2 рассказа Орли Кастель-Блюм

                СЦЕНАРИСТ  И  ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ
                Орли Кастель-Блюм

Некий довольно известный в своем кругу сценарист, который обычно писал сценарии получасовых фильмов, задумал написать классический сценарий, широкое эпическое полотно. Он полагал, что это будет фильм часа на три, да еще и на иврите, что примерно соответствует шести часам на английском языке или долгим девяти часам на одном из диалектов какой-нибудь деревни в далекой Финляндии.

Он ощущал в себе потенциал для создания такого полотна, чувствовал, что это должно быть нечто из прошлых лет, как подобает эпосу. Можно и желательно вернуться хотя бы лет на восемьдесят назад, ведь смотреть эпос на современный сюжет - скучно, а сценарист не хотел скуки, он жаждал дышать полной грудью и дать возможность так же дышать и другим.
Будучи израильтянином, обладателем израильского удостоверения личности, законного и со всеми указанными в нем точными сведениями, сценарист обратился к событиям из жизни своего народа, еврейского народа, разумеется. Блеснувшая практическая идея привела его к началу текущего столетия*, к первым дням сионистского заселения Палестины. Он хотел сделать что-то, связанное с этим движением, монументальное полотно о нем, о женщинах и мужчинах в одеждах того времени, но разговаривающих обыкновенно, хотя и слишком много. Ему захотелось поведать о первых днях еврейского ишува**, написать о группе людей с высокими идеалами, описать то, о чем читают в брошюрах: любовь, ненависть, страсти, разгоревшиеся в период осуществления идеалов пионеров заселения. Согласно своему ощущению реальности сценарист понимал, что должен взять две семьи и привести А. из семьи А. к браку с Б. из семьи Б. и на пути к нему ввести в сюжет все коллизии, какие только можно втиснуть в три часа. Он знал, что началом его фильма будет знакомство двух детей на корабле, а закончится он свадьбой. У него возникла идея: незадолго до свадьбы, они делают это в амбаре, в поселении Реховот. Помимо этого у него были схематично намечены общие сюжетные линии, пока лишь пунктиром, но он знал, что наполнит весь свой материал хорошими диалогами, остроумными и исключительно  достоверными.
Он чувствовал, что сможет! Сценарист прочитал множество книг о начальном периоде заселения, как говорится, перелопатил материал. Набрасывал заметки, открывал и закрывал папки,  в которых он собирал детали и заносил мысли в виде тезисов для нужд нелегкого начального этапа построения образов.
 

И вот тогда-то случилась очень неприятная вещь. Сценарист забыл загасить сигарету, и с этого момента все развивалось стремительно. Он забыл о горящей сигарете и отправился к морю, а когда вернулся, обнаружил пожарных, занимающихся его домом. Он стоял на улице Буграшов, всматривался в глубину одной из маленьких улочек, на которой жил, и думал о своих материалах, обо всех материалах, которые с усердием собирал в течение полугода, о пожираемых огнем заметках и планах, которые набрасывал для образов главных героев.
Невозможно описать, какую ярость, какую обиду почувствовал сценарист перед лицом реальности. И хотя именно он не погасил сигарету, хотя это была его небрежность, однако, подумал он, не было таким уж преувеличением ожидать, чтобы эта сигарета сама погасла внутри пепельницы, а не упала назад и не подожгла бумаги на столе. Он подумал, что это нахальство со стороны сигареты, что она не дождалась его и не догорела немного медленнее, в то время как он плавал себе в море. Он подумал, что это в высшей степени безобразие - безразличие этой сигареты после того, что именно он зажег ее и дал ей жизнь, - так уничтожить его эпос, все записи и стрелки, которыми он обозначил, кто кого ненавидит и что мешает вследствие этого одному прийти к другому и как он стремился привести зрителя к катарсису, продвигаясь к эмоциональной развязке в конце.

