Оторванные лоскутки памяти. Жертвы

Жертвы

Грозный.
1998 год, апрель месяц.

Едва светящееся солнце пытается заглянуть во все уголки города, накрытого удушливым смогом. Разрушенный, раненный город не только истекает кровью от ежедневного взрыва мин и  снарядов, но и задыхается от паров бензина. На руины никто не обращает внимания. Там копошатся люди, пытаясь собрать уцелевший кирпич. В клубах пыли не рассмотреть их лиц. Рядом разрушенный бетонный каркас долбят кувалдой. Разбивая бетон, достают арматуру, которую к вечеру сдадут за копейки, чтобы купить полкилограмма сахара. Без заварки обходятся. Чай заваривают из трав, побегов вишни, веток садовых кустарников. Немногочисленные благотворительные организации изредка раздают соевое масло и низкосортную муку. В каждом доме пекут хлеб. Работы нет. На беспорядочную стрельбу и взрывы никто не обращает внимание. В городе много вооруженных людей. Ангелы смерти собирают богатый урожай. Никто не удивляется смерти людей: ни молодых, ни престарелых.      
      Инсульт. Инфаркт. Онко…
      Впрочем, это не имеет никакого значения.

- Мой день начинается с того, что  везу женщин в очередной дом для выражения соболезнования, - грустно поделился  брат.
Я приехала с малышкой из далекой Украины, чтобы проведать своих родных,  в надежде уговорить их уехать со мной. Но они  ни за что не соглашаются покинуть Родину. Земля отцов удерживает моих родителей страхом умереть на чужбине.
- Дочь, - сказал отец, - мы жили  вдалеке от Родины.  Засыпая, укрывались надеждой, что утром нам разрешат вернуться домой.  Просыпались, мечтая услышать, что едем домой.  Здороваясь друг с другом, тринадцать  лет спрашивали,  не слышно  ли, когда  разрешат вернуться домой. У нас не было ни детства, ни молодости. Дайте нам здесь умереть. Если волею Аллаха наша жизнь придет к концу, вы нас похороните тут. Не надо будет нас везти издалека. Я бы сегодня отдал многое, чтобы  посидеть у могильного холма своего покойного отца. Он остался лежать там, в далеких степях Казахстана. Мы похоронили его в августе 1945года. Семнадцать лет, пока  не вернулся на родину,  я навещал  могилу. Спрашивал совета, каялся в своих детских шалостях.  И чем старше  становился, тем больше в нем нуждался. Может быть, ты сегодня не понимаешь, как мы - родители нужны вам. Рад, что  все живы и здоровы, и иногда навещаете нас. Одно прошу: не подводите нас. Не сворачивайте с пути Аллаха. Оставайтесь нашими детьми.

  Молча слушала его речи, не смея поднять глаза. Он не любил излишнюю сентиментальность, хотя был очень добрым человеком. Честным, добросовестным, ответственным, любящим и любимым.
- Как же,отец, ты не понимаешь, что вы нужны нам? – говорила  сама себе,  всей душой пытаясь его понять.
Не принято у чеченцев  показывать свои чувства. Мы передаем их друг друга  взглядом, улыбкой. Смехом. Слезами.

