудная была смена?
- Да уж… Впрочем, у нас легких не бывает.
- Я хотел спросить об анонимном звонке.
Климу показалось, что человек от вопроса вздрогнул.
- Что именно?
- Ну, кто звонил? Мужчина? Женщина? – уточнил Клим.
- По-моему, мужчина.
- То есть?
- Голос грубый, но словно бесполый. Понимаете, во время ночных дежурств случаются иногда моменты…
- Засыпаете? – быстро вставил Клим.
- О чем вы говорите? – человек даже обиделся от климова предположения, - Не спим мы на дежурствах. Но случаются моменты, когда долго нет вызовов, и поневоле начинаешь думать о чем-то своем, с матерью, женой или другом мысленно продолжаешь незавершенный в иное время и в ином месте диалог, а тут неожиданно раздается сигнал.
- Понимаю… Выбивает эдак из колеи, и уже не понимаешь, где находишься и с кем говоришь.
- Вот именно, - согласился дежурный.
- С каждым случается. Иногда такое невпопад ляпнешь, - добавил взаимопонимания Клим.
- Или померещится чего…
- Померещится? – заинтересованно переспросил Клим.
- Ну, как ты вроде в зоопарке… Волки там, медведи.
- Понятно. Забавны игры нашего сознания. Но вернемся к делу: что вам сказал мужчина?
- Мол, опять объявился маньяк, у него новая жертва.
- Описал жертву?
- По-моему, нет. У нас сейчас один маньяк в розыске. Если жертва, значит, молодая девушка.
- Логично. А место, где преступление происходит, описал.
- Да, причем так точно, словно я сам его видел.
- Круто. Может, из бывших милиционеров или юристов.
- Не знаю.
- И все? Повесил трубку?
- Вроде того, - ответил человек, но как-то неуверенно.
Климу разговор с дежурным успел надоесть: пустая трата времени, глюки, как говорит Фуфа, и никакой новой информации.. Скорее по привычке он на прощание отдал человеку свою визитную карточку и попросил позвонить, если вспомнит что-то интересное.
Когда Клим вернулся в редакцию, он сразу почувствовал, как все изменилось: он был героем дня, и все это знали.
Даже Эльза, недоступная красотка из соседнего отдела, подошла к нему в курилке и осведомилась о событиях прошедшей ночи. Климу не хотелось рассказывать все в очередной раз, но и ответить отказом он не мог. Неожиданно отличная идея пришла к нему в голову.
- Рабочая обстановка не располагает к долгим беседам, - томно сказал он, и Эльза понимающе хихикнула.
Этот дружеский смех показался Климу откровением, и он уверенно пригласил ее выпить чего-нибудь в соседний бар, на что девушка так же уверенно дала согласие.
Беседа их затянулась, но никому не хотелось ее прекращать.
- Не мог бы ты меня взять с собой, когда в следующий раз пойдешь к клетку к этому пидару? – многообещающе улыбаясь, спросила Эльза.
Клим уже собрался честно признаться, что следующего раза может не быть, но вместо этого мудро поперхнулся и утвердительно кивнул головой. Такие звездные дни выпадают не часто в жизни, и всеми их возможностями надо уметь пользоваться до конца.
В это время зазвонил телефон, и Климу пришлось снять ладонь с безудержно влекущего его мягкого бедра Эльзы и достать трубку из правого кармана джинсов.
- Простите, это я.
- Кто я?
- Мы встречались с вами сегодня. Вы просили позвонить.
- А… - протянул Клим, вспомнив дежурного милиционера с дрожащими руками, - конечно, помню. Что-нибудь новое?
- Пожалуй, - голос звучал в неуверенной тональности, и это действовало Климу на нервы. Лишь бы этот мудак не вообразил, что журналисты занимаются психоанализом в свободное от основной работы время. Не доставало еще копаться в клоаках ментовской памяти. Собственной с избытком хватает. - После нашего с вами разговора я записи вызовов проверил. Ничего.
- Выражайтесь, плиз, попонятнее.
- Вы спрашивали меня о том звонке.
- Спрашивал, и вы мне рассказали. Мол, звонил мужчина бла-бла-бла.
- Я не уверен, что мне вообще кто-то звонил.
- Не понял. А как же вы узнали о случившемся?
- Мне было видение.
- Теперь все понятно, земляк. Водка – лучшее средство от нервных срывов. Спокойной ночи.
Клим прервал разговор, а потом вообще отключил телефон, сунул его в карман джинсов и вернул руку на мягкое бедро Эльзы.
- Кто это был? – полюбопытствовала девушка.
- Так, один пьяный мудак-мент.
- Не простая у тебя жизнь – то пидары-киллеры, то менты-мудаки.
- Стопудово, - удовлетворенно подтвердил Клим.
* * *
Лишь на обратном пути в Круг Арр осознал, что забыл поставить защиту. Поэтому, увидев Мэри, беззаботно сидящую на траве, медведь искренне удивился, но постарался не подать виду.
- Ты не спишь?
- Хотела побежать вслед за тобой, да куда там. С твоим разгоном потребуется даже не «мерин», а что-нибудь спортивное. Поэтому решила тебя здесь дожидаться.
«Значит, она знает, что я не поставил защиту, - подумал Арр. – Тогда почему же она не сбежала?»
Ответ напрашивался сам собой. Редко кто из прежних посетителей Круга спешил его покинуть. Но те люди были иными, искателями истины, что ли. Сидящая же перед медведем девушка на обычных посетителей была не похожа, тем более что и попала в Круг не по своей воле.
- Все в порядке? – прервала молчание девушка.
- То есть?
- Ну, с маньяком этим, конечно.
- Да, - замешкался с ответом Арр, - все в порядке. Полицейские успели вовремя.
- И тебе не пришлось вмешиваться.
- Практически не пришлось.
Лгать Арр не умел, но и рассказывать не хотел. Передав вызов милиции, медведь понял, что она не появится в лесу мгновенно, а, следовательно, этот злой человек может преуспеть в своем деянии.
Когда медведь поднялся на задние лапы и заревел, девушка просто-напросто потеряла сознание. Ей и без Арра хватало впечатлений. Глаза же мужчины, пытавшегося подняться с земли, были замутнены похотью, и он не сразу осознал, кто перед ним. Но когда страх вернул ему чувство реальности, человек рухнул на колени и закричал, как кричат в ужасе неминуемой смерти свиньи. На долю секунды Арр усомнился, не приступ ли это дежа вю: вновь перед ним существо, коему суждено было стать венцом творения, но которое превратило себя в липкий сгусток лжи, страха и бесчестия. Под молчаливым взглядом огромного медведя мужчина ткнулся лицом в траву и замер в неподвижности. Арр, чтобы убедиться, не умер ли тот, заглянул в сознание лежащего на траве человека, заглянул лишь на мгновение, но испуганно отдернулся, ибо там ничего, кроме ненависти ко всему сущему, не было. Пролистав годы, медведь попытался достигнуть детства, где полагалось находиться любви к матери и отцу, да разному пушистому зверью, но нашел лишь запах паленой шерсти и отпечаток разорванных ужасом и болью желтых кошачьих глаз, в которые гордо плевал когда-то лежащий теперь перед ним человек…
- Арр, ты даже представить не можешь, что сейчас совершил, - в голосе девушки звучало подлинное восхищение без малейшего оттенка обычной иронии, к которой медведь за прошедшие дни успел привыкнуть.
- Вот здесь ты ошибаешься, - сухо ответил Арр, - Могу. Если рассматривать глобально, то я нарушил данное самому себе обещание, вышел за пределы Круга и вновь попытался исправить людей.
- И тебе это удалось!
- Не будем обманывать себя: удалось остановить одного негодяя.
- Но какого негодяя.
- Вполне посредственного, в сравнении со многими другими ему подобными.
- Он терроризировал наш город уже много лет, а ты его остановил.
- К счастью, я успел вовремя.
- Потому что меня послушал! – не преминула отметить Мэри.
- Да, ты оказалась права, - согласился медведь.
- То-то же. Можешь послушать еще один раз?
- Попытаюсь.
- Сними защиту Круга, я позвоню Вэлу, и он все устроит. Ты выступишь на центральном телеканале, ты скажешь всем людям то, чему учил веками одиночек.
- Как в цирке – говорящий медведь.
- Я серьезно, Арр.
- И я серьезно. Что я смогу им сказать такого, чего бы они еще не слышали и что способно было бы заставить их измениться. Приходили те, кто выше, лучше, умнее меня, но человечество не менялось, даже если и не побивало их камнями.
- Ты - особенный.
- Я – старый медведь, анахорет, разочаровавшийся в людях. И я очень устал, Маша… Думаю, тебе пора возвращаться в свой мир.
- Можно я еще побуду в Круге?
- Конечно.
- До вечера… А потом я выйду на шоссе, поймаю попутку и вернусь в город…
* * *
- Отец… - помедлила Мэри, - у меня их даже двое – один родной, второй - неродной, но по маминому выбору. Первого, Владимира, помню плохо. События – как десятая запись на кассете VCR: какие-то полянки, берега вонючих речек, дебильные игры в мячик, подвыпившие компании родственников в старомодных мешковатых прикидах и нравоучительные истории в формате baby talk с бесконечными «еньками», «оньками»; и все это нечетко, с рябью и рассекающими экран дрожащими полосами или наплывами более поздних воспоминаний. Отец нас бросил: то ли спился, то ли дурью обкурился, под бомжа стал косить, а потом и вообще в другие края подался. Больше я его не встречала, о чем совершенно не жалею.
- Ты к нему жестока.
- Есть на то основания. Хотя иногда кольнет сердце: а вдруг один из тех грязных мудаков, что роются в нашей дворовой помойке, есть не кто иной, как мой кровный папочка. Я часто спрашивала мать, что она в нем нашла; может, любовь была, как в книжках пишут. Она вздыхала, качала головой и сокрушалась, как в нем ошиблась. Говорила, что сначала он казался очень перспективным мужем, и голову имел и работу, а потом всего разом лишился. Начались пьяные истерики на кухне, хорошо хоть меня испугать боялся, а то несколько раз буквально до рукоприкладства доходило. (Кстати, эти приглушенные озлобленные голоса с кухни я, действительно, помню). Терпение матери кончилось, когда она застала его, моего папочку, на какой-то свалке в объятиях столь же, как и он сам, грязной и мерзкой бомжовки. Мать подала на развод, но отец трижды не появился, и их развели заочно. Возможно, его тогда уже и в городе не было: мало ему местных помоек оказалось, пошел проверять, не лучше ли они в других городах и весях.
Арр давно запретил себе сканировать сознание людей. Осталась только старая привычка: сопоставлять в разговоре внешние и внутренние потоки информации. Их совпадение означало честность и спокойную совесть; несовпадение могло означать все, что угодно. У Мэри диссонанс случался при упоминании ее первого отца.
- А второй отец, отчим? – спросил медведь.
- Аркадий Сергеевич? Этот – совсем другое дело. У него раскрученная фирма, подобострастные сотрудники, качки-бодигарды, денег немеряно.
- Мне интересно, что он за человек, - поправил девушку Арр.
- Как все бизнесмены его уровня – дело на первом месте, хватка бультерьера, жалости к отступникам нет, но с близкими он мягок и щедр. На окончание школы он мне такую тачку подарил, какой ни у кого в городе не было. Мать вышла за него замуж сразу после своего развода с первым мужем. Она работала в фирме секретаршей и сумела сделать так, что отец, то есть Аркадий Сергеевич, не только обратил на нее внимание, но ради этого внимания начал новую страницу своей жизни, покончив со своей старой семьей. Знаете, какая моя мать красавица?
- Ты любишь его?
- Конечно. Хотя последнее время наши отношения стали более прохладными.
- Почему?
- Вероятно, я повзрослела, многое узнала и поняла. Повстречала других мужчин…
Полное соответствие.
- Хватит обо мне, Арр. Расскажи мне о своей семье.
- У меня нет семьи.
- Но была же?
- Была. Только я не хочу об этом говорить.
{начало курсива}
Арр бессчетное количество раз спрашивал себя об одном и том же: почему он в тот день отпустил медведицу и медвежонка из Круга одних; и бессчетное количество раз пытался найти внятную причину такого решения. Причин выдумывалось множество, одна другой фантастичней, но каждый раз поиски заканчивались одним и тем же – бессильным признанием: я не знаю.
Он действительно не помнил, почему в тот день остался в Круге. Мог ли он тогда представить, чем это для него это обернется? Нет, ни о чем подобном Арр даже не думал. Были, правда, недобрые знаки, предвещавшие беду. Последнее время он с семьей редко покидал Круг, а когда это случалось, у Арра было смутное ощущение, что за ними наблюдают.
