Клер. прогулка по временам года

               












 «Семь лет и шесть месяцев,- повторил, задумчиво Шалтай.- Какой неудобный возраст! Если бы ты со мной посоветовалась, я бы тебе сказал: «Остановись на семи!» Но сейчас уже поздно»
Льюис Кэрролл «Алиса в Зазеркалье»
























ПРОЛОГ



Говорят, что на протяжении всей жизни, внутри мы ощущаем себя одинаково. Пока ты ребенок, и не так много знаешь о мире вокруг, с тобой рядом находятся старшие, которые в нужный момент могут подстраховать тебя, и уберечь от беды. Они уже стали взрослыми, и не так беззаботны, как и ты. И лучшая благодарность для них - это возможность слышать твой смех.
Пребывающие годы и опыт меняют тебя внешне и внутренне, помогают тебе лучше ориентироваться в мире, не нуждаться в постоянной поддержке других.  Ты будешь приятно удивлен тем, что  уже не тебе, а кому-то другому необходима твоя помощь. Ты почувствуешь это желание служить опорой, как раз в тот момент, когда сам перестанешь опираться на кого-то. Мир никогда не будет к тебе враждебен, если внутри тебя нежность и готовность позаботиться о ком-то, кем бы он ни был. Достаточно быть чуть более внимательным, чтобы увидеть, что всегда есть тот, кому необходимо твое участие. Есть только один способ умножить тепло: поделиться с кем-то тем, что есть у тебя.
Мне же, на страницах этой небольшой повести хочется поделиться своими детскими воспоминаниями. Если ты  уже перешагнул «неудобный возраст», тогда я надеюсь, что эта книга позволит тебе снова пережить то, возможно, забытое чувство. Чувство свежести и новизны всего, что со временем блекнет, приобретая пыльный покров. Все то, что кажется знакомым и изведанным, и потому попадает в разряд «банального». Простые вещи, к которым утрачен вкус, называются «банальными».
Жить и не чувствовать вкус к жизни, к простому- это жить в действительности, подернутой туманом, и не замечать что все вокруг утратило яркость.
…Проснуться утром, и посмотреть в окно, и увидеть все как в первый раз. Выйти на улицу, и видеть как в луже проплывают отраженные облака, как красят дом, как по дорогам текут струйками люди…
А если моим читателем окажется, тот, кто не так давно научился читать, что ж, тогда я раскрою ему небольшой секрет: у твоего папы, и твоей мамы тоже было детство, и они были совсем такими же как ты, и даже сейчас у них глубоко внутри живет та маленькая девочка или тот маленький мальчик. Просто, заботясь о тебе, они стали немного серьезнее, и позабыли свои игры.    


Зима


Клер всегда думала, что по времени зима длится дольше, чем остальные времена года, а лето представлялось немногим короче, чем зима. Весна и осень же проходили яркими и короткими вспышками.
Каждое время года приносило с собой что-то. Клер удивляло и волновало, когда, проснувшись утром, она, вдруг видела, что улица за окном не такая, какой была вчера. Вчера были одни лишь серые, коричневые и черные краски.  Но сегодня, пока она спала, чья-то рука выкрасила все в белый, разрешив лишь воронам оставаться черными.  Должно быть огромной была та невидимая рука…
К слову, о воронах. Клер мечтала повстречать однажды белую ворону. Иногда, вспомнив о ней, спрашивала у взрослых:
-А бывают белые вороны?
И снова ждала ее. Она уже встречала черного лебедя, и несколько раз синиц с синими головками.  И Клер была уверена, что белая ворона тоже однажды появится. Просто,  их всего в мире две или три, и понятно, что следует запастись терпением. Клер не верила в Жар-птицу, или что-то в этом роде. Такое могло существовать только на страницах книг. Иногда то, что она видела в реальной жизни, бывало гораздо более удивительным, чем в обычной сказке. Но об этом после.

Итак, все превращения за окном, для Клер означали множество новых и увлекательных вещей. Глаза видели другие цвета, нос улавливал незнакомые таинственные запахи. Внутри оживали предчувствия. Белая улица означала для Клер, что можно будет падать в чистый, рыхлый снег, и, главное, взрослые не будут тут же подбегать, чтобы поднять и отряхнуть. Это так необычно: не всякий раз можно улечься вот так запросто посреди улицы, прямо на дороге, и видеть только слепящее солнце в синем-синем небе прямо над собой. Еще Клер любила, когда отец возил ее на санках. Она ехала, и смотрела на его высокую фигуру впереди. У Клер перехватывало в груди, когда сани скользили  слишком быстро, ей казалось, что они могут выскользнуть из под нее. Это было страшно и все-таки весело. Отец оборачивался к ней через плечо и спрашивал: «Ну, что мы едем слишком медленно?» Клер задыхалась от страха и смеха, и умоляла его не ехать так быстро.

Зиму Клер проводила в городе. Большее время она жила в доме своей бабушки Таи и дедушки Коля. Оба они были портными, а в молодости работали в театре, и шили театральные костюмы. Одна из комнат их дома полностью служила им мастерской. Конечно же, это была самая любимая комната Клер. Эта комната, в которой любая ее мечта могла стать осязаемой, реальной. Взрослые только разводили руками, и поднимали удивленные домики бровей, когда Клер обматывала вокруг своей тонкой шеи лисью горжетку, одевала одно из тех восхитительных платьев, которые бабушка Тая носила в молодости, и вооружалась серебристым, и довольно увесистым, бутафорским пистолетом, который дедушка Коля принес как-то давно из театра. Однажды Клер обнаружила еще и несколько обувных коробок, в которых давно уже лежали туфли Таи, и которые она давным-давно перестала носить. О, это было открытие из открытий!  Клер и раньше была роскошной знатной леди, и была обута в блестящие изящные туфли на шпильке.   …Для достоверности, правда, приходилось вставать на цыпочки, но расхаживать так долго было не слишком удобно. А теперь она присела на корточки с восхищенной улыбкой на губах перед обнаруженными сокровищами. Тонкие легкие туфли из коричневой кожи с острыми каблучками; черные лаковые на толстых каблуках, сверкающие как магические зеркала; белые с высоченным каблуком и красной лаковой кожей на мысах. Правда, когда она их одевала, ее маленькая ножка съезжала вперед, а позади пятки оставалось еще много свободного места. Но Клер знала, что это в порядке вещей,- у всех настоящих знатных леди маленькие ноги, и они часто теряют свои туфли на ступеньках лестниц.
А еще в мастерской стоял манекен. Иногда Клер назначала его своим кавалером и танцевала с ним танго и вальс, плавно раскачиваясь, и временами наклоняя своего неуклюжего и молчаливого партнера.