Это было ужасное время, страшные дни смуты. Передышка между двумя войнами. Первую военную компанию на своей же территории, если следовать их  логике, горе-правители  начали с собственным народом. В борьбе за территориальную целостность, забыв о равных правах перед Конституцией и Всевышним, мой народ бросили в мясорубку войны. Сплошное горе. Тот, кто давал указания сеять смерть, сидел в кожаных креслах, парился в саунах, питался в лучших ресторанах, забывая, что  Судный день наступит для всех обязательно в одно время и в одном месте. Под предлогом защиты моих прав, Кремлевская власть лишила меня элементарного жилья и права жить. Предатели народа зажгли факел войны, а сами сбежали в логово, откуда вели прицельный огонь по многострадальному народу.  Кто прав, а кто виноват в этой грязной душегубке, никто ничего не сказал. Одни поверили, других заставили, третьи пошли на войну в поисках приключений.  Не в силах бороться с несправедливостью, потеряв кров над головой,  не имея средств существования, отчаявшись, я  с мужем, как и многие, покинула республику. Приют нашли на Украине.
Мы физически находились вне зоны боевых действий.Но смердящий запах войны преследовал нас очень долго. В первое время в горло не лезло ничего. Стоило нам сесть за стол, как все замолкали. Мы снимали трехкомнатную квартиру, в которой на ночь собиралось тринадцать человек.  Днем  я с сестрой занималась домашними делами, ходила на рынок и готовила ужин.
  Мы -чеченцы  скромны в еде. Чеченская  кулинарная книга - самая тощая. Одним из самых первых ее составил Александр Дюма во время своего путешествия по Кавказу. У нас  совсем немного блюд:   кукурузные галушки с мясом и чесночным соусом,  черемша, тыква, сискал (кукурузная лепешка), сыр и  соленый творог со сметаной,  кислое молоко. Чеченская кухня  не только одна из самых древнейших, но самых простых. Развитая гармоничность чеченцев тесно связана с легко усваиваемой пищей. Вайнахи любят мясные бульоны.  Как и сегодня, горцам приходилось воевать, отстаивая свою свободу.  Поэтому так широко применяется сушеное мясо. Оно не портится и всегда можно взять с собой. Несмотря на многочисленные блюда из мяса, черемши и крапивы, наша кухня в своей основе мягкая, умеренная и одновременно разнообразная. И то, что среди чеченцев мало толстых, тучных людей, сказывается влияние   национальной кухни  Пища исключительно здоровая и полезная. Блюда питательны и калорийны. У нас в народе говорят, что  в хорошей семье надо гостя накормить, соседа угостить, самим поесть, да на утро оставить. Отличительные признаки хорошей хозяйки: беленая печь и  сверкающая кастрюля, из которой идет пар.
Чеченцы особое внимание уделяют вечерней трапезе. Завтрак и обед могут быть совсем слабыми. Но ужин, когда собирается вся семья, - особый ритуал. В старые добрые времена на стол ставилась одна общая тарелка, из которой ела вся семья.  Эта тарелка объединяла семью. Дети росли дружными и  внимательными.
Во время трапезы стараются не разговаривать. Проходит она в спокойной обстановке. После ужина не спешат  убрать со стола. Каждый член семьи делится своими успехами, планами, радостями и огорчениями.
Так выросли и мы.  И, садясь за стол в далекой Украине, каждый из нас мыслями возвращался в родительский дом.
- Как они там? Поели они сегодня? Живы ли они?
          Поверьте, что каждый  прожитый день вдалеке от бомб и мин, мы мысленно жили на  плачущей Родине.  Мы не были счастливее тех, кто остался под ударами военной мощи государства, которое убивая, защищало нас.
В детстве я слышала, что наступит время, когда живые будут завидовать мертвым.
Вот оно и наступило. Война унесла тысячи жизней. Искалечила тысячи душ.  Города и села разрушили и разграбили. Подписав Хасавюртовский договор, Кремль подло кинул народ. В республике оставались те, кому некуда  и не за что было ехать. И такие, как мои родители, состарившиеся за страшное время годы первой чеченской войны.
Детства  и молодости у них не было. Моему отцу было всего четырнадцать лет, а матери - шесть, когда  февральским холодным утром 1944 года их спустили на американских студебекерах, затолкали в продуваемые вагоны для перевозки скота и почти три недели везли в «Синюю даль». Тех, кто не умер, выбросили в открытые степи Казахстана  в надежде, что не выживут и не вернутся.  Но на все воля Аллаха.  Хвала Ему, Милосердному.
Мои родители жили в одном поселке. Встретились, полюбили друг друга. Поженились. И с двумя детьми вернулись на Кавказ в начале 60-х годов. Со временем Аллах дал им еще девятерых. Они поставили нас на ноги, дали образование. Научили трудиться, любить друг друга и Родину, которой им долго не хватало. Наверное, они не генетическом уровне передали нам чувство патриотизма. Научили жить в ладу со своей совестью. К началу червой чеченской  войны пятеро из нас имели свои семьи. Один из моих братьев женился в сентябре 1995 года. Именно он и оставался с родителями и младшим братом - инвалидом детства.
      Социальные пенсии не выплачивали. Брат - юрист,  его жена - педиатр ходили на работу, не получая  ни копейки заработной платы. Мы же, покинувшие республику, старались помочь им.
        Это было время дьявола. Иблис восседал на троне. Ел, пил, гулял. Питался исключительно людскими душами. Нет, он не поедал их тела. Живые трупы заполонили место, где раньше находился центральный рынок  Грозного. Столпотворение безликой массы уцелевших физически. Каждое утро вереницей со всей республики спрутом к этому месту съезжались со всей республики.
       В старые добрые времена здесь торговали  дарами природы со всего Кавказа: грузины – цитрусовыми, дагестанцы - картофелем и морковью, азербайджанцы - гранатами и хурмой. Армяне - кинзой и острым перцем. Но сегодня здесь торгуют оружием, наркотиками, и женщинами. Такого позора Кавказ не знал никогда.
      Рынок кишел кистинцами, дагестанцами, таджиками и цыганами. Чеченцы и ингуши,  для которых эта территория являлась Землей предков, вынуждены  жить. Но, что  тут делали остальные, я и сегодня не знаю. Вернее, не понимаю и не хочу понимать. Наверное, любопытство, поиск риска. Потребность в адреналине… Не знаю. Нет у меня ответа на этот вопрос.