Сценарист приблизился к своему покрытому сажей дому машинальным шагом человека, который пытается освоиться с мыслью, что шесть месяцев работы пропали даром и что даже шестьдесят месяцев не вернут ему его первоначального варианта. Непонятно, обращали на него внимание люди на улице или нет. Или да. Неясно. И когда он вплотную подошел к трехэтажному дому, он внезапно впал в беспамятство. Забыл, где живет. Ему никак не удавалось вспомнить, живет ли он на правой стороне улицы или на левой. Это называют «black out». Он видел закопченные лица начавших выходить пожарных в касках и пластмассовые жалюзи, расплавившиеся от жара, но все еще не мог вспомнить. Лишь увидев четырех человек, выносивших из его подъезда два трупа, он понял, что с его сценарием  ничего не произошло, и в силу этого ничего не случилось и с его набросками образов, и со стрелками, указывающими, кто кого любит, ничего не произошло, и что это всего лишь действительность.

* Рассказ написан в конце ХХ в.
** Поселение (ивр.); принятое в израильской литературе наименование еврейской общины в Палестине до образования государства Израиль (1948г.)

         

                СЦЕНАРИСТ, КОТОРЫЙ НЕ ЗНАЛ, ГДЕ ЕМУ СПРЯТАТЬСЯ
                Орли Кастель-Блюм

Некий сценарист откликнулся на просьбу знаменитого продюсера разработать для сценария возникшую у него идею. Причиной этого шага были родственные связи между ними и денежная сумма, которой наделил его продюсер. И вот суть идеи, которую согласился развить сценарист:
Две женщины, одна из периода времени а (продюсер сам не мог сказать толком, какого), а другая из периода в (это «наше» время, как сказал он), встречаются в какой-то точке времени периода с (продюсер не знал, что это за время с) для достижения общей цели xyz. Между обеими женщинами, пришедшими из двух разных периодов времени, на пути к цели xyz завязывается «замечательная дружба». В конце, после того как они спасают q, u и w от смерти и других катастроф, которым те предпочли бы смерть, обе женщины возвращаются каждая в свое время и продолжают вести обычный образ жизни вплоть до дня смерти, который, по словам продюсера, будет последним кадром фильма: эта умирает, и та умирает, и так все закругляется. Продюсер считал, что идея разрушить временной барьер очень удачна, и после того, как сценарист закончил работу, продюсер еще больше помешался на сценарии и решил снять по нему фильм, а вот с этим сценарист просил повременить.
В глубине души он знал, что ему не удалось разрушить барьер времени, и даже если он и «нашел», о каких периодах идет речь и кто они - действующие лица, он понимал, что на экране это не пройдет. И что еще хуже, зрители не поверят фильму; только американцы умеют делать такие вещи (в определенных условиях также и французы), но втереть еврейскому зрителю еврейские штучки - этот номер не пройдет.
Он изобразил, будто вся эта черная дыра имеет место в мозгу ученого в институте им. Вейцмана: тот хочет поставить эксперимент (почему только ученым можно проводить эксперименты, почему?) и оказывается вовлеченным в галлюцинацию, которая и составляет суть фильма.

