Путь к Истине. Глава 6

      Путь. Юлий, прикрыв глаза, полной грудью вбирает утреннею прохладу, чувствуя, как предрассветний морозец щекочет нос. Легкие наполняются воздухом, будто пытаясь вместе с тем вобрать витающею вокруг маленького отряда важность. Открывая уста с шумом выдыхает, следя взглядом за вырывающимся паром.
       - Морозит немного, - сонным голосом, вяло проговаривая, произносит зачинщик сего помпезного действия. - Июнь месяц.
       - Что удивляешся? - едущий впереди Алексей жует слова в тщетной попытке предотвратить зевок. Наконец совладав с позывами природы он чмокает губами. - Снег ведь до конца апреля стоял.
     Завороженным взглядом барон наблюдает за пляской коня — мелькают длинные ноги, цокают ритмично копыта. Срожаясь с сонливостью, моргая слипающимися веками, Юлий не замечает просыпающиеся с восстающим диском солнца окружающие красоты. А посмотреть действительно есть на что.
         Цветущея, пусть несколько приунывшая от нежелающей отступать зимы, природа завораживает взгляд. Журчит вода в ручьях, солнце освещает поля и ведущих на выпас скотину крестьян. Даже резервуары и акведуки, змейкой тянущиеся к городу, не выглядят апендиксом, но сливаются гармонией. Каменные строения имперцы превращают в шедевры исскуства.
      И все же очень и очень рано. Голова тяжолоя, едва на плечах держится, так спать хочеться. Так спа-а-ать...
      Юлий, чувствуя прикосновение, вздрагивает, от неожиданности сердце бешено колотится. Конь, почуяв нервозное вздрагивание седока, удивленно ржет, сбиваясь с шага. Барону приходиться с силой натянуть поводья, игнорируя повышенное недовольство животного. Некоторое время конь трясет мордой и перестукивает на месте копытами.   
      - Все хорошо? - Феофилакт все еще держит за плечо часто дышащего Юлия.
     -Да, кажется да, - востанавливая дыхание шепчет юноша, а про себя думает:
     «Неужели я уснул?»
     Ловит взгляд заметившего заминку Алексия и подталкивает коня коленями. Лицо накрывает маска хмурости.
     «Мне кажется или меня не воспринимают всерьез?»
     Поднимая с глаз капюшон, Феофилакт оглядывает небо. Солнце ползет от горизонта, но диск кажется бледным, словно больным. Облака затягивают твердь сплошным одеялом, превращая небо в кисель, портя настроение. Юлий смотрит на монаха и на какое-то мгновение ему кажется, что в глазах подвижника промелькает беспокойство.
     - Все же Юлий прав.
     - Чего? - несколько опережающий друзей Алексей оборачивается.
     - Я на счет погоды, - Феофилакт в подтверждении слов выдыхает пар. - Странно все это как то.
     Тем временем скупые солнечные лучи делают привычную работу. Мир просыпается, пусть и зевая во весь рот. Округа наполняется звуками природы, от пения скрывающихся в листве редких деревьев птиц становится как то тепло на душе. Даже приунывшее небесное светило мигает чуть-чуть ярче и тучки, пусть нехотя, расступаются перед ласковыми лучами. Все живое благодарно тянется к бесплатному дару.
     Дорога оживает. По мощеным каменым плитам, стрелой уходящих к городу, шествуют по одиночке, иногда группами, люди с гружеными телегами. Крестьяне, кто побогаче, запрягают товар волами, инные тянут на собственном горбу. Именитые торговцы шевствуют верхом на конях, в окружении множества наемников. Эти везут не дары природы, как копающиеся в земле крестьяне: в длинных остроконечных амфорах плещется вино из лучших сортов импрского винограда, шелка народов песка, церемониальное оружие из золота и серебра, украшенное редкими камнями, а также пряности, посуда из драгоценного метала и многое, многое другое.
     Идя против течения, путникам приходиться пропускать груженые фургоны и телеги. Отведя коня с дороги, Юлий провожает взглядом уныло бредущее животное. Барону кажется, что в глазах вола застывает какя-то глубокая печаль, скрытая пеленой безразличия. Фургон проезжает и на путешественников устремляется две пары любопытных детских глазок. Барон выдавливает улыбку и девочки, смеясь чистыми невинными голосами, исчезают в глубине фургона.
