Мотылёк в ладошке

Зима 1905 года  выдалась суровой. В  старой, ветхой, как хозяйка избушке было холодно - не по силам ей запасти дров, вытопить печь.
Пелагее давно перевалило за восемьдесят. Жизнь её прошла в поместье, где она работала с утра до ночи. Убирая комнаты, готовя обеды для семьи помещика. Там вышла замуж, родила четверых детей. Подрастая, дети тоже выполняли в поместье какую-то работу. Сыновья пасли  коров, лошадей, коз, смотрели за птицей. А дочку  – с десяти лет отдали  в соседнее поместье, где она присматривала за хозяйской  ребятнёй.
Сыновья выросли – разбрелись кто куда, в поисках лучшей доли.
Муж умер. Пелагею хозяева выставили на улицу. Зачем зря кормить старуху? Вот и вынуждена была  женщина стоять на паперти, ходить по дворам с протянутой рукой, побираться на рынке. Спасибо, кто  пожалеет, даст монетку или еду, но чаще приходилось выслушивать насмешки и оскорбления.
- О-хо-хо…- и там, видать, не нужна, душа моя, грешная…- показывала рукой ввысь.
Ноги переставляла с трудом. С каждым  годом тяжелели они и всё трудней и трудней сгибались. Когда-то стройная фигура Пелагеи стала костлявой.  Согнувшись, шла,  будто кланялась встречным прохожим  и земле, цепко держа покрученными суставами рук палку, ставшую теперь главной опорой. Обессилев в конец, решила идти  к дочери.
Ворча себе под нос, будто оправдываясь за то, что ей неприятно было идти «на поклон» к зятю. Не любил её зять. «Ох-хо-хо,- вздохнула старушка,- Зять любит взять, говорят… А что с меня взять?»  Когда Пелагея  приходила в гости к дочери, Кирилл недоброжелательно косился и кряхтел, будто поторапливая поскорее уйти. Однажды даже, когда жены не было дома, вовсе во двор не  пустил.
Казалось, даже погода протестовала, против бесполезности затеи, но другого выхода у Пелагеи не было. «Сыновья, что сыновья, - мысленно оправдывала своих  детей,- там как невестки скажут. А дочь, другое  дело... Да и где они сыновья? Разбрелись по свету белому  в поисках  лучшей доли…
Старший сын Кондрат – где -то на Донбасс подался... Средний, Иван,  в Мелитополь уехал. Где он тот, Мелитополь?... Говорят, недалеко от нас…Младшего, всё на науку тянуло. Читать выучился… Пас коров, коз и читал, что он там читал? Один он в семье грамотный вырос. Где-то в Херсоне, женился. Фрося.   Грамотная, как и он. Детей Бог не дал, чужих в школе обучают».
Словно взбесившийся ветер мотался по посёлку, раскидывая всё на своём пути. Метелил прямо в лицо. Под ветхой одежонкой не спрятаться от ужасной круговерти… Холод  мелкими колючками пронизывал до косточек. Налетавший порывами ветер всё норовил сбить с ног. Крепко держала клюку в руке, стараясь противостоять непогоде. - Эх,- за  горестными  мыслями последовал  тяжёлый вздох,- хотели, как лучше…думали за богатым, счастлива будет дочь, да и нам поможет в старости.…А что вышло? Плохо ей с Кириллом…Муж каждый день навеселе…Кто знает? Может и бьёт её, если так его она боится.
Наконец внизу показались плавни. Река покрыта  льдом. Лёд  потрескивал, будто старый Днепр- Славутич кряхтел от тяжести льда.
- Слава тебе Господи, - остановилась отдышаться старушка. -  Шагов семьдесят осталось. Вон уже виднеется в переулке дом зятя. Из дымохода, будто рваные клочья ваты вылетал дым, и ветер тот час уносил его, подбрасывая из стороны в сторону, куда-то вдаль. Расслабилась, будто ощущая теплоту и уют дома. «Внуки спят уже, наверное» - подумалось ей... Заторопилась – Может быть?... - лелеяла надежду.
Пройдя переулок, постучала в ворота.