Клер часто подшучивала над дедушкой Коля, который редко злился на свою внучку. Когда ей самой надоедало наряжаться, она набрасывала на плечи Коля лоскуты ткани, скрепляла концы булавками, прикалывала брошки или значки, обматывала его голову пестрым платком, а поверх одевала шляпу, или высокую зимнюю бобровую шапку. В этом было что-то арабское, в таком костюме он хорошо смотрелся бы верхом на верблюде. К сожалению, верблюда не было…
А иногда Клер заворожено следила за тем, как Коля кроил что-нибудь на большом столе. Она ходила вокруг него кругами и смотрела как он, вооружившись мелом, ножницами и гигантской линейкой, проводил длинные линии на материале, а потом разрезал ткань вдоль этих белых полс. Это уже были игры, в которые играл только дедушка Коля. Клер не мешала ему тогда.
Коля курил горькие и вонючие папиросы, и Тая иногда ворчала на него за это. Коля сложно было представить без этой его всегдашней папиросы, бывало так, что она гасла у него, а он так и ходил, держа ее во рту. Тая укоризненно говорила:
-Плюнь ты свою соску!
А Клер однажды взяла уже открытую пачку дедушкиных папирос, нитку с иголкой, и зашила ее крупным стежком. Она знала, что Коля, конечно же, сможет ее открыть, но для этого ему придется повозиться. И еще она подумала, что каждую следующую пачку она также будет старательно зашивать, надеясь, что когда-нибудь Коля замучается их открывать, и перестанет курить.

А еще у Таи с Коля была собака. Ее звали Линда. И частенько, когда рядом с Клер не было никого из взрослых,  она приглядывала за ней. Можно сказать, что Линда была чем-то вроде талисмана, и ее присутствие где-то неподалеку хранило от неприятных случайностей. Также и на протяжении всего нашего повествования, ее молчаливое присутствие будет безусловным, хотя и не всегда явным.

Этажом ниже жила подруга Клер, Лиз. Клер брала телефон, набирала простой номер Лиз, здоровалась и спрашивала только:
-У тебя, или у меня?
Клер ужасно любила спускаться к ней в гости. Они также любили вместе наряжаться, особенно в добытые туфли на каблуках. В комнате Лиз стояла двухъярусная кровать, Клер забиралась наверх, брала какую-нибудь книгу и читала оттуда вслух для Лиз.
Потом они одевались, и шли на улицу, где уже давно было полно детворы всех возрастов. Часто они собирались все вместе и придумывали какую-нибудь общую игру. Клер и Лиз даже не всех знали по имени, к тому же частенько появлялись новички, которые легко примыкали к общим играм.
Как-то раз, и  в этот день на улице было особенно много ребятни, решили затеять игру в прятки. Вода, завязав глаза шарфом, громко отсчитывал: «Раз, два, три…». Остальные, как брызги, разлетелись во всех направлениях, за машины, за деревья. Двор, секунду назад переполненный детскими голосами и смехом, неестественно стих. Вода вышел искать. Он легко отыскал тех, кто спрятались неподалеку, тех, чьи яркие куртки и помпоны выглядывали из-за черных деревьев. Он выкрикивал их имена, стоя возле столба и прикладывая к нему ладошку. Потом пошел искать, тех, кто прятался подальше. И уже наперегонки они прибегали к столбу, кто-то должен был оказаться первым.  А Клер укрылась возле подъезда, за массивной колонной, из-за которой ей был виден весь двор, а также вода, и все те, кого он уже нашел. Она следила, как он еще искал кого-то, и как все собрались, уже закончив играть и обсуждая, чем займутся дальше. Клер потихоньку вышла из своего укрытия, подошла, не привлекая к себе внимания, приложила ладонь к столбу, и сказала громко: -Пары-выры! За себя! (те самые спасительные слова, которые надо было произнести, если ты успел добежать до столба, быстрее, чем вода) 
Тут только остальные замолкли, а потом и Клер и все разразились дружным хохотом. И это было понятно: запомнить всех, кто принимал участие в игре, было не просто, особенно тому, кто совсем недавно примкнул к этой большой шумной компании во дворе.

Весна


Верная примета весны - новый запах в воздухе, когда открываешь окно, он заполняет собою всю комнату. А на улице этот запах ощущается как присутствие чего-то неуловимого, что еще недавно было объято глубоким сном и холодом. И не известно в чем здесь дело, в этом ли незнакомом, чуть сладковатом запахе, или в чем-то еще, но, выйдя на улицу, Клер отмечала, что она видит все каким-то иным. Словно раньше, когда была зима, она смотрела на все через большой кусок прозрачного льда. А сейчас, когда этот лед таял,- все выглядит чище, воздушнее, кажется умытым этим талым снегом. Так приятно подставить спину теплым солнечным лучам, ощутить мягкий ветер, овевающий лицо, играющий в волосах. И улица стала гостеприимней. Словно, пришел кто-то, и сказал: «Раз, два, три! Отомри!». И, в самом деле, все отмирает. Если зимой все вокруг стояло важным и молчаливым, то весна вливается живой волной запахов, звуков и ярких красок.  Для Клер это существенная перемена. Теперь можно будет не носить многослойной одежды, которая стесняет движения, снять, наконец, противную шапку. И теперь можно воспринимать происходящее без помех, улавливать каждый звук, видеть все с острой ясностью, до мельчайших деталей, ощущая себя невесомой и свободной, наравне с этим теплым ветром.

Клер и Лиз выходят на улицу, и растворяются в этом солнечном, светлом пространстве, их голоса смешиваются с гомоном птиц, шумом машин и такими же звонкими детскими голосами.
У девочек была одна забавная игра, которую они затевали только в этот период года. То был своеобразный ритуал. В земле они обе отыскивали всевозможные интересные вещицы, которые во время зимы кто-нибудь терял в снегу. Пуговицы, бусины, брелки, яркие пробки, пряжки, монеты, цветные стекляшки и даже вилки. Потом они собирали в общую кучу все свои сокровища, и  отбирали наиболее ценные находки.  Итак, они нашли клад, и теперь начиналось все самое интересное: необходимо было перепрятать его, выбрав надежное место для тайника. Это будет их секрет, о котором ни одна из них не расскажет. Когда клад был уже зарыт, они отходили от этого места на некоторое расстояние, и высматривали из-за деревьев. Клер и Лиз заговорщицки перемигивались и улыбались, когда кто-нибудь проходил совсем близко от их потайного места…
Девочки любили эту свою игру, но теплело и солнце подсушивало лужи, а те чудесные вещи, которые они обыкновенно выуживали из еще сырой земли, как-то уж быстро сметал дворник. Так что потом им уже не удавалось найти что-то особенное.
Зато, чем теплее становилось, тем ближе было лето. Тогда Клер уедет вместе с Таей, Коля и Линдой загород.
О приближении этого времени можно было судить по тому, как бабушка Тая покупала яркие пакетики, с  изображениями огурцов, помидор, тыкв, кабачков, перцев, - самых причудливых расцветок и «фасонов». Клер брала в руки один из них и спрашивала Таю:
-Ба, а что, правда, эти помидоры вырастут желтыми?
-Да
-Точно? И совсем-совсем не будут краснеть?
-Нет, не будут, так и останутся желтыми (улыбаясь и глядя поверх очков).
-А вот эти, Ба, почему они называются «дамские пальчики»? Разве такие толстые пальчики вообще могут быть? (Клер внимательно рассматривает свою руку)