     - Так что ты странного нашел? - возвращается к старой теме Алексей, когда друзья продолжают путь. Он осматривает все еще затянутое, с небольшими голубыми пятнами, небо, словно остальные видят в нем скрытые эзотерические знаки.
     - В зиме. Эта зима была очень суровой, очень холодной, покрытой глубоким снегом. Это не просто редко для юга — невозможно. Такое реально только для крайних берегов севера. Говорят, там не тают льды и солнце боится заходить в столь далекие края. Но юг...
     На какое-то время Феофилакт умолкает. Юлий с Алексеем устремляют к нему завороженные взгляды, так что едущий впереди кудрявый парень едва не спотыкается.
     - Зима, столь долгоя и холодная, - монах продолжает рассказ, голос звучит металлом. - Она рано началась, первый снег выпал в начале сентября, холод до сих пор сковывает нашу землю. Я не молод, но на моем веку не было таких зим. Лишь мой дед помнил. Он, как-то хорошенько налакавшись вина, рассказал, как после долгой зимы из-за Великой Реки пришла...
      - Довольно! - испуганый окрик Алексия прерывает страшный финал. Видя, что все удивленно смотрят на него, он смущенно добаляет. - Не стоит вспоминать...Ее.
      ...Дым пожара, языки пламени, истошные визги прерываемые победных хохотом, застывший в воздухе запах крови и разложения. Повсюду черные стяги с красной перевернутой пентаграмой...
      - Действительно, не стоит, - потдерживает Юлий Алексия, но в следующих словах нет уверенности. - Это просто зима.
      Барон Юлий, Алексий и монах Феофилакт продолжают путь. В скором времени дорога выводит с длинного, пусть и не глубокого, оврага на холм. Юлий чуть придерживает шаг коня, оглядываясь. С возвышенности открывается хороший вид на широко раскинувшийся город. Дома, даже величественные дворцы и соборы, кажутся игрушками, но все равно внушают почтение к творцам цивилизации. Люди юга заселяли почти необжитые, первозданно дикие земли, по кирпичику складывая мечту по имени Империя — Эйкумена.
      Город все еще виден, а где-то недалеко, скрытый за строениями, холмами и деревьями поместье. Его поместье. Его? Что за бред! Юлий трясет головой. Не его уже, пора забыть и смирится...Да какое «уже»? Было ли его вообще хоть когда то на самом деле? Мысли, мысли, как рой назойливых мух... Татьяна где-то там, беспокоится видимо, сидит, закрывшись в комнатушке и взыхает над рукоделиями...А Иван? Что сейчас делает взбаломошеный дедуган? У него и так спина больная, а в такую погоду и простудиться может.
      Юлий чувствует, как голову и шею захватывает странный жар. Становится не по себе, дрож в руках, в дыхании.
      - Ты точно уверен, что все хорошо? - монах, как всегда, словно материализуется в самы пдходящий момент.
      - Да, уверен, - приходиться приложить немало сил, что бы прозвучало вежливо и спокойно. - А что?
Ты всю дорогу оглядываешься.
      Юлий спешит догнать уходящего вперед сокурсника, но мысли, внушающие беспокойство в душу, продолжают виться и проникать в сознание.
      «И действительно, что со мной происходит? Что за мысли? Что за чувства, что не дают жить и радоваться дню? Неужели меня преследует то, о чем так долго взывали лекторы в акадеии — стыд?»
      - Не стоит переживать, - Юлий сдавленно улыбается, пусть глаза и выдают внутреннее смятение. - Со мной действительно все хорошо. Это все погода и встали мы чересчур рано.
      - Наверное ты прав, - Феофилакт, сдаваясь, улыбается в ответ. - Нам нужно тщательней составлять график.
      Внимание монаха привлекает растянувшийся по дороге караван. Груженые товарами телеги и челядь окружают вооруженные всадники, буравящие округу сверкающими взглядами. Сам купец, одетый в богато расшитое золотом красное платье, величественно восседает на белом коне из породы людей песка.
     Понукая коня, монах переходит на галоп, останвливаясь лишь перед перехватившими копья наемниками.
     - Давно ты знаком с ним? - Алексей кивает на монаха, когда Юлий, наконец, доганяет друга.
     - Нет, но я доверяю ему... это сложно объяснить.