        Но не об этом хотела рассказать.
       
Не принято у чеченцев жаловаться на отсутствие денег, материальных ценностей.
С утра брат уехал на работу. Пройдясь по все улице, насчитала трех стариков:  мой шестидесяти восьмилетний отец, сосед - дедушка Салман, которому под восемьдесят лет,  и наш престарелый дядя Шахид. Несколько старух и пара инвалидов. Может, в каких-то домах и были мужчины, но они каждое утро  исправно покидали свои дома в поисках хлеба насущного. После боевых действий,  чеченская земля  днем плакала от мин, которыми она была удобрена, а ночью  - от бесконечного потока бензовозов,  вывозящих  сырую нефть и самопальные нефтепродукты. Объявив комендантский час для мирных жителей, бандформирования официального Грозного, разворовывали то, что российские войска не успели уничтожить.
       Земля продолжала гудеть от эха траков танков и тяжелой техники. Жизнь стала серо-черной. От одного блокпоста до другого - рукой подать. Даже солнце и то прятало свое лицо. Казалось, что оно, как в древних легендах, повернулось к тем, кому смилостивилась судьба, спиной. Безликое Солнце, потерявшее свой золотой цвет, даже не спускалась в мир мертвых. Ад  был на  плачущей земле потомков Турпала Нохчо.
      Когда-то в детстве я спросила у двоюродного дедушки:
- Мекхаш Дади( Усатый дедушка), почему сейчас нет  шайтанов?
      Дедушка Янарс  рассмеялся и ответил;
- Девочка моя, шайтан стал цивилизованным. Он теперь сидит внутри человека. Он поселился там, потому что ему так легко и удобно. Люди открыли свои души дьяволу, отвернулись от Бога. Совсем недавно они плакали по потерянному раю на земле. Аллах смилостивился. Вернул нам наш край. Но люди опять забыли свое вчера.
      Как это черти умудряются жить внутри человека, я не поняла. Помня, как бабушка пугала нас шайтанами, чтобы мы не ложились спать без ужина, я по сей день боюсь, что шайтан  придет и будет щекотать  пятки
      Если в юношестве  не думала о чертях, по молодости  жила любовью, учебой, удачами, то теперь я поверила в слова деда Янарса. Он оставил сей бренный мир глубоким старцем восемнадцать лет тому назад.
      Пройдя по улице, разглядывая дома с немытыми окнами, мне стало страшно.  Не знаю, поверите вы мне или нет. Но я не увидела ни одну кошку и не услышала лай собаки. Даже птиц не было. Ком подкатил к горлу.  Молча войдя во двор, решила осмотреть подворье. Раньше здесь на привязи была кавказская овчарка.  Абрек умер, не выдержав бомбежек.  Кот пропал, две коровы  зарезали солдаты, когда те  ушли на водопой.
        Заглянув в стойло для овечек,  ничего не обнаружила. Постояв немного, заглянула в сарай. Обычно там под яслями куры несли яйца. Домашней птицы не было, но  увидела скотину. На бревенчатом полу  лежала телка. Я хотела уйти, когда услышала, что она хрипит и тяжело дышит. Скотина запуталась  в цепи, которой была привязан к стойлу. Я включила свет и попыталась помочь. Освободила  от пут цепи, но животное не вставало. Телка продолжала пускать пену изо рта и смотрела на меня огромными глазами цвета живого неба. В этих глазах читалась мольба:"Помоги!"  Я растерялась и не знала, что делать. Выскочив из сарая,   побежала к родителям.
      Мама возилась с овечьей шерстью, перебирая ее для пряжи, а отец сидел на диване, подобрав ноги.   Он страдал от сахарного диабета. Из-за отсутствия лекарств и возможности их приобрести во время перехода государственной границы с Грузией (это уже отдельная история!), сахар сделал свое черное дело. Врачи посадили на инсулин. Ноги отекали. В руках практически не было сил. Он едва передвигался при помощи трости.
 – Амин, - обратилась  к нему, -  телка запуталась. Я уепь распутала, но она не встает. Посмотри.
      Мать вышла первой, а отец попросил достать большой кухонный нож. 
      Когда мы зашли в сарай, мама сидела на корточках и гладила телку.
- Прости нас, Мая, не углядели. Прости, родная, - приговаривая, мама гладила телку, присев на корточки.
      Животное плакало.  Огромные красивые глаза с укором смотрели на нас. Амин  нагнулся, прочитал  священные слова для жертвоприношения и, натянув шкуру, попытался перерезать скотине горло.
      У отца была привычка прикусывать кончик языка, когда   злился.  Он пошатнулся.  Я поняла, что не хватает сил, несмотря на то, что нож очень острый.
 -  Совсем нет сил. Аллах, что же делать? Не хотелось бы, чтобы скотина подохла. Прими Аллах жертвой.
     Отец посмотрел на меня и  попросил:
- Может ты пробежишься по улице и найдешь мужчину, чтобы не дал сдохнуть телке?
      Знала, что  никого не найду. Но все же исполнила его желание. Вывернусь,  увидела, как мама сидит под навесом на диване и теребит подол своего платья.  Уже  который год они живут за счет моей помощи! Мама опустила глаза, пытаясь скрыть слезы. Невестка уже на сносах. Никакой социальной помощи от государства. Младшую сестру я забрала к себе в Киев.
      Прошла мимо мамы, чтобы  не видеть ее  заплаканное лицо. Амин стоял в сарае, опираясь на трость, и вытирал слезы. Не от потери животного... Слезы от своей беспомощности.
- Амин,  никого не нашла. Может, я попытаюсь перерезать горло животному?
- Мясо  все равно нельзя будет употребить в пищу. Ты не мужчина, - ответил он.
- Ты говори мне,  какие слова из Священного писания  должна произнести. Попытаюсь помочь живому существу. Пусть Аллах примет его от нас жертвой.
- Не сможешь ты, дочка. Не женское это дело, - сказал он и обнял меня.
      Но в этот момент Мая подала голос.  Телка умоляла нас не дать ей подохнуть.
  Взяла нож, присела на корточки и погладила животное. Слезы ручьем стекали по морде скотины. Я прикрыла рукой ее правый глаз, чтобы она на меня не смотрела.
      Мая закрыла глаза, и мне показалось, что она  улыбнулась. Я  повторила за отцом священные слова. Натянула шкуру и  легко перерезала ее.
- Не останавливайся. Режь дальше. Глотку режь, - просил  отец. Я отвернулась, но какая-то неведомая сила помогла мне закончить. Теплая кровь побежала мне под ноги.  Я встала, и протянула нож отцу.
- Аллах велик и Милосерден, дочь!