Потом наступил май, приближался день сборов на дачу. В этот день вставали раньше обычного, и начиналась ужасная суета и возня. Клер предвкушала долгий путь, перемены, и с удовольствием наблюдала за происходящими прощальными «ритуалами», которые совершали бабушка с дедушкой.  Отдельной повести достойна одна лишь опись тех вещей, которые брали с собой Тая и Коля. Упомянем лишь самое экстравагантное, помимо подушек, пуховых перин, посуды, одежды и белья, Тая, к примеру, укладывала в старые портфели бесчисленные банки, содержимое которых было известно лишь ей одной. Следует отметить, что за лето из этих банок  съедали лишь две-три. Кто станет летом лакомиться консервированными плодами, когда самые спелые из них висят над твоей головой, а то и сами падают тебе под ноги? Более того, Тая каждое лето пополняла свою грандиозную коллекцию, консервируя все подряд: грибы, кабачки, помидоры, огурцы, смородину, яблоки, вишню, облепиху… Так что четыре портфеля в конце сезона отправлялись обратно в город еще более распухшими. Еще Тая каждый раз брала с собой свою длинную каракулевую шубу. Конечно, такая одежда не вполне по сезону. Но Клер знала, что этой шубой Тая втайне гордилась, как экспонатом. Она сама ее шила когда-то, очень берегла, и даже зимой редко надевала ее.
Дедушка Коля больше хлопотал над тем, чтобы после их отъезда дом остался в порядке, проверяя окна и краны.
Клер же не брала с собой ничего особенного: только летние платья, книги, альбом и карандаши.   Потом приезжал отец Клер, и теперь необходимо было погрузить все в машину. Это тоже был длительный и суетливый процесс, т.к. размеры их багажа соответствовали размерам небольшого грузовика. Но грузовика не было, приходилось использовать каждый свободный уголок легкового автомобиля. Кое-как все же вещи утрамбовали.
-Итак, все в сборе?
-Нет, еще забыли Линду.
-Линда! (куда же она делась?)
Из-за машины, не торопясь, вышла Линда. Как можно было догадаться, Линда была удивительной собакой, вот и сейчас она демонстрировала сообразительность, возможно большую, чем ее хозяева. Она уже давно сидела с другой стороны машины, и спокойно ждала рядом с той из дверей, в которую, ее обычно пускали во время таких поездок-переездов. 

Теперь всем необходимо было протиснуться в машину, каждому было определено свое местоположение. Коля, отец Клер (его звали так же, как и дедушку)- за рулем, Тая и Клер - на заднем сидении, дедушка Коля - спереди, а собака вынуждена была ложиться у него в ногах, потому что под бардачком было единственное незанятое место в машине. Коля младший надевает  «шоферские» перчатки без пальцев, солнцезащитные очки, кепку и  жмет педаль газа.
Машина трогается, ее багажник забит до отказа, вдоль ветрового стекла позвякивает комплект кастрюль, покачивается рассада Таи, виден надувной матрас в цветочек (разумеется, сейчас воздух в нем спущен). На заднем сиденье, утопая среди перин,  подушек, складных стульев, множества сумок и сумочек, сидят Тая и Клер. Довершает картину привязанное к верхнему багажнику кресло-качалка дедушки Коля, и несколько удочек.
Теперь можно ехать, с тяжелой  поклажей, но с легким сердцем. Им в след машет Лиз, прощаясь с подругой до осени.




Лето

Можно сказать, что лето для Клер начиналось, как раз с этого самого момента их отъезда. Хотя на календаре было только начало мая, но у Клер были свои приметы, по которым она судила о смене сезона.
Дорога до их загородного дома была длинной, и утомительной. Два часа пути в тесном салоне авто. Хуже всего приходилось, конечно, собаке, вынужденной тесниться под бардачком. В ее глазах читалась печаль и страдание, но не меньше в них было и терпения. Единственный раз,  она позволяла себе слабость проявить эмоции,- это, когда машина проезжала сквозь подземный тоннель, она закрывала глаза, и прятала нос под сиденьем. Эти тоннели, которые приходилось проезжать за время пути несколько, были шумными, и в них царил полумрак, видимо, они наводили на собаку ужас. Как знать, отчего она их боялась? Может они вызывали в ней какие-то мысли и воспоминания?

Когда машина пересекала черту города, Клер с жадным любопытством впитывала глазами новый пейзаж, проплывающий за окном машины. Стало больше деревьев, за ними виднелись открытые бесконечные пространства полей и лугов, на них паслись коровы, иногда лошади.  Еще деревенские деревянные дома всегда притягивали взгляд Клер. Ей нравился их вид: высокие, устремленные вверх, с острыми крышами и большими окнами,  или, наоборот,  приземистые, устойчивые и широкие. В каждом из них Клер видела нечто исключительное, поэтому  она старалась разглядеть каждый, только и, успевая, ухватывать мелькающие подробности.
Одни дома выглядели очень ухоженно, с затейливым блестящим флюгером на крыше, с кокетливыми занавесками, с аккуратными дорожками,  казалось, что в их саду не растет ни одной случайной травинки, и даже куры во дворе такого дома, словно, сверкают стерильной белизной.
Какие-то дома, напротив, были совсем ветхими и напоминали  лоскутное одеяло, состоявшее сплошь из пестрых заплаток. Во дворе такого дома можно было увидеть множество, любопытных и, в хаосе разбросанных вещей: тракторное колесо, ржавая раскладушка, кривозубые грабли, автомобильный прицеп, сохнущие на солнце подушки, устремленная вверх, тоскующая без дела лестница. Также приметным атрибутом такого двора мог быть и  сам его хозяин в зеленом армяке, синих трусах, и высоких черных сапогах,  из которых торчит пара его тонких хилых ног. А может быть не хозяин, а только подставившая спину солнечному теплу, чумазая кошка.   
А еще были покинутые дома, и Клер чувствовала что-то тоскливое внутри, когда видела такие унылые домики, в которых по всем признакам давно никто не жил: разбитые или заколоченные досками окна, сквозь щели которых пробивалась высокая трава. Глухо заросший жгучим борщевиком и дикой малиной сад. И  хлипкий забор, казалось, устал сдерживать бунтующее разнотравье. 

За этим созерцательным занятием Клер коротала все время в пути, пока, наконец, среди этих домов не выплывал их дом, под номером 57. 
Машина остановилась, Клер, выходя из нее, обнаруживает, что ноги ее немного подкашиваются, голова кружится, но с первыми глотками чистого воздуха все приходит в норму. Впереди предстоит много дел, дом, встречает их, тихо потягиваясь, еще сонным после зимней спячки.
Клер уже оборачивается, на стоящий по соседству дом за голубым забором, поделенный надвое. В одной из половин живет ее подруга Дин. Судя по запертой двери и пустынному двору,  она еще не приехала.