Стоило ему переступить защитную черту, как на него обрушивался смрад человеческих запахов. Лес становился слишком маленьким для расположенного рядом города, чьи жители как тараканы расползались по его полянкам в неосознанных поисках потерянной близости с миром других живых существ, но кончалось это всегда одинаково: они рубили деревья, жгли костры и жрали, жрали, жрали, запивая все паленой водкой или гадкими синтетическими напитками с булькающими именами; потом они с нечленораздельным гоготом носились по лесу, блевали, гадили и совокуплялись в свое удовольствие; позднее они уползали в свои бетонно-асфальтовые норы, оставляя за собой в воздухе тошнотворную смесь пьяной отрыжки, выхлопных газов и секса. Такое время провождение называлось у людей отдыхом на природе или пикником, и к этому Арр давно привык.
Нет, то, что ощущал тогда Арр, было иного рода. Он всегда видел в деревьях своих друзей, а теперь казалось, что эти друзья стоят, потупив глаза, словно невольно предали его. Или собираются предать. Арр тогда подумал, что стареет, что тысяча прожитых лет утомила его, сделала подозрительным в тот самый момент, когда он впервые узнал, каким бывает счастье. Нет, слово «узнал» здесь не очень подходит, он не определял тот этап свой жизни как «счастье», он просто жил, довольствуясь сегодняшним днем, не терзая прошлое, не досаждая будущему.
Он не мог вспомнить, о чем думал, когда медведица и медвежонок пересекли границу Круга, но то мгновение, когда они повернулись к нему, врезалось в его память своей необратимостью. Позднее врезалось, потому что в тот момент он просто приветственно махнул им лапой: мол, идите, я вас догоню.
Собирался ли он их догонять? Теперь Арру думалось, что собирался.
Для чего он остался? Арр помнил, как растерянно бродил тогда по Кругу, не в силах принять никакого решения.
Сколько прошло времени, прежде, чем он сам вышел из Круга? Полчаса? Час? Больше? И этого Арр сказать не мог.
Почему он тогда покинул Круг? Охватившая его душу липкая тоска не поддавалась логике, и тогда он сам поддался ей.
Переступив границу Круга, Арр сразу почувствовал в воздухе запах смерти, поглотивший все другие запахи. Медведь громко фыркнул, пытаясь отогнать наваждение, но тут же понял, что это не обман чувств, и оттого попытался уловить в этом страшном мареве родные оттенки. Они довели его до поляны, которая была уже пуста. Действующие лица последнего акта драмы ушли со сцены, оставив за собой разрывающий ноздри алчный вкус охоты, путаницу человеческих и собачьих следов, колею от внедорожников, да нестерпимую алость свежей крови на зеленой траве.
Что стало потом, Арр помнил как в тумане: он оглушительно ревел, метался по сторонам, круша безвинные молодые деревья. Конечно, он шел по следу шин, пока они не смешались с сотнями таких же отпечатков на шоссе. Он вслушивался в шквалы человеческого и звериного сознания, но не мог различить в нем родные голоса, и тогда Арр понял, что медведица и медвежонок мертвы.
Он пролежал на поляне два дня, не удосужившись даже восстановить защиту Круга. Его могли заметить блуждавшие по лесу люди, но он этого не боялся, он этого хотел. Он хотел встать перед ними во весь рост, разорвать их барабанные перепонки отчаянным ревом и терзать, терзать их мерзкую плоть, захлебываясь сладостью их грязной крови, пока металл не ворвется в его исстрадавшееся сердце.
На третий день он укрылся пеленою Круга, пообещав никогда более его пределы не покидать.
{конец курсива}
- Пойдем, девочка, - произнес медведь, - я тебя провожу.
Арр был уже готов снять защиту Круга, когда услышал странный звук.
- Слышала что-нибудь? – Арр посмотрел на Мэри.
- Словно кот крикнул, - как-то неуверенно и с неохотой ответила она, - но мы же в лесу, а в лесу нет котов.
- Нет, в лесу нет котов… Захаживал, правда, один, но теперь он далеко отсюда.
- Тогда что мы медлим?
Медведь посмотрел в глаза стоящей рядом девушки и в который раз подивился их голубизне. Как притягательны для стариков молодые существа, которые не успели совершить всех отведенных на их долю ошибок, и которым так не терпится их совершить.
- Идем, - сказал Арр и, сняв защиту Круга, шагнул вперед.
За пределами Круга его ждал рой нетерпеливых пчел, некоторые из которых сразу набросились на него с разных сторон. Укус в грудь, в плечо, в спину, и даже его густая шерсть им не помеха. Арр подумал об идущей рядом девушке, и чтобы спасти ее от безжалостных жал, хотел отогнать нападающих лапой, но вместо этого стал медленно оседать на землю.
Ему неудержимо захотелось спать, словно укусы пчел освободили его от давней бессонницы, но он не позволил глазам закрыться, и потому увидел, как к нему, грузной кучей лежащему на траве, подходят неизвестно откуда взявшиеся незнакомые люди с оружием в руках, и только тогда понял, что напали на него совсем не пчелы, и что Маша в его защите не нуждается.
Один из людей голосом облеченного властью существа спросил:
- Какого черта, кто стрелял?
Арр посмотрел на него и увидел, что рядом с ним стоит Маша.
- Я стрелял, - услышал Арр другой голос, но не мог повернуть головы, чтобы увидеть говорившего.
- Я же приказывал. Все могло сорваться.
- Ты говорил о медведе.
- Конечно о медведе, вот он лежит.
- Это я вижу. Но на меня-то напал кот.
- Кто-кто?
- Да здоровенный такой котяра. Хотел глаза выцарапать. Вот, посмотри.
Человек переместился ближе к облеченному властью и оттого возник в поле зрения Арра. Но смотрел Арр не на него, а на безжизненное черно-белое тело своего единственного друга.
- Я же всех предупреждал: никаких боевых патронов.
- Я никогда не стреляю холостыми.
- Козел!
- За козла ответишь…
Арр в бессилии закрыл глаза, и в его голове возник другой, знакомый голос.
- Вот мы и встретились, Арр.
- Зачем ты пришел, Махеу?
- Не удержался. Хотел еще раз поболтать на прощание. Пришел и увидел, что тебя ждет…Я пытался предупредить тебя… Разве ты не слышал моих криков?
- Слышал.
- И все равно снял защиту Круга?
- …
- Все дело в этой девчонке?
- Ты погиб из-за меня, и погиб напрасно…
- Ничья смерть не бывает напрасной. И я не мог поступить иначе. Люди убеждены, что мы лишены творческого мышления, оттого, по-видимому, и не умеем предавать.
- Она не предавала.
- Конечно, разве можно предать зверя, у которого и души-то нет! Зверь как игрушка: поиграли – выбросили, огрызнется – убьют. Иных, правда, неплохо кормят, но потом все равно убивают, чтобы съесть.
- Прости меня, Махеу.
- Что ты, Арр. Это мне впору просить у тебя прощения. Не об этом должно говорить в последние мгновения. Мне легче, я ухожу. Ты остаешься…
- Я не могу пошевелиться.
- Ты лучше меня знаешь, что это означает. Ты никогда больше не увидишь свой Круг. Отныне будешь жить в тюрьме: днем они будут смотреть на тебя и бросать тебе осклизлые от потных рук дешевые лакомства, а ты будешь вставать на задние лапа и жадно ловить их ртом, потому что они все-таки лучше той дряни, которой тебя будут кормить рыгающие перегаром смотрители.
- Я долго там не проживу.
- Не загадывай, Арр. Ты – последний из нас.
- Остается еще американский кот…
- Кастрат, которому ни до кого нет дела, кроме его самого… Если умрешь ты, Арр, пресечется все наше племя. Даже в людских зоопарках рождаются зверята.
- Я не хочу об этом говорить…
- Ты рассказывал, как убил человека.
- Да, егеря.
- Что бывает с существом, пролившим кровь человека? Разве ты не знаешь?
- Знаю.
- Ты не превратился в бессловесную тварь, как другие. Почему?
- Я потерял память.
- Ты потерял желание помнить. Ты хотел все забыть, но не смог. И ты не потерял дар речи. Почему?
- Я не знаю.
- И я не знаю, но если погибнешь ты, последний из нас, кто доведет до конца возложенную на нас миссию? Кто поможет человеку вернуться к Творцу?
- А разве он хочет этого?
- Человек этого всегда хочет, но не знает, как сделать, оттого и беснуется на дискотеках, на биржах или стадионах.
- Он ненавидит нас, даже не сознавая этого, потому что он пал, а мы не пали вместе с ним и остальными зверями, мы несем отблески того света, что согревал безгрешный мир, и который ему нестерпим. С моей смертью все встанет на свои места, останутся павшие люди и павшие звери.
- Ты – неизбывный пессимист, медведь. Я с удовольствием утешил бы тебя, но, увы, это уже невозможно. Время мое истекает… Мне подобает говорить о смерти, а не тебе. Еще немного, и я перешагну черту…
- Встретишь свою кошку, котят…
- А если у нас, правда, нет души? Или хуже того: нет души у моей кошки, у твоей медведицы, а у нас, выродков, она есть, и предстоит нам с тобой в ином измерении вновь заботиться о душах человеческих душ? Вот уж не впечатляющая перспектива, медведь… В любом случае, я узнаю истину первым.
- Не долго это первенство продлится, если предчувствия меня не обманывают.
- Какой же ты скучный. Осиротеет без нас мир… А, может, как раз наоборот, и без нас все встанет на свои места? Грешнику трудно смотреть в глаза праведника и каяться в содеянном. Грешнику всегда легче говорить с грешником.
- Значит, мы жили напрасно?
- В этом мире ничего не бывает напрасно… Прощай, Арр. Прости, если в чем был перед тобой виноват.
- Прощай, Махеу. Спасибо тебе за все.
И наступило молчание.
* * *
Клетка, в которую посадили Арра, была достаточно просторна. Мэри прижалась лицом к холодным прутьям, пытаясь разглядеть в бесформенности лежащей на полу туши карие глаза зверя. Она не могла понять, пришел ли медведь в сознание или по-прежнему находится под воздействием снотворного.
- Извини, Арр, - не выдержав, начала она полным искреннего раскаяния голосом, - я не думала, что все так выйдет. Я вынуждена была тебя обмануть. Иначе бы ты просто не согласился выйти к людям. Ничего не бойся, все будет хорошо.
Медведь не шелохнулся.
- Ну, здравствуй, медведь! Или как тебя называть? Слышал, что ты и говорить можешь.
Мэри обернулась и увидела подходящего к клетке Вэла.
{начало курсива}
- Ну, здравствуй, ублюдок… Или как тебя назвать?… мутант?… выродок?… инопланетянин?… пришелец?
{конец курсива}
Медведь, лежавший в клетке, приоткрыл глаза и по-звериному безразлично посмотрел на Вэла.
- Почему молчишь? – продолжал Вэл, быстро чмокнув девушку в щеку.
{начало курсива}
- Думал, я не догадаюсь?
{конец курсива}
- Мэри, может, ты поможешь мне его разговорить? – с усмешкой девушке.
- Вэл, он - не простой медведь!
- Конечно, не простой. Он – огромный медведь. Такому экземпляру позавидует любой зоопарк или охотник.
- Он – не экземпляр, он – живое существо.
- Как будто живое существо не может быть экземпляром. В Китай тебя надо свозить, там живых существ валом.
- Он… - Мэри замялась, подбирая слова, - он знает истину.
- Что? Истину? Какую истину? Что есть истина, косолапый? Почему молчишь?
- Я серьезно, Вэл.
- И я серьезно, Мэри. Вот твой необыкновенный медведь не знает, что такое истина, а я тебе скажу. Сегодняшняя истина для наших зрителей – это те новости, которые сделали позавчера наши коллеги, и которые мы вчера растолковали. Другой истины нет и не будет. И никогда, кстати, не было… Пойдем. Завтра у нас трудный день. Надеюсь, представление получится. Даже если твой медведь вместо тирад об истине скажет пару внятных слов, это произведет впечатление. Честно говоря, я в это не верю. Не понимаю, почему согласился на твое предложение.
Мэри, уходя, обернулась, и Арр увидел в ее глазах просьбу.
В комнате рядом с клеткой остался охранник, который ходил по комнате взад и вперед, поигрывая внушительными бицепсами и довольно поглядывая на себя в зеркало. На медведя в клетке он не обращал никакого внимания. Арр на мгновение попытался заглянуть в его сознание, но тут же с ужасом отшатнулся.
Итак, он жив и он в клетке. Как… Только не вспоминать.
Но память уже была ему не подвластна.
{начало курсива}
На третий день после гибели медведицы и медвежонка Арр лежал в беспамятстве в Круге, когда вдруг услышал те слова.
- Ну, здравствуй, ублюдок… Или как тебя назвать?… мутант?… выродок?… инопланетянин?… пришелец?
Арр вскочил, озираясь по сторонам, но никого в Круге не увидел.
