1. Общий анализ переписки Дантеса. В. Б

                Общий анализ переписки Дантеса
                Вступление
              В качестве подытоживающего материала, по раскрываемой нами теме, хотелось бы привести всю опубликованную в петербургском журнале «Звезда»  № 9, за 1995 год, переписку Дантеса с бароном Геккерном за 1835-36 годы. Привести для того,  чтобы именно на ней показать, вам, весь механизм втягивания Николаем I в заговор, - через Нессельроде и, потом, через Дантеса! - как барона Геккерна, так и: Н.Н. Пушкиной и её сестер с целью «одевания», будущей дуэли, именно в одежду «семейственности». Увы, из-за малого объёма работы, это – невозможно. Поэтому ограничимся, здесь: лишь кратчайшим, выделим это, общим анализом этой переписки; ещё более краткими выводами по нему, дав при этом, всего лишь одно дантесовское письмо и несколько небольших выдержек из других его писем к барону Геккерну.
              Пояснение В.Б. – названную переписку мне удалось воссоздать в этой же книги, но только – в конце её.

                Первый раздел
              И первое, что хотелось бы выделить из всей переписки, - разумеется, она – не во всем фальшива и написана, к тому же, в своё время, а не позднее и по памяти! – это сам социально-психологический и нравственный облик Дантеса. Именно за счет указанной переписки перед нами вырисовывается облик Растеньяка или, там, Гобсека. Образ стяжателя, готового за деньги, - то есть за обещание, ему, хорошего состояния и положения в обществе! - убить не только кого угодно, но: и Пушкина; и, как говорят, отца и мать. Кстати, именно только что выделенная мысль отчетливо выражена в его письме от 6 января 1836 года. Вот, для наглядности и убедительности только что сказанного выше, это письмо:
              Петербург. 6 января 1836 год.
              «Мой драгоценный друг, я не хочу медлить с рассказом о том, сколько счастья доставило мне твоё письмо от 24-го: я же знал, что Король не станет противиться твоей просьбе, но полагал, что это причинит ещё больше затруднений и хлопот, и мысль эта была тяжела, поскольку это дело оказалось для тебя ещё одним поводом для огорчений и озаботило бы тебя, а тебе ведь уже пора бы отдыхать да смотреть, как я стараюсь заслужить все благодеяния. Однако будь уверен, мне никогда не потребовался бы королевский приказ, чтобы не расстаться с тобой и посвятить все мое существование тебе – всему, что есть в мире доброго и что я люблю более всего, да, более всего, теперь я вполне могу это написать, раз ты в Париже, и я не рискую, что ты когда-нибудь забудешь или обронишь письмо. Ведь в Сульце были люди, которых бы это огорчило, а, находясь на вершине счастья, не следует забывать об остальной земле. Однако нежность – чувство, столь неотрывно сопутствующее благодарности, что я люблю тебя более, чем всех своих родственников вместе, и я не могу далее откладывать это признание. Может быть, нехорошо испытывать подобные чувства, но что поделаешь, никогда не умел я владеть собою, даже в самых обычных вещах, как же ты хочешь, чтобы я устоял перед желанием дать тебе прочитать всю глубину своего сердца, где нет, и никогда не будет, ничего тайного от тебя, даже того, что дурно, - ты ведь добр и снисходителен, и я на это полагаюсь, как на твою дружбу, уж она-то меня не оставит, убежден, ибо в жизни я не сделал ничего такого, чтобы лишиться её.
              Поздравляю, что ты, наконец, в Париже, и уверен, что тебе это пойдет во благо, если только не станешь часто ездить в салоны для иностранцев, где для людей нервных слишком плохой климат, а я думаю, ты из их числа».
              Пояснение В.Б. - Далее у Серены Витале идет многоточие и начинается следующее письмо.
              Как видите сами, Дантес готов, не моргнув глазом, обменять, «всех своих родственников вместе», на состояние барона Геккерна. Я был, откровенно говоря, поражен перепиской Дантеса. И, прежде всего тем, как он, - зная о реальном, уже, продвижении дела с усыновлением, над которым он славно «потрудился» в течение двух с половиной лет, может быть, отдав при этом Геккерну свое мужское достоинство: толки-то ведь не зря шли! – крепко, чуть ли не судорожно, держал в руках - самого Геккерна. Больше половины каждого его письма отведены всяческим восхвалениям Геккерна и мыслимым, - и не мыслимым! – благодарностям ему.
              В связи с этим, при прочтении дантесовских писем, даже несколько подташнивает от его явного лицемерия и заискивания перед Геккерном. Если не верите – берите петербургский журнал «Звезда» и сами читайте его письма к Гекерну. А я «удовольствие», от них, уже получил. Кстати, в выделенном впечатлении я – не одинок.
              Вадим Петрович Старк, первый русский критик-пушкинист указанных писем, дает, им, примерно такую же оценку. Чтобы не быть голословным и в этом утверждении, вот, вам, хотя бы небольшая выдержка из его сопроводительной статьи к дантесовским письмам: «Не снимается только одна маска – признательного и любезного друга». Кстати, большое спасибо, В.П. Старк, за то, что полная переписка, Дантеса, появилась – именно в России.
              Следовательно, неоднократно выделяемая мною, в моих поисковых работах, данность, - что Дантес – наемный убийца! – подтверждается и через указанную переписку. Это – мой наиглавнейший вывод по Дантесу. Не противнику, как вновь пытается втолковать, нам, Серена Витале, - концепция П.Щеголева «преподносит», это, в более завуалированной форме! – а именно заказному убийцу великого Гения. Дантес – это чистейшей воды «рыцарь плаща и кинжала», специально заказанный Николаем I, через графа Нессельроде, из-за границы. Не менее важны, если дальше анализировать переписку Дантеса с Гекерном за 1835-36 годы, и другие выводы по ней.

                Второй раздел

                1.
              И вторым выводом, который тоже исходит именно из социально-психологического и нравственного облика Дантеса, являются следующие мысли о кавалергарде. Царь Николай I, через графа Нессельроде, - выделим, что именно через него, так как других «претендентов», на этот «пост», просто нет! – подобрал именно человека, который, по оценке многих пушкинистов, «имел ярко выраженную способность нравиться другим, входить в их доверие». Здесь можно привести и более точные формулировки-поговорки, существующие в русском языке, но они, увы, грубы. Да и не в них,  сейчас, суть дела, а именно в указанной, выше, переписке Дантеса.
              А по переписке тоже бросается в глаза, как он крепко держал, барона Геккерна, «за горло». С  усыновлением и покупкой, им, земель во Франции, разумеется!  И как он с не меньшим усердием и, подчеркнем, очень жестко, то есть с цепкостью обезьяны, - хлеб-то надо отрабатывать! – втягивал его, через свои письма к барону, в начавшееся, по воле царя Николая I, пушкинское дело. Раскрывая ему, под прикрытием всепожирающей страсти и безумной любви, его, к Н.Н. Пушкиной, свои настоящие, - в действительности – мнимые! –  переживания и состояния, эпизоды и моменты.  И все перипетии своего, якобы начавшегося, у него, романа с женой поэта.
              «Роман», то есть именно его вымысел, получился, у него, хоть куда! И актерства здесь, - то есть той же фальши и уже выделенного, выше, лицемерия! – как говорят, не занимать. Однако, - это мы тоже выделим особо! - следует отдать должное, ему, именно в этом вопросе, в вопросе убеждения других. Не будем судить о его манере изложения и о самих «романах», которые он посылал, Геккерну, в своих письмах к нему, а вот результата, и результата довольно-таки впечатляющего, он достиг.
              Не будем говорить об усыновлении. Оно становилось, для него, «пройденным этапом». Он, судя по его двум последним письмам к барону, писем от 17 октября и 6 ноября 1836 года, достигает и ещё одной цели: барон Геккерн становится для него и в начатом, им же, «пушкинским деле» - ведомым. Это – в практическом плане. И это – тоже чрезвычайно важное, в николаевском заговоре против А.С. Пушкина, обстоятельство и положение. Мы попытаемся продолжить, его, чуть позже.

                2.
              А здесь, то есть при раскрытии вопроса о способностях Дантеса нравиться другим, подчеркнем, что он убедил, своим красноречием, и почти всех пушкинистов прошлого времени. В качестве наглядности приведем только одно высказывание «покоренного», Дантесом, пушкиниста Н.Раевского, - авторитет которого, лично для меня, очень высок! - за которым стоит целый ряд подобных же высказываний и других литературоведов (В виду малого объема работы мы их многочисленные высказывания, о Дантесе, просто не в состоянии привести. Что, конечно, очень жаль.).
              Кавалергард у них, - через опубликование в 1946 году, Анри Труайа, двух неполных писем Дантеса к Геккерну, писем от 20 января и 14 февраля 1836 года! - произвел, образно говоря, самый настоящий фурор. Вот как выразил Н. Раевский своё «шумное одобрение» (фурор переводится как неистовство) «поведения» Дантеса в книге «Портреты заговорили» за его красноречие  перед Геккерном: «И, несомненно, прав Цявловский, говоря: «В искренности и глубине чувств Дантеса к Н.Н. Пушкиной на основании приведенных писем, конечно нельзя сомневаться. Больше того, ответное чувство Н.Н. Пушкиной к Дантесу теперь тоже не может подвергаться никакому сомнению». Как видите, Дантес покорил, - своей ложью  перед бароном Геккерном! -  и пушкинистов прошлого времени.
             Итак, хотя и с некоторой колкостью, - которая именно здесь и уместна! – но мы все же снова подходим к той же теме: Кто такой был Дантес в действительности? Что он из себя представлял? Только поймите меня, на этот раз, правильно: я вовсе не отношусь, к Дантесу, с предубеждением. Но чтобы понять, где он врёт, а где – нет, нужно исходить именно из только что указанного, а не слепо восхищаться его любовью - к жене поэта и с некоторой враждебностью в интонации, к Н.Н. Пушкиной; говорить - об «ответном чувстве» жены поэта. Письма-то, - особенно такой личности как Дантес!  ещё не служат основанием - «искренности и глубины» его чувств как к Н.Н. Пушкиной, так и к самому барону Геккерну.
              Например, напиши я, что «Ленин безумно влюбился в буржуазию», то это вовсе не будет означать то обстоятельство, что Ленин-Ульянов - был «влюблен как безумный» в буржуазию, а буржуазия имела, к нему, «ответное чувство». Кстати, псевдоним Ульянова идет от некого Германа из немецкого городка Ленин, якобы предсказавший крах в 20-м столетии династии Романовых и немецких Гогенцоллернов. Именно из этой истории истекает знаменитый псевдоним Владимира Ульянова. 
              Надо знать: что представлял, из себя, Дантес; кто он был, на самом деле, для Николая I. Не за красивую же внешность и даже не из-за рекомендательного письма прусского кронпринца он был принят, Николаем I, сразу же в русскую гвардию, да ещё и в чине офицера. Кроме того, надо знать: кому он, на самом деле, подчинялся и кем он, на самом деле, руководил; знать саму его сущность и мировоззрение, его предназначение в России того времени; его интересы в России и, причем, не показные, а именно только что изложенные, вам, выше. Знать,  именно это, прежде чем читать его письма к Геккерну и, тем более, без оглядки верить им.
              А так, - то есть с совершенно недопустимой, для исследователя, легковерностью! – верить каждому слову, из его писем к Геккерну, просто, на мой взгляд, не профессионально. Так как именно из-за того, что он обладал способностью «нравиться и другим», и можно впасть в главную ошибку: не понять его сущности; его предназначения в России; его устремлений; его истинного, а не показушного, - созданного им же! - интереса к чему-то или к кому-то; его задач и целей в очередном письме к барону Геккерну, то есть, попросту говоря, не попасть в положение простаков (на современном языке – «лохов»), которых, как известно, дурачат именно люди с вполне определенными «способностями», главная из которых – именно способность нравиться другим, легко входить - в доверие к людям.
              Однако вновь переведем, разговор, в практическое русло. А здесь реальность примерно такова: то, что я сказал о Дантесе, это – не совсем мой вывод. Сказал, напомним, как о ведущем, "пушкинское дело", лице. Самое замечательное и примечательное, в только что изложенном, выше, материале, это то, что к этому выводу первая подошла - именно западная, - во всех своих ипостасях, кстати! - Серена Витале. Мадам Витале, тоже «захлопавшая в ладоши» именно по пронырливому кавалергарду. И, в связи именно с этим, даже мадам, успевшая дойти, в этом деле, до мысли  «соскоблить позолоту, - с «общих мест», на памятнике  А.С. Пушкину»! – именно в наше время.

                3.
              А чтобы вы, не дай бог, не засомневались именно в наших выводах, - вопрос-то действительно очень важный! – дадим вам выдержку и из её умозаключений по переписке, Дантеса, с бароном Геккерном. Отказав ей, при этом, в звании «почетного гражданина России».  Условно, конечно!  И именно за то, что она, давшая, миру, переписку Дантеса с Геккерном за 1835-36 годы, - что, несомненно, именно её заслуга в этом деле! - совершенно не разобралась (Или сознательно не захотела разобраться, в этом деле, именно как прозападная писательница!) именно в Дантесе как в основном фигуранте всего « пушкинского дела». Да ещё, к тому же, как-то попыталась бросить, грязную тень, именно на самого Пушкина. И, как обычно, на всех трех сестер Гончаровых.
              Вот её, довольно-таки, кстати, отчетливый, вывод о том, что Дантес был ведущим именно в николаевской интриге не только против А.С. Пушкина, но и, собственно, против всех трех сестер Гончаровых: «Итак, теперь у нас есть доказательство: выходит, что Дантес «руководил всем поведением» посланника, а не наоборот. Это Дантес подстроил так, что тот сводничал, упросив «отца» поговорить с «небезызвестной дамой», выведать про её чувства и намерения, растрогать её душу и помочь тем самым одолеть её непреклонное сопротивление». Как видите, и здесь мы – не одиноки: вывод, изложенный выше, подтверждают и наши теоретические оппоненты. 
              Но главное, конечно, не в подтверждении своих утверждений и выводов, а именно в жестком втягивании Дантесом, барона Геккерна, в начавшееся, у Николая I, «дело Пушкина» и в самом механизме втягивания. А из пушкинианы и, опять же, из последних двух писем Дантеса к Геккерну, выявляются и ещё две очень важные особенности.
              Первая, из них, это та, что Дантесом непосредственно руководил - именно граф К.В. Нессельроде, а вот бароном Геккерном: Дентес и «две дамы», ну и плюс конечно, «дружескими советами», вновь Нессельроде. Барон Геккерн якобы совершал свои откровения, насчет «пушкинского дела»: и самой Н.Н. Пушкиной (что, в общем-то, маловероятно!); и «двум весьма знатным дамам» (что и наиболее вероятно!): «Если г-жа Пушкина откажет мне в своем признании, то я обращусь к свидетельству двух особ, двух дам, высокопоставленных и бывших поверенными всех моих тревог, которым я день за днем давал отчет во всех моих усилиях порвать эту несчастную связь» (Письмо Геккерна к Нессельроде от 1-го марта 1837 года.). Другими словами, с выделенной точки зрения уровень Дантеса, - в «пушкинском деле»! – был, чуть ли на порядок,  выше уровня Геккерна-посланника.
 