           Феофилакт, миновав стражников, оживленно беседует с хитро ухмыляющимся купцом.
     - Я не ожидал встретить среди монахов столь утонченных ценителей, - слышит барон, когда достигают остановившегося каравана. Купец скалит в улыбке белые зубы и крутит длинный ус.
      - Достопочтенный, - монах не остается в долгу, - вы заламываете цены. Не слышали, что жадность — грех.
      Только сейчас Юлий замечает в руках купца ветвь, усеянную воздушными цветами розового цвета. Округа наполняется сладостным ароматом.
Цветок мальвы, - человек проводит ветвь у носа, закрывая от блаженства глаза. - Если добавить их в чай... Это растение крайне редкое, ее цветы растут только в далеких землях северных дикарей.
      - Не лукавь, - Феофилакта не так просто взять. Глядя за торгом Алексей с Юлием подмигивают друг другу. - Купцов северяне не трогают, да вы на северной части Великой больше времени проводите, чем дома.
      Нагловатоя улыбка сползает.
      - Я уже год, как не пересекал границ реки. Этот товар последний, берете или как?
     Феофилакт бросает на барона такой скорбный взгляд, что дажу у скептически настроенного Алексия набивает оскомину.
     - Покупай, если того стоит, - Юлий равнодушно машет рукой.
     Продолжая путь монах недовольно оглядывается на вс еще видный столп пыли, поднимающийся от каравана.
     - Если жаль денег, нечего было брать, - Алексий пытается потдеть Феофилакта, но тот не настроен на колкости.
     - Дикари опасны и страшны. Они скорее животные, отдельно напоминающие людей, но даже эти канибалы не трогают купцов. Они совершают наподения на приграничные гарнизоны, если попустит Безначальный, дорвутся до жилых мест и будут резать жиых и жрать трупы. Да и мы, особенно егеря, охотимся на этих зверей повсюду, где достанем. Но купцы неприкасаемы. Они нужны северянам, особенно вождям. Купцам запрещено продавать железное оружие, но они везут многочисленный товар, а вожди и шаманы не чужды роскоши. Император тоже имеет с этого куш — купцы исправные налогоплатильщики.
      Алексий и Юлий перестают дышать.
      - Полнейшее закрытие границ означает только одно...
      - Хватит уже, - на Алексие лица нет. - Все нормльно. Просто долгая зима, ну а барбары...да ведь все знают, что с головой на севере не дружат.
          Облако пыли позади спешно сходит с дороги, слышны окрики команд. Гремят от натуги колеса, приближается перестук копыт.
      - Немедленно освободите дорогу!
            С тремя путешественниками поравняется высокий всадник. Из защиты металический шлем с нащечниками, на груди стеганноя куртка. К седлу прикреплен чехол с виднеющимся прикладом короткого карабина, на поясе легкая сабля. Сразу ястно — курсор. Легкая кавалерия важное звено имперской армии: разведка, застрельщики, прикрытие наступления, преследование убегающего врага или сдерживание оного при отступлении. Оттого курсоры преобретают славу редкосных сорвиголов.
         - Да, конечно! - монах жестом останавливает открывшего рот Алексия.
        Отойдя, друзья провожают взглядом проходящих. Первыми прносятся такие же курсоры, человек пятьдесять. Приходится отступить дальше, что бы камни в лицо не летели. А за всадниками, понурив головы, трусят запряженые в масивные, обшитые металлои и снабженные амбразурами, конусообразные сооружения. 
       - Танки буксируют, - констатируе Феофилакт.
       - Это ведь псевдокомитаты? - от удивления Алексий забывает, что пальцем показывать неприлично. - На север идут...к границе.
          Несколько минут, потрясенные, они стоят наблюдая за в спешке уходящими армейскии.
        - Да, - наконец произносит монах. - Ты прав, Алексий, все нормально.
         Над отрядом зависает тишина.
         Солнце поднимается, соизволив хоть немного разогнать наглеющие облака. Становится слегка теплее, но наваливается усталость. Кажется, только сейчас Юлий, чувствуя урчание в желудке, вспоминает о голоде, ноги и спина ноют от конской тряски, взывают о помощи.
        - Думаю, время позаботиться о отдыхе, - устал выдыхает он.