Дедушка Коля тут же закурил свою папиросу, и хитро сощурившись, направился на разведку.  Надо сказать, что Коля был любопытным и общительным, и считал делом первой необходимости поздороваться с соседями, и разузнать обстановку. Отец Клер помогал Тае переносить вещи в дом. А Клер, тем временем, направилась в сад, находившийся позади дома. Скоро он изменит свой облик, но сейчас Клер приходилось пробираться сквозь колючие ветви, перешагивать через сваленные доски, и прятать руки поглубже в рукава, чтобы не пораниться о высокую траву. Она стремилась в самый центр сада, взглянуть на находившийся там пруд.
Этот сад был таким большим, что в нем можно было потеряться. Даже после того, как Тая обустроит и засадит рассадой оба свои парника, после того как будут вскопаны грядки, расчищены клумбы, он так и не примет образцово-показательный вид, в нем так и останутся дикие уголки. В самой его дали, был «лес»,- так условно все называли  несколько елей, выстроившихся, конвоем вдоль забора. Они закрывали собой дачный участок от дороги-прогона, по которому водили пастись коров, и на который сворачивали машины и трактора, работавшие в поле.
Клер добралась до пруда, обнаружила, что он по-прежнему на месте, облегченно вздохнула, и побежала в дом, она была жутко голодна. Путь назад был уже проще. Клер могла пройти напрямую, через еще один вход в дом. Таким образом,  весь дом можно было пройти насквозь. Одна дверь вела на улицу, другая - в сад. 
Клер взбежала по крыльцу на старую террасу, ее тут же овеял знакомый запах, происхождение которого было сложно разгадать: не представлялось возможным разбить его на составляющие компоненты. Отнюдь он не был затхлым, не смотря, на то, что дом стоял всю зиму закрытым. Наверное, отчасти так пахло дерево, из которого был построен дом. Клер он казался добрым и мягким, словно дом приветствовал ее, хотя внутри пока было прохладно, скоро все здесь наполнится теплом солнечным, теплом от кухни, звуками радио, голосами вновь прибывших.
У Таи уже вовсю что-то закипало на плите, и она звала всех к столу…

В первый день Клер еще не вполне могла привыкнуть к новой обстановке. Пока дом еще не был обжит, вечером было немного грустно засыпать, но это чувство было ей знакомо, и она знала, что это дело одного - двух дней, потом все войдет в свою колею. А сейчас она с удовольствием забралась в белоснежную, пахнущую мылом постель, постеленную заботливой Таей. Она, кстати, сейчас сидит на краю ее постели, и рассказывает Клер одну из своих многочисленных историй, которые Клер просто обожала, и под которые так любила засыпать …
-А расскажи, про то, как ты была молодой.
-Ну, что тебе рассказать? Ты все истории уже наизусть знаешь…
-Нет, не все, расскажи еще что-нибудь, пожалуйста.
-Вот с сестрой моей старшей Августой, однажды назначили свидание двум приятелям, а сами решили не приходить.
-Почему?
-Так мы хотели над ними подшутить.
-И это все?
-Нет, мы пришли, но притаились за углом. Смотрели, как они оба прохаживаются туда - обратно, на часы смотрят, ждут… А мы с Августой давились от хохота, и боялись, что они нас могут заметить.
-А почему вы так и не вышли к ним?
-Нам и так весело было (смеется).
-А расскажи еще про Августу.
-Августа все детство с мальчишками играла. Она однажды влезла на дерево высоко, ее и не видно оттуда, а когда кто внизу идет, она как свистнет! Маленькая атаманша, с мальчишками дралась…
-Попрошу завтра у дедушки, чтоб он мне рогатку из орешника вырезал,- бормотала Клер, почти погрузившись в сон.

Утром Клер будило ласковое солнце, она сладко тянулась, и не произвольная улыбка возникла на ее губах. В ее сознание проникало множество привычных здесь  по утрам звуков. Радио дедушки Коля, его басовитое мычание под какую-то мелодию, чей-то разговор на улице, кукареканье петухов. Клер пока ощущает себя сонной, но уже томиться в предвкушении того, что принесет этот день. Она встает, надевает шлепанцы, и еще в ночной рубашке выходит в сад. На улице, немного прохладно, трава покрыта росой, сверкающей бриллиантовыми каплями на солнце, она оседает на ногах, на подоле длинной рубашки Клер. В саду она уже встречает давно проснувшихся Таю и отца, которые обсуждают планы предстоящей организации огорода. Клер улыбается им.
-Доброе утро!
Свежий воздух, влажная трава. Клер некоторое время бродит кругами по саду, пока не просыпается окончательно.
Отец Клер любил проделывать с ней один трюк, от которого у Клер захватывало дыхание. Она вставала обеими ногами на ладонь отца,  он выпрямлялся, во весь рост, вытянув руку вместе с Клер. Она  стояла прямо, как солдатик.  Обе ее маленькие ноги помещались в широкой руке отца. И Клер могла видеть все с огромной высоты, ей казалось, что она парит над их садом. Отец ее был высоким. Конечно, забава не безопасная, но он всегда очень крепко держал ее. И потом Клер привыкла к этому их трюку, и отлично держала равновесие.
Потом Клер возвращается в дом, чтобы умыться и одеться. На столе стоит завтрак: дымящаяся чашка кофе, тарелка с парой ярко-оранжевых глаз в белой оправе, хлеб с маслом. Здесь все не такое, как в городе. Все кажется вкуснее, даже обыкновенный кусок черного хлеба соблазнительнее сладкой сдобы. Здесь многие держат домашних кур, коз, коров, и продают дачникам молоко и яйца.

Пока Клер сидела на террасе за завтраком, открылась дверь, та, что ведет на улицу, и на пороге оказалась девочка, лет семи. На ней пестрая панама, немного съехавшая с головы на бок, видимо она бежал сюда. На лоб спадают немного растрепавшиеся темные локоны, среди них выделяется одна светлая прядь. Девочка подсела к Клер, переводя дух.
-Ой, привет!
-Привет!
-Ты когда приехала?
-Только что.
Это была Дин. Клер и Дин были лучшими подругами, и проводили неразлучно все эти месяцы, пока длился дачный сезон. Теперь они даже не улыбались, а восхищенно смотрели одна на другую, не умея выразить словами свою радость и восторг.
Клер попросила Дин помочь ей расправиться с завтраком, на что та с охотой согласилась.
Потом обе девочки направились в сад, там они встретили Таю, которая отдавала команды дедушке Коля, стоявшему на лестнице с большим секатором перед высокой старой яблоней.
-Давай-давай, режь вон ту ветку. Да не эту! Я же показываю тебе.
-Откуда мне знать на какую именно ты показываешь.
-Ой, я не могу! Ты сам не видишь, какая из них сухая?
-Вот ты влезь сюда сама вначале и попробуй-разбери,  какая из них…
-Да, думаю, что придется влезть мне самой.
-Нет уж, лучше я отрежу не ту ветку, чем ты полетишь с этой лестницы вниз! 
Тут Тая замечает девочек.
-Здравствуй, Дин. Вот ты и приехала!
-Здравствуйте.
-Клер только тебя и ждала все это время. Ну, бегите, гуляйте.