- Кто там? – Спросила Вера, держась за ручку открытой двери, которую ветер, как бы пытался вырвать из её рук. Увидев силуэт  в проёме калитки: - Вы, мамо? Чего так поздно? Заходите скорее.
Тяжело дыша, мать потопала ногами, возле порога, сбивая налипший снег с валенок, прошла и тяжело опустилась на табурет, не выпуская из рук палку-  клюку. В печке ещё краснели угли. В комнате было тепло, уютно, пахло борщом и пампушками. Готовить и печь  Вера была мастерица. У помещика, где она нянчила, вытирала носы, ухаживала за детьми хозяев, научилась и готовить, потому, как часто приходилось помогать и на кухне.
- Борщ будете? -  Спросила дочь, обеспокоенно поглядывая на мать.
- Буду. - Просто ответила Пелагея. Горячего она уже неделю не ела.
Сидя разделась, подала дочери свой убогий ватничек, полушалок опустила на  плечи. Из - под маленького платочка  упрямо выползали  седые волосы. Приобняв за плечи, Вера на мгновенье притянула её к себе, но тут, же отпустила, засуетилась возле стола подавая еду. Подперев лицо рукой, молча, разглядывала  мать, которую давно не видела.
После по- хозяйски убрала стол и вымыла посуду. На печи, за занавеской посапывали дети.
- Кирилла нет? – поинтересовалась старушка.
- Нет. – Вера, немного помолчав, спросила - Как вы, мамо?
- Да вот, - замялась Анастасия,- пришла просить, чтобы вы меня к себе жить взяли…
Сев на табурет, напротив матери, дочь, опустив глаза, с болью произнесла:
- Вы ж знаете, мамо… я что?.. Я всегда рада, а как он скажет…
Мать и дочь тяжело вздохнули, будто  проглотили тяжёлый ком. Немного помолчали.   Старушку  клонило в сон. « Поела, отогрелась, какое счастье! Что человеку ещё нужно», - подумалось ей.
В сенях резко хлопнула дверь, обиженно зазвенело,  громыхнувшись, пустое ведро, послышалось мужское ворчанье. Женщины обеспокоенно переглянулись.
Кирилл, отряхивался возле порога, не глядя на женщин. Ладонью смахивал снег с плеч, постучал ногами валенок о валенок, стянул их, держась рукой за дверной косяк. Недоброжелательно покосился в сторону тёщи.  «Припёрлась…» - ворчал по нос,- «её здесь ещё не хватало…» Повесил пальто и пошёл к кровати молчком. Мать с дочерью, молча, наблюдали за ним. 
- Кирилл,- обратилась к нему Вера,- мама хочет жить с нами. Тяжело ей одной, старая уже - продолжила она, разминая ладонью руки правую, сжавшуюся в кулак. Умоляюще смотрела на спину мужа. Тот молчал.
- Кирилл, ты слышишь?- громче, просительно произнесла жена.
Заворочавшись, укладываясь удобней, буркнул:
- Зачем мне в доме лишний рот? Пусть к сыновьям идёт.
По щекам Веры катились влажные горошинки, обгоняя, друг дружку. Их солёный привкус чувствовала губами.На мать боялась взглянуть. Было больно, обидно и стыдно.  Пелагия, молча, опираясь на стол, тяжело поднялась. Вера смотрела на мать виновато и, будто извинялась. Ей было больно, обидно и стыдно. Старушка натягивала полушалок на голову. Пошла к двери. Из спальни донёсся храп хозяина.
- Простите меня, мамо,- Вера, со слезами кинулась на шею матери. - Простите.
- Что ты, доню? Я же всё понимаю. Не горюй, родная, будь счастлива. Что ж поделаешь, видно судьба такая у нас. Думали: пойдёшь за богатого,  нам тоже легче будет.… Прости нас, доча. Прости и прощай.