- Думал, я не догадаюсь? Побегу к идиотам в белых халатах, признаваться, что с детства хотел трахнуть собственную мутер и оттого ненавидел фатера?
Арр торопливо снял защиту Круга, но никого на поляне не увидел. Голос был человеческий, раздраженный.
- Я не сплю уже две ночи. Потому что боюсь сомкнуть глаза. Думаю, ты, медведь, знаешь почему?
Арр хотел сказать, что не знает, хотел, спросить, кто с ним говорит и откуда, ибо только в этот момент понял, что голос раздается в его собственном сознании.
- Почему молчишь? Ведь ты так разговорчив по ночам? – продолжал голос.
Неожиданно Арр увидел говорящего: перед его мысленным взором стоял высокий мужчина лет пятидесяти с гордо выбритым черепом и презрительной усмешкой на губах, но за ней, этой внешней усмешкой, скрывался животный страх, который охватывает лишь тех, кто был безоговорочно уверен в своей неограниченной власти, и кто неожиданно встретил нечто неподвластное его воле.
- Чего ты от меня хочешь, медведь?
- Это ты от меня чего-то хочешь, раз ко мне пришел, - услышал Арр голос, который показался ему бесконечно знакомым.
- Значит, я не ошибся.
- В этом не ошибся, но ошибся во многом другом.
- Не можешь простить мне ее смерть?
- Не могу, и отныне ты всегда будешь слышать во сне ее предсмертный крик, пока однажды твое сердце не разорвется.
- Заткнись, ублюдок. Что мне эта мохнатая стерва…
- Действительно, я теперь вижу, что это лишь малая доля твоих дел. Но для меня – это самое важное. Я устал читать твои мысли.
- Стой…
- Поздно… Отныне ты во сне и наяву будешь видеть то, что хотел бы забыть…
Поток образов был так страшен, что Арр рухнул на траву. Ему казалось, что его мохнатая голова разбегается трещинами напряжения, и сквозь эти амбразуры сознания истекают черная, как смола, кровь и обжигающая все ненависть. Люди, звери, ложь, предательство, страх…
- Нет… нет…
- Да будет так отныне, ибо тот, кто приносит в этот мир отблески адского огня, должен быть ими опален. Пусть воздастся тебе по делам твоим!
- Нннеееттттт…
…стреляет по-ковбойски, с двух рук…
…металл рвет податливую плоть…
- Ты на меня рассчитывал, отец?
- Я на тебя рассчитывал.
- Прости. Ты снова остаешься один.
- Не уходи.
- После того, что уже сделано с моим телом, я не могу остаться.
- Почему ты никогда не говорил со мной? Почему?
- Просто я сам не знал, что могу говорить. Все изменилось в тот миг, когда умерла моя мать.
- Ты говорил с ней?
- Отец, ты так ничего и не понял. Она была самой обычной медведицей, и именно оттого любила меня таким, каков я есть… Прощай, время мое истекает.
- Мгновение, еще одно мгновение.
- Прости, даже самые обычные мгновения более неподвластны мне.
И настала тишина.
{конец курсива}
Пятница
Елена Васильевна тихо сидела на потрепанном чемодане, заключавшем в себе все ее земное имущество, и держала в руках плетеную корзинку, выложенную изнутри мягкой тряпицей, бывшей когда-то ее выходным платьем.
Именно в этом платье она шла гордо по улицам родного города, ведя за ручку дочку Ирочку, и ей казалось, что все прохожие оглядывались им вслед, завороженные сказочной красотой девочки. Какой фильм они тогда смотрели? Что-то о любви: названия никогда не держались в ее голове… Ирочка весь фильм незаинтересованно крутилась у нее на коленях, по-щенячьи прискуливая и порываясь слезть. Кончилось тем, что она прижала девочку к груди, не в силах оторваться от экрана, и та описала ее праздничное платье. В тот день Елена Васильевна так и не увидела конца фильма. Сердилась ли она на дочку, идя мокрая домой? Возможно… Но сейчас эта история вызывает в душе только тепло и нежность.
Говорят же: маленькие детки – маленькие бедки. Казалось, какие могут быть проблемы у ее Ирочки, когда она вырастет. Смешно теперь и подумать. Дочка выросла, и проблемы появились. Сначала она ими делилась с матерью, но однажды Елена Васильевна позволила себе в разговоре непростительную резкость (не от раздражения, напротив, желая дать совет), и девочка навсегда замкнулась. На дворе стояли иные времена, жизнь изменилась, и если сама Елена Васильевна в молодости вполне могла получить высшее образование, да не захотела, то теперь у нее просто не было денег на обучение дочки, и та пошла работать. Неплохая работа, в торговле, издревле считавшейся прародительницей семейного благополучия и достатка. Потом что-то случилось: ее девочка целые вечера угрюмо просиживала дома, о чем-то размышляя, а затем стала все чаще и надолго уходить из дома. Елена Васильевна сначала встревожилась, но скоро узнала, что дочь все это время проводит в соседней церкви, где работает в группе милосердия. Из магазина она, конечно, уволилась, так что с деньгами в семье стало туго.
Сама Елена Васильевна уже несколько лет была на инвалидности – сказался тот несчастный день, когда муж-покойник жестоко избил ее по ему одному ведомой причине. Елене Васильевне несколько дней пролежала в больнице, на память о побоях внешне остался лишь шрам на лбу. Внутренне было иначе: временами на мысли наползала какая-то муть, ей становилось трудно подбирать слова и разборчиво произносить их. Годы шли, и муть все более и более одолевала ее, так что теперь, стоит ей разволноваться, никто произносимых ею слов не понимал.
Так случилось и когда она попыталась объяснить батюшкам нежелание своего отъезда. Отец Алексей, новый в епархии священник, которому отходила их с Иришкой квартира, пригласил отца Валентина, и они вместе принялись уговаривать Елену Васильевну не откладывать отъезд к дочери. Тем более, что отец Алексей уже вселился в ее квартиру со всей семьей – матушкой и двумя пацанами-погодками. Елена Васильевна что-то неразборчиво бормотала, но и то немногое, что удавалось понять, свидетельствовало скорее о ее помешательстве: мол, не может уехать, потому что ждет прихода кота Васьки, да не простого кота, а говорящего; мол, избавиться от него прежде хотела, а теперь верит ему, как никому на свете, ибо только он один ее на всем белом свете и любит.
Отец Алексей сдерживал себя, как мог, объясняя безумной старухе, как она заблуждается, как ее любит Бог, как церковь о ней заботится, как ее приезда ждет в монастыре дочка, как им радостно и светло будет вместе; доказывая, что говорящих котов не существует, что любить по-настоящему они не могут, поскольку в них отсутствует духовная сущность, необходимая для подлинной любви. Он цитировал ей апостола Павла, а отец Валентин набрасывал ей на голову епитрахиль, чтобы своими молитвами заглушить отчаянное мычание старухи, обратившейся в бессловесную тварь. Перед уходом он пообещал ее анафемствовать, если та все-таки от поездки откажется, и теперь Елена Васильевна покорно ждала прихода отца Алексея.
С соседней комнате Сашка с Пашкой, дети отца Алексея, громко смотрели телевизор, пользуясь тем, что матушка ушла на базар, а батюшка пошел за машиной, чтобы, наконец, отвести ее, Елену Васильевну, всем здесь уже опостылевшую, на железнодорожный вокзал. Откладывать отъезд больше не было смысла, ей с избытком хватило прежнего жесткого недовольства отца Валентина. Действительно, проклянет, не ровен час.
Васька, милый, где же ты? Обещал к утру вернуться; день давно на дворе, а тебя до сих пор нет… Что с тобой случилось, родной, мохнатенький? Не попал ли под колеса этих проклятых машин; вон их сколько, как бесы в день антихристова пришествия; своим адским смрадом небо застят, дышать невозможно, одна гарь геенская. Не раз видела, бедные кошки да собаки, как зайцы загнанные через дорогу мечутся, а тот супостат, что за рулем сидит, притормозить бы мог, зверюшку пропустить, так ведь нет, словно ему за всякий проблеск человеческого чувства перед другими бесами стыдно. Господи, вот ведь времечко настало… Васька, милый, где же ты? Не могу я тебя опять потерять…
- Баба Лена, - прервал ее мысли вихрастый Сашка, - пойдем с нами телевизор смотреть.
- Так ведь отец придет, ругаться будет, - с трудом выговорила она.
- Ерунда, у нас в классе все смотрят. Сейчас медведя будут показывать.
- Цирк что ли?
- Какой цирк?! Ты что, ничего не знаешь?!
Старуха отрицательно помотала пепельной головой.
- В нашем лесу говорящего медведя нашли! Сегодня он будет давать интервью! – подскочил младший и оттого более нетерпеливый Пашка.
- Говорящего?
- Так утверждает Мэри.
- Какая Мэри?
- Герлфренд Вэла.
- Какого Вэла? – пробормотала старуха, а про себя подумала: Прости, Господи! Тарабарщина какая…
- Как какого? Рузиева! Ведущего ток-шоу «Давай, блин, начистоту». Его же все знают.
Рузиева Елена Васильевна не знала, да и не испытывала никакого желания узнать. Но пашкина фраза о говорящем медведе всколыхнула ее усталую память, и в голове вновь прозвучали последние васькины слова перед уходом, которые она весь день силилась понять. Елена Васильевна, тяжело вздохнув, встала с чемодана и зашаркала в соседнюю комнату, где гордо стоял новенький телевизор.
Сев на старый диванчик рядом с возбужденными пацанами, она почему-то вспомнила, как на стоящем в середине комнаты столе стоял гроб с телом ее мужа, как она стояла рядом и думала: вот и прошла его жизнь, много плохого мне сделал, а все равно жалко мужика; тело его здесь, а куда делся его звучный голос и сварливый характер.
По телевизору шла реклама презервативов. Оба пацана не уделяли ей особого внимания, а Елена Васильевна, вопреки собственному желанию, почувствовала, что краснеет.
Как только блок рекламы подошел к концу, на экране возник киношного вида молодой человек без усов, но с узенькой бородкой, вроде того как, говорят, теперь оторвы себе срамное место выбривают.
- Вот он, Вэл Рузиев, - снисходительно бросил Пашка.
- А-а-а, - неопределенно протянула Елена Васильевна.
- Дорогие друзья! Наш канал получил право на прямую эксклюзивную трансляцию событий, которые могут открыть новую страницу в истории человечества. Напомню вкратце: в прошлое воскресенье в нашем лесу пропала девушка по имени Мэри, моя хорошая знакомая, как вам всем известно. Ее поиски не дали никаких результатов, а поскольку в наших краях свирепствует серийный убийца-половой маньяк, это печальное событие приписали на его счет. Однако в среду вечером этот маньяк был схвачен представителями силовых структур на месте преступления. Он дал показания, сообщив о напавшем на него огромном медведе, который помешал ему совершить акт насилия. Жертва преступления, имя которой по понятным причинам я не намерен разглашать, подтвердила эти показания, добавив, что сама она от ужаса потеряла сознание, а когда очнулась, то обнаружила рядом валяющегося в беспамятстве негодяя и бросилась за помощью. Арестованный маньяк пришел в себя, но продолжал бормотать о напавшем на него говорящем медведе. Вчера нашими силовыми структурами была проведена беспрецедентная акция по поимке зверя. Рядом с ним была найдена и пропавшая Мэри, живая и здоровая. Она утверждает, что провела всю неделю в некоем круге, то есть логове медведя, что медведь обращался с ней предельно вежливо. Более того, он мог говорить. Да, да, именно говорить, как говорят люди. Подобное сообщение произвело на общественность эффект разорвавшейся бомбы. Тем не менее, пока находящийся в клетке медведь в контакт с людьми не вступал. Даже с Мэри. Однако она убеждена, что если ему предоставить микрофон и достойную по размерам аудиторию, он заговорит и сделает сенсационное заявление, которое сможет изменить судьбу цивилизации. Естественно, наша телекомпания, известная своим непревзойденно высоким рейтингом, согласилась организовать историческую пресс-конференцию.
Сашка с Пашкой и Елена Васильевна впились глазами в мерцающий экран, хотя и по разным причинам.
- Мы стоим сейчас рядом с помещением, где находится таинственный медведь. Через несколько минут мы увидим его на экране, а пока – отдохните с хорошей рекламой.
На экране возникли царские хоромы, и размалеванная оторва бездарно попыталась изобразить любящую мать, целовала лоснящуюся попку младенца, с трудом скрывая свое отвращение. Зачем каждые пятнадцать минут показывать одну и ту же опостылевшую всем глупость? Чем она отличается от заученных фраз прежних доярок и фальцовщиц? Елена Васильевна закрыла глаза, чтобы не видеть прежнее убожество в новых роскошных одеяниях, и открыла их вновь, лишь услышав приторный голос Рузиева.
Камера крупным планом давала здание, где в настоящее время находился медведь. Вокруг сновали толпы любопытных граждан, желавших стать участником глобальных событий современности.