                * * *
      «Остаеться лишь улыбнуться незатейливому шутнику. Ночь непроглядная, как говорит вечная поговорка «хоть глаз выколи», а в дом ни единой лампы. Никакого, пусть самого захудалого, как от спички, источника света. Юлий выставляет вперед руку, ища опору, но словно сжимает пустоту.
     Тишина длится не долго. Миг и затаившийся во мраке, прислушивающийся Юлий слышит звон стекла и отдаленный, приглушенный голос. Вдали, сквозь дверную щель, пробивается слабо мерцающий, как от свечи, свет. Барон вмиг понимает, что находится в корридоре. Очень знакомом корридоре.
     Звон, сопровождающийся бранным коментарием, повтаряется. От звука, растекающегося из-за тишины как туман, юноша вздрагивает, но замечает, как нога медленно поднимается и продвигается вперед. Носок сапога касается мелкой, осыпавшейся с потолка крошки. Еще шаг. Затем еще один.
     «Что я делаю?»
     Бренц! Шаг, еще и еще шаг, штукатурка крошится по ногами. Рука медленно поднимается к дверной ручке. Юлий затаивает дыхание, но продолжает двигаться. Бренц! Бум! Голос за дверью разборчевей:
     - И этого тоже! - голос вопит от натуги, чувствуется странное, граничащее с безумием, упоение от дела.
    Юлий тянет дверь на себя, щель расширяется, свет заполняет тьму и Юлий видит...Невысокий рост, стройноя фигура молодого парня, длинные, струящиеся по плечам и лопаткам, светлые волосы. Человек стоит раскачиваясь на ветхом, плохо склепнном табурете и тянется к картине.
   «Лицо! - Юлий застывает в проеме, впившись взглядом как клещами в человека. - Покажи мне лицо!»
   - Ха! - надменный голос, свысока взирающий на все живое. Такой знакомый, такой...родной? - Кого я вижу?
   Светловолосый парень победоносно поднимает над головй сорванную со стены картину. На холсте застывает в вечном спокойствии барон Георгий
   - Привет, папа! - человек шуточно посылает воздушный поцелуй изображению. - И пока!
   Размахнувшись, от души швыряет в угол. Стекло жалобно звенит, осыпается осколками, рамка расподется и покойный барон падает. По всему полу лежат разбросанные, безнадежно испорченные картины. Отец, рядом дед с бабкой, а вот и прадед с еще только седеющими висками...
   «Это же родовая галерея!» - с ужасом осознает Юлий.
   Кажется только сейчас юнош открывает глаза и осознет, что находится дома. Вернее в месте, что некогда звал домом.
   Изверг не останавливается. Прежде чем баро собирается с мыслями, руки тянутся к следующей кртине. Черное платье, темные локоны, против канонов аристократизма, волнами растекаются по плечам, падают на грудь. Нежные черты лица с застывшей полуулыбкой, что разит рассудок мущин острее крепкого вина, а в глазах такая любовь, что готова обнять весь мир.
   - Не смей! - визгливо кричит Юлий и врывается в комнату.
   Погромщик наконец оборачивается. Порыв молодого барона тухнет, как свеча на ветру. Застыв открыв рот, он словно смотрит в зеркало.
  - Почему? - в голосе двойнка звучит искреннее удивление.
  - Это же моя мама! - на глазах наворачиваются слезы.
  Псевдоюлий смотрит на картину жены барон Георгия, переводит взгяд на разгромленные изображения семьи Крылатого Тигра.
  - Ну да, я же не слепой. Зачем кипешь только поднимать? Разве не мы ее продали?
  - Что ты такое говоришь? - взмолился Юлий. - Это же...это мама! Не смей! Слышиш меня, не смей! Я бы никогда...
  Совладав с недоумением, двойник гадко улыбается.
  - Да что ты говоришь. «Я бы никогда» что? Не продал бы матери? А что же, по твоему, мы сделали, как не продали ее?
  Часто замотав головой, Юлий пятится. Как две капли воды похожий на него человек упивается застывшим в глазах юноши страхом.
  - Да ладно тебе. Мы сорвали приличный куш с этого дела, сдесь нечего стыдиться. Ты же получил, что хотел. Ты получил денег. Бери, все твое.
Под ноги Юлию падает неколько золотых монет. Пятясь, он упирается в стенку.
  - Я не искал обагощения! Ты все путаешь!