                4.
              Не менее важным для понимания самого механизма втягивания Геккерна в «пушкинское дело» и понимания сути оперативного руководства, Геккерном, николаевскими заговорщиками в процессе ведения, указанного «дела», к дуэли, является следующее. И это отчетливо видно, кстати, из почти всех работ пушкинистов по дуэльной истории поэта, считавших, до полной дантесовской переписки, - то есть, практически, до настоящего времени! - ведущим, в «пушкинском деле», именно барона Геккерна.
              И ведущим дело, тоже, кстати, к тому, что Нессельроде и Дантес, используя роль «отца», - которую они так искусно навязали барону! - и высокую должность Геккерна, должность посланника нидерландского короля:
            - то через «просьбы» (разного рода и вида). Случай со сводничеством в октябре 1836 года и с просьбой Дантеса вести «переговоры» с Пушкиным в ноябрьском, 1836 года, фальшивом дуэльном инциденте;
            - то через «дружеские советы» барону - прямо и непосредственно, - и именно в нужный, для заговорщиков, момент времени! – и руководили именно им. А это случай с графом Строгановым, посоветовавшим барону Геккерну в январских событиях, 1837 года, - через цепочку «Ниссельроде – Строганов»! -  сделать вызов - на дуэль. Но не самому барону, а его приемному сыну Дантесу.
              А внешне, - то есть именно со стороны! - всё выглядело, у заговорщиков, наоборот. Другими словами, именно из-за высокой должности Геккерна, - должности нидерландского посланника! -  он, барон, казался, петербургскому свету, именно ведущим в «пушкинском деле». Вот именно это и было важно для николаевских заговорщиков. Специально демонстративно  ведущим барон Геккерн становился у заговорщиков, ещё раз выделим, и из-за его усыновления Дантеса. Именно в роли «отца», - слезно радеющего за своего единственного «сына»! – он и «выступит», перед Пушкиным, при посылке поэтом, в начале ноября 1836 года, дуэльного вызова Дантесу. Другими словами, при получении поэтом, 4-го ноября 1836 года, знаменитого пасквиля.
              Кроме того, Геккерн, - из-за его: то «подключения» к Дантесу, то исключения, его, именно из заговора (За счет двух годичных отпусков.)! – становился и совершенно безопасным для заговорщиков. Они побаивались его «злого языка».
              Другими словами, он, барон Геккерн, в разворачиваемом против Пушкина заговоре во многих случаях действовал – почти самостоятельно. Его только в нужные, для заговорщиков, моменты – чуть-чуть «подправляли». Подправляли: то дружескими советами; то просьбами Дантеса; то его, Дантеса,  одобрениями, что родной отец это сделает лучше, чем неопытный сын; и прочее. И вот для чего Дантес «рассыпался» как в письмах к Геккерну, так и в повседневности, в «тысячах благодарностях» барону Геккерну.
              Просто, - но точно! - и его (то есть именно барона Геккерна) в заговоре против Пушкина, тоже частенько водили – «именно за нос». И, потому, почти все его действия – чуть ли не искренни, что тоже очень усиливало картину: спонтанного возникновения событий;  достоверности происходящего; и прочее. Только  к середине, - или даже к концу! - заговора Геккерн и поймет, наверное, истинный смысл всех происшедших, с начала ноября 1836 года по 27-ое января 1837 года, событий (Более подробно, обо всем этом, мы попытаемся поговорить – несколько ниже.).
              Для царя же Николая I такое управление, заговором, тоже было - «на руку». Ибо уже давала, ему, прямую возможность выбора - даты дуэли. Этим моментом «икс» было, как вы уже знаете по моим работам, 27 января 1837 года. Дата, выбранная, Николаем I, из тайного содержания «Пиковой дамы» и строго хранимая, им же, до нужных, именно ему, дат или сроков.
Кстати, способ управления, в заговоре, бароном Геккерном известен - с незапамятных времен.
              Применяется, большей частью, именно в заговорах или в дворцовых интригах. Что характеризует, николаевский заговор, и с этой стороны. И носит название «таскать каштаны, из огня, с помощью чужих рук». В нем, в случае с Геккерном, существует и элемент явной «подставы», что тоже говорит о наличии заговора.
              «Подстава» - это ввод в интригу или в заговор человека, не подозревающего о происходящих, по чьей-то воле, враждебных действиях против какого-то лица, или мало знающего о сути происходящего. С многочисленными задачами и целями: внешне сделать, именно его, главной фигурой происходящих событий; свалить, на него, вину за происшедшее; и прочее. В николаевском заговоре против Пушкина мы наблюдаем, в случае с бароном Геккерном, именно сочетание названных, выше, способов ведения интриги или заговора.

                5.
              В случае с Геккерном ещё раз необходимо затронуть и сам вопрос усыновления. Усыновление Дантеса в основном решало, в николаевском заговоре, три задачи:
            1. Основную оплату будущих «услуг» Дантеса. 
            2. Трансформировало в петербургском свете, через специально распускаемые, Николаем I, толки о «побочном сыне», именно сами толки, света, о «побочном сыне». Что было взято, царем, из тайного содержания «Пиковой дамы» и звучало, в николаевском заговоре, переливами различных мотивов. Более подробно смотрите, об этом, в моей книге «Заговор против Пушкина». И что отразилось потом, кстати, даже у самого П.Щеголева;
            3. И, как вы уже увидели сами, оказалось очень важным способом и средством, с помощью которого Нессельроде, тайный практический руководитель николаевского заговора, весьма искусно управлял, - и через Дантеса в том числе! – всем поведением барона Геккерна.
              Без осуществления акта усыновления, - оказавшегося потом, кстати, не совсем законным! – невозможно было бы, даже через оплату будущих услуг Дантеса деньгами, так искусно, - и у всех на виду! – не только провести заговор, но и добиться его конечной цели: физического  уничтожения, Пушкина, через дуэль. Смотрите, к примеру, книгу Н.Раевского «Портреты заговорили».
 
                6.
              И, наверное, последнее, что хотелось бы непременно выделить при разборе вопроса о бароне Геккерне, это обратить внимание на то, как его, барона Геккерна, «убрали» - с самой сцены заговора. Долгое время и этот вопрос был - закрыт для русской общественности. Потом, то есть, в конце концов, были опубликованы письма принца Оранского, к Николаю I.
              И сам вопрос об «отзыве» барона Геккерна, из Петербурга, стал, вроде бы, совершенно ясным. Ибо большинство пушкинистов, основываясь именно на письмах нидерландского правителя, к царю Николаю I, объясняют чрезвычайно быстрый отзыв барона Геккерна, из России, тем, что барон Геккерн бесцеремонно, - и, в общем-то, не только грубо, но и, даже, с некоторой циничностью! - влез - в семейные дела принца Оранского.
              Послав в одной из своих депеш, правительству Нидерландов, информацию о разговоре с ним, Николая I, о том, состоялась, или нет, ссора (или размолвка) нидерландского кронпринца, со своей женой, Анной Павловной, сестрой царя Николая I. Кстати, барон Геккерн покинул Петербург 1-го апреля 1837 года.
              При этом пушкинисты, основываясь, опять же, на письмах принца Оранского, к царю Николаю I, - и предполагаемых ответах, ему, Николая I, при этом! – даже выстраивают, при этом, и некоторую схему как самой переписки, так и – их совместных действий против зарвавшегося, по их мнению, дипломата. Схему, по которой, оба правителя, именно, - или принудительно! – и отозвали, барона Геккерна, из Петербурга.
              Вот примерная схема как их переписки, друг с другом, так и, их же, действий против барона Геккерна. Письмо принца Оранского, к царю Николаю I, от 26 сентября 1836 года. Письмо, в котором он обвиняет, - Николая I и Геккерна! - в ведении разговоров - на его семейную тему. А барона  Геккерна, к тому же, ещё и в посылке депеши, об этом, нидерландскому Правительству. 
               Ответное письмо царя Николая I, нидерландскому принцу, в котором он - «постарался успокоить своего родственника». Письмо принца Оранского к царю Николаю I, от 10-го октября 1836 года, с благодарностью, что Николай I, - в первом своем письме, к принцу! - не только его успокоил, но и, видимо, что-то и пообещал, нидерландскому принцу, именно относительно барона Геккерна.
               Дуэль Дантеса, с Пушкиным, 27 января 1837 года. Извещение о ней, царем Николаем I, принца Оранского, со своими видами относительно барона Геккерна, тоже замешанного - в дуэльной истории А.С. Пушкина. Ответное письмо принца Оранского, царю Николаю I, от 12-го февраля 1837 года, с уведомлением царя, Николая I, о скорой замене, им, барона Геккерна, Отъезд барона Геккерна, из Петербурга, 1-го апреля 1837 года.
               Казалось бы: и схема - тверда и верна; и объяснение пушкинистами, «отъезда» барона Геккерна, из Петербурга, вроде бы – правильное в смысле отражения, ими, - в своих анализах выделяемой, здесь, переписки царя Николая I, с принцем Оранским! – именно жизненной реалии. Однако и здесь встают, в связи с наличием заговора против А.С. Пушкина и самой, только что выделенной, переписки, - похожую на острую пикировку царя  с принцем Оранским! – некоторые «но». И, даже, самостоятельные вопросы. Попробуем кратко объяснить и их.
               По первому «но» можно сказать примерно следующее. И схема, начертанная пушкинистами, - в своём общем очертании, разумеется! – почти верна. И объяснение пушкинистами, причин «отъезда» Геккерна, из Петербурга, почти – правильное. Но, с учетом наличия именно николаевского заговора против А.С. Пушкина, нельзя утверждать, что «Дуэль Дантеса, с Пушкиным, оказалась удобным предлогом для того, чтобы избавиться от ставшего неугодным дипломата». А дело, здесь, в том, что случаи, с дипломатами, бывают и серьёзнее, чем провинность Геккерна. Здесь, на мой взгляд, надо расставлять, акценты, в несколько другом направлении.
               Николай I, зная о решающей дате своего заговора, - о 27-м января 1837 года! - постарался - не только «успокоить своего родственника». Он, - остро обиженный на принца за нелицеприятное письмо: «Я должен сделать тебе, мой друг, один упрек»! – твердо пообещал ему, в ответном письме, что когда подберет необходимый предлог, то сразу же и окажет, свою немилость, именно барону Геккерну.
               А таким предлогом, для царя Николая I, было именно 27-е января 1837 года как день дуэли Дантеса с Пушкиным. Кстати, о письмах царя. А их, то есть ответные письма Николая I, к принцу Оранскому, - которые, к сожалению, ещё неизвестны, нам! – предыдущие пушкинисты трактуют, в общем-то, как и мы. А трактуют, их, примерно так.
               Николай I, прозрачно намекая принцу, через свои ответы, что если дела, с его сестрой, пойдут в том же направлении, на которое ему  указал барон Геккерн, то дело может дойти – до чего угодно: до разрыва дипотношений или, даже, больше. На что раздосадованный нидерландский принц, - прикрыв свою злость на  явный шантаж Николая первого! - намекнул ему, при этом, что и он, фактический правитель Нидерландов,  не останется в долгу перед Николаем I: «Я тебе обещаю, то же самое, при сходных обстоятельствах».
               Царь же воспринял только что выделенный намек, принца, как сопротивление. И как только свершилась дуэль, - то есть когда присутствие Геккерна, в Петербурге, стало невозможным по многим причинам! – сообщая нидерландскому принцу о дуэли Дантеса с Пушкиным и о роли барона Геккерна в дуэльной истории, с не меньшим ехидством сообщил, ему, что предлог по удалению Геккерна - им найден. Кстати,  принц Оранский, тоже знал, хотя бы по своему приезду в Россию, о названной дуэли.
               На что нидерландский принц и принимает – решительные меры. Решив погасить, наверное,  возникшие, у него, «трения» с царем Николаем I (острую «пикировку» царя Николая I, с ним), именно через своё письмо, к царю, от 12 февраля 1837 года. Письмо, в котором и сообщил, Николаю I, именно свое решение по желательному, для него, отзыву, барона Геккерна, из Петербурга.
               Так Николай I, «прижав» и принца Оранского,- в своей переписке с ним! -  избавляется и от второго, - уже не нужному ему, к данному моменту времени! - непосредственного участника своего заговора против А.С. Пушкина. Дантес был выдворен царем, из Петербурга, в «придворных санях», - да, ещё, и в сопровождении двух жандармских офицеров! – 19-го марта 1837 года. В день тайного, то есть незаметного, - для русской общественности того времени! - отъезда, М.Ю. Лермонтова, на Кавказскую войну.
               Ещё раз выделим - именно это событие николаевского заговора против наших Великих поэтов. 
               Как видите уже и сами, смысловая разница, здесь, весьма существенна. А пушкинисты прошлого и здесь подгоняют, - свою схему! – под щёголевскую концепцию «семейственности», почти не обращая внимания, при этом, на смысловое содержание писем, принца Оранского, к царю Николаю I и ответы царя, нидерландскому принцу.
 
