Фрустрация

     «Как я допрыгалась до такой жизни»? – тупо уставясь на оголенные ветки рассуждала обезьяна. Прислонившись к стволу родного дерева, она не первый час сидела как мумия. Когда-то упругое, налитое жизнью и желаниями тело,  теперь не хотело слушаться. Медленно переведя взгляд на свои морщинистые руки, содрогнулась – это старость, неизбежность которой она ощущала во всех своих суставах. Нет, теперь уже нет перспективы прыгать по вершинам деревьев. Да теперь уже и нет желания. К чему? Что ей раньше доставляло удовольствие, было выбито монотонными днями, и улетело тяжело взмахивая крыльями.   
    Фрустрация не только владеет людьми.
Медленно переведя выплаканные подслеповатые глаза вверх, она увидела все тоже небо. Все тоже небо ей светило, как и много лет назад – оно вечно. Жизнь появляется и первым осознанным удивлением для нее – небо. Жизнь заканчивается и последним отблеском в глазах опять все тоже вечное небо.
    Небо опьяняет свободой: «Вот бы мне крылья»- эта неизменная мечта преследовала всю ее незадачливую жизнь. Она даже научилась летать во сне. Училась долго и настойчиво. А методика была простая: нужно было очень захотеть, немного присесть, напрячь все тело и со всей силы подпрыгнуть, расставив в стороны руки и… Сначала она  подлетала на высоту стоящего суслика, ноги путались в высокой траве и все тело было словно связано паутиной, но это было чудо – она левитировала над землей. Год за годом она упорно училась, полеты стали выше и скорость увеличивалась. Через лет пять она достигла такого совершенства, что могла летать сквозь преграды со скоростью и ловкостью стрижей. Попадая в кошмарные сны, убегая от погони она вдруг вспоминала, что умеет латать, и взмывая расправив руки оставляла своих преследователей ни с чем. Ужасно не любила такие полеты во сне, где за всеми высотами была сетка и она ни как не могла найти брешь, что бы спастись. А как она любила производить впечатление на толпу! В гордом одиночестве она взмывала над их головами, демонстрируя свой дар.
   Однажды она так увлеклась высотными полетами, что оказалась в черном холодном космосе, оглянувшись назад, она увидела голубой шар земли. Проснувшись моментально от этого смертельного ужаса она долго не могла войти в реальность, и поняла, что и в полетах нет свободы. Тело привязано к земле, и что делать одинокой душе в ледяной бесконечности, утыканной звездами?
   Фрустрация. «Как я допрыгалась до такой жизни»?
   Хотелось чего-то большого, светлого, настоящего, стабильного. Она встретила его. Большой, сильный настоящий медведь. У них, как ей казалось, много было общего. Они умели лазать по деревьям. Может быть, это у него не так ловко получалось, но на то время она не рассуждала о различии. Шерсть его лоснилась, сверкая на солнце медными искорками. Он был мягкий, теплый, надежный. Она так устала от всей этой обезьяньей возни, визгов, погоней за первенством. Всем чего – то надо было от нее, но только не ее саму. Когда дневная суета погружалась в сон, и наступало время поэтов, музыкантов и художников, под цвирканье цикад ее неистовое сердце погружалось в реку мечтаний, как сытый крокодил в теплые воды. Ей нужен тот, который не предаст. Ей нужен тот, который от кончика хвоста до верхней волосинки на ушах будет ее, он будет ее обожать, превозносить. О чертах его характера у нее не было ума мечтать. Она ни когда не видела перед собой семейной идиллии. Она и не знала, какие должны быть отношения. И ее ни кто не учил, как выбирать себе партнера. Из своего небогатого обезьяньего опыта чисто инстинктивно она определила, что ей нужен такой, который прижимая ее, одновременно, не будет сверлить глазами другую – она устала от предательства. Ведь все прекрасные сказки о смелых самцах и прекрасных самочках заканчивались словами: "…и я там был, и мед там пил…, они жили долго и счастливо и умерли в один день… " Да кто бы ее научил жить долго и счастливо, и в чем вообще заключается семейное счастье кроме как в этом...
