Тайны Мэйн-Дринк. 15 гл. Марго

15. МАРГО

14 – 15 МАРТА 1981.



Смеркалось. Рита медленно брела по площади Марата в полной растерянности и не могла собрать мысли. Из милиции её выпустили пока одну, если не считать какого–то сушёного старикашку на кривых ногах и безногого калеку, которые сразу же скрылись в ближайшей подворотне. Марго заставили подписать какую–то бумагу о невыезде, вернули сумочку, верхнюю одежду, и не сказали, когда освободят Леонида с Антоном. Милицейским было не до неё: сбежал какой–то опасный преступник.

Стоевская пыталась думать, что можно сделать для освобождения бедных мальчиков, и старалась не вспоминать о смерти свёкра, которого очень любила, и от этого в голове царил полный хаос. Ничего не придумывалось, и без конца всплывал образ Николая Львовича. Марго шла долго, не разбирая дороги, и ощущала, как чувство безысходности сковывает мысль всё сильнее.

Наконец, она силой воли заставила себя не ковырять душевные раны, немного успокоилась и включила свои логические способности. Они, верно, наличествовали, во всяком случае, Эл прежде всегда ими восхищался. Помочь братьям сейчас она не может. Это надо пока забыть. Но и бездействовать невозможно: в этой тюрьме, в тех ужасающих условиях, можно, в два счёта, сойти с ума, а Леонид и так на грани.

Какой абсурд, что его, как сказала эта чудачка в форме, которая выдавала одежду, подозревают в убийстве отца! Она сама с ним была до последнего момента, разве что каких–нибудь пять минут он оставался в мезонине один. Не мог же он, в самом деле... Канистра эта... Откуда она взялась? Фу, бред какой!.. А, ведь, на площадке её сшиб кто–то жуткий, без лица! Вот, он–то и есть убийца. И поджигатель! Рита вдруг вспомнила вчерашний телефонный звонок из дома Макса. Ведь он, негодяй, тогда что–то про канистру говорил! Ещё до поджога! Но как это доказать? Ей, жене подозреваемого, тот вихрастый черноглазый следователь, конечно, не поверит. И вчера, когда расспрашивал около горящего дома, не поверил и сегодня утром в кабинете. Никто её не примет всерьёз. Даже слушать не будут. Похоже, наоборот: готовы и её записать в сообщники. Вот, идиоты!.. Может, попробовать выйти на начальника того чернявого?

Рита остановилась и осмотрелась по сторонам. Место оказалось слишком знакомым: ноги привели её к месту вчерашней трагедии, дому со сгоревшей мансардой. В первом этаже, как ни в чём не бывало, горел свет, и из открытой форточки доносились громкие возгласы, звон бутылок и посуды. Из окон разномастных домов вокруг, в основном двухэтажных, раздавались аналогичные звуки. Но запахи, витающие в атмосфере, были далеки от кулинарных: очевидно плохо работала, или вовсе отсутствовала, канализация.

Рано наступивший сумрак не мог скрыть ужасающую грязь проклятой улицы. Посреди дороги покачивался неопрятный мужчина и мочил себе левый ботинок. Правый ему пытался оросить его товарищ в милицейских брюках, но у обоих мало что получалось: обе штанины намокли, а ботинки оставались пыльными. Вокруг крутился и норовил помочь тощий взъерошенный кобелёк.

С лавочки от дома напротив за процессом внимательно наблюдали три нестриженых подростка, лет по двенадцать каждому. У одного под глазом чернел здоровенный синяк, у другого за плечом тускло поблёскивал ствол, а третий прижимал к груди исписанный шариковой ручкой ранец, из которого торчали горлышки бутылок. Откуда–то выскочила энергичная особа трудноопределимых лет в сатиновых шароварах, одного, который с ружьём, отогнала пинками, а двух других за уши втащила на крыльцо. Чуть дальше, прямо на пешеходной тропинке, на корточках сидели несколько мужчин и что–то в потёмках делили. Слышалось весёлое ржание.

Марго повернула назад, с трудом припоминая дорогу, а по сторонам местные жители продолжали предаваться распущенности нравов и прерывались лишь за тем, чтобы прокричать ей что–то приглашающее на непонятном, местном наречии. Видя, что страшные на вид обитатели ограничиваются посулами и словесными характеристиками, Рита перестала нервничать, и углубилась в свои мысли. Вскоре у неё созрел план, и она бегом помчалась обратно на площадь Марата, к зданию магазина "Продукты", страшно нервничая, что не успеет до закрытия. Ведь, тогда придётся ждать одиннадцати утра.



С Михаилом Михайловичем это случилось впервые. Конечно, как и все нормальные люди, с состоянием похмелья он был знаком, но таких мучений не испытывал ни разу. Он лежал на диване в своём кабинете и молил Отцов–основоположников о ниспослании ему немедленной смерти. Дрожали не только все его конечности: тряслось всё тело целиком, и снаружи, и внутри: каждая мышца, каждый орган плясали и ходили ходуном в сугубо индивидуальном ритме, отчего казалось, что организм вот–вот развалится на части. А главное: колотило саму душу, что было совсем уж немыслимо и непереносимо для убеждённого коммуниста Подкожного.