                7.
              Но более важным в нашем исследовании, - как переписки Дантесе, с бароном Геккерном, так и переписки принца Оранского, с царем Николаем первым! - является, наверное, второе «но». Мы дадим, его, наверное, даже не в виде неких предположений, а именно в виде реальностей николаевского заговора против А.С. Пушкина. Но и доисследовать его, современными пушкинистами, тоже, в общем-то, необходимо.
              Необходимо, чтобы понять, в общей своей сложности, какой информацией, - о заговоре,  против Пушкина! -  обладали – сами Геккерны. Другими словами: и Дантес; и его «приемный отец», барон Геккерн. Это поставит, окончательную точку, и в выделяемой, здесь, теме.  Главная же суть выделяемого, здесь, моего умозаключения, заключена примерно в следующем.
              Все пушкинисты  прошлого, да и, - в общем-то! - настоящего времени характеризуют, барона Геккерна, как - «прожженного дипломата». Дипломата, искушенного как в дворцовых интригах, так и в интригах - против отдельного человека. И – прочее. Дают, подобную же характеристику, Геккерну,  и современники  поэта. Например, Д.Ф. Фикельмон в своем дневнике и в письмах: «Лицо хитрое, фальшивое; здесь все считают, его, шпионом господина Нессельроде» (Смотрите книгу, Н.Раевского, «Портреты заговорили».).
              И вдруг этот, - обратите свое внимание! - «прожженный дипломат», отлично понимающий, -  особо выделим именно это обстоятельство! – все последствия, для себя, своего разговора, с царем Николаем I, по ссорам именно в доме принца Оранского! – допускает такой элементарный, - даже с дипломатической точки зрения! -  «промах».
              А промах ли, это, на самом деле? На мой взгляд, нет. Так как именно к этому времени, - к посылке, Геккерном, депеши своему Правительству! -  происходит ещё одно, - до настоящего времени не особо выделенное, пушкинистами! – событие. Слегка выделенное, кстати, С. Абрамович в её работах, а именно: тайное сватовство, Дантеса, к молоденькой княжне Марии Барятинской.
              Я пока назвал, - разумеется, только для себя! - только что выделенные, выше, события, - с целью выделения, их значимой важности, именно для дуэльной истории Пушкина! – «бунтом на корабле». Точное же название их, - по моему разумению, разумеется! – «демарши», обоих Геккернов (если оба Геккерна отчетливо понимали, к этому времени, куда же ведет, их обоих, николаевская интрига против Пушкина и всех трех сестер Гончаровых!), именно против николаевской интриги против А.С. Пушкина. Интриги, в которую царь, Николай I, их - весьма искусно ввёл.
              Другими словами, отчетливое понимание, ими обоими, куда же их, самих, «ведут», - в дворцовой интриге против Пушкина! - как сам царь Николай I, так и - граф К.В. Нессельроде (как их непосредственный «шеф» - во всем этом грязном деле).

                8.
              И это отчетливо понимается ими обоими, - особо выделим именно это обстоятельство! – не только четкой фиксацией, в пушкиниане, довольно-таки острой «пикировки» нидерландского принца Оранского, с царем Николаем I, только что специально приведенной вам, выше. И не только тоже отчетливым пониманием как Дантесом, так и, тем более, бароном Геккерном, всей значимости и важности, для русской общественности, именно поэта А.С. Пушкина.
              Но и отчетливого понимания, ими обоими, что именно в дворцовой интриге они могут оказаться (Как часто бывает в интригах и в заговорах, проводимых - на самом высшем уровне!), - самыми крайними! – именно в этом грязном  деле.
              Другими словами, могут оказаться, - если перевести их понимание, всего этого, на современный язык! – именно «стрелочниками» последствий николаевской дворцовой интриги, как против Пушкина, так и против всех трех сестер Гончаровых, тоже уже развертываемой – царем Николаем I.
              Причем для Дантеса, - при российском законодательстве того времени! - в смертельном (или в каторжном!) варианте. А для барона Геккерна лишения, – как минимум! - поста нидерландского посланника в Петербурге. Что было для них, обоих, совершенно неприемлемым.
              А факты-свидетельства, тому, тоже имеются. Как уже начинает постепенно проявляться, перед нами, и сам ход выделяемых, здесь, событий. Попытаемся изложить вам, всё это, в некотором единстве. А начнем, своё изложение, примерно со следующего предположения.
              Предположения, которое сразу же разделит нашу версию, кстати, на две части. Или, если хотите, на две самостоятельные версии. Окончательное решение, по которым, должны все-таки дать – профессиональные пушкинисты. 
              А дело, здесь, в том, что Дантес более сложен и загадочен, - для нас! – чем нидерландский посланник. Ибо он появился в России, - если говорить, и здесь, простым языком! – для выполнения не только «пушкинского дела», но и, в общем-то, «дела» свергнутого французского короля Карла X. Именно из этого, - то есть из его двойного предназначения в России! – наша версия сразу же и делиться: на две версии.
              Главная суть первой, из них, заключена примерно в следующем. Если Дантесу было поручено заниматься только «пушкинским делом», то его тайное сватовство к молоденькой княжне Марии Барятинской, осенью 1836 года, - кстати, с «негодованием и презрением», как пишет С. Абрамович, отвергнутое Барятинскими! – вполне может быть, тогда, именно его собственным «демаршем» против николаевского заговора.
              Подсказанное, ему, именно «прожженным дипломатом», то есть бароном Геккерном. А с презрением и негодованием видимо из-за того, что Дантес уже полностью скомпрометировал себя, в глазах петербургского света, именно как разносчик грязных сплетен насчет жены поэта; - комментарий В.Б.
              Другими словами, они, оба, пришли здесь, - если исходить именно из этой версии! – к выводу о необходимости - именно «демаршей». С их стороны, разумеется. В какой-то мере позволяющим  им, вполне возможно и с потерями для них, - это уже тоже учитывалось ими! – выход – именно из царского заговора.
              Вполне может быть, здесь, что именно к этому времени Дантес и получил, от графа К.В. Нессельроде, - со всех сторон неприятное, для кавалергарда! - «предложение» о его женитьбе на Е. Гончаровой. Под его впечатлением поняв, что в дальнейшем будет, у царя, уже неминуемый, для них обоих, «выход» на Пушкина, - и не просто так, а именно через дуэльный инцидент! – оба Геккерна и заметались тогда, то есть с середины, или ближе к осени, 1836 года. Иначе «демарши» обоих Геккернов одновременно, то есть практически в одно и тоже время, и не объяснить.
              Здесь же заметим, что «бунт на корабле» был, каким-то образом, подавлен царем. Вполне может быть, что и через выдачу им, большей частью, наверное, только Дантесу, - который мог и скрыть, царские подачки, от барона Геккерна! – каких-то дополнительных гарантий. Это тоже желательно, каким-то образом, выяснить. Вот таковым может быть расклад событий – именно по этой версии.
              Кстати, барон Геккерн начал предупреждать Дантеса, - обо всех грозных последствиях вхождения в «пушкинское дело»! – будучи, ещё, за границей. Вот, в качестве факта, хотя бы несколько строк  из письма Дантеса, к нидерландскому посланнику, от 6 марта 1836 года. Строк, из которых и видны выделяемые, здесь, предупреждения Барона Геккерна.
              Первое предложение: «Сейчас, когда все позади, позволь сказать, что твое послание было слишком суровым…». Второе предложение из письма Дантеса: «Ещё одно странное обстоятельство: пока я не получил твоего письма, никто в свете даже и мысли её при мне не произносил. Едва твое письмо пришло, словно в подтверждении всем твоим предсказаниям – в тот же вечер еду я на бал при дворе, и Великий Князь-наследник шутит со мною о ней, отчего я тотчас заключил, что и в свете, должно быть, прохаживались на мой счет». Кстати, Князь-наследник это, в будущем, своём, император Александр II.
 
                9.
              Главная же суть второй версии, - при которой Дантес был необходим, царю Николаю I, и по «делу французского короля Карла X»! - заключена примерно в следующем. Дантесу как человеку, участвовавшему в обоих «делах», - а у него были какие-то темные дела именно с французами, мечтающими совершить французскую контрреволюцию! – при предоставлении ему, через графа Нессельроде, уже многочисленных оплат его будущих услуг, мог дать согласие именно на предложения Николая I.
              Темные дела Дантеса видны, кстати, из его полной переписки с бароном Геккерном. О темных делах, Дантеса, мы попытаемся рассказать, вам, несколько ниже. Если, разумеется, не забудем. И, потому, мог  слегка поводить своего «приемного отца», то есть барона Геккерна, -  «за нос»! – именно через свое тайное сватовство к княжне Марии Барятинской.
              Более того, так искусно провел своё, в общем-то: заранее безнадежное, - из-за распускаемых  самим кавалергардом, в свет, грязных сплетен о жене поэта! – сватовство к княжне, что заставил, своего любимого «приемного отца», тоже совершить демарш. Демарш, который и выразился, у «прожженного дипломата», через посылку им, своей депеши, к нидерландскому правительству.
              Кстати, здесь мне  более симпатична - именно эта версия. Так как: и Дантес был призван, в Россию, не для приятного времяпровождения; и сам Дантес, сомкнувшись, почти с начала 1834 года, с Идалией Полетикой, уже давно упорно и целеустремленно вел, всё «пушкинское дело» целиком, именно к его завершению.
 
                Третий раздел

                1.
              И, наконец, третье, тоже не менее важное как по барону Геккерну, так и, собственно, по Дантесу  – заказному убийце А.С. Пушкина. Попытаемся довести его, до вас, кратко, то есть в небольшом, по своему общему объёму, разделе. Главная же суть, его, примерна такова. История как с бароном Геккерном, так и, собственно, с Дантесом, на этом у царя, Николая I, не заканчивается. А фактальным (то есть основанным именно на воспоминаниях или письмах современников А.С. Пушкина) подтверждением, всему этому, служит хотя бы книга замечательного пушкиниста, Н. Раевского, «Портреты заговорили». Книга, в которой он и выделяет, - порой, к сожалению, не особо отчетливо! - некоторые события именно из дальнейшей жизни этих людей.
             К примеру, - и, уже, в качестве факта! – следует выделить появления Дантеса, в только что названной, выше, книги Н. Раевского, - со всем своим семейством (с Е. Гончаровой и, что наиболее важно, с бароном Геккерном)! –  в Баден-Бадене – уже летом 1837 года. И, разумеется, не для того, чтобы барон Геккерн сидел там, вечерами, за рулеткой. А для того, чтобы ходатайствовать Дантесу там, перед великим князем Михаилом, об устройстве, именно барона Геккерна, на дипломатическую работу.
             Вот как описывает появления Дантеса со всем своим семейством, в Баден-Бадене, сам Н. Раевский, к сожалению не дающий саму оценку, этого появления Дантеса и его семейства, в Баден-Бадене, именно со стороны николаевского заговора против Пушкина:
             «Встретивши Дантеса (убившего Пушкина) в Бадене, который, как богатый человек и барон, весело прогуливался со шляпой набекрень, Михаил Павлович три дня был расстроен. Когда графиня Соллогуб-мать спросила у него о причине его расстройства - он отвечал: “Кого я видел? Дантеса!”  -  “Воспоминание о Пушкине вас встревожило?  -  “О нет! Туда ему и дорога!”  -  “Так что же?”  -  Да сам Дантес! бедный! - подумайте, ведь он солдат».
             Как видите, и здесь очень отчетливо проявляется враждебное отношение царя Николая I, - через его младшего брата, - именно к Пушкину, попытавшемуся, хотя и тайно, но, все же, объявить, - если выражаться на современном языке! - импичмент именно царям екатерининской ветви. Кстати, его острейшие выпады, - против всех царей екатерининской ветви: Екатерина II, Павла I, Александра I и Николая первого! – служат именно для показа, поэтом-историком, именно самозванства этой ветви.
              Наша же оценка, - только что изложенным, выше, событиям! - более конкретна, да и – более точная. Вот как я её выразил, к примеру, в книге «О надругательствах над Пушкиным и Лермонтовым»: «Закончим же разговор об этом, тоже чернящим и оскверняющим, поэтов, эпизоде николаевского заговора, следующим. Дантес хотя и был разжалован, царем, и выслан - за границу  (Что царь сделал только из-за глухого, - но мощного! - ропота русской общественности!), но увозил “в императорских санях”, - под присмотром двух жандармов! - как вы уже знаете из нашей предыдущей книги, четыреста тысяч рублей.
              Четыреста тысяч, за которые Пушкину пришлось бы трудиться, в поте лица своего, ровно восемьдесят лет. Царь назначил ему жалование, как вы знаете из пушкинианы, всего лишь в пять тысяч рублей. Еще раз выделим, ровно столько, сколько он  платил, - официально! - Дантесу, наемному убийце нашего Гения. И в Баден-Бадене 1837 года, в день рождения императора, уже ходил, как заметил князь Одоевский, со “шляпой набекрень”, вовсе не представляя, из себя, “бедного человека”!
              А приехал он в Баден-Баден, как вы уже знаете по нашим предыдущим  книгам, для тайного ходатайства, перед Михаилом Павловичем, об устройстве своего голубого “друга”, Геккерна, посланником в Вену, в Австрию, что тоже явится, потом, именно оплатой, царем, “спецуслуг” Дантеса. И приехал на дорогостоящий курорт не один, а с бароном Геккерном  и  Е. Гончаровой, что тоже свидетельствует нам, что денежки, у него, всё-таки водились.
              Кстати, и Геккерн-старший, как нам свидетельствует письмо Андрея Карамзина  к С.Н. Карамзиной, там тоже - вовсе не бедствовал, так как чуть ли не ежедневно играл, там, в рулетку. И здесь отчетливо видна именно оплата, царем Николаем I, их “услуг”!
              Еще же раз уже особо выделим здесь, что барон Геккерн, - видимо именно после баденской встречи Дантеса с Михаилом Павловичем! - будет  устроен царем, - разумеется, вновь через принца Оранского! - в Вену, в 1842 году, посланником. И даже станет, там,  «старшиной дипломатического корпуса».
              Прослужив там, в качестве нидерландского посланника в Вене, по 1875 год. Что вновь говорит нам  о том, что Николая I, - и принца Оранского! - он - вполне устраивал и дальше. Сам же Михаил Павлович отреагирует на появление Дантеса, в Бадене, - по свидетельству того же князя Одоевского! - как вы уже знаете, хотя и весьма и  весьма оригинально,  но – точно» (Далее я привожу, в своей книге, именно только что выделенную, выше, выдержку из книги Н.Раевского.).