- Уже только минуты отделяют нас от начала событий. Напомню телезрителям, что уже много десятилетий считалось, что в нашем лесу нет больше медведей. Поэтому все были удивлены, когда десять лет назад Евгению Петровичу Старцеву, заядлому охотнику и Бизнесмену с большой буквы, внесшему неоценимый вклад в развитие экономики нашей области, удалось на охоте подстрелить медведицу с крупным медвежонком. Медвежонок остался жив, но по непонятным причинам был убит в клетке самим Евгением Петровичем. Сам же бизнесмен был доставлен в больницу в состоянии острого нервного срыва, обусловленного, как сообщили врачи, напряженным графиком его работы, который и послужил позднее причиной его последовавшего позднее самоубийства.
- Ерунда, все знают, что этого Старцева родственники содержат в какой-то безумно дорогой частной психиатрической клинике, - уверенно вставил Пашка.
- В Швеции, - добавил Сашка.
- В Швейцарии, - исправил его снисходительно Пашка.
- Из всего этого естественно было сделать вывод, что в нашем лесу обитает и медведь-самец, но самые тщательные поиски не дали никакого результата. Не давали до вчерашнего дня… Простите, прервусь… Вот оно, начинается, - прокричал Рузиев, перекрывая восторженный рев толпы.
Ворота примыкающего к зданию двора медленно открылись, и из них выползла нерусская грузовая машина, в открытом кузове которой стояла клетка. Камеры опять перешли на крупный план, и собравшиеся у экранов телезрители ясно увидели сидящего в клетке бурого медведя. Размер его был поистине огромен, хотя и сидел он безразличной бурой массой. Экран телевизора заполнила морда животного.
- Вот это да! Ну и громадина! – восхищенно не выдержали мальчишки.
«Не приведи, Господи, столкнуться с таким в лесу один на один, разом сожрет, не подавится», - подумала было Елена Васильевна, но осеклась. Она не сразу поняла, почему эта огромная мохнатая морда, эти чудовищные клыки и когти не внушают ей страха.
«Глаза», - мысленно спохватилась она, - «Конечно, глаза. У этого медведя глаза человека. Отчаявшегося человека».
Глядя на экран, она вспоминала другие глаза, виденные ею в жизни, глаза собак, лошадей и кошек. Нет, не глаза холеного ротвейлера, копирующего своего хозяина в презрении к окружающим, а глаза грязной дворняги, в которую неоднократно кидали камни безжалостные дети, и бока которой хранят многочисленные пинки не менее безжалостных взрослых, но она по-прежнему испуганно тянется к людям не потому, что жаждет получить жалкую подачку, а потому что вопреки всему происходящему продолжает верить в человека… Или кошачьи желтые глаза, потерявшие эту веру… Васькины глаза.
Елена Васильевна потянулась в карман за своим застиранным платочком.
- Нам предстоит путь по улицам города до телецентра, где предполагается устроить пресс-конференцию. Чудесное путешествие по знакомым с детства местам вместе с существом, которое перевернет всю сложившуюся картину мира…
Входная дверь открылась, и Елена Васильевна услышала голос отца Алексея.
- Ну вот, матушка, карета подана. Пора отправляться на вокзал. Какое славное путешествие тебе предстоит. Будешь ехать на нижней полке, да в окно на города и веси любимой православной страны смотреть. Я звонил в монастырь, обещали встретить. Завидую я тебе, матушка, в каком святом месте жить будешь, да еще рядом с дочкой.
Елена Васильевна покорно встала.
- Давай, матушка, с чемоданом тебе подсоблю. Тяжелый, небось? Да нет, не тяжелый… И правильно: зачем в новую светлую жизнь груз старой тащить.
Уже у двери Елена Васильевна осмелилась сказать:
- Батюшка, квартиру собственным горбом заработанную, где жизнь моя прошла, где дочка выросла, тебе даром отдаю. Будь в ней счастлив. Об одном прошу: вернется Васька кот, большой такой, черный с белой грудью, пушистый, ты уж не обижай его.
Волнение превратило ее речь в бессвязный сгусток звуков, что настроение отца Алексея не улучшило.
- Полно тебе, Елена Васильевна, все будет хорошо. Дочь тебя уже заждалась, а ты все медлишь. Пойдем, матушка, не наводи шапку на ухо, родная.
Скрытые нотки раздражения в голосе священника совсем лишили старуху речи и надежды. Единственное, что ей удалось внятно вымолвить, было слово «кот».
- Опять ты, матушка, об этом. Говорил же тебе, не бывает говорящих котов. Это тебе мерещилось, враг тебя смущал. Ты Иисусову молитву чаще читай, чтобы искушений избежать.
«А если кот вернется, мы его как надо встретим», - добавил поспешно священник, но Елена Васильевна ему почему-то не поверила.
В это время из соседней комнаты раздались крики пацанов.
- Что там еще? - сердито спросил отец Алексей.
- Папа, тут такое показывали! Медведь взбесился, вырвался из клетки, кинулся на уличного фотографа, - начал Сашка.
- Знаешь, того, который на углу универмага стоит? – вставился вездесущий Пашка.
- Знаю. Подкупил кого-то в краеведческом музее, вот и дают ему на время чучела медведицы с медвежонком…
- Так его медведь чуть не разорвал…
- Разорвал бы, если бы не Мэри…
- Да причем тут Мэри? Если бы охрана его не расстреляла…
- Прямо как в американском боевике. Классно!
- Смотрите всякую дрянь по телевизору, - раздраженно подвел итог их перепалке отец, - Говорил матушке, не надо его покупать, только детям соблазн… А она: мол, сериалы…
Елена Васильевна сделала пару шагов, чтобы рассмотреть, что творится на экране.
Камеры крупным планом давали морду зверя. И его человечьи глаза, полные навечно застывшего отчаяния.
«Поедем, батюшка, скорее», - внятно произнесла старуха, чтобы проглотить застрявшую в горле соленую влагу.
* * *
Они стояли именно так, как в тот день, когда Арр увидел их живыми в последний раз. Эти две фигуры неисчислимое количество раз возникали в его памяти: медведица, стоящая на задних лапах и смотрящая прямо перед собой, передние лапы, разведенные в стороны, мягко раздвигают пространство нового дня; и медвежонок, ростом почти со взрослого медведя, привычно склонившийся к земле, чтобы утолить очередную волну юношеского неутомимого любопытства.
Сколько раз Арр безнадежно мечтал вернуться в тот осевой момент его жизни, и вот, наконец, это свершилось.
Под взглядом сидящего в клетке зверя привычная призывная улыбка стоящего рядом с медведицей человека судорожно стекла в уголки безвольного рта и застыла гримасой животного ужаса; он пытался крикнуть, но поперхнулся собственным страхом.
Прежде чем кто-либо успел осознать начало дуэли, одним усилием могучих лап Арр раздвинул железные прутья клетки, одним рывком обрел свободу, одним прыжком настиг обидчика, вознесясь грозной бурой скалой над жалкой человеческой плотью. Когти, набор отточенных кухонных ножей, обрели свою цель и жертву, и лишь одно движение отделяло медведя от желанной мести, когда кровавой пелены его слуха коснулся знакомый голос:
- Арр, остановись! Он невиновен в их смерти!
- Невиновен? – крикнул Арр, обернувшись к бегущей к нему Мэри, но произнесенное слово потонуло в жутком первобытном рыке приближения долгожданного возмездия.
- Остановись, не делай этого.
Всего одно мгновение помедлил медведь, глядя на окружающее его море человеческого ничтожества, ощущая бесконечную пустоту, страх и злобу толпы, но это мгновение позволило привычным к убийству пальцам отыскать свою холодную защиту и прижаться к ней, освобождая смертельную энергию преданного механизма.
Вновь быстрые пчелы кололи плоть медведя, но на этот раз они были по-настоящему ядовитыми. Их укусы безжалостно рвали тело зверя, изгоняя из него опостылевшую Арру жизнь.
- Не успел… - медленно оседая на землю, подумал Арр, но не ощутил в своей душе ни жалости, ни отчаяния.
Арр чувствовал, как из него уходит жизнь. В прежние времена он любил наблюдать песочные часы, физически ощущая, как течет время, не то что на нынешних круглых устройствах с вычерчивающими бесконечные круги стрелками или суетой светящихся цифр, олицетворением безумной гонки нового времени. И теперь, как песок в старинных часах, его покидали силы: капельки превращались в струйку.
Он умирал второй раз в своей долгой и ненужной жизни: затихающий отзвук райской чистоты, в которую уже никто не верит… не хочет верить… Но на этот раз спасения не будет, не будет улыбчивого монаха с целительными руками. Будут только испуганные и злобные люди, зачерствевшие в своей напыщенной никчемности.
Арр не мог пошевелиться, и окружающие его люди уже сочли его мертвым, но он был еще жив и мог последний раз обменяться мыслями с живым существом. Только с кем? Махеу закончил свой земной путь, а сам Арр был, возможно, последним из странного племени безумцев, пытавшихся помочь безнадежно увязшему в собственных страстях человечеству.
Жить Арру оставались считанные мгновения, а сказать последние слова было некому. И тут в его голове возникла странная мысль, столь невозможная, что он ее сначала принял за бред, свидетельствующий о начинавшемся распаде души. Никогда подобные Арру существа не обращались к человеку, оставляя последние мысли только для себе подобных. Ну, а если подобных ему уже не осталось на свете?
Арр попытался почувствовать окружающие его человеческие сущности. Сущностей было много, и большинством из них владел обычный страх, постепенно переходивший в нервное любопытство или презрение к причине, его возбудившей, причем пелена этого страха была так плотна, что через нее невозможно было ощутить другие чувства.
Арр перенес свое внимание только на стоящие рядом сущности и попытался установить с ними связь.
На поверхность первой сущности устремлялись, как пузырьки в открытой бутылке минеральной воды, однообразные грязные слова, обращенные к нему, Арру, к Вэлу, пообещавшему ему круглую сумму в «зеленых», но не предупредившему о возможных опасных последствиях задуманного трюка, к жизни вообще, заставляющей человека ради денег совершать подобные поступки.
Рядом стояла сущность, окутанная неподдельным недоумением: она выполнила свой долг, но ее хозяин ею недоволен. С отмели ее души всплывали наползающие друг на друга образы кровавых ночных столкновений в пустынной местности, где от вечной жары трупы быстро начинают разлагаться и вонять, а яркое солнце притупляет зрение и бдительность. Потом сущность накрыла едкая волна презрения ко всем стоящим рядом сущностям, включая хозяина и его продажную шлюшку, желание оказаться со всеми ими там, где сущность была счастлива и о чем только что вспоминала, в странном месте под названием Ирак, где была свобода, где сущности могли уничтожать друг друга, или вместе – ненавистных всем меркинов и их лизоблюдов лайми; посмотреть, как его хозяин стал бы жрать песок, а его шлюха – собственное дерьмо под наведенными на них уверенными в себе стволами, из которых неизбежно вырвется раскаленный металл, превратив их тела в зловонную смесь кровавых ошметков с примесью мгновение назад сожранных песка и дерьма.
Следующая сущность была главной, по крайней мере, она себя такой ощущала. Она организовала сегодняшнее представление и теперь недоумевала, что же в нем не сложилось. Эта сущность была далеко не так глупа, как ей хотелось казаться; более того, ловко перескакивая через больно чавкающие под ногами сомнения, она знала, как угодить публике, как заставить ее полюбить себя, не ожидая взаимности.
Арр не мог обманывать себя, у него просто не было на это времени. Его интересовала лишь одна сущность, и именно к ней он решился обратиться.
Первым слоем был испуг и ощущение потерянных возможностей. Образы громоздились один на другой: яркое солнце заливало президентские апартаменты пятизвездочного отеля, ослепительно голубое небо пересекали образы взлетающего вверх металла, контуры роскошных дворцов прошлых веков и пентхаузов сегодняшнего дня, изумрудная вода роскошного бассейна.
Это мечты или явь? Арр, пробиваясь слой за слоем сознания, не мог отличить одно от другого. У него просто не было на это времени. По опыту он знал, что нет смысла пытаться разобраться в наружных стратах человеческого разума: там нет ничего, кроме гремучей смеси зависти, лжи, злопамятства, наряженных под блаженное или наоборот вызывающее безразличие.
Маша сидит на лавочке в каком-то хорошо знакомом ей месте
(во дворе своего дома?)
но от привычности окружающей обстановки, от близости собственного безоблачного детства ей становится еще печальнее, прямо до слез, которые она усиленно пытается сдержать, а они, слезы, как капли зажатой в ладони воды, прорывающиеся между крепко сдвинутыми пальцами, сколько не пытайся, сколько не надейся…
(конечно, во дворе собственного дома!)