Клер и Дин идут вместе к пруду. С ним у них было связано много важных дел. Во-первых, они набирали там воду для своих экспериментов, о которых будет рассказано чуть позже. Во-вторых, в пруду обитало множество разных существ, которых они ловили  при помощи большого сачка, а потом сажали в банки, устраивая там целый аквариум. Жуки-плавуны, водомерки, лягушки, и тритоны- маленькие красивые водяные ящерки. Тритоны были самой желанной добычей, они были двух видов: у одних шкурка была гладкой коричневой, и был оранжевым живот, и по виду они почти не отличались от сухопутной ящерицы.  Другие попадались значительно реже, их девочки между собой называли «королевскими». У королевских тритонов оттенок кожи был серовато-голубым, такой же оранжевый живот в черных крапинах, а хвост был волнистым и на нем были яркие голубые пятна. Расцветкой они напоминали чем-то бабочку «Павлиний Глаз». Словом, поймать такого королевского тритона считалось огромной удачей.  А в-третьих, там где-то на глубине обитала хозяйка пруда Ундина.
-Как ты думаешь, Ундина уже проснулась?
-Думаю, да, я сегодня утром видела вон в той стороне пруда несколько больших пузырей. Мне, кажется, это была она.
Ундину девочки и боялись, и одновременно мечтали как-нибудь ее поймать, или хотя бы увидеть, когда она вынырнет и над водой покажется ее лицо. Поэтому возле пруда девочки старались быть осмотрительнее, и через какое-то время выпускали назад свой улов.

-Пошли на свалку?
-Пойдем!
«Свалкой» было место, которое находилось в самой дали сада. Как раз в той части, в которой был «лес». Туда относили то, что уже никак не могло пригодиться в хозяйстве. Основу этого мусора составляли  тряпки, банки, бутылки, пакеты,  сломанные в пух и прах стулья, вконец заржавевшие садовые инструменты, сломанные жестяные ведра, неизвестного происхождения пластмассовые и металлические  детали… Рядом с этой горой отслужившей всякой всячины стоял каркас кровати с кованой изящной спинкой, выкрашенный в ярко-бирюзовый цвет. Эта кровать была самым значительным экспонатом в этом царстве мусора. Она стояла так многие годы, но почему-то бирюзовая краска с нее так и не слезала.  И какое-то грустное впечатление производил взгляд на нее.

Клер иногда представлялось, что по ночам сюда приходит спать лесная принцесса. Она приносит с собой белоснежную пуховую перину и одеяло, расстилает их на этом бирюзовом каркасе, ложится, и ее золотистые сияющие волосы спускаются до самой земли, касаются травы, а по утру в них поблескивают капли росы, и сквозь эти разметавшиеся локоны уже пробиваются молодые травинки, и распускаются цветы…


Девочки забирались на самый верх этой мусорной горы, взяв в руки по длинной палке. Они искали маленькие, темного стекла, пузырьки из-под лекарств.  Эти пузырьки были необходимы, потому что у девочек была своя лаборатория, которая располагалась в самом дальнем углу участка, позади бани. Там в тени стояло бесчисленное количество пузырьков и склянок, наполненных таинственным содержимым. Клер и Дин уходили туда, стараясь сделать так, чтобы никто их тогда не видел, и не нарушил бы ход их исследований, только Линду брали с собой. Собака в этот момент исполняла роль сторожа, и когда кто-то неподалеку проходил, она вставала и смотрела в ту сторону, так девочки понимал, что кто-то рядом есть.
Девочки облачались в пару поношенных халатов, еще у них был одна на двоих пара оранжевых перчаток,- каждой на правую руку, и одни на двоих, очки с толстыми стеклами, в каких обычно можно видеть сварщика. Их одевала одна из них, когда они решали открыть какой-нибудь из пузырьков: мало ли что?
Компоненты, которые входили в эти снадобья, в большинстве своем были растительными. Иногда, правда, девочки брали у Таи на кухне соль, соду, сахар или перец. Словом, они пробовали смешивать все и в разных пропорциях, ожидая, что когда-нибудь добьются успеха и смогут наблюдать какой-нибудь необыкновенный алхимический процесс.  Некоторые эксперименты они признавали откровенно неудачными, и тут же выливали содержимое из этих пузырьков, а некоторые оставляли настаиваться. Такие пузырьки они могли не открывать неделями, правда, когда все же они отвинчивали пробку с таким настоем на воде, взятой из пруда, то оттуда порой вырывался не самый приятный запах. 
Хотя Клер однажды удалось кое-чего добиться. Как-то раз она срезала цветок шиповника, измельчила его лепестки, растолкла их, поместила в пузырек, залила водой, и оставила настаиваться. Она была приятно удивлена, открыв пузырек, и обнаружив, что вода пахнет розовыми лепестками. Так она «изобрела» духи.

Конечно, девочки играли не только вдвоем, у них еще были знакомые среди дачников. По соседству жили двое братьев Мартин и Тино, они встречали их на улице, болтали и смеялись над всякими пустяками. Иногда они вчетвером садились на велосипеды и соревновались. В качестве финиша обычно обозначался поворот на местный Дом культуры, который все называли Клубом.
Мартин, правда, не всегда участвовал в этом соревновании. Он был старше Тино на два года, и считал, что эту забаву немного легкомысленной: гоняться на перегонки, да еще и с девчонками. Зато Тино всегда с азартом участвовал в «гонках», хотя и он, в свою очередь, тоже был немногим  старше Клер и Дин.

-Ты видела сегодня братьев? - Спрашивала Дин у Клер.
-Только Тино, я вышла за калитку, а он ехал на велосипеде мимо. Опять выделывался. Сегодня он разогнался, снял ноги с педалей, и сел на корточках на сиденье, а руки на руле. Проехал так по кругу, а потом вовсе встал на сиденье во весь рост.
-Ух, ты!
-Да, ну его! Лучше бы он просто поздоровался. Так нет! Он каждый раз выкидывает какой-нибудь акробатический номер.

Еще они обе обожали качели, на даче взрослые иногда устанавливали их на участке. Это было два столба, вбитые в землю, сверху металлическая труба, и  к ней на веревках подвешивалось деревянное сиденье с поднимающимися и опускающимися перекладинами. Как раз такие качели были на участке у Дин.
Правда, позади  них стояла кабинка летнего туалета, что мешало, как следует раскачаться и взмыть в небо, а это было для девочек непременным условием, иначе было не интересно. И когда уже Клер и  Дин, было,  потеряли интерес к этим «неправильным» качелям, у Дин возникла одна идея. Он поняла, что, если открыть дверь в туалет,- то амплитуда раскачивания качелей будет, что надо.
Бабушка Дин, Магда, которая пока об этом их нововведении не знала, как-то раз, была очень напугана,  идя  по дорожке в сад и увидев, Дин вылетающую вверх, из открытой двери туалета.

Иногда, по вечерам, когда солнце уже заходило за горизонт, но было еще светло, девочки выходили прогуляться по деревне. 
В одном из домов хозяева держали лошадей. В это время их как раз приводили с поля. Клер и Дин стучались в ворота, им открывала тетя Эмма, и они просили у нее пройти к стойлу, погладить лошадей, и покормить корками хлеба, которыми были полны их карманы.  Эмма не возражала, и провожала подруг к лошадям.
Звездочка была белой, а молодой Ветерок, ее сын,- рыжим. Девочки протягивали к ним ладони с хлебом, а лошади медленно вытягивали шеи из стойла и брали угощение с рук, жестом аккуратным и полным изящества. К тому же, таким приятным на ощупь было это прикосновение их велюровых морд.  Они казались такими высокими, их глаза смотрели так печально и так по-доброму, они стояли тихо, почти не двигаясь, но все равно от них словно исходили волны той мощи, скрытой внутри… Конечно, девочки не могли это сформулировать, но зато они это очень хорошо чувствовали. И потому у обеих подруг лошади вызывали такое немое восхищение, что они, если и обменивались каким-то впечатлениями, то лишь шепотом.