                2.
              В общем-то, проследил Н. Раевский, в книге «Портреты заговорили», - опять же без наличия царского заговора против Пушкина! – и дальнейшую судьбу самого Дантеса. Не будем раскрывать, здесь, его, просто блестящую, карьеру во французском парламенте (Пожизненный сенатор с должностным окладом в тридцать тысяч франков в год.). Карьеру, к которой тоже прямо причастен, через щедрую оплату «услуг» Дантеса, именно Николай I. А коротко скажем примерно о следующем.
              Николая I негласно помогал Дантесу, по Раевскому, в его судебной тяжбе, - при лежании Е. Гончаровой, практически, уже на смертном одре! – с Гончаровыми. Специально встретился царь в 1852 году, с Дантесом, в Потсдаме, - и имел, с ним, аудиенцию! – при его, царя, заграничном вояже того времени.
              Дантес был, практически до конца своей жизни, тайным осведомителем не только для Николая I, но и, - после смерти царя, в 1855 году! – для российского Правительства.
И последнее, что хотелось бы непременно выделить именно по барону Геккерну и по Дантесу. В настоящее время некоторые пушкинисты стали говорить, - в связи с выяснением, некоторыми историками, весьма зловещей роли, масонов, во всей европейской (в том числе и в русской) Истории! - что оба эти лица были – масонами.
              На это я могу сказать – только следующее. Если они, оба, и были масонами, то были – именно николаевскими масонами. Кстати, царь Николай I был - официально! – против тайных обществ. В том числе был против нахождения, масонов, в Петербурге и в Москве. Из-за чего Пушкину даже пришлось написать в 1826 году, из-за николаевского Указа, подписку о невступлении, его, в любые тайный общества, в том числе, разумеется, и в масонские ложи.
              В связи с тем, что он уже вступил в одну из них, в Кишиневе, некоторые «пушкинисты», - типа небезызвестного, в настоящее время, А. Зинухова! – преподнесли, в наше время, примерно следующее. Они объясняют появление двух черепов и костей, - над склепом могилы поэта в Святогорском монастыре! – и перчаток П. Вяземского и В. Жуковского, положенных в гроб поэта, именно масонскими «почестями», поэту-масону. Что – совершенно не соответствует действительности.
              Другими словами, всё это появилось, - в гробу и над склепом могилы нашего Великого поэта! – не в качестве масонских «почестей», а в результате наличия – именно николаевского заговора против А.С. Пушкина. Более подробно, обо всем этом, у меня сказано - в моих основных поисковых работах. На этом мы разговор, о Дантесе и о бароне Геккерне, и закончим. Кстати, и Великий композитор Моцарт – был масоном. А вот масонских «почестей», при его погребении, почему-то – не было.

                Четвертый раздел
              В связи с разнородностью тем, которые будут предложены, вам, в этом, довольно-таки большом, по объему, разделе, поступим следующим образом. Назовем, этот раздел, хотя бы так: «О переписке Дантеса и о самом смысловом содержании, некоторых писем кавалергарда, к барону Геккерну». А начнем, этот раздел, примерно со следующего.

                1.
              Не менее цепок Дантес, если судить по его полной переписке, - а не по огромной пушкиниане, построенной ещё на позициях П. Щеголева! – и по втягиванию им, в царский заговор, не только барона Геккерна, но и - Н.Н. Пушкиной. Только здесь, то есть при наикратчайшем разговоре и на эту тему, сразу же необходимо поставить некий «водораздел».
              Дантесу, - специально подобранному, графом Нессельроде, человеку по «особым поручениям», которому уже осуществилась:
            - и часть предоплаты его будущей «услуги» (С мая 1835 года, через отъезд барона Геккерна, за границу, уже полным ходом шло, осуществлялось,  как усыновление, его, бароном, так и покупка, Геккерном, земель во Франции.);
            - и уже осуществилось первое. Поступление, его, именно в гвардию, да, ещё, и в чине офицера. Назначение, ему, негласной пенсии, от царя. Тайной выдачи, ему, как квартиры, так и выезда в виде двух лошадей и кареты.
            - и второе донорское «вливание»: присвоение ему, 28-го января 1836 года, - то есть ровно за год до дантесо-пушкинской дуэли, 1837 года, чина «поручик». Кстати, дата 28-го января, - и армейский чин "поручик"! - взяты, царем, именно из тайного содержания «Пиковой дамы».
              Они конкретно взяты, царем:
            - из даты смерти – Петра Великого;
            - и из того, что император Александр I сатирично ходил у поэта, в его «Пиковой даме», именно в чине «поручика», было, конечно, не до «безумной любви» к Н.Н. Пушкиной.
              Точнее, любви его, как таковой, просто не существовало. А существовала, и было весьма значима для него, поставленная царем, через графа Нессельроде, задача. Задача именно показа  всему Петербургу, где возможно и невозможно, - а в письмах - и барону Геккерну! – не только своей любовь и страсти к Н.Н. Пушкиной, но и с большой достоверностью показать всему петербургскому свету, что было особенно важно, и ответную любовь, жены поэта, именно к себе. И здесь, выделим, у кавалергарда – тоже не было никаких ограничений.
              Больше того, всё произведенное и производимое им, по отношению к Н.Н. Пушкиной, не только всячески поощрялось николаевскими заговорщиками, но и, без всяких сомнений, направлялось и подталкивалось. Так как именно достоверность, убедительность «взаимной  любви», делало возможной возникновение дуэли Дантеса, с поэтом, именно по неоднократно указанным  нами, выше, «семейственным причинам и обстоятельствам Пушкиных-Гончаровых». Вот наиглавнейший «водораздел» целей и действий, Дантеса,  по отношению к Н.Н. Пушкиной.
              Выражаясь военным языком, здесь шла даже не разведка, а - «провокация, противника, боем». Шла циничная и жестокая любовная атака - на Н.Н. Пушкину. И через неё, естественно, на самого поэта. Так что здесь, чтобы отчетливо понимать, лжив или нет Дантес, в том или в другом случае, и правы ли пушкинисты по некоторым эпизодам, - через которые они  и  подтверждали «ответное чувство» Н.Н. Пушкиной, к Дантесу! - следует исходить, на мой взгляд, и из нравственности и морального облика Н.Н. Пушкиной.
              И, - что, пожалуй, ещё существеннее! – следует исходить из самого отвратительного облика «свинского Петербурга». Это, кстати, выражение самого А.С. Пушкина, относящееся, у поэта, к бюрократическому сословию высшего света.  Света, главной радостью и развлечением, которого, было: смешать, попавшегося человека, с грязью.
              Или, к примеру: понаслаждаться сплетнями; всячески переврать, их; перемыть косточки попавшегося в их сети человека. Так вот, и здесь существует множество «водоразделов». Водоразделов,  которые тоже необходимо - обязательно учитывать.

                2.
              И первое, из них, это, разумеется, некокетство самой Н.Н. Пушкиной. Это – одно из свойств жены Пушкина, которое отмечают, - кстати, те же пушкинисты! -  по 1835 год. И сама, разумеется, душевная чистота Н.Н. Пушкиной. Только прошу и здесь понимать, меня, правильно. Я вовсе не собираюсь, здесь, делать из жены, поэта: святую, идеальную жену, и прочее. Я подхожу к ней, здесь, как к реальному человеку, которому присущи и недостатки.
              Другими словами, для восстановления реальных взаимоотношений Дантеса, с женой поэта, в начале 1836 года, я делаю попытку четко разделить, здесь, две вещи. «Картины», рисуемые Дантесом, а, вслед за ним, естественно, и всем «свинским Петербургом». Кстати, Дантес рисовал, такие «картины», и в своих письмах к барону Геккерну. И реальную картину происходящего. Только и всего.
              А «картины», которые «рисует» Дантес в письмах к Геккерну, по его отношению к Н.Н. Пушкиной, весьма далеки от действительности: «безумной любви», «всепожирающей страсти», нет ни с дантесовской, ни, тем более, с Н.Н. Пушкиной стороны. А есть своеобразная «агитация»  им, барона Геккерна, преследующая цель втянуть его, по приезду в Петербург,  в начавшееся, для кавалергарда, пушкинское «дело». Всё!
              Ибо Дантес, при получении команды на «штурм» Н.Н. Пушкиной и всяческой компрометации её, - именно по направлению «любовных страстей»! –  здесь - и старается. И это – реальность николаевского заговора. Но ответной любви, со стороны жены поэта, пока, к счастью, не находит: именно в этом он – бессовестный лжец и лицемер. Больше того, даже сама Н.Н. Пушкина ещё не знает, при этом: как о любви Дантеса, к ней, так и о своей любви к кавалергарду.
              Здесь существует несколько оснований, позволяющих утверждать, что до рисуемых, Дантесом, «любовных страстей» – ещё весьма и весьма далеко. К примеру, её не кокетливость, о которой мы упомянули выше, - через утверждения профессиональных пушкинистов, заметим! - по весь 1835 год. Или: её, в данный момент, беременность и, уже, на больших сроках. Пушкинисты почему-то её – забывают.
              А она протекала у жены поэта, между прочим, не совсем удачно: с ярко выраженным, и частым, токсикозом. Вот выдержка из статьи Семена Ласкина «Дело» Идалии Полетики», наглядно подтверждающая, что уже за полтора месяца до январского, двадцатого числа, письма Дантеса к Геккерну, в котором он впервые сообщает, барону, о своей «любви» к жене поэта, Н.Н. Пушкиной, как беременной женщине, как раз, уже, и не до любви:
              «Конечно, в эти же месяцы в Петербурге было бесчисленное количество балов, но Наталья Николаевна, вероятно, появлялась на них не часто, так как уже в конце ноября её беременность протекала тяжело, с явным токсикозом». Ценным свидетельством, тому, является и письмо сестры Александрины, к брату, от 1-го декабря 1835 года. Другими словами, её  письмо, к брату, за полтора месяца до  писем Дантеса: «Начнем с дам, это вежливее. Прежде всего, твои две прекрасные сестрицы красавицы, потому что третья…кое-как ковыляет…». Вот реальная картина «взаимной увлеченности»!
              И с медицинской точки зрения, кстати, женщине не свойственно в период беременности, как бы хорошо она не протекала у неё, вдруг «внезапно влюбляться». И практическому уму, который выделяет, у жены, сам поэт, - а, вслед за ним, и многие пушкинисты! – тоже не свойственно, как вы сами знаете, внезапное увлечение.
              В общем, или в качестве заключения, «картины», рисуемые Дантесом, в письмах к Геккерну,  не соответствуют действительности. А сама реальность только что показана, вам, через выдержку из статьи Семена Ласкина. Плюс, к этому, исподтишка распускаемые в свет, Дантесом и Идалией Полетикой, сплетни о взаимной увлеченности, его, и Н.Н. Пушкиной.
              С этой точки зрения вроде бы беспокоиться за Н.Н. Пушкину – нечего: сама беременность её спасает от дантесовской грязи на неё. Однако, как вы знаете,  не всё, в жизни, однозначно. Не однозначно потому, что существует вполне определенное множество и других причин, факторов, интересов, черт характера и свойств ума, которые именно в ситуациях, подобных дантесовской, могут оцениваться, другими, совершенно по-другому. И причин и обстоятельств возникновения оценки, которых, тоже нельзя не учитывать.

