Про любовь и не только

Действующие лица:

Женя Верста, 40-летний, очень высокий житель деревни Кураково
Мартыныч, пенсионер, дачник.


Мартыныч в своей любимой одёже: старой телогрейке, в солдатской шапке, уши которой завернуты вверх и болтаются, в кирзовых сапогах, с марлевой повязкой на лице (от гриппа) вошел в магазин деревни Кураково. В очереди за хлебом стоит Женя Верста.

ЖЕНЯ: Дед! Ты еще жив?!
МАРТЫНЫЧ: Как помру – позвоню тебе. Чтобы подготовить. А то от переживаний и ты помрешь. Как тогда я буду жить без тебя?
ЖЕНЯ:  Живи, дед. Пока ты жив – я молодой. С кем это ты на улице беседовал?
МАРТЫНЫЧ: С водителем хлебного фургона. Первый раз к нам приехал. Поздравил его с Новым Годом. Поблагодарил за хлебушек. Он посмотрел на меня, покачал головой, этак жалостливо. Вытащил из кармана 20 рублей и протянул мне.
ЖЕНЯ: Взял?
МАРТЫНЫЧ:  Не взял.
ЖЕНЯ: Почему?
МАРТЫНЫЧ: Он приучит меня к роскоши этими 20-тью рублями и уедет на свеем фургоне. А как мне потом жить?!
ЖЕНЯ:  Ну и зря не взял. На 20 рублей можно купить буханку хлеба и 4 коробки спичек. Я бы не отказался.
МАРТЫНЫЧ: Это твое дело… Хочу сообщить тебе важную новость. Село Кураково наградят орденом.
ЖЕНЯ: Кураково? Орденом?! Шутишь!
МАРТЫНЫЧ:  Не шучу. Неделю назад я уронил в магазине под прилавок 100 рублей и не поднял. Некогда было. А сегодня смотрю – лежат мои 100 рублей! Там же, на месте. Никто не схватил.
ЖЕНЯ: Народ в нашей деревне стал честный с приходом капитализма. Под каким прилавком денежки-то лежат? Покажи.
МАРТЫНЫЧ: Не покажу. Я тебя знаю. Сцапаешь – и будь здоров! А Кураково останется без ордена.
ЖЕНЯ:  Без какого ордена?
МАРТЫНЫЧ: А вот без какого. Вчера позвонил мне президент и спрашивает: «А что, 100 рублей под прилавком еще лежат?» Лежат, говорю. «Если еще 3 дня пролежат на том же месте, то награжу деревню Кураково Орденом за мужество ее жителей при воздержании от халявы». Вот так-то. Я решил 3 дня сторожить эту сотню на всякий случай, а то не дай Бог  мыши съедят.
ЖЕНЯ: Сам президент звонил? НЕ врешь? Увижу – спрошу.
МАРТЫНЫЧ: Спроси, спроси.

(Народ в очереди засуетился. Продавщица Люся стала выдавать хлеб.)

ЖЕНЯ: Ты заметил, что Люська обсчитывает покупателей?
МАРТЫНЫЧ: Заметил.
ЖЕНЯ:  Надо что-то предпринять. Нельзя же так.
МАРТЫНЫЧ: А ты поступай, как я. И все будет в порядке.
ЖЕНЯ: Как?
МАРТЫНЫЧ: Когда она на кулькуляторе начинает считать и думает о том, на сколько бы меня облапошить, я делаю пожирающий взгляд и ласково так говорю: «Люся. Я люблю Вас». Она теряется, краснеет, говорит «Спасибо». И… забывает обсчитать, как бывало прежде.
ЖЕНЯ: И не обсчитывает?
МАРТЫНЫЧ: Обсчитывает. Но только уже на большую сумму. А перед Новым Годом от волнения при объяснении ей в любви я забыл на ее прилавке суповую приправу за 12 руб.50 коп.  После Рождества по той же причине я забыл на ее прилавке кефир за 17 руб. 50 коп. Итого на 30 рублей.
ЖЕНЯ: Дороговата нынче любовь-то.
МАРТЫНЫЧ: Дороговата. Но против природы не попрешь. Приходится идти на большие траты.
ЖЕНЯ: Не только любовь подорожала, но и вся еда. Посмотри на витрину-то.
МАРТЫНЧ (посмотрел на витрину): Да. Действительно. Странно.
ЖЕНЯ: Но… у меня с пожирающим взглядом и ласковыми словами туговато. Да и, откровенно говоря, не знаю я, что такое любовь.
МАРТЫНЫЧ:  Что такое любовь, никто не знал и не знает.  Юридически и философски объяснить это явление до сих пор никто не смог. А Люсе объясняйся как умеешь. Лишь бы не обсчитывала, как прежде. А там… Может быть… Хотя нет.
ЖЕНЯ: Что «может быть»? Договаривай.
МАРТЫНЫЧ:   Ладно, договорю. А там, может быть, ты, испытав великие чувства к продавщице Люсе, и поведаешь миру, что есть любовь.  А? Прославишься.
ЖЕНЯ:  Ну… ежели до сих пор никто не смог объяснить, что есть любовь, то придется мне этим заняться.

КОНЕЦ