Разговор с матерью: истерические нотки взрослого человека перед обретающей самосознание
(самосознание как противостояние против любого другого сознания)
юностью.
В чем ее обвиняла тогда мать? Трудно выделить песчинку в море других, идентичных ей песчинок. Слова родителей, их угнетающее однообразие и всегдашнее предположение худшего. Старческий маразм начинается не в семьдесят, а в тридцать семь, когда человек забывает собственные ошибки, становясь безнадежным праведником. Если пацанка начнет наезжать на свою маленькую сестру, обвиняя ее в том, что та мочится в постель, искренне позабыв свои собственные загаженные пеленки, все сочтут это верхом глупости. А если женщина, бросившая своего первого мужа ради многообещающих перспектив секса с начальником, обвиняет дочь в неразборчивости половых связей, - это необходимый процесс воспитания.
Кажется, сегодня она не сдержалась и произнесла это вслух
(напрасно, конечно… и без этого хватало истерик)
Произнесенные слова, как беспощадно меткий шар в боулинге, привели в беспорядок лицо матери: праведный отсвет осуждения в ее глазах взметнулся яростью заслуженной обиды, назидательно сжатые губы – жалюзи поднялись и опустились, каждая в свой черед, приоткрыв белоснежный оскал зубов, но потом спохватились и застыли в жесткой улыбке личной неприкосновенности. Пальцы левой руки попытались удержать взлет правой, но после непродолжительной борьбы сдались, и освобожденная рука медленно поднялась вверх и скользнула в сторону для лучшего удара. Но в тот момент, когда этот удар уже казался неминуем, его траекторию пресек резкий крик: «остановись!» На пороге комнаты стоял отец, тот самый начальник, который присоединился к процессу воспитания своевольной дочери, став законным мужем.
(может стоить поговорить и о мужских методах воспитания? нежные шлепки по заду или липкость нежных отеческих объятий в поисках набухающих бугорков грудей?)
«Оставь ее в покое».
«Ты слышал, что она сказала?»
«Слышал. А ты ведешь себя так, словно она говорит правду».
Мать не знает, что ответить. Отец, как всегда, победил. И мать, и ее.
«Иди, прогуляйся, остынь. Подумай о своих словах».
Маша ушла. А потом сидела на лавочке и плакала. От обиды и от бессилия. Решила ехать к Вэлу на дачу. В то время она с ним только познакомилась, и он безуспешно приглашал ее к себе.
Приняв решение, вышла на дорогу и стала нетерпеливо голосовать, но проезжающие мимо машины игнорировали ее поспешность из-за наличия расчерченного нестройной влагой лица.
Рядом с обочиной стояла черная «тойота». Кажется, она была на этом месте и вчера, и позавчера. Вероятно, хозяин жил в ее доме. Он сидел за рулем. Стекло опустилось, чтобы протиснулся вопрос:
«Куда едем?»
«Далеко», - оборвала его Маша.
«Как далеко?»
Она назвала район, где была расположена дача Вэла.
«Поедем», - согласился водитель.
Маша села на переднее сидение и подумала, взяла ли деньги, но копаться в сумке в присутствии этого мужчины сочла ниже своего достоинства.
Некоторое время они ехали молча. Возраст водителя показался ей особенно неприятным – похоже, он бы ровесником отца и матери.
«Что-то случилось?»
(Раздраженно: «Твое-то какое дело? Поучай собственную дочь, если терпежа нет». А вслух:)
«Так, семейные неприятности».
«С мужем?»
(От удивления искренне:)
«Что вы, с каким мужем! Не нашла еще такого козла… С родителями».
«Эти козлы нашлись сами».
(Не смешно. Хотя какая разница:)
«По крайней мере, я их не выбирала».
«Уже легче».
«Нет, не легче. У вас есть дети?»
«Да, сын и дочь».
«Послушные?»
«Они еще не выросли из возраста послушания».
«Значит, у вас все впереди».
«Значит, впереди».
«А почему так долго не женились?»
«Женился, но жена меня оставила».
«Пили?»
«Не больше других».
«Изменяли ей?»
«Не было времени, жизнь была тогда непростой. Да и любил ее».
«Грустно. А с ней у вас дети были?»
«Была. Дочь. Тебе ровесница».
«Где она сейчас?»
«Не знаю. Мать сделала все, чтобы я не смог с ней встречаться. Я обещал дочке, что все равно буду рядом, но не смог. И тогда я, действительно, начал пить».
«На пьянь вы не похожи».
«Мне повезло. Рылся однажды в одной элитной помойке и встретил старого друга. Из тех, что не отворачиваются от падших друзей… Накормил меня, отмыл. К работе пристроил. Дважды прощал, когда я не выдерживал, срывался. Третьего раза уже не было».
«Вы живете в нашем доме? Мне кажется, я вашу машину уже несколько раз видела».
«Машины похожи одна на другую. Видимо, ты ошиблась. Я оказался рядом с твоим домом случайно… Живу я далеко».
«В Америке?»
«В Америке. Мой друг, что спас меня когда-то, по-прежнему живет в этом городе. Он – мой партнер по бизнесу».
«Вы часто приезжаете сюда?»
«Часто. Скучаю по родному городу. Бесконечно могу бродить по улицам и вспоминать прошлое».
«Не очень оно у вас веселое».
«It depends. Ведь и я был молодым, хотя тебе сейчас в это и трудно поверить».
Маша впервые беззаботно улыбнулась.
«Я верю. И я уже приехала. Сколько?»
«Нисколько».
Она удивленно посмотрела на мужчину.
«Но вам же пришлось ехать на другой край города».
«Родного города, смею напомнить. Давно здесь не был. Как изменилось все! Прежде дачи-сараюшки стояли, а теперь – виллы».
«Теперь это – элитный район».
«Вижу. Но мне тот, прежний, был ближе».
«В Америке, думаю, не в тараканнике живете».
«В нем самом, в Нью-Йорке».
«Да ну вас, шутите».
«Если бы так».
«Я хотела бы побывать в Нью-Йорке».
«Приезжай, сделаю вызов. Вот моя карточка, звони, буду рад помочь».
(Она взяла протянутую ей карточку и сунула ее в сумку, но быстро забыла о ней, а когда вспомнила, уже не смогла найти.)
«Спасибо».
«Будь счастлива, девочка».
Будь счастлива девочка будь счастлива девочка будь счастлива девочка будь счастлива девочка будь счастлива
Слова вибрировали в ее сознании, меняя оттенок и тембр, легко скользя по волнам памяти, дразня слабеющую мысль Арра своею недосягаемостью. Он спотыкался об образы и впечатления, простые и сложные, одноцветные и радужные, но каждое новое движение давалось все с большим и большим трудом.
Мыслеформы множились, но цветастая и радостная округлость не позволяла за них зацепиться.
Будь счастлива девочка будь счастлива девочка будь счастлива девочка будь счастлива девочка будь счастлива
Обычная фраза обычного человека кружила по памяти, звала за собой. Силы оставляли Арра. Когда фраза очередной раз ушла куда-то вниз, в те слои, где хранится давно забытое, слои забвения, Арр, собрав последние силы, кинулся вслед.
Это было время, когда люди казались добрыми великанами, когда дни были заполнены бесчисленным множеством чудесный забот, от которых отвлечь мог лишь только сон. Лежащие рядом мишка и белочка притворялись спящими, хотя глаза их и были открыты.
«До свидания, милая белочка», - услышала она сквозь сон знакомый прежде и позабытый теперь голос.
Кто это говорит? Мишка? Кому? Белочке? Или ей, ведь именно так звал ее папа. И куда уходит мишка?
«Я ухожу далеко-далеко, за синие горы, за глубокие реки».
Зачем? Разве тебе со мной плохо?
«Я тебя очень люблю, и я не хочу оставлять тебя».
Странный мишка. Если он не хочет оставлять белочку, то зачем тогда уходит?
«Будь счастлива, белочка… девочка-белочка»
Мама, где мой папа?
«Спи, моя хорошая, спи…»
Мама, где мой папа?
(не поддаваться на уговоры… стоять до последнего, словно за любимую игрушку…)
«Машенька, это сложно объяснить…»
Я хочу знать, мама! Где он?
(словно Славка отнял у меня мишку и белочку)
«Маленькая моя, я не хотела тебе говорить… Папа нас оставил. Он – очень плохой…»
Неправда, мама!
«Правда, Машенька, правда. Он ушел к другой женщине, теперь у него будет другая дочка».
Нет, мама, нет!
«Он сказал, что мы ему больше не нужны. Вот и все…»
(рушится весь мир, всего мгновение назад такой надежный и светлый)
Нет, мама, нет!
«Тебе в это трудно поверить, доченька. Мужчины, даже такие как твой папа, всегда готовы предать».
Что же нам делать, мама? Как мы будем жить?
«Как жили, так и будем жить».
Вдвоем?
«Ты хотела бы иметь другого папу? Настоящего, доброго?»
(мир не просто рушится, он теряет смысл, из него уходит логика; даже в сказках, где правят злые волшебники, медведь остается медведем, заяц – зайцем, колдун – колдуном, а добрая фея – доброй феей)
«Машенька, меня любит один замечательный человек, который мечтает стать твоим папой…»
Прежде ложь и предательство существовали только в книжках, да на экране телевизора. Когда Ленка сказала, что теперь будет дружить только с Лидой, Машенька бежала домой, захлебываясь слезами, но зная при этом, что здесь, в мире, отгороженном ото всех стенами их квартиры, ее встретят взрослые люди, которые внимательно выслушают, погрустят вместе с ней и своей необъятной, безграничной, бесконечной любовью успокоят саднящую в душе обиду.
«Почему ты молчишь, доченька? Ты хочешь нового папу?»
Который нас снова предаст?
Новый папа не предал. Он был уверен в себе и богат, он покупал Маше игрушки, которым завидовал весь двор, он возил ее в школу на машине, он не ограничивал ее ни в чем, ничего не прося взамен, он обеспечил ей возможность учиться в недоступной прежде Англии… он обеспечил ей все… новый добрый папа…
Прежний папа, папа-предатель, сгинул, скинув определенность форм, где-то среди нечетких впечатлений детства, которые сплющиваются под сводом прошедших лет и минувших событий, утончаются до прозрачной, призрачной подвижности – то ли ничто, то ли нечто, скрепляющее своей кажущейся тягучей никчемностью солидные блоки нужных воспоминаний.
Не осталось ни сил, ни времени, они исчезли в круговерти сжимающегося пространства, которое превращало Арра в крошечную точку, и жить ей, этой крупице бытия, предстояло лишь мгновение, одно мгновение, которого хватило на фразу, связавшую память девушки и медведя.
- Будь счастлива, девочка…
Чья-то рифленая подошва легла на его навечно теперь открытые безграничному небу глаза. До его слабеющего слуха донеслись безразличные щелчки – то ли передергиваемого затвора, то ли навязчивого фотоаппарата, но все это уже не имело для него никакого значения. Из неумолимо надвигающегося небытия медленно наплыла мысль: люди считают, что на сетчатке глаз уходящего живого существа навсегда запечатлевается то, что оно увидело в последнее свое мгновение; значит, он уйдет в другие измерения, унося с собой бессмысленное сочетание преднамеренно презирающего все грамматические правила неловкого слова – предмета вожделения одних, способа обогащения других; квинтэссенции и некролога человеческой цивилизации.
Суббота
ВЭЛ: Добрый вечер. В нашей передаче «Давай, блин, начистоту!» сегодня мы вновь поговорим о волнующих наших зрителей проблемах. В студии как всегда с вами бессменный ведущий передачи Вэл Рузиев. Пока в Думе длятся дебаты об окончательном освобождении нашего языка от оков цензуры, мы отложим на время рассмотрение этого вопроса, хотя, я уверен, все собравшиеся устали от двойной морали современных СМИ: люди в жизни говорят совсем не так, как им приходится говорить на телевидении, и самые яркие их высказывания заменяются однообразным «пип-пип». Свободу великому и могучему русскому языку, пип-пип-пип! (аплодисменты в студии; камера показывает молодые веселые лица собравшихся). Принимаю ваши аплодисменты как выражение поддержки снятия всех запретов с родного языка. (Продолжительные аплодисменты; возгласы из студии «пип-пип!»)
ВЭЛ: Еще раз: большое спасибо за поддержку. Но вернемся к теме нашей сегодняшней встречи. Сознание всей нашей общественности всколыхнула история о медведе-мутанте, обнаруженном в пригородном лесу, и связанные с этим удивительные подробности. Приглашаю в студию почетного академика многочисленных зарубежных научных учреждений Сергея Чачкина.
(Музыка. В студии появляется небрежно одетый и плохо выбритый человек с погасшей сигаретой в зубах. Волосы зачесаны назад с явной целью увеличить без того небольшую поверхность лба. Чачкин садится в кресло, принимает вольную позу, щелчком отправляет сигарету в сторону оператора и улыбается зрителям).