                3.
              Н.Н. Пушкина в созданной Дантесом, - кстати, значительно позднее! – ситуации, тоже  оказалась - не пассивной. Кстати, ситуации явного (на самом же деле – лицемерного и показушного) ухаживания кавалергарда, за нею. Точнее, она долгое время не знала, как и её сестры, всей сути затеянной, Дантесом, любовной атаки, на неё. И не знала, - ещё дольше! – о  сплетнях, петербургского света, относительно её, и Дантеса, «взаимной влюбленности». Как, кстати, и ей сестры. Это – первое.
              Кроме того, здесь существует и ещё несколько причин резкого «не отторжения», ею, резвого кавалергарда. Это, прежде всего, её сестры, живущие, с нею, под одной крышей. Более подробно, об этом, несколько ниже. И представление Дантеса, в доме Пушкиных, именно как потенциального жениха к её сестрам. И так далее, что, в общем-то, тоже положительное именно для жены поэта. Не сидеть же ей, букой, перед потенциальным женихом к одной из её сестер. Именно так, или таким образом,  она была – не пассивна по отношению к  Дантесу. Это – второе.
              Но по задачам и целям кавалергарда и в предложенной, им, ситуации, его явное ухаживание именно за нею, - и его: каламбуры, шутки, остроты, комплименты! – они больше работали, особенно на балах и приемах, на задачи и цели Дантеса. Чем, к примеру,  на Н.Н. Пушкину и её сестер. Принося ему, при этом, не только славу «сердцееда», но и именно крепко влюбленного, в жену поэта, кавалергарда.
              Это, кстати, тоже штрих к портрету Дантеса. Ему, учитывая именно специфику предстоящего задания, было специально подсказано, чтобы он придерживался, с «Пушкинским трио» (Так Николай I элегантно прозвал трех сестер Гончаровых по приезду, их, в Петербург. Пустив затем, именно через Дантеса, циничное и грязное выражение, - по поэту и сестрам Гончаровым! -  как «Трехбунчужный паша». Кстати, элегантное прозвание идёт, у Николая I, из тоже элегантного прозвания императором Александром I, в 1823 году, кутузовских дам, - Е.М. Хитрово и двух её дочерей! – «Любезным трио».),  именно позиции «светского льва» или «сердцееда».
              Не знаю, даже, какая из выделенных причин, положительных именно для жены поэта, главнее. Пожалуй, что их надо брать - в совокупность. Поэтому просто – поясним их. Начнем, пожалуй, со свойства -  а это изначальное отношение Н.Н. Пушкиной к представшей, перед ней,  персоне как к хорошему, доброжелательному и честному человеку – граничащее у неё, не редко, даже с некоторой легковерностью.
              Вторым, не менее важным свойством или проявлением её натуры, свойством душевной доброты, является её постоянное беспокойство за устройство судеб своих сестер. Она начала беспокоиться, об этом, чуть ли не с самого начала своего замужества. Свидетельства этому: письма Пушкина к жене, в которых он неоднократно и отражает планы жены относительно своих сестер; Н.Н. Пушкина всё-таки добилась, от мужа, чтобы сестры приехали в Петербург, где потенциальных женихов и «предложений», для сестер, было значительно больше, чем в Москве.
              Это, кстати, очень немаловажное обстоятельство, в какой-то мере тоже повлиявшее на то, что она резко не «оборвала» явного ухаживания, Дантеса, не только за её сестрами, но и - за нею самою. Больше того, считая себя замужней, находящейся под сенью мужа, женщиной, она как бы «подвязалась» в роль «свахи». Что встречается, в житейской практике, довольно-таки часто и, в общем-то, беды не приносит.
              И последнее. Здесь вполне возможно использовалась и так называемая «женская хитрость». Н.Н. Пушкина как бы немного использовала свою красоту, чтобы завлечь Дантеса … в сети сестер! А, говоря простым языком, «Пушкинское трио» оценивало и Дантеса, - при входе его, к концу  января 1836 года, в дом Пушкиных! - как потенциального жениха. Более подробно, об этом «входе», попытаемся рассказать вам, если не забудем, несколько ниже. Другими словами, мы здесь вновь видим, перед собой, не отрицание, а тоже некое … «взаимное увлечение», но с разными интересами  с той и с другой стороны. Вот и всё о «взаимной увлеченности».
              А Дантес, - и заговорщики! – воспользовались именно этими планами и намерениями сестер   (Кстати, практически этими же обстоятельствами  весьма часто беззастенчиво пользуются разного рода ловеласы и проходимцы, добиваясь, от дамы, сами знаете что!). И, тоже, кстати, сестры Гончаровы были, к тому же, и совершенно неискушенными как в интригах света, так и, тем более, в интригах самого николаевского двора. Это обстоятельство тоже необходимо выделить. И всё это, вместе взятое,  наш главный вывод именно по «всепожирающей страсти» Дантеса. Причем, по нескольким направлениям. Два, а, может быть, и три, из них, мы – уже описали вам.

                4.
             Первое. Он, как вы понимаете из вышеизложенного,  начал втягивать в пушкинское «дело», барона Геккерна, через целый ряд своих «любвеобильных», по отношению к жене поэта, писем. С фантазией, писателя, описывая ему, при этом,  все выдуманные, им же, подробности. Подробности, разумеется, «взаимного увлечения», его, и Н.Н. Пушкиной.
             Второе. С не меньшим жаром он стал изображать, из себя, и влюбленного, в Н.Н. Пушкину, первого красавца Петербурга, искусно добавляя, к своему актерству, и сплетни в свет. Свидетельство этому – уже тысячу раз приводимая пушкинистами дневниковая запись некой девицы Мердер от 5-го февраля 1836 года, которую они тоже огромное количество раз привлекали в качестве свидетеля «взаимного увлечения» Дантеса и Н.Н. Пушкиной.
             Мы запись этой девицы, из-за того, что она – общеизвестна, приводить не будем. Только выделим ещё раз дату. Дату, свидетельствующую, что именно Дантес (с Идалией Полетикой), а не кто-либо другой, славно «поработали» над этими сплетнями. Так как других, то есть не причастных к заговору людей, здесь, пока, просто нет! Да, именно «поработали».
             Свидетельствует этому и то, что об его «взаимном увлечении» тотчас узнали – и во дворце. Вот, еще раз, выдержка из письма, Дантеса, от 6-го марта 1836 года, через дату и содержание свидетельствующая, что он не зря старался – именно по распусканию сплетен в свет. Датировка письма, Дантесом, полностью совпадает, ещё раз выделим, с датировкой  записи девицей Мердер: 
             «Еще одно странное обстоятельство: пока я не получил твоего письма, никто в свете даже и мысли её при мне не произносил. Едва твое письмо пришло, словно в подтверждении всем твоим предсказаниям – в тот же вечер еду я на бал при дворе, и Великий Князь-наследник шутит со мною о ней, отчего я тотчас заключил, что и в свете, должно быть, прохаживались на мой счет. Её же, убежден, никто никогда не подозревал, и я слишком люблю её, чтобы хотеть скомпрометировать. Но я уже сказал, все позади, так что надеюсь, по приезде, ты найдешь меня совершенно выздоровевшим…».
              А здесь он явно врет, барону Геккерну, не только о «взаимном увлечении» и о том, что «выздоровел». Другими словами, избавился, от «всепожирающей, его, страсти», к жене поэта.   Дальнейшие же сплетни заговорщиков, распускаемые, уже с лета 1836 года, именно Дантесом, отражают в пушкиниане, особо выделим это обстоятельство, именно реалии николаевского заговора против Пушкина.
              А сплетни эти, напомним, таковы. Что он  - любовник Н.Н. Пушкиной.  И, - через Геккерна и Идалию Полетику! - сплетни о «любовном  свидании», или «свидании-провокации», что будет точнее, 2-го ноября 1836 года. Но не о том, тоже выделим, что он ни за что не хотел бы её скомпрометировать: «Я слишком люблю её, чтобы захотеть скомпрометировать».
              Во-первых, это уже сделал свет и двор, которые уже «загудели» именно о «взаимной увлеченности». Кстати, это очень характерный штрих, изобличающий именно Дантеса: что именно он – автор сплетен о «взаимной увлеченности». Ибо при только его «безответной любви», - и  не распусканию, им же, своих сплетен! - свет и отразил бы – только его «любовные страдания». Если, конечно, заметил бы - эти страдания. Так что «свидетельство» девицы Мердер, -  и, даже, будущего императора Александра второго! – это именно его «работа». И именно - по сплетням.
              Во-вторых, и из переписки Дантеса  (и из более поздних высказываний кавалергарда), и из того, во сколько дам он, в выделяемое, здесь, время,  был влюблен,  выделяется много интереснейших моментов. Которые не безынтересны, нам, не только с точки зрения его, Дантеса, разоблачения, но и с точки зрения показа – самого механизма развития николаевского заговора против А.С. Пушкина.

                5.
              Так из самой жизни Дантеса, - и из указанной переписки! - начинает явственно проступать примерно следующее. Например, что он более двух лет (с октября 1833 года, то есть) вообще почти не замечал жену поэта. А потом, то есть с конца января 1836 года, и начинается усиливающаяся, с каждым месяцем, его «любовная атака» на жену Пушкина.
              Смысл, которой, именно в неком нарастании его «любовных» устремлений к Н.Н. Пушкиной. В начале он, - от этого момента (от конца января 1836 года, выделим) можно и отсчитывать начало его «атаки» на Н.Н. Пушкину! –  тихо и смирно «дружит» с женой поэта и с её окружением.  На языке проходимцев – входит в доверие к людям! А затем, вдруг, и происходит выделяемое, нами, «взаимное увлечение».
              Но слух, о нём, заранее пущен - в свет! Этого, пока Н.Н. Пушкина беременна, вполне достаточно, так как при слишком большой «страсти», «любви», «взаимной увлеченности» - можно и переборщить. Что для заговора – недопустимо. Всё должно быть как можно достовернее и близко - к естеству.
              Летом 1836 года он, после того, как Н.Н. Пушкина родила, уже бесцеремонно и беззастенчиво начнет объявлять всем, - конкретно – своим «товарищам по полку»! - что именно он – любовник жены поэта.
              А после, уже в Петербурге, то есть в самой наивысшей точки всепожирающей, его, страсти, наконец-то происходит, - на самом же деле, как видно из последних писем Дантеса, тщательно организуется, им и заговорщиками! – любовное свидание его, с Н.Н. Пушкиной. Происходит свидание-провокация, 2-го ноября 1836 года, на квартире Идалии Полетики.
              На самом же деле это, ещё раз выделим, чистейшей воды провокация. Которой немедленно и воспользуются заговорщики для посылки, поэту, пасквиля с сообщением, в нём, о неверности жены, Пушкину.
              Вот реальный ход вещей и реалии развития заговора против поэта, осуществленного, заговорщиками, именно по «женской линии». Где главной фигурой, - честью и достоинством, которой, можно было пожертвовать! – была выбрана именно Н.Н. Пушкина.
              Ни о какой, там, честности Дантеса как на счет его заявлений, в письмах к Геккерну, о взаимной увлеченности, так и на счет «не компрометации» жены, поэта, здесь и говорить не приходится. Так как факты, вскрывающие реальность, идут, как раз говорят, о противоположном направлении.
              В качестве же факта, вскрывающего именно время начала «любовной атаки», Дантеса, на жену поэта, приведем ещё одну выдержку из выделенного, выше, письма Дантеса от 6-го марта 1836 года: «На сей раз, слава богу, я победил себя, и от безудержной страсти, что пожирала меня шесть месяцев, во мне осталось лишь преклонение, да спокойное восхищение созданием, заставившем мое сердце биться столь сильно».
              Необходимый комментарий В.Б. – Более точное начало «любовной атаки» Дантеса, на жену Пушкина, начинается у кавалергарда, - если исходить из его писем к Геккерну! – с 20-го января 1836 года. Свидетельства-факты, тому, его письма, к барону, от 20-го января, 2-го и 14-го февраля 1836 года (Смотрите их, самостоятельно, по  переписке Дантеса.).
              Сплетни же, распускаемые Дантесом (с Идалией Полетикой) в свет, подтверждаются как дневниковой записью девицы Мердер от 6-го февраля 1836 года, которую мы уже привели, вам, выше. Так и будущим императором Александром II. Письмо Дантеса, к барону Геккерну, от 6-го марта 1836 года. Письмо – тоже приведено, нами, выше.
              Я же привел выдержку из письма Дантеса, от 6-го марта 1836 года, для выделения примерно следующего.

                6.
              Оно может оказаться интересным, кстати, даже для профессиональных пушкинистов. А главная суть, его, заключена примерно в следующем. Дантес упоминает, - в только что выделенном письме! – что «безудержная страсть пожирала, его, шесть месяцев». Отнимаем, от 6-го марта 1836 года, ровно шесть месяцев, указанных, нам, именно Дантесом. Получаем – 6-ое сентября 1835 года. Это – первое.
              Второе. Если использовать этот приём или способ добычи истины, то примерно такое же открытие ждёт, нас, и при анализе разговора графа В. Соллогуба, с Дантесом, 16-го ноября 1836 года на рауте у графини Фикельмон. Вот краткая выдержка из воспоминаний Соллогуба, содержащая главную суть этого разговора: «Вот уже год, как старик Геккерн не позволяет мне жениться». Отмериваем ровно год и получаем, тогда, 16-ое ноября 1835 года.
              Что же получается, тогда, в итоге? А получается, что Дантес, при только что выделенном разговоре, явно врет Соллогубу на счет отказа ему, «стариком Геккерном», в женитьбе на Е. Гончаровой. Что подтверждается отъездом Геккерна, за границу, где-то в начале мая 1835 года. Первое письмо Дантеса, к нему, датируется, кавалергардом, 18-го мая 1835 года. И подтверждается его перепиской с Геккерном.
              Перепиской, в которой даже нет и намека, как на выделяемую, здесь, дантесовскую женитьбу на Е. Гончаровой (С отказом ему, в ней, именно бароном Геккерном.), так и, даже, на всех старших сестер жены поэта (В полной переписки Дантеса – нет ни единого слова именно о старших сестрах Н.Н. Пушкиной.).
              Идем дальше в нашем логическом рассуждении. А оно, у нас, примерно таково. Бог с ним, как говорят, с Геккерном. Ибо его даже специально исключали из заговора. Исключали из заговора - именно через его годовой отпуск за границу. А что означают, в николаевском заговоре против Пушкина, именно только что выделенные выше, через простые математические подсчеты, даты или сроки?
              На мой взгляд, они означают примерно следующее. Если Дантес оперирует, в обоих случаях, именно сроками, то в первом случае,  - «шесть месяцев», то есть! – будет означать, у бравого кавалергарда, что ему в начале сентября 1835 года и было предложено, через графа Нессельроде, начать «любовное увлечение», - показушное, разумеется! – именно с женой Пушкина. Другими словами, начать, им, именно «любовную атаку» на Н.Н. Пушкину. Атаку, которую он, с конца января 1836 года, должен обязательно вынести, через сплетни о своем «взаимном увлечении» с женой поэта, именно в петербургский свет.
              Второй же случай, то есть «вот уже год», будет означать, у него, что ему приблизительно к 16-му ноября 1835 года (Даты же отстоят друг от друга, заметим, всего на два месяца.) и было сделано «предложение», опять же через графа Нессельроде, именно о его неминуемой «женитьбе на Е. Гончаровой».
              Кстати, именно женитьба Дантеса, на Е. Гончаровой, и прикрывала его дуэль с поэтом,  в николаевском заговоре против Пушкина, одеялом «семейственности» (Дуэль возникала, у заговорщиков, через чуть ли не рядовую ссору, свояков, друг с другом.).
              На чем и «проехались», кстати, почти все пушкинисты прошлого времени. В том числе и сам П. Щеголев, выдвинувший версию возникновения, дуэли, именно по «семейственным причинам и обстоятельствам Пушкиных-Гончаровых» (Кстати, в третьем издании своей знаменитой книги «Дуэль и смерть Пушкина» он уже начинает плавно отходить от этой, - в принципе, своём, совершенно неверной! – версии. Уже постепенно выделяя, при этом, именно «темную роль Николая I во всей дуэльной истории поэта».).
              Здесь же заметим, что оба эти, только что названные, выше, действия заговорщиков, - то есть «любовная атака», Дантеса, на жену Пушкина и его неминуемая женитьба на Е. Гончаровой! – сходятся у заговорщиков, в единую точку, именно через их диплом-пасквиль, поэту, от 4-го ноября 1836 года.
              Дантесовская «любовная атака» как раз и порождает в своем конечном итоге, - через свидание-провокацию Дантеса, с женой поэта, 2-го ноября 1836 года, на квартире Идалии Полетики! – именно только что названный пасквиль от 4-го ноября 1836 года. Пасквиль же порождает, в основном через Геккерна, только что выделенную, выше, женитьбу, Дантеса, именно на Е. Гончаровой.
 