   Вот "это" и является тем клеем, который соединяет несовместимое, разнопородное. "Это", как туман в раннее утро, скрывающий за молочной пеленой незнакомый приближающийся силуэт, и вдруг в нем начинаешь видеть свою породу. Первые лучики солнца, расходящиеся за его спиной, слепят. И хочется верить, что это свечение исходит от него. Истома наполняет сердце, и разливаясь по телу теплыми волнами, подает надежду на вечное блаженство.
   Это потом, по прошествии времени, вдруг отчетливо понимаешь: «Что я делаю здесь, лежа бок о бок с этим медведем»? И хотя разность интересов сразу была видна, но этот «небесный клей» какое-то время держал их вместе. Все свое существо он наполнил ею, у него уже не было своей жизни. Он ее ревновал ко всему живому и мертвому, движущемуся и закоменелому. Его верность измучивала ее, Он пытался контролировать ее передвижения и мысли. В конце концов ее жизнь превратилась бегством от той верности, которую она так искала в нем. А он был верен. Верен своим привычкам, убеждениям, образу жизни. Он был стоек и непоколебим. Ее же душа стремилась к движению и внешнему и внутреннему. Его инертность повергала ее в уныние.
   Желание изменить свою семейную жизнь, переделать его занимала все ее сознание. Ее казалось, что мозги плавятся. Она стучала к нему через толстое стекло непонимания, разбегаясь, билась об полированную поверхность, разбивала себе голову, как птица попавшая в людское жилище. А у него были свои притязания: налаженный спокойный быт, сытный ужин, вечерний горизонтальный отдых под тенистым деревом, от куда можно было наблюдать за бурной жизнью земных существ. Она рвалась туда, где эта жизнь, но по своей совестливой душонке и из чувства долга, пыталась разделить с ним немое созерцание. Когда у них случались моменты совместных прогулок, то уже с первого шага ее хотелось вернуться назад. Эти путешествия не предвещали ни чего интересного, кроме повествования о его соплеменниках – это напоминало сводку новостей без его внутреннего отношения к происходящему. Ей хотелось кричать ему в лицо: «а что ты при этом думал»? Впоследствии этот вопрос стоял очередным барьером в их отношениях. Этот вопрос повергал его в страх. Увидев ее скорбный взгляд, ему безопаснее было молчать.
   Только через многие годы она отступилась от него, понимая, что гены не переделаешь. Медведь ни когда не будет обезьяной и наоборот. Дойдя до трезвости ума ее сердце сокрушалось от мысли, что он без нее мог бы соединить жизнь с медведицей, мягкой, послушной. Они могли бы спокойно лежать бок о бок под его любимым ветвистым деревом, наблюдая карусель жизни из под кроны. Нарожать толстеньких медвежат, косолапых, неуклюжих, таких смешных.
   Фрустрация – это несбывшиеся мечты, ожидания. Теперь она уже ни о чем не мечтала. Увядая, она трезво осознавала, что хочет быть одна. Она устала бегать от самой себя, тешиться лживыми надеждами, переделывать и перекраивать. В конце концов, каждый живущий на этой планете зверь имеет право на свое независимое существование и выбирать образ жизни по своему разумению.
   Постепенно спустились сумерки, она так же неподвижно сидела на ветках его любимого дерева. Сырная головка луны медленно выплыла из-за холма. Еще много лет назад она, подпрыгнув от восторга, могла предложить ему безумное: «побежим вместе и она будет наша». Но ее холодный рассудок давно остудил жажду необдуманных эмоциональных порывов.   
   Она опять вспомнила о своих полетах во сне. Об этом холодящем душу состоянии, когда она оказалась между диском луны и голубым шаром родной планеты.
   Так может ли быть свободной душа, живущая в теле?
                06.10.2009