Когда совсем темнело, обеих подруг звали по домам.
-Так,  чья это девочка? - Так обычно спрашивал дядя Жак.
-Но, папаа… - А так обыкновенно отзывалась Дин, которая знала, что этот вопрос означает.
-Ничего не хочу знать. Скоро спать. Смотри, у тебя уже ноги промокли.
-Но еще немного…
-Нет и нет! - Это он говорил, уже подхватывая Дин на руки, и перекидывая ее через плечо.
-Завтра пойдем на старую ферму! - Кричала, свесившись с плеча отца, Дин.
-Да! На велосипедах поедем. До завтра!
И так повторялось каждый вечер,  и пусть лишь до следующего утра, но расставание подругам давалось с трудом.

Хотя нельзя сказать, что они обе сразу же отправлялись спать. В доме Клер, к примеру, привыкли ложиться поздно. Тая могла до самой ночи караулить что-нибудь на плите, заполнявшее кухню пряными запахами.  Эти запахи действовали на Клер, как приманка, и она крутилась рядом с бабушкой. Иногда это было варенье, а Клер обожала еще горячую пенку, которую Тая снимала сверху.  Иногда она сушила в духовке грибы, и этим запахом Клер буквально упивалась, грибы совсем не хотелось пробовать, но их особенный аромат хотелось вдыхать и вдыхать. 
И по вечерам все собирались вместе за столом, пили чай, Коля смотрел телевизор, Клер иногда что-нибудь рисовала.
А после Клер и Тая надевали куртки, и выводили на прогулку Линду. Хотя было уже темно, но по ночам лента шоссе освещалась фонарями, и свет от них, более или менее, освещал тропинку вдоль домов, по которой они ходили. На улице было очень тихо. Ведь большую часть обитателей деревни составляли ее коренные жители, а они ложатся спать, как только стемнеет, и встают с восходом солнца. Лишь изредка по шоссе проносилась машина, и еще вдали можно было услышать шум и стук проходящего поезда. Воздух дышал прохладой, но вовсе не был холодным.
Клер любила пробежать вперед по улице, и Линда бежала за ней. Темнота ночи была густой, и пространство между световыми пятнами фонарей проваливалось во мглу. На самом деле, Клер очень боялась темноты. Она и бежала отчасти оттого, чтобы снова и снова попасть в, освещенную следующим фонарем площадку. Страшно и весело!
Вернувшись, они собирались ложиться спать. Тая присаживалась на край кровати Клер и рассказывала одну из своих историй. Или Клер какое-то время читала, пока книга не начинала падать у нее из рук. Сон накатывался на нее тяжелой волной, смывая все, что произошло за сегодняшний день. И если бы сейчас рота солдат маршировала вокруг постели Клер, она и ухом бы не повела.

До старой фермы можно добраться полем, на велосипеде. В этот раз подруги отправились туда в сопровождении дяди Дин, Тео.
Ферма уже давно была необитаемой, некоторые из ее построек почти превратились в руины, и лазить по ним было не безопасно. Но это, как раз, и было тем, ради чего они наведывались туда.  Добираться туда тоже было не просто: дороги в поле были разбитыми и колеистыми, ведь по ним в любую погоду ездили трактора, комбайны и грузовики. Велосипед то и дело подпрыгивал на этих буераках.
На подъезде к ферме был резкий спуск. Ребята разгонялись, съезжали вниз, и снова взлетали вверх, оказавшись на холме, на котором находилась основная часть построек фермы. Они спешивались, оставляя своих железных коней здесь же, лежащими на траве, и устремлялись к одной из построек. Вероятно, раньше это был коровник. Две длинные и невысокие кирпичные стены - вот все, что осталось. На них легко можно было взобраться, и ходить по ним был просто: их толщина позволяла. И так Клер, Дин и Тео прогуливались по ним, держась за торчащие через каждые два метра вертикальные балки, которые, по-видимому, раньше служили опорой для кровли.
Если дойти до самого конца по одной из стен, то открывался захватывающий вид. Внизу простирался огромный глубокий овраг, сплошь поросший жгучим борщевиком. Учитывая, что сами они находились на возвышенности, ощущение высоты усиливалось. Дух перехватывало стоять вот так здесь на стене, схватившись за балку, и немного свешиваться вниз, а потом, не меняя положения, запрокидывать голову вверх к высокому голубому небу. Пространство казалось безмерным, а они себе – очень маленькими.
У ребят была еще одна любимая постройка из красного кирпича. То было совсем небольшое здание, в него они проникали через отверстия, бывшие раньше окнами, располагавшиеся с трех сторон, и подоконники которых уже разрушились. Так, что достаточно было просто перешагнуть, чтобы оказаться внутри очень небольшого по площади помещения с земляным полом. Крыша здесь была почти цела, и свет шел из окон. Ребята обменивались мнениями о том, чем же раньше могло служить это здание. Сложно было представить, что оно было разделено хотя бы на две комнаты. Но, тем не менее, можно было догадываться о том, что постройка была фундаментальной, и когда-то выглядела внушительно.
На отдалении стоял амбар, он уже, вероятно, принадлежал к другой эпохе, так как был покрыт листами железа, но тоже казался заброшенным. Возле него всегда как-то зловеще свистел ветер. Он привлекал их и пугал одновременно.
-Как думаете, что там теперь?
Они заглядывали через щель в воротах, на которых висел замок, но внутри царила полная тьма, а если прислушаться, то звук напоминал тот, который можно услышать, приложив к уху морскую раковину. Это был тот самый звук, только доносившийся из тысячи таких морских раковин.
-Ну, все пойдем-пойдем,- увлекая за собой девочек, говорил Тео.
А еще неподалеку стояла, словно потерянная, печь. И если в одних постройках сохранились лишь стены, то в этом случае об их существовании можно было только догадываться. Зрелище печи, стоящей одиноко посреди поля, вызывало улыбку.  На нее иногда садились птицы, а на трубе мог бы свить гнездо аист, будь она чуточку повыше.
Кстати, иногда, ребятам по пути встречались аисты, большие и белые с длинными ногами, редко, но иногда они садились в поле.
Солнце медленно начинало опускаться к горизонту, и компания собиралась домой. Дневная жара спадала, дул легкий ветер, в золотистом свете по дороге катились три небольшие фигурки.
По возвращении домой, лица их были румяными, кожа пыльной, волосы растрепанными. Они чувствовали усталость, голод, но на лице сияла довольная улыбка.
-Ну, что велосипеды побросали, как попало, ведь кто-нибудь споткнется! Умываться и за стол,- распоряжалась Тая.
А у Клер и Дин уже не было сил, они садились, вытягивали вперед ноги, откидываясь на спинках стульев и свешивали до пола обессилевшие руки. Можно было наблюдать, что коллекция синяков и ссадин на их конечностях была изрядно пополнена.