ВЭЛ: Сергей, не могли бы вы прокомментировать события, связанные с появлением медведя-мутанта?
ЧАЧКИН: С удовольствием. Разработанная мною теория сингулярных вихревых потоков космических энергий (одобренная, кстати, многими мировыми академиями) позволяет сделать вывод, что…
ВЭЛ: Извините, Сергей, но я вынужден вас прервать. К нам только что пришло сообщение, имеющее непосредственное отношение к обсуждаемой нами теме. Зачитываю: Серега, почему тебя признает вся продажная зарубежная шушера, но никто из наших ученых?
ЧАЧКИН: Вот пип-пип!
ВЭЛ: Сергей, мы договорились стараться не использовать ненормативную лексику с экрана, пока Дума не примет окончательное решение.
ЧАЧКИН: Извините. Они меня уже пип-пип! Еще раз простите!
ВЭЛ: В студии наш известный ученый Александр Буйкин!
ЧАЧКИН: А эту пип-пип зачем пригласили?
ВЭЛ (тихо, в сторону): Не одному же тебе здесь пип-пип.
(Музыка. В студию входит прилично одетый мужчина атлетического сложения, садится в кресло, отделенное от кресла Чачкина невысоким столиком).
ВЭЛ: Александр, не могли бы вы прокомментировать события, связанные с появлением медведя-мутанта?
БУЙКИН: А что, это чмо ничего сказать не в силах?
ЧАЧКИН: Ах ты пип-пип.
(Бросается через столик с кулаками на Буйкина, теряет равновесие и падает в руки подоспевших секьюрити, вырывается и кидается вновь на Буйкина; тот встает, принимает боевую позу, и Чачкин предусмотрительно сдается секьюрити).
ВЭЛ: Теперь, когда наши гости немного успокоились, давайте вернемся к теме нашей сегодняшней встречи. Итак, медведь-мутант. Тяготы сохранения информации, налагаемые на свободную прессу представителями наших доблестных силовых структур, заставляют нас значительно сузить круг сегодняшнего обсуждения и умолчать об интересующих всех подробностях поимки серийного маньяка, длительное время терроризировавшего жителей нашего города. При возможности мы еще посвятим этому одну из следующих наших передач. Сегодня же мы поговорим о том, какой новый оборот приняла всем известная с детства история о Маше и медведе.
(На экран студии крупным планом дается цветастая обложка детских сказок, на которой изображен трудолюбиво несущий короб медведь и лукаво выглядывающая из этого короба девочка).
ВЭЛ: Что скажут наши ученые?
ЧАЧКИН (торопливо, чтобы успеть высказаться раньше Буйкина): Начать следует с главного: ее аура явно нездорового цвета.
ВЭЛ: Поясните нашим зрителям, что это может значить.
ЧАЧКИН: Мэри имеет либо недоразвитую пятую чакру, либо подавленные воспитанием лесбийские наклонности.
ВЭЛ: Александр? Можете что-либо добавить?
БУЙКИН (не в силах сдержать удивление): Ну и мудак!
ВЭЛ: Вы это кому? Сергею, мне или Мэри?
БУЙКИН: Пожалуй, всем вам. Но в большей степени самому себе…
ЧАЧКИН: Точно!
ВЭЛ: Смею спросить, почему самому себе?
БУЙКИН: Рад, что в отношении других вопросы не возникают. А себе – за то, что поддался уговорам и пришел на этот цирк.
ВЭЛ (пытаясь смягчить сказанное): Что ж, каждый волен думать, что захочет. У нас теперь свободная страна. (Делает оператору знак не давать больше Буйкина на экран). Вернемся к нашей теме.
(На экране – заинтересованные лица собравшихся в ожидании продолжения действа).
ВЭЛ: Мы выслушали наших уважаемых экспертов. Настало время предоставить микрофон той, кто была их непосредственной участницей. Итак, Мэри…
МЭРИ (растерянно): Что я должна сказать?
ВЭЛ: Все, что сочтешь нужным. Сегодняшние газеты уже предложили множество версий случившегося. Так что же, по-твоему, это было? Искривление пространства? Аномальное явление? Контакт с внеземной цивилизацией? Или просто галлюцинации?
МЭРИ (по-прежнему несколько растерянно): Это была долгожданная встреча с чудом.
ВЭЛ: Что ты имеешь в виду под чудом?
МЭРИ: Встречу с Арром.
ВЭЛ: То есть с медведем?
МЭРИ: Да.
ВЭЛ: Ты утверждаешь, что он мог говорить?
МЭРИ: Конечно. Причем так хорошо, как редко может кто-нибудь из людей.
ВЭЛ: О чем были ваши беседы?
МЭРИ: Обо всем. О жизни, об истории, о современных людях, их обычаях и нравах.
ВЭЛ: Ты хочешь сказать, что его очень интересовала наша жизнь.
МЭРИ: Его всегда интересовала жизнь людей. Он хотел помочь нам.
ВЭЛ: Он не сказал, каким образом?
МЭРИ: Он хотел научить нас быть лучше, добрее…
ВЭЛ: Он не был случайно «свидетелем Иеговы»?
(Смех и аплодисменты в зале. Мэри удивленно смотрит на Вэла).
ВЭЛ: Извини, это я так шучу. И как давно он помогает людям? Сколько ему лет?
МЭРИ (пожимая плечами): Не знаю точно. По-моему, он говорил о нескольких столетьях.
ЧАЧКИН: Медведи столько не живут! У тебя не возникало мысли, что это был инопланетянин. Уфологи возглавляемой мной международной академии последние два дня делали всевозможные замеры в пригодном лесу, в том самом месте, где был пойман этот мутант. Никаких существенных отклонений гравитационных и иных энергий обнаружено не было. Также не обнаружены искривления пространства.
МЭРИ: Значит, Круг исчез со смертью Арра.
ВЭЛ: Не пояснишь, что такое этот Круг?
МЭРИ: Ограниченное волей Арра пространство, замкнутое само на себя и самодостаточное… Или что-то в этом роде.
ВЭЛ: Есть у собравшихся в студии вопросы?
ГОЛОС ИЗ ЗАЛА: Кто-нибудь раньше замечал в этом лесу какие-нибудь аномалии?
ВЭЛ: Серийный убийца! Чем не аномалия?
(Смех и аплодисменты в студии).
ВЭЛ: Я приглашаю в студию еще одного участника нашей встречи – психотерапевта Вадима Пристального. Аплодисменты!
(В студию быстрым шагом входит автор известного бестселлера «Флустрационные основы зоофилии» Вадим Пристальный, занимает кресло рядом с Мэри).
ВЭЛ: Полагаю, у нашего гостя есть вопросы к Мэри.
ПРИСТАЛЬНЫЙ: Причем очень много вопросов. Начнем с простого. Во время так называемого разговора вы слышали голос медведя-мутанта?
МЭРИ: Конечно, слышала.
ПРИСТАЛЬНЫЙ: Уточняю вопрос: вы видели, как двигаются его челюсти и язык, и только при этом вы слышали произносимые им слова, или эти слова возникали в вашей голове?
МЭРИ: Не знаю… Пожалуй, возникали в голове…
ВЭЛ: Телепатия?
ЧАЧКИН: Инопланетянин!!!
БУЙКИН (утомленно): Мудак…
ПРИСТАЛЬНЫЙ: А вы не задумывались над тем, что все происходило в вашей голове и абсолютно никакого отношения к реальности не имело. Вы оказались одна в лесу, с которым было связано так много тревожных слухов, нашли себе укромное место и придумали для себя защитника.
МЭРИ: Я ничего не придумываю. Все было на самом деле.
ПРИСТАЛЬНЫЙ: Хорошо. Допустим, и медведь был, и человеческим голосом говорил, и человечество спасать собирался. Скажите честно, вам очень понравился этот медведь?
МЭРИ: Очень.
ПРИСТАЛЬНЫЙ: Много времени вы проводили вместе?
МЭРИ: Да.
ВЭЛ: У нас есть вопрос из зала. Прошу!
(Встает девочка лет тринадцати-четырнадцати и говорит, светясь от собственной образованности и храбрости).
ДЕВОЧКА: Мэри, а у тебя не было половых контактов с этим медведем?
МЭРИ (испуганно и растерянно): Что?
ДЕВОЧКА (более уверенно и внятно): Мэри, ты была … физически близка с этим медведем?
ВЭЛ (с напором): Зрители видят, как растеряна Мэри. Неужели это было на самом деле?
(Камера крупным планом дает растерянное лицо Мэри и расплывающееся в улыбке лицо Пристального).
ВЭЛ (с улыбкой): Думаю, самое время появиться в студии нашему новому гостю – судмедэксперту Василию Деревянкину. Его друзья считают, что он любит трупы больше живых людей, поскольку покойники ничего от него скрыть не в силах. Аплодисменты!
(В студию входит Василий Деревянкин, слегка наклоняет голову в приветствии собравшихся в зале и занимает кресло рядом с Мэри и Пристальным).
ВЭЛ: Вы осматривали труп медведя?
ДЕРЕВЯНКИН (мечтательно улыбаясь): Сколько я всякого в жизни наосматривал…
ПРИСТАЛЬНЫЙ (ехидно): Случайно, не гинекологом начинали?
ДЕРЕВЯНКИН (без смущения): Всякое было!
(Оживление, аплодисменты и смех в зале).
ВЭЛ: Не будем уклоняться от темы. Итак, вы осматривали труп медведя?
ДЕРЕВЯНКИН: Да, осматривал.
ВЭЛ: Что вам показалось странным?
ДЕРЕВЯНКИН: Пожалуй, ничего. Медведь как медведь, огромный только. Попался бы мне такой на охоте…
ВЭЛ: И все-таки?
ДЕРЕВЯНКИН: От наших СМИ ничего не утаишь… Да, медведь незадолго до смерти имел половое сношение.
ВЭЛ: Вы уверены в этом?
ДЕРЕВЯНКИН: Абсолютно!
ВЭЛ: Вы не могли бы предположить с кем?
ДЕРЕВЯНКИН: Сначала я мог только предполагать…
ВЭЛ: Предполагать что?
ДЕРЕВЯНКИН: Что медведь имел половой акт с женщиной!
(Одиночный хлопок. Сидящие в зале затаили дыхание).
ВЭЛ: Вот это номер! Вы говорите, что сначала только предположили это. А потом?
ДЕРЕВЯНКИН: Потом получил доказательства!
ВЭЛ: Даже так? И какие?
ДЕРЕВЯНКИН: Я осматривал Марию Медведеву и обнаружил следы медвежьей спермы.
(Абсолютная тишина в зале. Мэри делает попытку встать и говорить, но ей это не удается. Вэл делает знак оператору, и тот дает лицо Мэри крупным планом).
ВЭЛ: То есть при осмотре присутствующей здесь Мэри?
ДЕРЕВЯНКИН: Именно так.
МЭРИ (наконец поднявшись с кресла, хрипло): Это ложь…
ВЭЛ (Деревянкину, делая вид, что не слышит сказанного Мэри): У вас есть доказательства?
ДЕРЕВЯНКИН: По вполне понятным этическим причинам я не внес некоторые результаты осмотра Медведевой в свой отчет.
ВЭЛ: Иными словами, мы должны поверить вам на слово?
ДЕРЕВЯНКИН: Именно так.
(Камера вновь показывает Мэри крупным планом, исследуя гамму противоречивых чувств, отражающихся на ее лице.)
МЭРИ: (неразборчиво)…
ВЭЛ: Наша встреча приняла совершенно неожиданный оборот. К сожалению, ее время истекло. Думаю, мы вернемся к затронутой теме еще не раз…
ПРИСТАЛЬНЫЙ (втискивается в экран, держа пальцы правой руки в виде буквы V и тыча ими в камеру в стиле рэпперов): Читайте мою книгу «Флустрационные основы зоофилии», там все разъяснено!
(Камера, показав рухнувшую в кресло Мэри, дает ведущего крупным планом).
ВЭЛ: Думаю, затронутые на этой встрече вопросы заинтересовали всех зрителей. Поверьте, мы получаем множество писем, взволнованно просящие нас приоткрыть, наконец, завесы над этими культовыми недомолвками. Вот только строки из некоторых писем: «Две недели назад я застала своего мужа во время полового акта с нашей козой, а вчера обнаружила, что она беременна. Как мне быть? Кто родится у моей козы/у моего мужа? Что сказать нашим общим детям?». Или еще. «Я очень переживаю, когда смотрю на порносайтах фотографии, где кони или кабаны совокупляются с молоденькими девушками. Применяют ли девушки противозачаточные средства?» На эти и другие вопросы мы ответим во время следующих наших передач. С вами был Вэл Рузиев, бессменный ведущий народного ток-шоу «Давай, блин, начистоту!» До встречи!
(Общий вид зала с бегущими по экрану титрами).