      Кто из нас был жертвой тех страшных дней? Отец - жертва страшной болезни, которая усугубилась из-за отсутствия элементарной медицинской помощи? Я - жертва огрубевшей женской души, которая запросто взяла в руки нож и перерезала глотку живому существу, пусть даже и животному?

      Остаток дня мы провели практически молча. Вечером брат привел товарищей.  Они загрузили уже остывшее тело Маи, вывезли  в поле и закопали.
.
    
     Люди совершают поступки, за которые  становится стыдно. Мы искренне раскаиваемся, хотя пытаемся иногда обмануть самих себя, ища себе оправдание.
      Я долго никому не рассказывала о том, что  тогда произошло.  Со временем  даже забыла об этом.

      Оторванные лоскутки  памяти, не дают покоя. Я продолжаю латать небо.

P.S.
        Я исповедую Ислам. Следуя  заповедям  устаза -   Кунта-Хаджи Кишиева,   заботливо отношусь к животным, птицам, воде и растительному миру. И пытаюсь остановить в своём сердце гнев,  ибо простивший зло, живущий с именем Аллаха на устах, молящийся за заблудших — на пути тариката. Я прощаю тех, кто начал эти войны.
Не ищу правых и виноватых.  Но я больше не хочу быть жертвой!
 Дела воцуриг накъост вац! – Один лишь Бог!