                7.
              Ну и, наверное, последнее положение именно по приблизительной дате 16-го ноября 1835 года. Тоже, кстати, не менее важное. В своих книгах я уже неоднократно выделял, что Николая I четко выразил, в заговоре против Пушкина, - по тайному содержанию, кстати, пушкинской «Пиковой дамы»! – петровский, екатерининский, павловский и александровский мотивы. Здесь мы, о них, говорить не будем.
              Только выделим, что близь лежащие (к приблизительной дате 16-ое ноября 1835 года, возникшей, у нас, именно через простой математический подсчет дантесовской фразы «вот уже год») николаевские торжества, связанные именно с мотивами тайной «Пиковой дамы». Это:
            - 6-ое ноября – день святых Павла и Петра (Это и дата реальной смерти Екатерины II.);
            - 24-ое ноября – день «святой Екатерины» и день тезоименитства Екатерин. Как говорят, выбирай – что хочешь, так как всё – подходит к приблизительной дате 16-ое ноября!
              Итак,  или 6-го ноября, или 24-го ноября 1835 года Дантесу поступило «предложение», от графа Нессельроде, о видах его, Дантеса, именно на Екатерину Гончарову. А в день, 24-го ноября 1835 года, Дантес присутствовал, - как видно по его письму, к Геккерну, от 28-го декабря 1835 года! – на специальном бале в Аничковым дворце.
              На бале, посвященным, Николаем I, именно дню «святой Екатерины». Где разговаривал, с царем, именно о «белом цвете». Там же присутствовал, как установил Семен Ласкин в статье «Дело» Идалии Полетики», и «Пушкин с супругою». Этот эпизод, или сценический фрагмент николаевского заговора, я приводил – уже в нескольких своих книгах. А назвал я его, там, так: «Пушкин, Дантес и Николай I на празднике святой Екатерины». Более предпочтительная дата здесь, кстати, 24-ое ноября 1835 года, так на этом балу присутствовал и граф Нессельроде.
              Другими словами, даже сам подвод «жениха», к Екатерине Гончаровой, осуществлялся, в заговоре, плавно или ступенчато. С начала кавалергарда «вводили» в окружение Н.Н. Пушкиной. И только после его полной ассимиляции, там, делали, ему, «предложение» о женитьбе, его, именно на Екатерине Гончаровой.
              И здесь постепенно, но с жесткой настойчивостью и цепкостью принудиловки, его «вели» - именно к «венцу». Как видите, мы - верим Дантесу. Но только с помощью неопровержимых фактов вскрываем, где он лжет или - замалчивает истину.
              А насчет запрещения Геккерна, - который ещё не имел право на это запрещение, так как ещё не был, даже, «приемным отцом» кавалергарда! – это он, конечно, для «красного словца» сказал.  Оправдывая своё и Геккерна трусливое, - в глазах света, выделим! - поведение в ноябрьском, 1836 года, - изначально фальшивом, кстати! - дуэльном инциденте.
              На самом же деле – не трусливое, так как и эта «трусость» была предусмотрена в заговоре. Ибо именно через неё бароном Геккерном и решался вопрос, перед Пушкиным 5-го ноября 1836 года, о женитьбе Дантеса на Екатерине Гончаровой!
              Кстати, между 4-м и 5-м ноября – достаточно много времени. Времени, при котором Дантес и Геккерн могли подробно обсудить именно «крокодиловы слезы», барона Геккерна, от 5-го ноября 1836 года, именно перед Пушкиным. Что П. Щеголев, к сожалению, тоже не выделяет. Ибо именно у него и отсутствует, в его версии, николаевский заговор против Пушкина.
              А вот время «предложения», Дантесу, женитьбы, его, на Е. Гончаровой - ему врезалось в память. От такого «предложения» действительно будешь -  «влюблен как безумный».
Кстати, ещё раз – о любви. Влюбился-то – «как безумный», а тайно сожительствовал, как видно из его переписки, с «Супругою». Замужней женщиной, имеющей, по крайней мере, двух детей и на пять лет – старше его. И, кстати, не порвал с нею, как обещал, Геккерну, в одном из своих писем к нему. Получается, что и здесь – ложь.
              О выделенной же даме, - и кто она была, - я рассказал - в моих основных поисковых работах. Там же назвал и её имя: Идалия Полетика. А здесь отметим, что он «охотился», в это же время, и за другими дамами. К примеру, как вы уже знаете, за княжной Барятинской. Так что и по только что выделенным обстоятельствам он не был - «влюблен как безумный».
             Это, ещё раз выделим, реальная линия его поведения, большей частью – продиктованная кавалергарду. Линия, истоки, которой, сам заговор и его будущее преступление. Его согласие, через деньги, на поездку в Россию для специального задания: убить через дуэль, - как вполне доступный, дворянам того времени, способ, абсолютно не связанным, вроде бы (то есть внешне, по своей форме), с заказным убийством! – именно Пушкина.

                8.
             Особо следует выделить, при разговоре о  переписке Дантеса, и то обстоятельство, что петербургский свет, – тоже искусно руководимые, Николаем I, через салоны типа салона г-жи М.Д. Нессельроде! – практически весь 1835 год – бешено травил именно Н.Н. Пушкину. Травил как за «недалекость её ума», так и за то, что она «блистает в нарядах и в бриллиантах, в то время как её свекровь – бедствует и умирает у чужих людей». Так царь добавляет, к дантесовской характеристики Н.Н. Пушкиной, и свою «лепту».
            Что вызывает, у поэта, не только взрыв ярости, - выразившийся, у Пушкина, в нескольких его писем, 1835 года! – но и три, в начале февраля 1836 года, немотивированных дуэльных вызова к князю Репнину, к Хлюстину и к графу В.А. Соллогубу. Так переписка, - и непосредственные действия Дантеса по отношению к Н.Н. Пушкиной! - сливаются, именно к началу февраля 1836 года, в единое целое.
            На мой взгляд, царь предпринимает злобную травлю, жены поэта, для того, чтобы почти за год до настоящей дуэли проверить «готовность поэта, - если здесь можно так выразиться!  - именно к свершению дуэлей». Что у заговорщиков, - через пушкинские февральские дуэльные вызовы! – тоже, к сожалению, получилось.
            И через что в жизнь Пушкина будет введен ими, - в качестве первого, его, дуэльного секунданта! - именно граф В. Соллогуб. Введен граф, роль которого, - в сведении ноябрьского, 1836 года, дуэльного инцидента - к нулю! – очень велика. Более подробно мы поговорим, об этом, только в наших последующих книгах. Однако продолжим, разговор, именно о переписки Дантеса.

                9.
              А в ней не менее важным является и его «вход» - в дом Пушкина. Ибо тоже вносит в николаевский заговор против Пушкина, - как, к примеру, и присвоение Дантесу, именно 28-го января 1836 года, чина «поручик»! - некоторые элементы сценичности. Однако попытаемся рассказать, о нём, в некоторой последовательности.
              Он, «вход», до опубликования всей переписки Дантеса, то есть до сентября 1995 года, тоже был неизвестен пушкинистам. Сейчас – мы его уже знаем. Вот выдержка из письма Дантеса, от 2-го февраля 1836 года, указывающая именно на его «вход»: «У меня более чем когда-либо, причин для радости, ибо я достиг того, что могу бывать в её доме, но видеться с ней наедине, почти невозможно…».
              А ценна, эта выдержка, тем, что между предыдущим письмом Дантеса, - письмом от 20-го января 1836 года! – и только что выделенным письмом, Дантеса, от 2-го февраля, - того же года! – как раз и лежит, у царя, 27-е января. Другими словами, в этом диапазоне лежит, у него, именно дата свершения им, 27-го января 1837 года, заказанной, - тоже именно им! - дуэль Дантеса с А.С. Пушкиным. Лежит дата, к  которой он приплюсовал, даже, присвоение Дантесу, 28-го января 1836 года, чина «поручик». 
              Выделим, что обе даты взяты, царем Николаем I, именно из тайного содержания пушкинской «Пиковой дамы». Первая, 27-ое января, из сатирической «панихиды» - по Екатерине II. Красочно изображенной, нашим Чародеем словесности, именно в пятой главе его «Пиковой дымы» (Смотрите, её, именно там.). Вторая, 28-ое января, из даты смерти Петра Великого: 28-го января 1725 года. Она тоже тайно присутствует, в «Пиковой даме», у нашего Гения. Это, пожалуй, самое важное во «входе», Дантеса, именно в дом поэта.

                10.
              Но не менее важное, в этом «входе», и многое другое. К примеру, он входит, в дом поэта, не под видом влюбленного, в Н.Н. Пушкину, молодого человека. Он входит, туда, именно под видом претендента в женихи Е. Гончаровой. Вот, что, не менее важно. И не только потому, что сразу же меркнет его «любовь» в Н.Н. Пушкиной, его «безудержная страсть» к ней.
              А главным образом потому, что его вход в дом поэта вскрывает, - и ещё раз подтверждает! - выдачи, ему, команды, - им, ещё раз выделим, непосредственно тайно руководил сам граф Нессельроде! – на прямой выход, его, именно на Екатерину Гончарову.
              Е. Гончаровой, которой, - уже до его «входа», в дом поэта! – было специально присвоено Николаем I, к 6-го декабря 1834 года, звание «фрейлины» и роль, в николаевском заговоре против Пушкина, именно Екатерины II. Разумеется, через её имя!
              Присвоена роль, берущая свои истоки, у «сценариста» Николая I, тоже из тайной «Пиковой дамы». Ещё раз выделим, что аккорды «екатерининского мотива» звучат у царя, в заговоре против Пушкина, с самого его начала, то есть - с 27-го января 1833 года. Это мы, вам, постепенно уже показываем, - и ещё будем показывать! – в наших последующих книгах. Вот что, здесь, тоже важное.
              В последующем выделяемые эпизоды, то есть 27-ое и 28-ое января и  «вход» Дантеса, в дом Пушкина под видом претендента в женихи Е. Гончаровой, свяжется со всех так поразившей, вдруг, то есть современников Пушкина, - а, заодно с ними, и пушкинистов! – женитьбы, Дантеса, именно на Екатерине Гончаровой. Женитьбы, о которой, я надеюсь, и вы наслышаны по пушкиниане.
              Мы же здесь связываем, выделяемый эпизод, со многими сценическими фрагментами заговора. К примеру, с фрагментами "екатерининского  мотива" тайной «Пиковой дамы». И наконец-то, через 172 года, раскрываем, вам, тайну женитьбы, Дантеса, именно на Екатерине Гончаровой.
              А заключена, она: в наличии, у Пушкина, сатиры на Екатерину II и что она, у поэта, чистейшей воды – Самозванка. Или, к примеру: в самом наличии заговора против Пушкина и в самой сценичности николаевского заговора, вскрывающей именно злость, царя, на поэта историка, посмевшим назвать всех царей екатерининской ветви, в тайной «Пиковой даме», Самозванцами. Или в том, что Дантес был – «человеком по особым поручениям». И так далее. Вот и вся тайна, столько лет бударажущая умы пушкинистов и их читателей.
              Примечание В.Б. – Далее я, в целях сокращения раздела, пропускаю несколько абзацев.