У него не было недостатка в фильмах, чтобы почерпнуть из них приемы, и продюсер подумал, что то, что хорошо для 250 миллионов говорящих по-американски, подойдет и для 5 миллионов “израильтянцев”. Увы, он ошибся, и сценарист был раскритикован в газетах в пух и прах. Публика, как говорится, «делала ноги» из кинозалов, а те немногие психи, остававшиеся внутри, были другие сценаристы, которые пришли, чтобы выразить ему солидарность или сочувствие его глупости.
- Мне неприятно, - говорил ему один. - На твоем месте я бы сжег этот фильм.
- Мне жаль, - говорил другой. - На твоем месте я бы покончил с собой или что-нибудь в этом роде.
- Да, неприятно, - сказал ему друг детства. - На твоем месте я бы уже в самом начале отказался браться за эту работу. Переходы во времени непостижимы, и твоя попытка отнестись к ним просто как к чему-то, происходящему само по себе, - оскорбление интеллигенции. Единство времени, места и действия, все остальное - шарлатанство!
Сценарист слушал и не знал, куда ему деваться. «Как же я оскандалился, - думал он. - Как оскандалился, Б-г мой, я этого не выдержу».
Он ходил по изменившим ему улицам и не знал, куда ему спрятаться. Он поехал в Иерусалим и не знал, где ему спрятаться. Поехал в Нагарию и не знал, где укрыться. Отправился на вечеринку, чтобы забыть все и отвлечься, и встретил там девушку, которая сказала ему:
- А я думала, что Вы не знаете, где Вам спрятаться.
- Верно, - сказал сценарист, - я действительно не знаю, куда мне спрятаться.
- Давайте я покажу Вам, - неожиданно предложила девушка.
- Что? - переспросил сценарист.
- Где Вы можете спрятаться.
- Ты на самом деле знаешь, где я могу спрятаться?
- На сто процентов.
- Я должен взять с собой что-нибудь?
- Сумку через плечо и рюкзак разума, - сказала девушка.

Они назначили место и время встречи на завтрашний день. Девушка пришла на назначенное место. Ее можно было увидеть уже за пять минут до условленного времени, и сценарист, заметно ускоряя шаг, появился из боковой улочки.
- Надеюсь, я не опоздал, - сказал он.
- Пойдемте, - сказала девушка.
Она подвела его к машине “альфа-33” восемьдесят восьмого года, и они тронулись с места. “Это внутри города?” - спросил сценарист, но девушка не ответила, и его разобрало любопытство. Они проехали 550 километров, далеко-далеко за пределы города, доехали почти до Эйлата, но, разумеется, не въехали в него, а остановились в самом сердце пустыни.
- Ого, а здесь классно, - сказал сценарист, вглядываясь в окружавшие их горы с их библейской и геологической мощью. - Я потрясен, никогда не видел ничего подобного вот так.
- Хорошо, пока, - бросила девушка.
- Что, здесь? - удивился сценарист.
- Да, почему нет?
- Когда приедешь за мной? - спросил он.
- Когда-нибудь, - ответила девушка и села в свою “альфу-33” восемьдесят восьмого года.

Воцарилась пустынная тишина, тишина вне времени, непреходящая тишина вечности. Там не было ни одного предмета, даже похожего на пластик. Он двинулся с места и по мере того, как шел, понял, что должен был начать свой фильм с похожего пустынного места, что пустыня скрывает в себе так много тайн, что все, что выйдет из нее, будет выглядеть самым обыкновенным в мире. Он понял, какую глупость сморозил, что изменил пустыне, попытавшись создать что-то логичное.
«Какой же я был дурак», - сказал себе сценарист и уселся на никому не нужный камень.
Он не знал, что он еще больший дурак, чем ему казалось. Не знал, что он окончательно чокнутый. Никто не придет забрать его отсюда. И вдобавок ко всему он оказался таким глупцом, что удалился от шоссе и заблудился. Несколько дней он сумел продержаться благодаря разным ящерицам, которых ему удавалось поймать, и скудному запасу воды, что был у него в рюкзаке, но после этого пустыня поглотила его, возможно, оттого, что он не отнесся к ней с должным уважением.

О девушке с “альфой”: “альфа“ вообще была краденой, а девушка - с “поехавшей крышей”, и она вовсе не была сценаристом, а если бы была, уж, конечно, не сделала бы ничего подобного. Она пыталась писать сценарии, но у нее не пошло. Она описывала интерьер. Улицу. День. Вместо образов. Комнату Мошико. Ночь. Поэтому она не была сценаристом. Сказать по правде, она вообще не имела отношения к этому времени или к любому другому, what so ever*.

                Перевод Р. Черной.




*Это уж точно (англ.)