  - О, ну конечно, - двойник...нет, мерзкая сущность, понимающе кивает. - Наверное ты говоришь о великой идее познания зла. Все ради этого твоего путешевствия, - тварь смакует слова, - пути к Истине. Чтож, это многое объясняет.
  Существо протягивает Юлию руку.
  - Ты ищешь познание. Это похвально. Возьми же меня за руку и я поведу тебя. Вместе мы войдем сквозь эмпирические двери к подножию мироздания. Только возьми меня за руку сейчас  и тебе откроется все. Ну же, Юлий! Ну же!
  Юноша, в страхе заажмурившись, затыкает уши.
  «Я его не слышу. Не слышу. А почему я его не слышу? Потому, что его нет и все это бред. Просто бред. Я сплю. Сплю...»

                * * *
  Широко раскрытыми глазами Юлий смотрит на деревянный потолок придорожной гостиницы. Подумать только — пять дней пути!
  За закрытыми шторками заливаются сверчки, тикают часы, посапывает на соседней кровати Алексий. Циферблат скрыт темнотой, но наверняка за полночь. Барон лежит не шевелясь с минуту, пытаясь прийти в себя, урезонить мысли. Просто сон, вот только от чего слова страшного двойника стоят эхом?
  Юлий откидывает одеяло, ищет носками пяток в темноте тапочки. Жалобно скрепит пол. Алексий, всхрапнув, переворачивается на другой бок, заставив лунатика застыть и пруслушатся к темноте.
  «Неужели все это правда? Неужели я действительно предатель?»
Идти тяжело, ноги не слушаются и что бы спустится с лестницы приходиться всем весом опереться на перила.
  «Нет, это наглоя клевета. Просто смешно — я кого то продал, - Юлий улыбается, словно действительно видя что-то смешное, а может пытаясь убедить себя. - Да, продал — кучу сложеных кирпечей, мебель, посуду. И что теперь — на плаху?»
  Внизу горит свеча. Хозяйка гостиницы, широкая, по искреннему добрая и вежливая женщина. В столь позднее время сама занимается уборкой. Юлий как раз застает ее засучвшей рукава и выжимающей, сидя на коленях, тряпку.
  - Молодой господин?
  - Вина, будьте так добры.
  Красная жидкость из кружки течет по горлу. Хорошо.
  «Что хотите сказать? А, поместье не мое было...Опять лож. Мое, еще как мое. У Сергия целый замок, хватит с него. Ишь, чего захотел, замок, еще и поместье в довесок. Обойдется.»
  Хлоп, новая кружка вина исчезает в недрах организма. Кровь начинает интенсивнее пульсировать в висках.
  «Повтаряю для глухих — поместье мое по праву. Могу документы предоставить. Что? Ах, кто-то переписал завещание? Ну и что?Все знают, что мой папаша, упокой его душу Безначальный, маразматик».
  Третья кружка. Юлий набирает очередную порцию, но руки трясутся и красное пятно растекается по столу.
  «А раз поместье мое, то собственными вещами я имею полное право распоряжаться по своему усмотрению. Так что хватит с меня. Поместье мое и поставим на этом точку. Я не предатель...»
  Крепкие пальцы впиваются в запястье, кто-то отодвигает графин с вином. Юлий поднимает мутнеющий взгляд, но лицо Феофилакта скрыто под капющоном.
  - Уже поздно. Пойдем ка спать, малыш.
С этими словами монах поднимает несопротивляющееся тело.

    Дневник Юлия. На границе с провинцией «Бычьи поля».
  Мы продолжаем путь и я чувствую, что цель близка. Дурные мысли отступают, пусть и спят где-то в глубине души. Мне легче, пусть наваливается усталость. Погода не меняется, небо затянуто облаками. Становится тяжело с крышей на ночь, дома сел, где мы проезжаем, забиты расквартированными солдатами, что спешат на север. Эти тяготы немного раздражают и все помыслы направлены к Евгенианополю. Хочется поваляться утром до полудня, а меня будят на рассвете, тело жаждет вкусной пищи, но получает то немногое, что дают на постоялых дворах и готовит Феофилакт. Монах старается, но я привык к другому. Боюсь, что скоро прийдеться ночевать в поле и это гнетет.
  Поскорей бы достигнуть цели.

Продолжение следует...