Майор попытался приподнять голову, но не позволила резко возросшая сила притяжения планеты. Он застонал от приступа безумной головной боли и стал внутренне клясть всё сущее последними словами. Страшно хотелось пить, но реализовать и это желание оказалось невозможным. Слабость мешала даже просто пошевелить пальцами ног, а не то, чтобы согнуть их в коленях. На первую же попытку, потовые железы отозвались усиленной работой, а мозги пригрозили взорваться. Мокрый майор скосил глаза вниз – на свой мятый, в гуйбочку, мундир, вбок – на стол для совещаний, где в пузатом графинчике вожделенно искрилась вода, и снова застонал. Почти завыл. Горькие слёзы стали наполнять ушные раковины.

Где–то через час, отчаяние и самоотверженность принесли плоды: Мими, используя все четыре конечности, медленно, словно впадающий в спячку Никодим, добрался до стола и вылил в себя всё содержимое графина. Однако не полегчало, даже стало ещё хуже. То озеро, которое оказалось в желудке, разбавило дрожжи, они быстро подошли и, пенясь, попёрли наружу.

Чудом не захлебнувшись, едва отдышавшись, Михаил Михайлович поднёс к глазам наручные часы и долго пытался установить по ним реальное время. И пришёл в ужас, когда установил: семь утра! Воскресенье! Неужели он обречён на эту медленную, мучительную смерть? Взгляд остановился на выдвинутом ящике письменного стола, где он хранил табельное оружие. ...Или, всё–таки, лучше дежурного по РОВД за бутылкой послать? Нет, это позор и крах. Да и до селектора надо ещё добраться. А главное: где дежурный возьмёт бутылку до одиннадцати?

В этот момент в дверь постучали. Михаил Михайлович всем сердцем возблагодарил троицу за величайшую милость – он заранее твёрдо, на этот счастливый случай, решил для себя: кто бы ни появился у него в кабинете первым, хоть техничка Глафира, хоть любой из подчинённых, – будет послан очень далеко, хоть на край света. Каково же было его разочарование, и даже ярость, когда перед его глазами появилась молодая худенькая шатенка, совершенно не знакомая. Чудес не бывает, и он не прощён, а за грехи обрекается принять Ад ещё при жизни.

– Извините, – произнесла женщина мелодичным голосом. – Я ищу начальника следственного отделения Подкожного. Это не вы, случайно, будете?

Михаил Михайлович только страшно замычал в ответ.

– Извините ещё раз, что побеспокоила, – шатенка собралась уходить. – Я просто хотела поблагодарить его за своё освобождение и принесла, в знак благодарности, бутылочку коньяку...

Девушка щёлкнула замком сумочки и показала вмиг побледневшему хозяину кабинета этикетку. Мычание резко оборвалось. "А есть Они, всё–таки, на свете!" – мелькнуло в размякающем мозгу майора. Он протянул измученные тремором пальцы в направлении спасительной ёмкости и прижал её к себе.

– Как тебя зовут, ангел? – хрипло выдавил он первые членораздельные слова.

– Рита, – ответила Марго, проворно принесла с журнального столика стакан, помогла майору сесть. Тот не сумел откупорить крышку, почему–то лишённую привычного козырька, и виновато посмотрел на нежданную гостью, как на спасительницу. Та в верхнем ящике письменного стола нашла нож, ловко откупорила бутылку, налила полстакана и, поддерживая голову страдальца, поднесла его к растрескавшимся губам.

Подкожный сделал большой глоток и откинулся на спинку дивана. Эффект не заставил себя ждать. Уже через двадцать минут бутылка оказалась наполовину пуста, а настроение майора понеслось ввысь, как сорвавшийся с якоря аэростат. По истечении получаса ёмкость опустела.

– О, фея! – говорил он, умиляясь и гладя посетительницу по коленке, только сейчас обратив внимание на её мини–юбку. – Ты сотворила чудо! Ты - волшебница из сказки! Ты – моя золотая рыбка... – С рукой начали твориться невообразимые вещи: она приобретала независимость, при этом набрякала прямо на глазах.

– А фее позволено будет самой высказать желание? – загадочно улыбаясь, спросила Рита.

– О, богиня! – взвыл Подкожный. Он и раньше замечал за собой, что с похмелья имеет особую склонность исполнять женские желания. – О чём речь! Любое, буквально любое!.. Если не надо будет никуда идти, – в испуге добавил он.

– Ну, что вы! Его можно выполнить прямо тут. Это совсем нетрудно...

– О–о! – непроизвольно вырвался у майора стон, но несущий совсем иную эмоциональную составляющую, чем раньше. Он пожрал девушку преданными глазами, чувствуя себя голодной собакой, которой хозяйка несёт полную миску мяса.