                11.
              Остается только выделить две вещи в указанном, выше, «взаимном увлечении» Дантеса и Н.Н. Пушкиной. Первая, из них, это тот факт, что Дантес, несмотря на явный свой выход на Е. Гончарову, - обозначенный, им, через письмо от 2-го февраля 1836 года (Смотрите – выше)! – ни единым словом не обмолвился, об этом, во всей переписки с Геккерном.
              Скорее всего, его «виды», на Е. Гончарову, Геккерн узнал только по своему приезду, в 1836 году, в Петербург. Последнее письмо, Дантеса, датируется апрелем, 1836 года, после 5-го числа. Отсюда и идут, указанные нами, выше, геккереновские «демарши». А только что обозначенное, выше, обстоятельство вновь выделяет, Дантеса, именно как «человека по особым поручениям».
              Роль Дантеса, в николаевском заговоре против Пушкина, чрезвычайно велика. Он, практически, третье лицо в заговоре. Первое лицо – это царь (который – всегда в тени); второе лицо – это граф Нессельроде как тайный практический руководитель заговора; третье лицо – это именно Дантес. Он не только практический исполнитель многих тайных дел вокруг Пушкина, но и практический, через Нессельроде,  организатор этих дел.
              Именно он, в заговоре, тайно, исподволь, - через сплетни, бахвальство, и прочее! – руководит всеми своими сотоварищами по полку и по петербургскому свету, князьями: А.В. Трубецким, Долгоруковым, Гагариным, молодыми графами Строгановыми, Нессельроде, братьями Карамзиными, и прочее. Именно он руководит Идалией Полетикой и самой семьей графа А.Г. Строганова.
              Именно он непосредственно руководит и бароном Геккерном. Именно он тайно руководит, даже через свое поведение, распускание сплетен о семье Пушкина, - пересыпанных его солдафонскими остротами и каламбурами! -  салонами Карамзиных (Карамзины и Мещерские), -   где отпетая сплетница – Софья Николаевна Карамзина! – и Вяземских, в которых наиболее часто бывали Пушкин и сестры Гончаровы, и в которые он тоже незаметно «вошел». И так далее.
              Вторая – тоже не менее важная для понимания, нами, практического исполнения, царем, заговора против поэта. Помимо распускания сплетен летом 1836 года, при жизни Пушкиных на даче, - о своем сожительстве с Н.Н. Пушкиной! - Дантес начинает тайно осуществлять, - через Идалию Полетику и лично! – раскол между Н.Н. Пушкиной и её старшей сестрой, Е.Гончаровой.
              Что сделает сам процесс женитьбы  его, на старшей Гончаровой, ещё более неприглядным, но более достоверным, - для света! – по отношению возникновения дуэли – по «семейственным причинам и обстоятельствам». Это – тоже одна из существенных черт николаевского заговора против Пушкина.
              Через Идалию Полетику, - и сам лично! – будет осуществлять тайный надзор за всей семьей Пушкиных. Вот выдержка из статьи Семена Ласкина «Дело» Идалии Полетики», подтверждающая выше изложенное утверждение: «Знаменательно одно воспоминание Араповой: «Александрина рассказывала, что Дантеса осведомленность относительно их прогулок или выездов была прямо баснословной и служила темой постоянных шуток и догадок сестер.
              Раз даже дошло до пари. Как-то утром пришла внезапная мысль -  поехать в театр. Достав ложу, Александрина заметила: «На этот раз Геккерна не будет. Сам не догадается, а никто подсказать не может». «И, тем не менее, мы его увидим! – возразила Екатерина, - всякий раз так бывает, давай держать пари!».
              И на самом деле, не успели мы занять места, как блестящий офицер вошел в партер. Очевидно, некто, очень близкий к Екатерине, держал связь с Дантесом, передавая ему всё, что происходило в семье Пушкиных. Вероятно, это была Полетика».
Как видите, и здесь весьма далеко от упорно втолковываемой, многими пушкинистами, «взаимной любви» Дантеса и Н.Н. Пушкиной.
              А налицо – новые факты, свидетельствующие о наличии заговора против Пушкина. Кстати, и граф В. Соллогуб прямо указывает, что «каждое слово, сказанное в кабинете Пушкина, было известно правительству». Теперь и это свидетельство человека, бывшим секундантом у поэта в ноябрьском, 1836 года, дуэльном инциденте, тоже является фактом широко развернутого, Николаем I, заговора с целью политической расправы над А.С. Пушкиным.

                Пятый раздел

                1.
              Тоже, в какой-то степени, раскрывает тайну. И – немаловажную. Которая тоже уже давно будоражит умы не только пушкинистов, но и - почитателей Пушкина. Речь пойдет об Идалии Полетики (1807 – 1890 годы). Однако прежде чем говорить о её ненависти к Пушкину, - смотрите, к примеру, статью Семена Ласкина «Дело» Идалии Полетики»! - которую пушкинисты обычно связывают с какой-то тайной, большинство из них предполагает, что названная ненависть связана с личным оскорблением чем-то, - Идалии Полетики! - самим Пушкиным.
              Приводят, обычно,  рассказ о любовном стихотворении, которое поэт написал ей в альбом, подписав, при этом: «1-ое апреля». Или о том, что Пушкин однажды обидел её в карете, когда он, жена и Полетика, ехали на какой-то бал. Или о «неравнодушии» Полетики к Дантесу, и прочее. Поэтому попробуем дать  несколько отличных, от названных пушкинистов, слов именно о самой ненависти, Полетики, к поэту.
              В общем-то, на сей раз,  я согласен с пушкинистами. Я согласен в вопросе, что вполне, может быть,  и случилось, «что-то» конкретное, именно между ней и поэтом. Человеком она была, сама по себе, очень злым, ехидным, страшно злопамятливым и, потому, вполне конкретный случай и вызвал в ней, - вполне может быть, на всю её жизнь, «патологическую ненависть» к поэту.
              Не согласен я, с пушкинистами, в несколько другом положении, а именно: в их оценки, Идалии, как внебрачной дочери графа Г.А. Строганова. Оценки, из которой они делают вывод о некой её ущербности, приводящей, её,  к крайне завистливому отношению к вышестоящим, по сравнению с ней, людям. Мне кажется, что только что выделенной мнение порождено, прежде всего, поиском причин, порождающих её «патологическую ненависть» к поэту, чем самой реальностью.
              В реальном же плане она, скорее всего, не «носила занозу в сердце» именно насчет своего внебрачного происхождения. Больше всего, гордилась, что происходит из знатного рода Строгановых, всегда близко стоящих к российскому трону. И не только гордилась. Практически всё семейство Строгановых, начиная от графа, его сына, Идалии, и кончая даже женой графа, Ю.П. Строгановой, исповедовало крайне правые монархические взгляды и всегда боролось, за них, с неистовостью. Всегда ощущая себя, при этом, «столпами» самодержавия, его опорой. И, если необходимо, то и – карающим мечом.
              Личное участие графа в николаевском «следствии» и в судных делах по декабристам, за что он, собственно, и получил, из рук Николая I, «графа», общеизвестно. Отсюда, собственно, и происходит тоже «патологическая ненависть» всех членов этой семьи, в том числе и Идалии, именно к Пушкину как к «наказанному преступнику», как граф выразился в письме к Геккерну.
              А вообще, ещё раз выделим, Идалия Полетика была хотя и красивой дамой, - если судить по дошедшим, до нас, её портретам! – но очень злым, сама по себе, человеком. Ярка её ненависть и к другим, кроме Пушкина, людям. Так крайне враждебно относилась, она: к Е.И. Загряжской, тетке сестер Гончаровых; к «гробовщице»; и т.д.
              Весьма недружелюбно её отношение и к Александрине Гончаровой, тоже подмеченное пушкинистами; и т.д. Так что диапазон её «патологической ненависти» был довольно-таки широк. И Пушкин здесь – не совсем исключение. А, в общем, исходя из только что изложенного, получается сама тайна, если она и существовала как таковая, не так уж, в принципе, существенна. Главное, что уж если Идалия начала ненавидеть, кого-то, то это было, как говорят, «на всю оставшуюся жизнь».
              А она, ещё раз выделим, была именно из той придворно-бюрократической среды, которая  ненавидела - именно Пушкина. И именно все члены этой семьи, в том числе и Идалия Полетика, восприняли женитьбу, поэта, на Натали Гончаровой, - семья Гончаровых – их родственники! – как личное прямое оскорбление, их.
              Это, собственно, тоже одна из причин их семейной «патологической ненависти» к «наказанному преступнику».
Пушкин, через женитьбу на Натали Гончаровой, как бы бросил грязное пятно, от своих «возмутительных стихов», - Строгановы «дружили» и с императором Александром I, который первым «упрятал», поэта, в ссылки, сделав из него тем самым, в глазах Строгановых, «наказанного преступника»! – и на всю их семью или фамилию. Они не только мечтали, но и просто жаждали как-то расстроить, вплоть до физического устранения поэта, так ненавистный им, - и во всех отношениях неудачный! – брачный союз  Пушкина с Натали.
              При ранениях Пушкина и Дантеса на дуэли, всё семейство сразу же побывало у кавалергарда, всячески высказывая, ему, свое одобрение, поддержку, похвалы и делая, из него, героя. Однако непосредственно приступим – именно к нашей теме.

                2.
              Идалия Обертей в 1829 году вышла замуж за двадцатидевятилетнего кавалергарда, штабс-ротмистра, - прошу на это обратить особое внимания! – Александра Михайловича Полетику. Пушкин его знал как человека, в общем-то, мелочного и незначительного, прозванного, в свете, «божьей коровкой».
              Как знал, кстати, и всю подноготную Идалии Полетики. В общем, или брак не удался, или Идалия пошла в своих родителей, но второй её отличительной особенностью, находящейся в прямой противоположности к первой, было её любвиобилие. Вот может быть через выделенное её свойство поэт как-то и задел её.
              Однако не будем гадать. А увлечение, её, мужчинами выразилось у неё в письме к Е. Гончаровой, - при упоминании, ею, Бетанкура! – через фразу: «Это один из моих верных!». А любовников, у неё, действительно было много. Разные источники называют: Бетанкура, д Аршиака, П. Ланского, второго мужа Н.Н. Пушкиной, некого Савельева и т.д. Даже не устоял, перед нею, и командир кавалергардского полка Гринвальд, на которого Савельев и накинул шнурок. Пушкин был, этим событием, просто «восхищён» и поделился, им, в письме к своей жене.
              Называют, в этом ряду, и Дантеса. Практически ни одна работа, об Идалии Полетики, не обходится без указа на их взаимосвязь между собой. И не только через дуэльную историю Пушкина, но и, - в основном через намеки! - в интимном отношении. Особенно неплоха, в фактальном отношении, указанная, выше, статья С. Ласкина. Неверная, к сожалению, в своем главном направлении. Ибо в полной переписки Дантеса, с Геккерном, речь ведется, как это не печально, именно о Н.Н. Пушкиной.
              Нетрудно было и так предположить, что знакомство Дантеса, с Идалией Полетикой, началось -  в 1834 году. Но раз у С. Ласкина есть, этому, подтверждение, то мы его, для обоснования своего повествования, и приведем: «Знакомство Полетики и Геккернов началось с 1834 года, когда Жорж попал в полк».
              Из биографии Полетики известно, что она в 1835 и в 1838 годах потеряла двух детей. Вот это обстоятельство нас, в данный момент, и интересует, так как в письме от 1-го сентября, 1835 года,  Дантес пишет Геккерну: «Бедная моя Супруна в сильнейшем отчаянии, несчастная несколько дней назад потеряла ребенка, а ей ещё грозит потеря второго; для матери это ужасно, я же, при самых лучших намерениях, не могу заменить их. Это доказано опытом всего прошлого года».
              Итак, Супруга Дантеса, «прожившая», с Дантесом, и 1834-й и 1835-й годы, - которую  так безуспешно разыскивала, Серена Витале, итальянская исследовательница, профессор и человек, опубликовавший переписку Дантеса! – не Идалия ли Полетика? Похоже, что – она!
              «Несколько дней назад» - это, всё равно, 1835 год, август месяц! В 1835 году, как вы уже знаете по пушкиниане (и из вышеизложенного из неё), Идалия потеряла первого ребенка. Далее Дантес пишет; «…а ей ещё грозит потеря второго». Другими словами, второй ребенок Идалии тоже страдает от какой-то очень серьёзной болезни.
              Болезни, которую Дантес считает, видимо через Супругу, неизлечимой. А что мы находим, по этому случаю, в статье С. Ласкина? А находим то, что Идалия – это Супруга Дантеса. Вот часть выдержек из его статьи, подтверждающие – именно эти обстоятельства.
              Письмо Идалии Полетики к Е. Гончаровой от 3-го октября 1837 года: «…затем серьезная болезнь моей дочери, которую я чуть, было, не потеряла…». Письмо Идалии Полетики к Е. Гончаровой от 18/30 августа 1839 года: «Я имела несчастье потерять ещё одного ребенка трех лет в прошлом году, - а это – именно 1838 год! - и этот удар меня сразил».
              Далее сам С. Ласкин даёт такую строку: «Дочь Идалии умерла в 1838 году».
              Другими словами, из переписки Дантеса мы видим всю серьезность положения и второго ребенка дантесовской Супруги, а из писем Идалии – сам реальный ход болезни и финал: смерть трехгодовалой дочери Полетики в 1838 году. Печально, конечно, и соболезнования.  Соболезнования, опоздавшие – на 172 года. Но – что поделаешь в таких случаях? Пошлем, соболезнования, хотя бы в Вечность… .

                3.
              Но Идалия, несомненно, и есть - Супруга Дантеса. Все данные, хотя и печальные, сходятся. Но из указанного письма Дантеса выделяется и следующее: «Это доказано опытом всего прошлого года». Не «семейная» ли это драма «Супруги» Идалии и – «Супруга» Дантеса? Не от Дантеса ли родилась, в 1835 году, дочь Идалии, которая умрет – через три года?
              Семейная» драма да плюс какое-то оскорбление, Пушкиным, Идалии Полетики. Оскорбление, которое мы недавно обозначили - выше, сказанное-повязанное, к тому же: «взаимной любовью» Дантеса и Н.Н. Пушкиной, о которой скоро заговорит (или уже говорит) – весь «свинский Петербург.
              И последующим скандалом, напрямую связанным, - через свидание-провокацию от 2-го ноября 1836 года! – с Идалией Полетикой. И дуэльным инцидентом, то есть   ноябрьскими, 1836 года, фальшивыми, насквозь, событиями. И женитьбой, Дантеса, на Е.  Гончаровой, так всех поразившей. А, потом, и дуэлью Дантеса с поэтом, вызов на которую «подсказал», опять же, граф Г.А. Строганов, отец Идалии Полетики.
              А перед этим, ничем пока не объяснимый, разрыв с «Супругой», который Дантес обещал, Геккерну, в письме от 26-го ноября 1835 года: «Едва не забыл сказать, что разрываю отношения со своей Супругой и надеюсь, что в следующем письме сообщу тебе об окончании моего романа». Можно объяснить, это, только взаимной любовью Дантеса и жены поэта, которой к написанию, Дантесом, письма, реально – не было. Что и изобличает Дантеса, ещё раз выделим, во лжи.
              Между письмом от 26-го ноября и письмом от 19-го декабря 1835 года существует ещё одно письмо Дантеса, содержание, которого, нам, пока, неизвестно. Может быть, именно в этом письме Дантес и сообщает, Геккерну, о своем разрыве с Супругой.
              Но даже если и сообщает, то, фактически, он не разорвал их. Свидетельство этому -  весь ход последующих событий. Событий, в которых Идалия Полетика будет играть - самую активную роль: роль помощницы Дантеса в заговоре против Пушкина; роль тайной «свахи» для Е. Гончаровой (Что отмечаем С. Ласкин в своей статье.); роль дантесовского человека в доме Пушкиных; роль тайного надзора, ею, над творчеством поэта; и т.д. И, в конце концов, роль провокатора для Н.Н. Пушкиной: через тайную передачу, ею, дантесовского письма жене поэта.