- Куда вы? Не пущу никуда. Завтра пойдёте, -  торопливо  шепнула матери - спит он уже, слышите, храпит.  И  суетливо стелила на лавке:
- Ложитесь. До утра не проснётся…
- Да, нет дочь, пойду я, - слабо сопротивлялась, но уступила:  дочь не хотелось огорчать лишний раз, да и не было желания снова окунуться в непогоду

Дом погрузился в темноту в дрёму. В печке расктрескивая красными вспышками догоравшие дрова. За окнами свирепствовал ветер,  неясные тени мелькали по комнате.
Сон к Пелагее никак не шёл. Ворочалась, прислушивалась к шорохам. Вспоминала:
- Вера, доченька… предпоследняя родилась. Долгожданная радость наша… Ох и красавица выросла! – улыбнулась своим мыслям,- Парни все заборы обломали…
На Кирилла  Вера и глядеть не хотела, хотя тот был  статным и богатым женихом. Будто огонь, полыхала его рыжая шевелюра. Голубые, бездонные глаза обрамляли пшеничными колосьями ресницы. Солнышко шутливо разбросало по его лицу веснушки.
Но  Вера, только гримасничала и фыркала на уговоры родителей, которых  пытался ублажить Кирилл.
- Зачем он мне нужен? – возмущалась девушка.- Да и не люблю я его.
- Кто у тебя спрашивает? – грозно рубанул рукой по столу отец, - Люблю,… не люблю,- передразнил дочь,- Чего бы понимала в жизни?! Зато хозяйкой будешь, и дети твои, как люди жить будут!
Жалко и больно было Пелагее смотреть на дочь, выплакавшую все глаза, перед свадьбой. А что поделаешь? Отец так решил. Как  его ослушаться? Сват отделил для молодых участок земли, помог построить свой дом. Радовались родители, что у дочери свой дом, хозяйство.
И снова круговертью воспоминания: Вере было лет шесть. Готовя обед семье,  Настя в окно видела, как дочь гоняется по огороду за цветастым ярким мотыльком. Мотылёк сядет на цветок, а девочка подкрадывается к нему, расставив руки. Тихонечко приблизится, подсунет ладошки с двух сторон поближе – хлоп! Медленно, с осторожностью раскрывает ладошки… Лицо становится недоумённым, потом обиженным и она растерянно оглядывается вокруг: где же он?
Сколько ещё не пойманных мотыльков и пустых иллюзий будет в  жизни? Которая как песок просачивается сквозь ладони…
На кровати зашевелился зять. Что-то проворчал и снова захрапел, перевернувшись на другой бок. От испуга затаила дыхание, будто её кипятком ошпарили, замерла. Мелким бисером дрожь рассыпалась по телу.
- Не дай Бог, проснётся и увидит меня здесь?! Вдруг воды попить захочет или на двор выйти? И так дочери не сладко приходится, а тут ещё я приплелась,- корила себя. – Нет, надо идти, пока всё тихо да ладно.
Поднявшись, спустила ноги с лавки, нащупывала в темноте одежду,  стала одеваться.
Опираясь на клюку, медленно побрела по улице. Возле дворов, где проходила Пелагея, ее, облаивали сытые хозяйские собаки.
Ветер гремел и буйствовал на крышах и чердаках. От ходьбы и сытого желудка, тепло разлилось по телу, мороз не докучал. Присела отдохнуть на чужую завалинку, прислонившись к забору спиной.
К ней подошла бродячая собака, просительно смотрела в глаза. Тихонько взвизгнула, вильнула хвостом.
- Что холодно? Голодно? – спросила  у животного.- Прости, но дать тебе нечего. Сегодня дочь накормила, а завтра? Что будет завтра? Один Господь знает.…
Псина, будто поняла  человека, подошла ближе и улеглась на ноги Пелагее. Положила морду на лапу, другой – прикрыла нос. Полами ватника старушка оградила её от ветра. Вдвоём им было хорошо и тепло.
К утру распогодилось. Сквозь пелену  небес  пыталось пробиться желтушное солнце. Весело высыпала детвора на улицу с санками или просто с доской – кататься. Хозяева чистили дорожки от снега, который блестел и искрился.
Возле сугроба на завалинке горестно подвывала бродячая собака. На которую никто не обращал внимания.

газета "Эхо Недели" г. Железногорск, сборник стихов и прозы "Грешна, люблю..."