– Но я боюсь...

– О, тебе нечего бояться, крошка! – Горячие волны от бёдер этой эффектной женщины, передавались через ладонь Мими прямо ему в гипофиз и надпочечники.

– ...что оно связано с вашими обязанностями...

– Обязанности?.. Какая чепуха! Да я за счастье, рыбка моя!

Растравленное мужским порывом сердце бешено погнало по жилам кипяток, сверх меры насыщенный всякими биохимическими веществами. Каждый орган ощутил на себе этот сердечный аврал.

– ...должностными и служебными.

– Что? – не понял Подкожный. – Вы, птичка моя, о чём?

– Стоевский Леонид – мой муж. Антон – его младший брат. Несовершеннолетний, кстати. Их вчера задержали.

Кровенаполнение майорских органов приостановилось и даже пошло на убыль.

– И что?

– Они оба не виновны. Вы не могли бы их отпустить?

Видя перемену в настроении хозяина кабинета и его внутреннюю борьбу, отразившуюся на красном лице, Марго решила, что пора переходить к решительным действиям. Гипнотизируя начальника следователей обжигающим взглядом и не давая ему, не подумав, ответить, она сняла свою попу со стула, опустила её перед диваном и робко обхватила икры Михаила Михайловича тонкими пальчиками. У того перехватило дыхание, голова закружилась. Он вжался в спинку, прикрыл глаза и не смел шелохнуться.

– Ну, пожалуйста... – ворковала Рита. – Чего вам стоит? Подпишите пропуск – и всё. Ведь, они только задержаны? – Она за ночь успела немного подковаться. – Следователь, наверно, даже дело ещё не успел возбудить... Вы же не станете сами возбуждать? Для этого другие есть...

Майор почувствовал, что компрессия снова приближается к максимальной отметке.

– А, может, ну его, это дело?... – выдохнул он, чувствуя, как пальчики Марго поднимаются к коленям, плавными кругами скользят выше.

– Точно! – вдохновилась Рита. – Зачем его, вообще, возбуждать? Ведь, там пожар был. Простой пожар...

– А и, правда! Как мне в голову–то сразу не… Чуть ещё один висяк на голову не…

Задыхаясь, Подкожный ловко расстегнул на брюках все пуговицы, выпустил на волю кусочек своего Я, тот, в который это Я сейчас полностью вместилось, и обеими руками выразительно потянул голову посетительницы к себе.

– Идите скорей к столу, – глухо и страстно произнесла Марго, увертываясь от ласк майора, – подпишите бумагу... Или это не в вашей компетенции?..

Михаил Михайлович, поняв, что от упрямой бабы просто так ничего не добиться, с трудом поднялся и, придерживая рукой штаны, добрёл до письменного стола. Нажал кнопку какого–то большого и сложного, старинного аппарата. Раздалось жужжание.

– Слушаю, товарищ майор. Дежурный Трухин у аппарата.

– Слушай Трухин, – морщась, и теребя гульфик, процедил Мими. – Найди срочно, кто у нас сегодня заправляет предварительным задержанием и срочно ко мне на связь!

Собственный рабочий стол всегда внушал ему уважение к себе.
– Да он у меня как раз сидит, – раздалось из динамика. И другой голос добавил: – Зюкин это, здрасьте. Чего?

– Отпусти обоих Стоевских. Постановление я тебе завтра подпишу.

– Так чего, их выпускать будем? – удивился Зюкин.

Рука Риты змейкой скользнула за брючный ремень Михаила Михайловича, который он предусмотрительно не застегнул.

– А ты ещё подержать их хочешь? Понравились, что ли? Или мне не доверяешь? Может, тогда на моё место пойдёшь, а?

– Не, товарищ майор... Когда выпускать?

Пальцы Марго добрались, наконец, до нужного места, "когда же" – шептали её губы. Подкожный застонал и вдруг рявкнул:

– Сейчас и немедленно!..

– Есть, – ответил динамик.

– Как здорово! – пропела в восхищении Рита, сразу убрала руку и принялась озабоченно разглядывать указательный палец.

– Не понял, – осипшим голосом произнёс Михаил Михайлович.

– Да заноза, кажется... Впрочем, это такие пустяки. Главное – дело сделано. И его необходимо хорошенько обмыть!

– Так всё кончилось... – растеряно и уныло пожал плечами наивный, как все мужчины, Подкожный и бросил взгляд на пустую бутылку. Но где–то в самой–самой глубине сквознула робкая надежда. Сознание майора в это утро работало туго, как никогда.

– Почему кончилось? Кто сказал такую чушь? – притворно и торжествующе удивилась Марго, и на свет появились ещё две бутылки водки. – А это что?

И снова восторгу Михаила Михайловича не было предела. Он просто обожал и боготворил эту женщину. Но после трёх по сто пятьдесят это как–то забылось, и майор уже больше ничего не хотел.