                4.
              Письма, в котором он угрожал, по свидетельству А.П. Араповой, покончить с собой, если жена поэта не сжалиться и не приедет на свидание, с ним, на квартиру Идалии Полетики. Она же «уговорила», - на самом же деле это – чистейшей воды провокация с её стороны! – добрую, сердобольную, но несколько мягковатую и, даже, легковерную Н.Н. Пушкину, на свидание-провокацию её, с Дантесом, 2-го ноября 1836 года на своей квартире. После которого и стала возможной посылка, поэту, пасквиля.
              Об этом письме рассказывает дочь Н.Н. Пушкиной и П.П. Ланского, А.П. Арапова, перепутав, правда, сроки его отправки, Дантесом, через Идалию Полетику. П. Щеголев прав, что «ей, Араповой, трудно верить в очень многих сообщениях о Пушкине, но в том рассказе ей можно и должно поверить, ибо это говорить дочь о матери».
              На сей раз, и мы поверим не только П. Щеголеву, но и - самой Араповой. Так как её рассказ о письме подтверждается: и воспоминанием В. Вяземской, записанным П.И Бартеневым; и, в данный момент, письмом Дантеса к Геккерну, от 6-го ноября 1836 года.
              Письмом, в котором он напрямую спрашивает, барона, о посылке им, через Идалию Полетику, писем к Н.Н. Пушкиной и выясняет, откуда Геккерн знает, что Н.Н. Пушкина призналась мужу и в дантесовских письмах.
              Пояснение В.Б. – Из указанного письма Дантеса нетрудно предположить, что Геккерн узнал о признании Н.Н. Пушкиной, перед мужем, и в посылке Дантесом, писем к ней, только из уст: или В. Вяземской, или же - Е. Гончаровой.  Екатерины, вставшей, к этому времени, на сторону Геккернов.
              Так как вход Идалии Полетики, в дом Пушкиных, был, к этому времени, уже закрыт для неё. И узнал о «сводничестве» - самого Геккерна. И узнал, к этому моменту, о роли Идалии Полетики в организации «свидания». Вот почему Пушкин в первый же день, 4-го ноября, называет, В. Соллогубу, имя Идалии Полетики как возможного претендента на посылку, ему, пасквилей.
              Вот выдержка именно из письма Дантеса от 6-го ноября 1836 года: «Записку пришли утром, чтобы знать, не случилось ли чего за ночь, кроме того, ты не говоришь, виделся ли с сестрой (Е.Н. Гончаровой – примечание Серены Витале.) у её тетки (Е.И, Загряжской - примечание С. Витале.) и откуда ты знаешь, что она призналась в письмах. Доброго вечера, сердечно обнимаю. Ж. де Геккерн. P.S. Во всем этом Екатерина – доброе создание, она ведет себя восхитительно».
              Как видите, роль Е. Гончаровой здесь, для Геккернов, уже важна. И, следовательно, с данного момента Е. Гончарова становится, для них, неким «троянским конем». В разворачивание, ими, именно пушкинского «дела».
              Итак, в виду важности при раскрытии излагаемой, вам, ситуации с письмом Дантеса, показывающего его прямой шантаж Н.Н. Пушкиной. Шантаж, подтвержденный, в данный момент, только что выделенным, выше, повествованием. Приведем, здесь, рассказ А. Араповой о примерном содержании письма Дантеса к Н.Н. Пушкиной, подтолкнувшего, её, к свиданию, с Дантесом, 2-го ноября 1836 года, - по П. Щеголеву, разумеется! – в сокращенном виде:
             «Он написал ей письмо, которое было вопль отчаяния с первого до последнего слова. Цель его была добиться свидания. Он жаждал только возможности излить ей свою душу… Письмо, однако, кончалось угрозою, что если она откажет в этом пустом знаке доверия, он не в состоянии будет перенести подобное оскорбление. Отказ будет равняться смертному приговору, а может быть, даже и двум. Жена в своей безумной страсти способна последовать данному им примеру, и, загубленные в угоду трусливому спасению, две молодые жизни гнетом лягут на её бесчувственную душу».
             Сразу же заметим, что Арапова, здесь, почти правдива. За исключением, разумеется, сроков посылки письма (2-го ноября 1836 года, а не в конце января 1837 года, как утверждает Арапова.) и всего, что стоит после слова «жена».
             Ибо Дантес в указанном письме, -  «восстановленным», Араповой, со слов матери! – действительно мог ссылаться, - для правдоподобия своей шантажисткой «просьбы»! – и на свои чистые намерения относительно жены поэта (которые  были, на самом деле, наигрязнейшими); и на увлечение, его, Е. Гончаровой. Однако вновь вернемся к рассказу о «семейной» драме «Супругов» (Кстати, слово Супруга я пишу с заглавной буквы потому, что именно так, слово Супруга, писал Дантес в письмах к Геккерну.).

                5.
             Только что выделенные обстоятельства, крайне важны. Важны как для понимания как развития, заговора, дальше, так и для понимания перевода его, заговорщиками, в активную стадию заговора. И для понимания, нами, «захода» на Пушкина, заговорщиками, именно со стороны «Пушкинского трио»». Кстати, здесь я имею в виду: именно только что выделенную чрезвычайную активную роль, Идалии Полетики, в заговоре против Пушкина и её, в своем роде, шантаж жены поэта; и очень ярко выраженный  (в полной переписке кавалергарда) шантаж жены, поэта, самим Дантесом.
             Разговор, начатый, им, с женского» вечера, 16-го октября 1836 года, у Вяземских. К этому времени и П. Вяземский и его жена, В. Вяземская, уже полностью «работают» -  на царя. Где ему наконец-то удалось, - как он сообщает в письма к Геккерну, от 17-го октября 1836 года! -  побыть, с женой поэта, наедине (Сразу же, кстати, и опровергая своё утверждение, перед Геккерном, именно о «наедине»).
              Вот, кстати, его первая реальная «встреча» - с женой Пушкина. До этого он наедине, с женой поэта, никогда не был. Хотя и «распинался» об этом, - как перед Геккерном, так и перед другими! - чуть ли не с ноября 1835 года.
              И разговор с Геккерном, продолженный им, вечером 17-го октября, у Лерхенфельдов (через Геккерна, разумеется).  На котором барон Геккерн, внявший письму Дантеса от 17-го октября (и его просьбе о сводничестве), - кстати, в этом же письме Дантес говорит и о своем письме к Н.Н. Пушкиной, предупреждая, барона: чтобы он не употреблял, при своём «сводничестве», именно его выражения из данного письма; и чтобы об его сводничестве (и письме к Н.Н. Пушкиной!), не узнала Е. Гончарова! - действительно «сводничал».
              Что и отразил поэт в своих знаменитых «ругательных письмах» к барону Геккерну от ноября 1836 года, -  и от января 1837 года, «посланиях» к Геккерну.
              И оконченный, кавалергардом, только что выделенным, выше, шантажным письмом его, к Н.Н. Пушкиной, от 2-го ноября 1836 года. Тайно переданным, ей (тоже через легкий шантаж), не кем-либо, а именно Идалией Полетикой.
              Дантесу, как человеку по «особым поручениям»,  не позволили бы сожительствовать, с кем-то, по его выбору или желанию. Идалия Полетика – родственница сестер Гончаровых со стороны Строгановых. Следовательно, чтобы войти в дом Пушкиных, необходимо было Дантесу, красавцу-кавалергарду, «влюбить», в себя, именно Идалию Полетику.
              Что он и начинает делать, если судить по его письму от 1-го сентября 1835 года (Смотрите письмо выше.), примерно с августа 1834 года, то есть ровно за год, если придерживаться, разумеется, содержания только что указанного письма («Это доказано опытом всего прошлого года».).
              Геккерн об этой связи знает, раз Дантес уведомляет, его, о потери, Идалией, ребенка и о том, что хочет порвать с ней.
              Вопрос: Зачем он хочет порвать? Ответ: Ноябрь 1835 года. От Нессельроде поступило «предложение» о «видах», Дантеса, на Е.Гончарову и о «любовной атаки, его, на Н.Н. Пушкину, о которой мы писали выше.
              И вот для того, чтобы его «взаимная любовь» и была, пока, «кристальна чистая» именно перед бароном Геккерном, он и пишет ему, пользуясь именно перепиской (то есть, что тот – никак не может проверить его утверждения о «любви»), о своем разрыве с Идалией Полетикой.
              Напишет это, Геккерну,  в письме от 26-го ноября 1835 года: «Едва не забыл сказать, что разрываю отношения со своей Супругой» (Смотрите – выше.). И потом, через письмо от 20-го января 1836 года, сообщит Геккерну, - как чрезвычайную новость! – вдруг охватившего его, - а потом, в следующих письмах, и Н.Н. Пушкиной! – «взаимную любовь» (или «безудержную страсть»).
              Ни словом не обмолвившись, во всей переписки, о своей «любви» к Е. Гончаровой. К Екатерине, которую он, при входе в дом поэта 27-го января 1836 года, тоже обязан будет «декларировать» хотя бы перед поэтом и сестрами Гончаровыми. И здесь Дантес поступает – как лжец и лицемер. И эти факты изобличают, его, именно как человека по «особым поручениям».
              Фактически же он - не порывает с Идалией Полетикой (что Геккерн – тоже не может, пока, проверить). А это говорит о том, что он – человек по «особым поручениям (то есть, если говорить точно, наемный убийца).
              Он, кстати, сожительствует, с Идалией Полетикой, не только во все время «всепожирающей, его, страсти» к Н.Н. Пушкиной, но и, вполне может быть, чуть ли не до своей свадьбы с Е. Гончаровой 10-го января 1837 года. Активность Идалии Полетики именно до ноябрьских, 2-го и 4-го чисел 1836 года, событий - свидетельства-факты тому.
              Влюбленность Идалии, в Дантеса, подтверждается и её письмами к Е. Гончаровой за 1837-39 годы. Жаль, что я не могу привести их, вам, в работе. Но чтобы не быть голословным, отсылаю,  вас, к выделенной, выше, статье С. Ласкина, в которой названная переписка и изложена. Здесь же дадим вам, в качестве подтверждения влюбленности Идалии в Дантеса, лишь небольшой отрывок из её записки к Жоржу на гауптвахту, в которой выделенное чувство Полетики, к Дантесу, и выражается наиболее ярко.
              Вот оно, перед вами: «Бедный мой друг! Ваше тюремное заключение заставляет кровоточить моё сердце. Не знаю, чтобы я дала за возможность…». И так далее. Кстати, С. Ласкин датирует, записку, февралем 1837 года. Что, в общем-то, точно.
Вот вам в качестве заключения, - я имею в виду истинные взаимоотношения Идалии Полетики с Дантесом, прямо противоположные его взаимоотношениям с Н.Н. Пушкиной! – ещё одна, - насквозь пронизанная лицемерием, двуликостью! - фальшь Дантеса, тоже прямым образом уличающая, его, именно как человека по «особым поручениям».
              Ещё раз выделим, он им будет, чуть ли не до самой своей смерти, передавая русскому правительству фактически шпионские сведения о Франции и о других европейских государствах. Это подтверждает в своей книге «Портреты заговорили» Н. Раевский: «Таким образом, Дантес, по-видимому,  в течение многих лет был вхож в русское посольство и являлся его осведомителем».

                6.
              Вот, собственно, и вся история «взаимной любви» Дантеса и Н.Н. Пушкиной, выявленная, нами, при анализе опубликованной, в 1995 году, переписки Дантеса с Геккерном, и из ранее собранных сведений, о Дантесе, через труды многочисленных исследователей.
              Как видите, кое-какие тайны всё же существовали, как существовала и тайна сожительства, Дантеса, с Идалией Полетикой, помогшая Дантесу более оперативно и надежно руководить порученному ему царем, через графа Нессельроде, «делом» по Пушкину.
              Вот и всё, с некоторым вздохом сожаления, подумаете вы: автор заканчивает тему, закругляет её.
              Не спешите с таким заключением. Открою, вам, небольшой секрет. Через только что выделенный анализ опубликованной, недавно, переписки Дантеса, я только предварительно вводил, вас, в одну из самых важных тем или тайн николаевского заговора против Пушкина. Темы, которая повернет, её,  в неожиданную, для вас, плоскость.
              Тем и в этой работе я, как исследователь, раскрыл - предостаточно: практически непрерывно работал над изложением, вам, вскрытых, - при моем исследовании дуэльных историй двух наших Великих поэтов! – больших и малых тайн. В том числе вскрыл: и само наличие заговора, Николая I, как против Пушкина, так и против Лермонтова.
              Которые все предыдущие исследователи подозревали как наличность, но доказать, которые, так и не смогли; и, к примеру,  многочисленные эпизоды и фрагменты тайного чернения, - и, даже, осквернения! - царем, наших Великих поэтов как при их жизни, так и после смерти их.
              Выделенных мною, тайн, только в этой работе хватило бы, наверное, на годы работы весьма большого коллектива ученых. Все предыдущие «потуги», исследователей, пример тому. Однако саму тайну, в преддверие, которой, я незаметно вводил вас, - в предлагаемом вам, здесь, разделе  книги, я раскрою не здесь, а в последующих частях нашей работы. Так как общий объем выделяемой тайны - велик. До скорой встречи, уважаемый читатель.