Еще одно воскресенье
Сознание возвращалось медленно, змеясь среди разнородных и разновременных осколков реальности. Свет соответствовал звуку только нестерпимой резкостью.
- Хорошо, что ты пришла в себя, а то я уже начал беспокоиться… - произнес рядом знакомый голос.
(Кому он принадлежит и
- Где я? – это уже вслух, хрипло - губы отказываются подчиняться.
- В одной хорошей частной клинике.
(Часть, клин: неполнота и неустроенность; а голос продолжает звучать, и в нем тревога и теплота, чтобы появилось желание вернуться в этот мир, мир, где
- Ты почти сутки металась в бреду.
(В бреду бреду на беду… беда – озарение зла… мгла… могла? Могла я… могильная…
- Вэл, зачем ты это сделал?
- Ты о чем?
(О чем я? Чтобы объяснить, не хватает ни слов, ни предложений… лож… Ложь!
- Конечно, ложь! - в голосе Вэла облегчение. - Какое ток-шоу без подстав? Правда, эффектно получилось? Извини, конечно, что заранее не предупредил. Но ты бы тогда не согласилась. А теперь мое ток-шоу вышло на первое место, возглавив все рейтинги популярности. Ты же всегда мечтала работать в шоу-бизнесе. Вот и действуй: предложения сыплются от разных компаний, есть из чего выбирать. Считай, что твоя карьера началась: вспышка суперновой – до рези в глазах и умах всех наблюдателей!
- Я не хочу иметь с этим… с тобой ничего общего.
- Кроме нашего ребенка. В отличие от наших простодушных зрителей я не верю, что ты беременна от своего мудреца-мутанта.
- Я беременна?
- Если верить этим прохвостам-врачам. По всему ребенок мой. Девочка. Назовем ее, как и тебя, Машенькой.
- После того, что ты сделал…
- А что я сделал? Классную телепередачу, которая станет теперь для многих образцом. Ты – культовая личность, икона для зоофилов. Сама видишь, как времена меняются: прежде педерасты дрожали от посулов уголовного кодекса, а теперь они – последний писк моды, весь шоу-бизнес переполнен ими (присутствующие, конечно, не в счет), да и не только шоу-бизнес. Но этот писк моды с течением времени становится очередным клише, разве что разрешение однополых браков поможет освежить обстановку. Реально на повестке дня зоофилы и педофилы, как угнетаемые секс-меньшинства. Ты у них… у нас теперь – героиня…
- Прошу тебя, замолчи…
Мэри хотелось кричать, плакать, но в голосе только тускло звучала тоска безысходности. Вэл понял, что сопротивление сломлено, по крайней мере, на этот раз.
- Давай, сделаем так, как ты хочешь!
- Я хочу… - покорность Вэла лишила Мэри последней опоры.
- Не хочешь, не будет никакой зоофилии. Сейчас объявим, что ты беременна и дадим зрителям помучить себя страхами да предсказаниями несколько месяцев. Потом, когда ты родишь нормального ребенка, такую крутую передачу замутим! Вызовем этого дурака Деревянкина и заставим его признаться, что он все выдумал. Тема новой передачи: Подставы в ток-шоу – добровольцы и наемники. Все каналы опять под нас прогнутся, вот увидишь!
- А девочка?
- Какая девочка?
- Машенька, которая родится?
- Все будет нормально. Через год все обо всем забудут.
- А я?
- И ты забудешь. Будем жить-поживать с тобой в законном браке. Гражданском, конечно.
- А Арр?
- Какой еще арр? А, тот медведь-мутант… Поверь, я консультировался с лучшими психиатрами. На самом деле ничего этого не было. Считай, что тебе все приснилось. Чем быстрее придешь к этому, тем быстрее поправишься. Тем более, что тебе теперь надо заботиться и о нашей будущей дочке… Жаль, конечно, что зверя подстрелили. Такой мог бы стать гордостью любого зоопарка. Кстати, мне его шкуру предлагали, хотел взять, да за тебя потом испугался, чтобы рецидивов не было. В общем, сдал в городской краеведческий музей. Будет теперь стоять в экспозиции по истории края рядом с чучелами тех двух медведей – медведицы и медвежонка, из-за которых стрельба началась…
Несколько дней спустя
- Поздравляю, - весело сообщил заведующий отделением, - сегодня мы с вами расстаемся. Подготовим выписку, устроим праздничный прощальный обед…
- Обойдусь обычной бурдой, - не в тон ему ответила Мэри.
- Что ж вы так нашу диетическую и чрезвычайно полезную пищу называете? – притворно обиделся заведующий.
- Вряд ли она заслуживает чего-то иного: стол номер дцать.
Врач понимающе хохотнул.
Мэри действовали на нервы иссиня-черный оттенок его волос (парик, вне всякого сомнения – молодится), суетливые глаза цвета застарелого навоза и неадекватные шуточки с эротической подоплекой, которые предполагалось воспринимать за утонченные комплименты. Сидящий перед ней мужчина относился к тому счастливому типу людей, которые уверенно чувствуют себя всегда и везде, во всех временных пространствах и общественных формациях, ибо настолько убеждены в собственной неотразимости, что им легко удается убедить в этом других.
- Мы - люди простые, подневольные. Сказали стол - пишем стол, скажут стул – пронумеруем и стул. Это у вас в шоу-бизнесе свобода, а у нас – осознанная необходимость… Кстати о бизнесе. Считаю, что вы вполне оправились от нервных потрясений и можете вернуться к работе. Конечно, на первый месяц я вам посоветую продолжать принимать успокоительные средства, так на всякий случай. Уверен, все будет нормально.
Дни, проведенные в больнице, представляли из себя то, что Мэри с презрением прежде называла «бесцветной мутотой» - чередой неразличимых друг от друга временных отрезков, состоящих из идентичных действий и слов. Впрочем, последних почти не было, поскольку все межличностные общения были ограничены необходимыми процедурами, когда от тебя не требуют ответа, если удается строго следовать указаниям, а остальное время Мэри была отделена от человечества блаженным воем наушников. Ни событий, ни встреч – время споткнулось на бегу. Когда к ней приходили посетители – Вэл, мать с отцом, подруги – она притворялась спящей или бесконечно усталой, обезличенной действием прописанных ей успокоительных. Если бы не даты, вносимые в должные графы уверенными руками медсестер, Мэри вообще бы потеряла представление о месяцах, днях и часах. Но самым странным было то, что осмеянная неоднократно мутота казалось ей не просто неизбежным, а бесконечно счастливым состоянием, в котором еще возможно забвение.
- Последствия пережитого вами шока нам удалось полностью купировать. Вам возвращено адекватное восприятие происшедшего, - удовлетворенно констатировал заведующий.
- Адекватное говорите? И где же, по-вашему, я провела ту неделю? – спокойно осведомилась Мэри.
- Это – вопрос не по адресу. Надеюсь, компетентные люди разберутся. Мое дело было освободить вас от галлюцинаций, что я и сделал.
- Но Арр… медведь существовал на самом деле.
- Конечно, существовал. Давайте, на минуту отвлечемся от вашего случая. Предположим, живет в вашем доме кот, и вы без ума от него. Вы кормите его заграничными яствами, водите к элитному парикмахеру, стоит ему чихнуть – ведете к лучшему ветеринару города. Вы говорите с ним, доверяете ему все свои чувства… Как, нормально?
- Думаю, вполне. Встречала таких дур.
- Согласен. Идем далее: вам кажется, что кот вас понимает. Нормально это?
- Вполне.
- Опять согласен. А теперь сделаем еще один шаг: однажды кот переходит от молчаливого понимания к осмысленной речи. Он выслушивает ваши проблемы и дает осмысленные советы. Случись так, что бы вы сделали?
- Пошла бы сдаваться в психушку.
- Абсолютно с вами согласен. Вернемся к вашему случаю. Поругавшись со своим бой-френдом, вы ночью уходите в лес – поступок неразумный, но психологически оправданный и уголовно ненаказуемый. Заблудившись в лесу, вы принимаете единственное разумное решение: поспать до утра, а со светом выбраться из леса. Всем известно, что он у нас хоть и лес, но не дремучий. Таким он может только ночью и с испуга показаться. Разбудил вас медведь…
- Нет, я сама проснулась, вновь попыталась найти дорогу на автостраду… но опять не нашла…
- Ничего удивительного, - здраво заметил врач, - проснувшись утром после вечерних разборок с начальством, я иногда в собственной квартире путь к туалету не могу найти. Вы уж простите за излишние подробности…
- Я пыталась воспользоваться сотовым телефоном, но он не работал – отсутствовала сеть, - продолжила Мэри, не отреагировав на предложенную шутку.
- Ну, этим вы вряд ли кого удивите. Наши уважаемые провайдеры такое нам устраивают с обидной регулярностью, особенно с учетом сумм, которые мы, бедные, за это безобразие, называемое мобильной связью, им платим.
- Именно в этот момент и появился Арр… медведь то есть.
- Правильно. Вы его испугались?
- По-моему, не очень.
- Вот здесь и начинает рушиться логика. До этого момента вы совершали абсолютно обоснованные поступки. Что это значит? Все очень просто: сильный стресс, испытанный вами при виде огромного живого медведя, выбил предохранитель в вашем сознании, поэтому все последующие воспоминания – не более чем игра вашего воображения, спасающего своего обладателя, то есть вас, от более сильного потрясения, которое могло бы иметь необратимые последствия. Будем честны: что вы испытываете, вспоминая ваши с медведем так называемые беседы?
- Мне кажется, что я попала в сказку.
- Именно так. Назовем это сказкой. Данное определение нам вполне подходит, поскольку по своей основе является антонимом реальности. Как вы себя чувствуете? Испытываете ли какие-нибудь неприятные ощущения, когда думаете о медведе? Головную боль, например.
- Нет, голова больше не болит. Вот с душой что-то творится…
- Словно кошечки-с скребут? Это нормально. Остаточные действия препаратов, которые вам пришлось принимать. Через пару дней все пройдет. Если бы не та досадная случайность… перестрелка… Даже говорить не хочется…
Мэри от этих слов вздрогнула.
- Успокойтесь, успокойтесь. Все в прошлом. Жизнь невозможна без потерь, к этому человеку приходится привыкать… воленс-неволенс, так сказать. Жаль зверя, но жизнь человека всегда дороже…
На этом месте речь врача была прервана сдержанным стуком в дверь.
- Входите, входите, - сказал он.
Дверь открылась, и Мэри увидела на пороге Вэла. Увидела, но сразу не узнала: безукоризненно выбрит и подстрижен, облачен в новый костюм от… от кого-то очень известного, а потому и очень дорогого; глаза восхитительно потуплены, на губах играет очаровательная улыбка – мальчик с обложки гламурного журнала.
- А, Валерий Александрович, проходите, гостем будете, - сказал врач неестественно веселым голосом, бичом простых смертных в присутствии олимпийцев шоу-бизнеса. – Следим внимательно за вашими передачами, ни одной не пропускаем. Всегда вы важные темы затрагиваете. Вот только давно о нас, о врачах, не вспоминаете.
- No problem, - привычно отмахнулся от него Вэл, - я сам давно уже думал об этом. На днях обязательно заеду к вам, все обсудим.
Заведующий отделением не сразу смог преодолеть внутренний восторг неожиданного прикосновения к великому. Воспользовавшись наступившим молчанием, Вэл подошел к Мэри, нежно взял ее руку и поцеловал.
- Как я рад, что ты, наконец, пришла в себя. Если бы ты знала, как я волновался все эти дни, места себе не находил…
Мэри поморщилась от произнесенных слов, но не оттого, что они показались ей слишком банальными. Скорее они вообще не показались ей словами.
- У нас тут небольшая задержка вышла, - подал реплику заведующий отделением.
- В чем дело? – тон Вэла вернулся к прежней деловитости.
- Выписка не готова, - ответил врач и добавил: К сожалению…
- Выписка? – Вэл устремил на врача такой удивленный взгляд, что можно было подумать, что он сталкивается с подобной проблемой впервые в жизни.
- Пустяки, - мгновенно отреагировал, оценив ситуацию, врач, - я все устрою. А за выпиской заедите, когда будет удобно.
- Премного благодарен, - театрально раскланялся с ним Вэл, - Сразу видно настоящего менеджера высшего звена. Это – как печать: либо она есть, и ее никуда не скроешь, либо… До свидания. Точнее, до скорой встречи.
Когда Мэри села на заднее сидение бумера, а Вэл захлопнул за ней дверь, быстро обогнул капот и сел за руль, наступило молчание. Они остались вдвоем в автомобиле посреди увлеченного своими делами большого города, многоголового и многорукого существа, страдающего аутизмом.