Иногда Тая и Коля вставали рано утром, и будили Клер.
-Вставай, соня, в лес пойдем!
-Муу…
-Давай-давай, поторопись. Умываться, одеваться, завтрак на столе!
Необходимо было специально одеться для такого похода. В лесу всегда было прохладно. Даже если на улице стояла жара, в лесу можно было замерзнуть. Лес был самым настоящим местами непроходимым, и кишел комарьем. Необходимо было надеть одежду с длинным рукавом, сверху куртку, высокие резиновые сапоги, а волосы убрать под платок.
Тая и Коля любили ходить в лес, собирать грибы. Клер, тоже любила, хотя и отрицала этот факт, когда дедушка хвастался перед соседями, показывая целую корзинку белых грибов, которые собрала Клер. Вообще, Клер всегда фартило в этом мероприятии, или она просто была внимательной, словом и то и другое делало свое дело - обыкновенно она обнаруживала порой исключительные экземпляры, мимо которых проходили старшие.  Это могло быть местечко, с которого она срезала своим маленьким ножичком целое семейство белых грибов, или это был какой-нибудь огромный гриб с широченной шляпкой, спрятавшийся в траве. Вцелом это занятие можно было признать довольно-таки увлекательным и азартным.
В лесу они проводили как минимум три-четыре часа. Конечно, они брали с собой еду, и несколько раз устраивали привал, отдыхали, ели ароматные сочные яблоки и бутерброды, которые в лесу казались особенно вкусными.
Линда вела себя очень оживленно вовремя таких походов. Конечно, когда с ней гулял кто-нибудь один это не то, что сейчас, когда она одновременно видела рядом целых трех провожатых. Она шла, помахивая хвостом,  то рядом с Таей, то с Клер, то делала круги вокруг Коля, показывая ему палку, которую она только что нашла и держала в зубах.

Однажды, Клер и Коля, прихватив с собой Линду, отправились в лес без Таи, точнее она отправила их в лес, а сама осталась дома, заниматься хозяйством.  Они бродили меньше обычного, и в этот раз грибов им удалось найти не так много,- всего пара небольших корзинок. Видимо потому что сезон подходил к концу, а грибников-любителей в этих местах было множество.
Тут ветер подул сильнее, стал собираться дождь. Они решили выбираться из леса, выйдя в поле, Клер и Коля увидели, что небо постепенно становится свинцовым. Надо было поторапливаться: гроза, заставшая в поле,- штука опасная, да и промокнуть до нитки им не хотелось бы.
Они дошли до широкой лужи, окруженной высоким кустарником, в которой стояла вода, и которую они обошли стороной, идя в лес.  А теперь, чтобы сэкономить время, они решили пройти через нее напрямую, в высоких резиновых сапогах это казалось не трудным. Впереди шел дедушка Коля, за ним Клер. Как только Клер вступила в воду, ей показалось, что ноги ее съезжают по чему-то мягкому вниз и вглубь.
-Деда, я думаю, здесь глуб… - Возможно она хотела сказать «глубоко», но Коля  услышал у себя за спиной только что-то похожее на «бульк».
Фразу Клер не договорила, потому что с головой ушла под воду. Надо сказать, что и Коля стоял уже по плечи в воде. Он метнулся к тому месту, где, как ему казалось, исчезла Клер. И в самом деле, через пару секунд он приподнял ее за ворот куртки над поверхностью воды. Конечно, оба они уже успели сообразить, что то, что показалось им вначале лужей, на деле было самым настоящим оврагом, дно которого сплошь было в канавах, в одну из которых и провалилась Клер.
Тут Клер увидела перед собой тракторное колесо, которое раньше было не заметно из-за густого кустарника, она схватилась за него, и канавы ей уже были не страшны, и промокнуть тоже уже было не страшно, она и так вымокла с ног до головы, к тому же минуту назад полил дождь. Надо сказать, что Коля остался невозмутим, он даже своей папиросы не выпустил, что говорило о том, что эта ситуация рядовая в его практике. Он потихоньку тянул за собой колесо, на котором повисла Клер, и постепенно его фигура все выше и выше поднималась над поверхностью воды. Ступив на твердую землю, он подхватил Клер с колеса, и они устремились к дому. Идти было недалеко: поле они уже миновали, оставалось пройти прогон, пересечь дорогу, пройти мимо нескольких домов и они будут дома. Они предпочли не строить предположений на тот счет, что было бы, если б они выбрали длинный путь, застал бы их дождь, к примеру, или нет. Видно, им было предопределено, сегодня вымокнуть.  Добавим, что Линда все это время знала верное решение, пока Клер и Коля «плавали» в овраге, она носилась в волнении вокруг них кругами.
Тая, тем временем уже подготовилась к их приходу: она наполнила горячую ванну для Клер, на плите стояла еще пара ведер с горячей водой, на плече у нее висели сухие полотенца, которые она тут же набросила на головы непутевым странникам, как только они оказались на пороге.
-Хорошо искупались? - Спросила она, делая вид, будто сердится.
Коля только лукаво улыбнулся, и подмигнул Клер.

А вообще, Клер любила своего дедушку, если что он всегда вступался за нее перед Таей. Не меньше Клер любила совместные мероприятия с ним. Когда Коля отправлялся в местный магазин за хлебом, Клер всегда сопровождала его. Надо ли говорить о том, что Коля сам души не чаял в своей внучке?
-Ну, что синеглазая? Пошли в магазин.
-Я не синеглазая, у меня серые глаза,- отвечала Клер, делая вид, что дует щеки.- Пошли!
Хлеб из магазина они приносили обычно чуть надломанным. Потому что Клер не могла устоять перед хрустящей коркой, еще горячей буханки, а Коля не мог отказать ей в ее просьбе.

Но больше всего Клер нравилось рыбачить вместе с дедом. У Коля по соседству жили знакомые, муж и жена, Алекс и Карина. Позади их участка находился принадлежащий им, большой пруд, в котором водилась рыба.
Дядя Алекс порой сам зазывал Коля и Клер на рыбалку. У Алекса и Карины не было своих детей, и он был рад видеть, какое удовольствие доставляет Клер процесс рыбалки.  Правда, предлог звучал немного иначе:
 -Что-то много рыбы развелось, надо бы повылавливать…
Однажды, когда Клер вытащила удочку, на крючке оказался тритон, только совсем не такой, каких она ловила у себя в пруду, этот был в пять раз крупнее. Она округляла глаза, и по ее словам,  впервые видела «такого огромного тритона». А дядя Алекс приговаривал:
-Ловите-ловите и этих! Не надо мне, чтоб эти чудища у меня в пруду плавали.
«Этих» Клер уже потом выпускала в своем пруду. Ей они нравились.
И вот они возвращались домой, Клер обнимала большую банку, в которой кружилось несколько тритонов, а Коля нес ведерко, в котором плескалось с дюжину небольших серебристых ротанчиков. Тая уже поджидала их со сковородкой. И будет лукавством, если не скажем, что Клер была даже немного горда тем, что сегодняшний ужин, она сама поймала на крючок.

Когда на деревьях появлялись желтые листочки, и порой один их них срывался вниз, Клер уже догадывалась о приближении осени, и знала о скором возвращении в город. Но пока еще стояло золотистое бабье лето, еще не весь урожай был собран, еще не все необходимые запасы были сделаны Таей. И Клер продолжала наслаждаться свободным полетом своей фантазии, претворяя свои замыслы в жизнь.
Как-то раз она предложила Дин организовать пикник в поле. Это слово было новым в ее лексиконе, она недавно услышала его где-то по радио. Но, тем не менее, Клер примерно представляла, что им для этого может понадобиться. Во-первых, широкое покрывало, которое они расстелют в траве, во-вторых, корзина, в которую они положат съестное, и конечно, бутылка воды …
Особой практики в пикниках у подруг не было, тем более в их организации. И поэтому после того как они расстелили покрывало, со съестным было быстро покончено. Теперь они стали придумывать, чем бы занять себя, ведь как-то странно будет, если они сразу отправятся домой.
В корзине еще оставался хлеб, девочки увидели пасущуюся неподалеку корову, и решили покормить ее. Корова подняла на них голову от травы, которую до этого времени щипала, и с охотой приняла их дар, тем более что трава вокруг нее уже была почти вытоптана.  Когда хлеб кончился, подруги решили нарвать для коровы еще немного клевера.
Полянка, поросшая  клевером, или «кашкой», как ее порой называла Тая, находилась чуть поодаль. Клер и Дин не просто рвали ее всю подряд, они внимательно разглядывали каждый листочек, им всегда очень хотелось найти четырехлистный клевер. Такой встречался редко,-  обычно он бывал трехлистным.
Только один единственный раз Клер удалось найти «счастливый» клевер. Она сохранила его, когда вернулась с поля, заложив между страницами своей книги. 
Накормив корову, они бегали по полю, играли в прятки в высокой траве, вплетали в волосы цветы.
Потом им на пути попался стог сена. Мимо которого девочки, не могли пройти.
-Во что играем?
-Заберись на верх первым!
Залезть на него было не так-то просто. Клер и Дин карабкались на него  с обеих сторон, чтобы, как было задумано, встретиться наверху. Они хватались за солому, соскальзывали вниз, снова с разбегу пытались запрыгнуть на него как можно выше. Главное было карабкаться быстро, иначе наверх не попасть. Когда Клер все же это удалось, и она добралась до вершины, с другой стороны, она тоже увидела появившееся раскрасневшееся лицо Дин.  Так они сидели высоко, свесив ноги,  смеялись, на головах у них было по пышному венку из полевых цветов, потом они принялись друг друга щекотать, и скатились кубарем вниз. Стоит ли говорить о том, что стог  после их вторжения выглядел взъерошенным и покосившимся?


Осень. Эпилог.

Как падает последний осенний лист, так и это повествование подходит к своему завершению.
Сезон закрыт. Клер и Дин переехали с дачи в город. Их небольшие летние приключения уже позади, осень промелькнет быстро, и очень скоро даст о себе знать первым холодным дыханием строгая зима. Печально это или нет, как знать? Но в одном можно быть уверенным наверняка,- все повторится снова. 
И нет книг, в которых была бы последняя страница. Это лишь иллюзия, не  принимай ее всерьез. Есть только та страница, на которой автор пожелал остановить свое повествование. Вот и все. Жест руки, - книга закрыта.  И ты, как будто оказался в комнате один. Но и это иллюзия: если твое сердце открыто, то в нем остались некоторые из достигших его слов, - они-то и будут той «последней страницей», которая всегда с тобой. 

То же самое происходит и с воспоминаниями детства: они никуда не исчезают. И попробуй тогда, найти в своем детстве последнюю страницу. Где же она?
Ты возразишь мне, и скажешь, что детство и воспоминания о нем не одно и тоже, но я попрошу отделить тебя одно от другого.  Возможно, не найдя однажды воспоминаний о детстве, ты так и не будешь уверен в том, было ли оно у тебя на самом деле…
Эта грань очень тонка. Воспоминание о событии, или само событие. Ведь через секунду то, что происходит сейчас, превратится в прошлое. Но ты способен ощутить все снова, увидев ту реальность, свойственные лишь ей в тот момент краски, запахи и звуки.
Тебе кажется, что ты стал взрослым и серьезным, но эти далекие картины иногда оживают в тебе, и иногда бывают,  спасительны и желанны, как луч солнца, пронзающий хмурое небо. Нет нужды убеждать тебя, в чем-либо, ты и сам, должно быть, все это знаешь.


Прочти напоследок, что думает об этом Клер. Это отрывок из  письма, которое, она отправляла Дин, годы спустя.

«Дин, дорогая!
Как здорово, что ты отыскала мой адрес, и молодец, что написала. Трудно вообразить себе, сколько  мы не виделись с тобой. Я боюсь не узнать тебя при встрече. Но зато я четко и ясно запомнила твое лицо в ту пору, когда нам обеим было около семи. Ты помнишь, как мы разворошили этот несчастный стог сена? И как нам тогда влетело потом. Ведь узнали же как-то, что это именно наших рук дело. Я помню, что Тая придумала нам тогда за это наказание: собирать смородину для компота. Правда, мы тогда больше съели, чем собрали…
Знаешь, иногда совершенно неожиданно перед глазами всплывают какие-то отдельные сцены, ситуации, и потом я ловлю себя на том, что начинаю непроизвольно улыбаться, или хуже: хохотать в голос, и если рядом кто-нибудь есть, то они начинают с опаской поглядывать на меня. Ну, и пусть думают, что я немного сумасшедшая! Не кидаться же к ним с объяснениями... Как говорил чиширский кот Алисе: «Все мы здесь немного сумасшедшие: и ты, и я…»
Дин, не поверишь, я решили описать все или почти все наши с тобой летние приключения. Пока еще не знаю, что из этого может выйти, просто мне захотелось поделиться своей улыбкой с теми, кто обычно смотрит на меня с опаской и непониманием. Мне не хотелось бы никому, ничего объяснять, мне бы только хотелось, чтобы они улыбнулись вместе со мной. Ты обязательно прочтешь, и скажешь, что ты по этому поводу думаешь.
А пока я жду скорой встречи с тобой. Я так много знаю о той Дин, которая находится в моих воспоминаниях, но так мало мне известно о той, которая  теперь хранит эти воспоминания. И тем необычнее представлять, что есть человек, во внутреннем мире которого есть части, идентичные некоторым  из моих собственных частей.
Помнишь, как мы обрадовались, когда бабушка Тая вдруг рассказала, что когда-то твой пра-пра-прадед, женился на моей пра-пра-прабабке, и мы всем говорили, что мы семиюродные сестры?
Слушай, Дин, родная, приезжай скорее, мы обязательно должны познакомиться заново!
P.S.: ты уже нашла в конверте вложенный четырехлистный клевер? 
Удачи. Клер»