Хотя молчание становилось тягостным, Мэри сознательно не хотела смягчения ситуации, глядя в упор на своего бой-френда. Вэл церемониально порылся в «бардачке», вытащил оттуда какую-то сложенную бумажку, при этом незатейливо выронив на пол пачку презервативов, внимательно прочел содержимое бумажки и вновь бросил ее на прежнее место, заметив при этом свою неловкость, от чего приятно порозовел, практически незаметным движением руки поднял разноцветный квадратик и спрятал его в карман.
- Едем ко мне, - голосом, звенящим от легкой растерянности, предложил Вэл.
Мэри продолжала молчать и видела, как меняется лицо сидящего рядом парня. Это лицо было ей прекрасно знакомо, исцеловано и изласкано миллиметр за миллиметром, почему же сейчас оно казалось ей таким далеким и странным. И тогда неожиданно пришла мысль о том, что Вэл на самом деле чувствует себя неловко - ни тебе оплаченных хлопков зрительного зала, ни услужливых помощников.
- А теперь – рекламная пауза, - произнесла она тихо.
- О чем ты? – не понял Вэл. Или сделал вид, что не понял.
- Так, о себе самой, о собственной жизни.
- Едем ко мне?
- Не сегодня. Отвези меня к матери.
- Думаешь, стоит?
- Думаю.
- Как хочешь. Тебе виднее, - Вэл включил разочарованный оттенок в свой ответ, но лицо предательски выражало удовлетворение.
- Для ведущего популярной программы он плохо скрывает свои чувства, - подумала Мэри. – Впрочем, это даже хорошо, поскольку свидетельствует, что они, эти чувства, еще у него остались.
- Я тебе позвоню, - сказала она вслух, и Вэл кивнул в ответ.
* * *
Дома была мать.
- Мэри, как замечательно, что ты вернулась. Ты теперь – телезвезда, по «ящику» все только и говорят о тебе и твоем медведе. Натерпелась ты, бедная, с ним. Хорошо хоть что он тебя не изнасиловал.
- Разве? – устало удивилась Мэри.
- Что ты имеешь в виду?
- То же, что и ты – эту сраную телепередачу.
- Бедная ты моя девочка. Вчера Вэл в своем ток-шоу все разъяснил: никакого изнасилования не было, это выдумки… ну, как его имя…
- Значит, все в порядке?
- Конечно, мы все так переживали за тебя, - в голосе матери прозвучала неподдельная тревога.
- Спасибо, - как благодарность матери.
- Устала? – заботливо - мать.
- Да, очень, - искренне - дочь.
- Ничего, дорогая. Зато у тебя теперь такой высокий рейтинг, что впору свою передачу делать, - вот и все, дальше телевизор.
- Женский взгляд из-за… или из-под медведя, - голос Мэри обретал прежнюю защищенность.
- Хотя бы и так, - чуть растерявшись от слов дочери, сказала мать. - Нет, я вполне серьезно. Вэл сам сказал… Разве он тебя не встретил?
- Встретил.
- А почему не зашел? – вот он опять, искренний интерес.
- Очень занят, в студию спешил, - на ходу придумала объяснение Мэри.
- Какой парень! – восхищенно, а затем предупредительно, - Смотри, Мэри, упустишь.
- Не упущу, - неубедительно.
- Девочка, ты говоришь таким унылым голосом, - сразу отреагировала мать, а затем предпочла вернуться к сдержанной уверенности. - Все же в порядке, никто не умер.
- Кроме медведя, - не сдержалась Мэри.
- Именно, кроме медведя. Ты еще курицу пожалей, которую я сегодня сварила. У зверей души нет.
- А у людей?
- Не говори глупостей, - тон такой, словно Мэри опять пять лет, и она отказывается есть кашу. - Звери даже боль не способны ощущать.
- Значит, у меня душа есть.
- Еще какая, девочка! Как и у твоей мамы. За всех подруг переживаю… Вот, вчера Настю… тетю Настю ее кобель бросил. Я говорю, эта сволочь пальца на твоей ноге не достойна, а Настя ревет с горя. Ничего, очухается. Я ей такого мужика найду…
- Мама, я прилягу.
- Конечно, иди к себе в комнату, - быстро согласилась мать, - Отдохни. Потом поговорим.
Постель показалась Мэри притягательной, как старые тапочки. Она лежала и смотрела на трещину на потолке, дорисовывая в воздухе указательным пальцем правой руки недостающие линии, превращая ее то в цветок, то в кошечку, то в медведя…
- Мама, - крикнула Мэри, - ты не видела моей старой записной книжки?
- По-моему, на твоем столе…
- Не могу найти.
- Подожди минут тридцать. Я сейчас занята, - ответила мать, перекрикивая визг тормозов и кашляющие выстрелы.
- Хорошо, - послушно согласилась Мэри, продолжая поиски.
Ей под руки попадались какие-то обломанные карандаши, непишущие шариковые ручки, бесчисленные разноцветные скрепки, вэловы валентинки и прочие ненужные вещи. Поиски уже стали действовать ей на нервы, когда нашлась ее старая, еще со школы, записная книжка.
- Алло, - прозвучал в трубке женский голос.
- Здравствуйте, Анна Сергеевна, - к собственному удивлению имя женщины, которая была сейчас на другом конце провода, возникло само по себе, хотя и казалось давно забытым. - Это я – Мэри… Маша.
- А, Машенька, здравствуй.
- Помните меня, Анна Сергеевна?
- Конечно, помню, Машенька. Как твои дела? Пришла в себя?
- Если заговорит о медведе и изнасиловании, повешу трубку, - подумала Мэри, - Есть ли в этом городе хоть один человек, который не посмотрел ту долбаную передачу?
- Да, все в порядке, - вслух произнесла Мэри. – Эдик дома?
- Эдик, - в трубке послышалось легкое замешательство, - Нет, он на работе.
- Вы не могли бы мне дать номер его сотового, а то у меня под руками только ваш домашний. Он мне давал его, - соврала для убедительности Мэри, - да я новую записную книжку потеряла.
- Интересно… А он мне не говорил, что виделся с тобой.
- Анна Сергеевна, вы же сами знаете, какой ваш сын скрытный.
- Да уж… Вот записывай…
Голос Эдика мало изменился за прошедшие годы.
- Привет, - весело начала Мэри.
- Привет, - кисло парировал Эдик.
- Не узнаешь?
- Нет, представьтесь, пожалуйста.
- Прежде ты не был со мной таким официальным.
- Маша? – дурея от невозможности происходящего, предположил голос Эдика в трубке.
- Молодец, узнал почти с первой попытки. А ведь когда-то обещал любить вечно. Как непостоянны современные мужчины.
- Ты сама… - попытался возразить Эдик, но смешался.
- Я ошибалась. Хочешь, начнем все сначала?
- Маша, такими вещами не шутят.
- А я и не шучу. Смеюсь от собственной растерянности. Готов преодолеть обоюдную робость?
- Да, - тихо произнес Эдик.
- Почему так неуверенно?
- Да.
- Уже лучше. Через час жду тебя в баре гостиницы «Наш город».
- Я сейчас на работе.
- Опачки… Боюсь, я поторопилась…
- Буду через сорок минут.
- Ответ, достойный не мальчика, но мужа. Кстати, о муже. Ты случайно не успел жениться от отчаяния?
- Нет, - печально протянул Эдик.
- Отлично, - весело произнесла Мэри, - Жди меня. Можешь заказать что-нибудь поесть… и выпить, конечно. Ведь сегодня будет наш праздник.
- Какой праздник?
- Не забегай вперед. Узнаешь в свой черед. До встречи, - сказала Мэри и нажала на красную клавишу, прерывая разговор.
- Вот теперь я вся в твоем распоряжении, - сказала мать, входя в комнату.
- Татьяна все-таки выпуталась из этой истории? - наобум спросила Мэри.
- Какое там! Сестра же догадывается об ее отношениях с Павлом. А тут еще этот рейдеровский наезд.
Маша с удивлением поняла, что попала в точку.
- А менты? – с улыбкой спросила она, но мать только раздраженно махнула рукой, вспомнив какой-то грустный поворот сюжета.
- Ты что-то искала? – вернулась к реальности мать.
- Спасибо, я сама уже нашла.
- Отлично. Ты у меня самостоятельная девочка.
- Мама, помнишь Эдика Зайцева? – неожиданно для самой себя спросила Мэри.
- Из университета? – не сразу прореагировала на изменение направления разговора мать.
- Нет, мы с ним учились в одном классе, - поправила ее Мэри.
- А, того сопляка, что не давал тебе в школе прохода, - в голосе матери прозвучало плохо скрытое раздражение. - Конечно, помню. Невзрачная личность, хотя и не без задатков. Но задатки отмирают за ненадобностью, если у человека не хватает решимости ими пользоваться.
- Он любил меня, мама. Знаешь, какие славные стихи он мне писал…
- Милая моя девочка, любовь – это большая навозная куча, как сказал кто-то из классиков, так не будем же пернатыми, кто на эту кучу карабкаются.
- Я серьезно, мама.
- И я серьезно, Мэри. Мне казалось, что ты уже взрослая женщина и прекрасно понимаешь, что так называемая любовь есть ни что иное, как секс-драйв и секс-аппиал, так, по-моему, говорят.
- Вроде того.
- Почитай любого психиатра: сильный самец хочет лучшую самку, чтобы продлить свой род в здоровом потомстве. Все остальное – сказки, и чем раньше человек это поймет, тем лучше для него. Вэл – твой самец, сильный и красивый. Думаю, бабы в студии кипятком ссат, стараясь ему понравиться, а тебе все само идет в руки… Счастливая ты… А Эдик – это слизняк вроде твоего отца, первого моего мужа. Читает стихи, вздыхает, а у самого на роже сдавленным дыханием мессадж – мол, дай сиську подержать. Говорит, что любит тебя до беспамятства, а сам только и мечтает с тобой переспать. Стихи для него – вроде виагры, он от них возбуждается и становится готов к совокуплению Вот и вся кухня. Если бы я раньше это поняла, мне было бы гораздо легче жить на свете. Согласна?
Вместо ответа Мэри дернула плечом.
- Вот именно, - по своему поняла жест мать, - Горько, когда оказывается, что после первой брачной ночи твой суженый тебя не только в Париж не повезет, но вообще кроме засранных кобелями местных полянок тебе ничего в жизни не увидеть.
- Мы с Вэлом ездили в Париж, - бесцветно вставила Мэри.
- И еще поедете. Жизнь с таким мужиком – выигрышный билет.
- Пожалуй, - предпочла не вступать в спор Мэри. - Я пойду прогуляться.
- С Вэлом?
- Нет, одна. Устала очень.
- Конечно, прогуляйся, отдохни, - легко согласилась мать.
* * *
Когда Мэри пришла в гостиницу «Мой город», Эдик уже сидел за столиком на двоих и растерянно озирался по сторонам, ожидая ее прихода. Минуту она боролась с соблазном побыть незамеченной, чтобы испытать выдержку ожидавшего ее парня, но потом решила, что последние несколько лет, когда она напрочь забыла о его существовании, являются достаточной проверкой. Телефонный разговор однозначно показал, что Эдик ее не забыл, хотя, несомненно, позабыть отчаянно пытался.
- Интересно, чем он жил все эти годы? – подумала она, и сама же добавила: Вот сейчас и узнаем!
Подиумной томной походкой, устремив взор чуть выше головы сидящего парня на невнятный узор на стене, Мэри войдет в зал, позволив Эдику заметить ее первым. Он поднимется ей навстречу, покраснев от смущения.
Их ужин закончится яркой вспышкой любви в лучшем номере гостиницы.
А потом?
Потом настанет утро…
Глядя через стекло на нервно озирающегося Эдика, Мэри достала сотовый и набрала привычный номер.
- Я у гостиницы «Мой город». Подъезжай… Меня совершенно не интересует, чем ты сейчас занимаешься. Если через пять минут не увижу твою машину… Хорошо, через десять.
Много-много недель спустя
- «Пришел медведь в деревню, нашел дом, где дедушка с бабушкой жили, и давай изо всех сил стучать в ворота: - Тук-тук-тук! Отпирайте, открывайте! Я вам от Машеньки гостинцев принес. А собаки почуяли медведя и бросились на него. Со всех дворов бегут, лают. Испугался медведь, поставил короб у ворот и пустился в лес без оглядки»…
- Мамочка, почему ты не продолжаешь? Хочешь, я расскажу тебе, чем все кончилось? Кончилось все хорошо: Медведь убежал назад в свой лес, а Машенька стала снова жить с дедушкой и бабушкой. Наша бэби-ситтер сказала, что она даже послушнее стала, и бабушка с дедушкой не могли с тех пор на нее нарадоваться.
- А Медведь вернулся в свой Круг…
- Какой круг? Не в круг, а в свою избушку. Ты забыла, у него в лесу была избушка… Мамочка, почему ты плачешь?
Машенька и Медведь
© Copyright: Андрей Карбовский, 2009
Свидетельство о публикации №209101300997
Свидетельство о публикации №209101300997
Рецензии